КУЗНЕЦ
— Вам помочь, щедрый господин? Вот фрукты, свежие и засахаренные, печеные тыквы, сладости, просовый настой…
«Ну, конечно, — Косталан поморщился. По налобной повязке кузнечного цеха и черным от въевшейся шлаковой пыли рукам с десяти шагов видно, какой я „господин“. Но ведь торговка и последнего босяка назовет богачом, лишь бы прикупил чего-нибудь на пару медяков».
— Щедрый господин сегодня не при деньгах, — сказал он. — Так что придется твоим сладостям ждать другого покупателя.
Он придирчиво покопался в груде печеных тыкв, отложил в сторону несколько вчерашних, заветренных, наскоро прогретых на пару, чтобы казались свежими. Наконец отобрал две самые сочные и вкусные на вид.
— Сколько?
— Шесть! — сказала торговка и хитро глянула на Кос-талана.
Она была явно новенькая в их квартале — муж или зять привез вместе с целой повозкой фруктов и сладостей, посадил торговать. В припортовой деревеньке, откуда она родом, любой горожанин кажется состоятельным. Не грех и обжулить такого, назначив тройную цену против обычной. Небось, не обеднеет.
— Первый день сидишь? — спросил Косталан. — Ну, сиди, сиди. За шесть медяков я в следующем ряду полприлавка скуплю.
— Да у них старье и гниль одна! А у меня свежее все.
— Вот я и проверю. Если и вправду так, клянусь — буду впредь только у тебя покупать.
И он сделал движение, якобы собираясь уходить.
— Эй, постой! — переполошилась торговка. — Я ошиблась…
— Что случилось? Твои тыквы неожиданно подешевели?
— Пять. Согласен? Косталан вздохнул.
— Объясняю… и только из уважения к твоим сединам, рейст-само…
Торговка насупилась. «Рейст-само» означало «бабушка».
— …я хожу через этот рынок каждый день. И почти каждый день покупаю здесь еду для своей семьи. И еще ни разу печеные тыквы не стоили больше одного медяка. Понятно?
Он снял со связки две самые мелкие монеты, подбросил на ладони. Отполированные сотней рук медные кругляши задорно сверкнули в лучах заходящего солнца.
— Ладно, забирай, — проворчала торговка и, не удержавшись, ехидно добавила: — Внучек…
Посмеиваясь, кузнец пристроил под мышку еще теплые «солнечные шары», кинул на прилавок монеты и махнул старухе. Сделал шаг вперед, остановился и улыбнулся чему-то своему. Лицо его сразу разгладилось, подобрело и стало видно, что он, в сущности, очень молод — вряд ли видел больше двадцати пяти зим. Кузнец снял с нитки еще одну монету:
— Ладно, уговорила. Дай сахарных орехов на медяк. Только, — он подмигнул, — действительно на медяк, рейст-само. Ведь мы оба знаем, сколько это будет, правда?
Ругаясь и ворча себе под нос, торговка отсыпала в бамбуковый туесок горсть орехов.
— Мало!
Она добавила еще, потом, повинуясь голосу Косталана, еще немного.
— Вот и спасибо, — кузнец упрятал туесок за пазуху. — Хорошо поторговать, рейст-само.
Старуха проворчала:
— Да уж, с вами, скупердяями, наторгуешь. Разоришься скорее, да по миру пойдешь.
Но Косталан уже свернул за рыночную ограду и не слышал ее причитаний. А и. слышал бы — не обернулся. Сама виновата: не тот квартал выбрала, чтобы на прибыльную торговлю надеяться. Надо было в Ясеневом, Ореховом, Самшитовом устраиваться или, если уж на то пошло, двигать прямиком в Мраморный город. Правда, там и место на рынке стоит совсем другие деньги, да и кварталы легионеров неподалеку. А Ресницы Всевидящего Ока любят по пьяни устраивать самочинные обыски мастеровых домов и рынков. Да так, что половины товара потом не досчитаешься: что с собой не заберут, разобьют или перетопчут. А что им — все равно оправдаются. Скажут, крамолу искали, оружие, припрятанное для лихих людей, или секретные письма. Блюдем, мол, чистоту Соцветия во славу императора!
Вот и думай, деревенский торговец, куда лучше податься — в Мраморный город, где рыночную пошлину и за три дня не окупить, или в Глиняный да Бамбуковый кварталы, в коих даже у всех жителей вместе взятых не наберется денег на твой товар.
Запахло гниющей тиной и нечистотами — отводной канал рядом. Обычно Косталан избегал ходить этой дорогой, пусть она и короче, но сегодня он хотел попасть домой пораньше. Кузнец пристроил тыквы поудобнее, задержал дыхание и перепрыгнул узкий каменный желоб с мутной, зеленоватой водой.
Жаль, «рейст-само» не видит этой красоты. Иначе сразу перестала бы причитать и торговаться с покупателем-скрягой. Живо бы сообразила, сколько здесь, в Глиняном квартале, таких, как он. Раз-два — и обчелся. Несколько младших подмастерьев с завода огненной смеси, портовые рабочие, помощники мелких чиновников — переписчики, курьеры, носильщики. В общем, все те, кому повезло работать на императора, да продлится вечно его правление!
Как и сам Косталан. Благодаря способностям к кузнечному делу, ему удалось подняться над обычным уровнем Глиняного квартала. Тяжелая, изматывающая, но все-таки интересная работа в императорских кузнях приносила ему треть серебряного чига, а то и больше! Хватало и на себя, и переправить десяток медяков родне с надежным человеком, и — с недавних пор — на Юнари.
Подумав о ней, Косталан улыбнулся. Разве можно сетовать на мир, горевать и причитать, когда она с ним? С ее появлением дом, выкупленный десяток оборотов назад у вдовы Набарги, как будто осветился изнутри, став нарядным и по-настоящему родным. Теперь кузнец торопился уйти с работы пораньше, зная, что дома его ждут, что Юнари считает мгновения до его прихода, волнуется, если он вдруг задерживается. Но по дороге он видел непосильный труд соседей и друзей на заливных злаковых полях, что великанскими ступенями карабкаются на склоны холмов. И куда приходится доставлять на своем горбу каждую каплю воды. Видел, как измученные и усталые они сидят по вечерам перед своими домами, не в силах даже разговаривать. Кивок, вялое движение натруженного плеча вместо приветствия — вот и все общение.
Косталан очень хотел помочь им. Разве не его прозвали Хитроумным, после того, как он изобрел двойной сток для расплавленного металла? Разве не он вместе с мастером Хинновари нарисовали палитру каления железа? И не он ли, Косталан Манар-Гири, придумал охлаждать жерло бомбард раньше всего корпуса? Внешние слои бронзы остывали позднее, сжимая внутренние, словно в тисках, отчего орудие становилось устойчивее к разрыву. Правда, не все заготовки выдерживали неравномерное охлаждение, иногда ствол бомбарды трескался, разваливался на куски, и все приходилось начинать сызнова. Зато готовые орудия, скрепленные вдобавок коваными железными полосами, могли делать по сто, а то и по сто пятьдесят выстрелов, почти как лучшие солмаон-ские образцы. Из императорской канцелярии Косталану тогда прислали костяную пластинку с благодарностью и целый серебряный чиг премии!
Кое-какие задумки были; иногда, по вечерам, он даже чертил схемы огромных подъемных машин, способных доставлять воду на немалую высоту. Только движущей силой в них оставались все те же люди. В крайнем случае, верховые животные, которых — и Косталан прекрасно понимал это — имперские чиновники ни за что не отдадут для облегчения труда земледельцев. Плюнут, выругают, да и пошлют пот дальше, процедив сквозь зубы, что новых людишек для копания в грязи женщины еще нарожают, вон с какой скоростью плодятся, куда их еще-то девать?
Пошлют и хорошо если не прикажут вразумить странного изобретателя парой дюжин плетей. Ведь почти всех скакунов забирала армия, не зря кавалерия считалась в Соцветии основной ударной силой. Так что о четвероногих движителях можно смело забыть. Надо искать что-то еще.
Увидев знакомый поворот, Косталан приободрился: еще совсем немного и покажется знакомая желтоватая стена из речного песчаника. Сегодня он пришел рано, никого из соседей еще не вернулся с полей.
Мелькнула шальная мысль — подобраться к дому незаметно, тихо открыть дверь и, схватив Юнари в объятия, закружить по дому. Мелькнула… и ушла. Это для него все выглядит доброй шуткой, а девушка может и испугаться. Долго ей еще привыкать к нормальной жизни. И не скоро еще Косталан, просыпаясь по ночам, перестанет обнаруживать рядом с собой пустующую циновку, а саму Юнари — сжавшуюся в комочек на полу в купальной комнате. С мокрой половой тряпкой в руках.
Во сне Юнари возвращалась в свой старый мир, ей казалось, что пол не вымыт, ванны не отдраены, и что скоро придет распорядитель Коцеру, накричит на нее, изобьет бамбуковой тростью и снова прикажет не кормить нерадивую до завтрашнего утра. Она в ужасе просыпалась, бежала в купальню с первой попавшейся под руку тряпкой и наводила порядок до сверкающей чистоты. Усталость подкашивала ее сразу по окончании работы, и она засыпала, свернувшись по-кошачьи, прямо на свежевымытом полу.
В первый раз Косталан, не думая ни о чем плохом, подхватил девушку на руки, собираясь отнести ее на кровать. Юнари испуганно дернулась, очнулась и, не соображая, что происходит, закричала… ее потом пришлось долго успокаивать. Постепенно кузнец научился будить девушку осторожно, просыпаясь, она все понимала сразу, смущенно и доверчиво улыбаясь Косталану. Но на следующую ночь все равно бежала в купальню с тряпкой. Как заводная механическая кукла, что по слухам живет во дворце императора, да продлится вечно его правление!
Не успел кузнец подойти к дому и на две дюжины шагов, как дверь распахнулась и навстречу выбежала Юнари. Потупилась, на мгновение замерла, но потом все же кинулась на шею:
— Коста!
Девушка выдумала это ласковое прозвище в первый же день, когда он привел ее в дом. «Коста» на полузабытом говоре предков означало «лучший». Поначалу Косталан стеснялся, бормотал, что если уж он лучший, то кто тогда сама Юнари? Но вот привык же. И теперь бывало наоборот: придя поутру в кузню, он не сразу понимал обращенное к нему «Косталан-са», с трудом возвращаясь из сладкого тумана воспоминаний и родного «Коста, милый».
Кузнец обнял девушку, провел рукой по тугим косам, заплетенным по нынешней моде: три в одну. Отстранил, посмотрел с высоты своего роста — Юнари зарделась и снова прижалась к нему, спрятав лицо в складках пропахшего металлом кожаного передника. Больше всего она походила на дикого котенка, маленького, испуганного, забитого, которого, наконец, взяли в хороший дом и добрые руки. Он, бедняга, прячется под кровать, боязливо выглядывает наружу, готовый в любой момент забиться в самый дальний угол. Хочется играть, бегать, скакать… хочется, но боязно.
— Заждалась? — спросил Косталан.
Юнари что-то ответила, но голос ее прозвучал приглушенно, и кузнец ничего не понял.
— Смотри, что я принес. Сумеешь приготовить много вкусного из этих маленьких желтых комочков?
Ему очень нравилась наблюдать, как в Юнари просыпается хозяйка. Маленькая, пока еще не слишком умелая, но хозяйка. Вот и сейчас девушка смотрела на тыквы, что-то прикидывая в уме. Наверное, в воображении уже подвешивала котелок над очагом, размышляя: сварить ли просяную похлебку с тыквой или разбавить кашу печеными кусками.
«Ничего, — подумал Косталан, — сейчас серьезная хозяйка снова превратиться в маленькую девчонку, что не отвыкла еще радоваться простым знакам внимания: подаркам, сюрпризам, сладостям».
— А это кое-кому в награду! — провозгласил он, доставая берестяной туесок. — Купил вот по случаю, а кому подарить — не знаю. Может, подскажешь?
Конечно, тут же начались визги, «ой, это мне?», поцелуи. Юнари сунула за щеку сразу несколько орехов и закружилась вокруг него.
— Спасибо, Коста, милый…
— Пойдем, — он увлек ее в дом, — пока ты готовить будешь, я помоюсь.
«Весь день рядом с печью, пропах, небось, потом и раскаленным металлом».
Однажды Косталан сказал об этом Юнари. Она, как обычно, сначала смутилась, покраснела, но потом честно сказала:
— Мне нравится этот запах. Он твой, Коста. Такой же большой и мужественный.
Он тогда рассмеялся, чмокнул девушку в щеку. Она топнула ножкой:
— Не веришь?! Ну и ладно, — и даже немного обиделась.
Но купальню — большой, позеленевший от времени медный чан, доставшийся Косталану от старой хозяйки — готовила по всем правилам. Сама наполняла водой, грела, да подкладывала щипцами раскаленные в очаге камни, чтоб не остыло. Что-что, а это она умела.
Вот и сейчас от наполненной почти до краев купальни поднимался пар, пахло травами. Когда Юнари в первый раз сыпанула в воду какие-то сухие листочки, Косталан пробовал спорить. Однако девушка тут же бойко объяснила, что вот это — «ведьмин корень», помогает снять усталость, а это — «черный лист», лучше всего успокаивает натруженные до мозолей ладони. Темно-красный корешок оказался «ножкой танцовщицы», от которого почему-то красиво блестят волосы. И пошла, и пошла… Косталан только руками развел, пораженный столь глубокими познаниями.
Кузнец скинул одежду, потянулся, чувствуя, как уходит непомерная тяжесть с натруженных плеч, и с наслаждением погрузился в воду. Не слишком горячую, но и не прохладную — как раз такую он и любил. Он закрыл глаза и почти тут же ощутил, как на лоб легла прохладная ладошка.
— Устал?
— Немно гм-мм…
Договорить до конца не удалось, потому что Юнари сунула ему в рот орешек. И захрустела сама, где-то совсем рядом. Не открывая глаз, Косталан поймал ее руку, погладил пальцы.
— Что подать доброму господину?
Да, сейчас это просто игра. Но всего лишь четыре оборота назад не только он слышал от нее эти слова.
Юнари рассказала, что ее семья разорилась во время последнего наводнения. Их надел располагался на самом удобном, нижнем уровне. Но «самый удобный» — не всегда самый защищенный. Разъяренная весенними дождями река заполонила долину, добралась до самого подножья холмов. Смыла перегородки между наделами и ушла, унося с собой и верхний, только что удобренный, слой земли, и высаженные зерна. Десятки семей разом оказались нищими. Император, да продлится вечно его правление, приказал наместнику провинции выделить в помощь пострадавшим новый надел и немного посевного зерна. К несчастью, желающих оказалось слишком много, и на каждую семью хватило лишь по двадцать алинов — то есть немногим более заплечного мешка.
Ходят слухи, что солмаонцы, которым тоже не всегда хватает запасов на долгую, студеную зиму, в таких случаях выносят на мороз «лишних» детей. Варвары — что с них взять? В Соцветии, хвала Небесному Диску, до чадоубийства не доходят даже самые отчаявшиеся. По укоренившемуся невесть с каких времен укладу крестьяне продают лишние рты в услужение — старших детей, чаще девочек, достаточно взрослых, чтобы работать, но не вошедших еще в пору замужества. И жива останется родная кровинка, и пригоршня медяков не покажется лишней обедневшей семье. Вот и ползут караваны перекупщиков вслед за речным половодьем, переполненными возвращаясь в город.
На торгах крестьянских детей с охотой разбирают прачки, торговцы, владельцы постоялых дворов, портомоен и трактиров. Потому что знают: стараясь услужить, девчонки будут работать изо всех сил, чтобы — не приведи Небесный Диск — не разгневать хозяйку, иначе снова выставят на торг. Неизвестно еще, куда попадешь, и не будет ли там во сто крат хуже! Особой платы прислужницам не положено: кормежка, одежда раз в три оборота и место, где спать. Дешево и выгодно.
Конечно, одинокие мужчины и хозяева Веселых домов прикупали бы девчонок с неменьшей охотой и за большие деньги, но это строго-настрого запрещал специальный эдикт императора, да продлится вечно его правление. В том же эдикте предписывалось через пять лет отпускать трудолюбивую «покупку» домой, снабдив десятью медяками на дорогу. Но чаще всего почему-то получалось так, что за время служения девчонки портили или ломали целый ворох дорогущих вещей и, отрабатывая стоимость, трудились отнюдь не по пять лет. Некоторые попадали в кабалу навсегда. Рассказывали, впрочем, что и содержатели Веселых домов все-таки получали свою долю молодых и неопытных тел, встречая повозки перекупщиков за стенами города, куда не достигает бдительный взор стражников и легионеров. Врали, наверное… кто же осмелится нарушать императорский приказ.
Юнари повезло, если, конечно, это можно так назвать. Перекупщик попался не вредный — кормил в дороге сносно и почти не обижал. Она благополучно добралась до города вместе со всем караваном, отстояла свое на торгах и попала в прислужницы к мастеру-распорядителю Коцеру, тощему старику с сухой пергаментной кожей, владельцу самых больших в городе общественных терм.
Там Косталан впервые ее и увидел. Увидел — и не смог отвести взгляда, хотя смотреть там было особо не на что. Самая обычная девчонка, мокрая и босоногая, с грязными, спутавшимися волосами. Руки в извечных цыпках, красные, неухоженные, с обкусанными ногтями. На лице — гарь и медные чешуйки сотен оттертых котлов, алые пятна от жары.
Но ведь было в ней что-то, совершенно необычное, сказочное, нездешнее.
Косталан до сих пор недоумевал: как же ему удалось все это разглядеть?
Он сидел на невысокой скамье, завернувшись в простыню, отдыхал от жара парной. Мимо порскнула девчонка-прислужница, и кузнец остановил ее. Хотел попросить ковшик холодной воды…
И пропал. Так и рассказывал эту историю друзьям: «Пропал, ребята, совсем пропал, сижу, молчу, рот в глупой ухмылке растянул, зубы скалю».
Да и девушка почему-то не слишком торопилась высвобождать руку из его задубевших ладоней. Спокойно смотрела на него и также улыбалась.
За что и поплатилась.
Из-за двери послышались невнятные проклятия, потом она с треском распахнулась, и в комнате появился распорядитель Коцеру.
— Где эта тупая неумеха?! Юнари!!! Куда ты подевалась, глупое отродье!
Девушка ойкнула, не сообразив сразу, что лучше, наверное, было бы промолчать — подслеповатый старик мог ее просто не заметить.
Распорядитель обернулся на звук.
— А-а, вот ты где!!! Простите, любезный гость, — обратился он к Косталану, — глупая девчонка вам помешала? Ну, сейчас я ее проучу!!!
Коцеру вытащил из-за пояса бамбуковую трость. Юнари отскочила в угол, привычно прикрыла голову руками. Кузнец с ужасом понял: то, что произойдет сейчас, для нее не впервой. Старик бил ее раньше, не раз и не десять.
Наверное, ему очень нравилось ощущать над своей «покупкой» абсолютную власть. Тот, кто сам привык прислуживать и угождать, всегда отыгрывается на подчиненных.
— Мало того, что ты до сих пор не отмыла котел внизу, так еще и к посетителям пристаешь!!! Тварь негодная!!!
«И этот старый пень осмеливается ее бить? Не только поносить последними словами, но и бить?»
Распорядитель взмахнул тростью, Юнари сильнее вжала голову в плечи и зажмурилась.
Сначала она услышала свист, но боли не было. Что-то треснуло, как бывает, если ломаешь об колено сухую ветку, потом захрипел человек. Голос показался девушке знакомым.
Она открыла глаза. Высокий кузнец держал в одной руке обломки трости, другой, ухватив за горло, прижимал к стене распорядителя Коцеру. Неожиданный спаситель стоял выпрямившись, широко расставив ноги, и от этого казался просто огромным. Сильным и справедливым, таким, как она часто себе представляла справедливого мстителя, отлеживаясь в портомойне после очередной порки. Юнари верила, что однажды придет человек, накажет мерзкого Коцеру и заберет ее с собой.
Девушка и представить себе не могла, что мечты сбудутся так скоро.
Кузнец улыбнулся ей и спросил:
— Пойдешь со мной?
Она бы и рада ответить, что да, конечно, хоть на край света, хоть в земли северных варваров, но от недавно пережитого испуга пересохло в горле. Юнари смогла лишь кивнуть.
— Хорошо, — кивнул он и отпустил распорядителя. Коцеру рухнул на каменный пол с громким «ух-хх». На мгновение девушке показалось, что старик мертв. Но нет — он шевельнулся, закашлялся, ухватился руками за горло и принялся его массировать.
— Х-ххх… Ты чуть не задушил меня, обезьянье отродье!!!
— Вот как! А куда девался «любезный гость»? Думай, что говоришь, старик!
— Ты… х-хх… ты смеешься надо мной! Да я сейчас кликну охрану и…
— Зови, — кузнец резко сжал ладонь, и обломки трости, жалобно крякнув, треснули и рассыпались на полосы. — Посмотрим, кто кого. Вряд ли твои молодцы каждый день ворочают молот весом в пятьдесят алинов.
Он наклонился к самому лицу распорядителя и спокойно закончил:
— Не забудь еще и о том, что завтра весь город будет судачить о драке в твоих термах. Уверен, слухи обязательно привлекут к тебе новых клиентов!
— Ладно… х-хх… ладно, — прохрипел Коцеру. — Убедил. Девчонку я и пальцем не трону. Доволен?
— Сейчас не тронешь, так потом отыграешься.
— Клянусь, я…
— Я не верю тебе, старик.
— Проклятье! — распорядитель оперся на скамью, с трудом поднялся. — Что тебе еще нужно?!.
Юнари стояла ни жива, ни мертва.
— Я выкуплю у тебя девушку, — кузнец повернулся к ней. — Сколько тебе осталось?
— Четыре лета, — быстро сказал Коцеру.
Жадность взяла в нем вверх над мстительностью. Он уже забыл про сломанную трость и саднящее горло. Главное — не упустить прибыль. Этому здоровяку девка явно приглянулась — вот и отлично. Значит, не пожалеет серебра, чтобы ее выкупить. А за хорошие деньги можно простить и обиду, и унижение на глазах у никчемной служанки.
— Два, — едва слышно прошептала Юнари. Старик вскипел:
— Лжешь, негодная тупоумная девка! Она и считать-то не умеет.
— Ты ведь купил ее на торгу, так? — спросил кузнец, не обращая внимания на вопли.
— Ну да! Недешево досталась…
— Зачем же ты врешь про четыре лета? В прошлом наводнения не было.
— Э-э, я ошибся, — заюлил Коцеру, — три! Три лета.
— Я тебе не верю, а ей, — кузнец поманил к себе девушку, — нет смысла обманывать. Вот что, Юнари, принеси, пожалуйста, мою одежду и сумки. Знаешь мальчишку, что приглядывает за раздевалкой?
— Знаю, господин. Но как я…
— Назовешь ему мое имя — Косталан.
Она выскочила за дверь, повторяя про себя: «Косталан… Косталан… Коста…»
На душе было светло и радостно. Почему-то она совершенно не боялась того, что будет дальше. Наоборот — ждала, чтобы все поскорее закончилось, и они ушли отсюда. Вместе.
И еще: никто и никогда раньше не говорил ей «пожалуйста».
Когда Юнари вернулась, окончательно пришедший в себя распорядитель орал высоким голосом:
— Да ты знаешь, сколько она съела за это время?! Страшно подумать! А пользы от нее — грош! И на три медных монеты не наберется!
Кузнец взял из рук девушки одежду, ободряюще кивнул. Казалось, крики Кодеру его совершенно не беспокоили. Он набросил халат, подпоясался, сунул ноги в растоптанные сапоги.
Старик не унимался:
— Она сломала две щетки, трижды проливала дорогущий травяной настой, а уж сколько мыльного корня зазря перевела — просто не счесть!
Развязав нитку с монетами, Косталан спокойно спросил:
— Сколько?
Хозяин продолжал вопить:
— Они все думают, что я сделан из денег! Будто бы смысл всей моей жизни — кормить всяких деревенских дурочек, а не заработать немного на спокойную старость! Да я скоро разорюсь вконец из-за таких вот… — тут до него, наконец, дошел смысл вопроса. — Что?
Юнари испуганно жалась в углу, опустив глаза. Но на мгновение Косталану удалось встретиться с ней взглядом. Девушка смотрела на него с мольбой и отчаянной надеждой.
— Я спрашиваю — сколько?
— Что сколько?
— На сколько Юнари тебя разорила за это время? Старика перекосило. Он боялся заломить слишком высокую цену, но и прогадать тоже не хотел.
— Четверть серебра!
Услышав непомерную сумму, девушка охнула. На торгу Коцеру дал за нее всего лишь десять медяков. А вдруг кузнец передумает? Вдруг для него это чрезмерно много — ведь он не выглядит богачом.
— Вряд ли ты платил за нее хотя бы треть от этой цены. Но я не буду с тобой торговаться, старик. Вот твои деньги, — он бросил на скамью горсть медяков. На глаз там было даже больше, чем четверть серебряного чига. Глаза Коцеру загорелись, он жадно собрал монеты, упрятал их поглубже за пазуху.
— Там больше, — сказал Косталан. — Моя плата за сегодня.
— Да-да, конечно, господин Косталан. Приходите снова! В моих термах любят щедрых гостей!
— Пусть любят. Только не меня. Распорядитель дернулся:
— Как это?
— Я сюда больше не приду, старик. Видеть тебя не могу, боюсь, что-нибудь сделаю. Ну, мы уходим. Не забудь отдать мне залог Юнари. Я жду у входа.
Когда старик вышел, девушка обняла Косталана и разрыдалась.
— Ну что ты… — он погладил ее по голове, — не надо плакать. Лучше беги, собери свои вещи, пока этот старый скупердяй действительно не надумал позвать охрану.
Возможно, распорядитель Коцеру собирался выручить с девчонки на порядок больше, научив ее премудростям «особого» ухода за щедрыми, но одинокими клиентами. Девушки постарше в его термах умели не только подкладывать в воду благовония, растирать маслом и делать массаж. Но побоялся связываться с буйным кузнецом. Ведь случись драка, слухи действительно пойдут гулять по городу: кого били, да почему, и в чем была причина. История Юнари быстро дойдет до чиновничьих ушей, и они не замедлят явиться с проверкой. Вы что, уважаемый Коцеру-са, нарушаете эдикты императора? Как нет? А девушку для чего выкупили? Полы подтирать? Да неужели?
Прохладная ладошка снова легла на лоб:
— Ты заснул, Коста?
— Нет, просто задумался. Вспомнил, как впервые тебя увидел.
По молчаливой договоренности они старались не произносить вслух слова «термы», «парная», «услужение». А старого распорядителя не поминать даже косвенно. А игра с тем самым вопросом, который их познакомил — «что подать доброму господину», — незаметно прижилась. Наверное, Юнари нравилось ухаживать за ним.
Впрочем, взаимно.
— Я совсем некрасивая была, да?
— Ну почему? Ты — лучше всех!
Девушка долго не отвечала, Косталан приоткрыл глаза и увидел, что она опустила голову и насупилась.
«Та-ак, опять ляпнул что-то не то. Эх, не умею я разговаривать с женщинами…»
— Что случилось? Я тебя обидел? Юнари молчала.
— Да в чем дело! Если я что-нибудь не так сказал, извини. Только не молчи.
— Ты считаешь, что я осталась такой же некрасивой, как и была! — выпалила она наконец. И добавила: — Я совсем не изменилась, да?
Косталан замер с раскрытым ртом, потом рассмеялся, сгреб Юнари в охапку и притянул к себе. Конечно, она тут же запищала, что халат намокнет, что испортится прическа, что произойдет еще десяток столь же непоправимых событий.
— Ну так сними его, — посоветовал Косталан. — И нечему будет намокать. Кроме тебя.
— А как же ужин?.. — неуверенно сказала девушка. — Ты просил приготовить.
— Подождет ужин. И протянул ей руку.
Мужской наготы Юнари совершенно не стыдилась — насмотрелась в термах, а сама раздеваться стеснялась. Гасила светильник или просила отвернуться. Или вот так, как сейчас, — скидывала халат, рубаху и прикрывалась руками. Притом, что ей очень нравилось, когда он любовался ее телом и говорил об этом.
Косталан мягко развел ее руки в стороны, сказал восхищенно:
— Какая ты красивая!
Она, конечно, тут же смутилась, зарумянилась, как плод солнечного дерева, и быстро залезла к нему. Медная купальня закачалась, на пол плеснуло немного воды.
— Ой, какая я неуклюжая!
Юнари рванулась наружу — убрать, но Косталан крепко прижал ее к себе, поцеловал в угол губ. Успокоил:
— Мы сейчас еще и не так набрызгаем! А потом вместе уберем. Хочешь?
Он заглянул в глаза девушки и напрочь забыл все, что хотел сказать. Велеречивые поэты древности сравнили бы их с бездонными горными озерами, в которых так легко утонуть. Или с бескрайним ночным небом. Или еще с-чем-нибудь. Но простой кузнец не умел красиво складывать слова. Он просто смотрел и удивлялся: как может в хрупкой маленькой девушке уместиться столько любви и нежности.
Именно в тот день Косталан впервые заметил то, чему суждено было прославить его имя. Казалось бы — сотни тысяч людей видели то же самое до него, но никто не обратил внимания. Вполне может быть, что и он проглядел бы идею, как и много раз до того, если бы не ворочалось неустанно в голове гигантское поливочное колесо.
Слишком уж Косталан хотел помочь — своим родным, семье Юнари, друзьям, соседям… всем!
Счастливая Юнари крутилась у очага, Косталан порывавшийся помогать, был отправлен на скамью — не путаться под ногами и вообще не мешать. Он не сопротивлялся. Позиция оказалась самая выгодная: можно ничего не делать и просто смотреть, как девушка двигается. Есть в этом что-то завораживающее и чудесное.
Юнари все-таки решила варить похлебку, сняла с полки котелок, подвесила над огнем. Быстро порезала одну из тыкв, наклонилась к очагу — помешать. Косталан не удержался и легонько шлепнул девушку по попке. За что немедленно получил по рукам.
— Вот я тебе!
Она погрозила мешалкой, словно хотела стукнуть еще раз, он шутливо увернулся… и увидел.
Сухой хворост горел на удивление хорошо, котелок быстро нагрелся, похлебка забурлила. Юнари ловко подцепила крышку, высыпала в пахучее варево нарезанную тыкву. Снова закрыла котелок.
А Косталан все не мог оторваться.
Подпрыгивающая крышка все еще стояла перед глазами. Тяжелая, медная, весом алина в полтора, не меньше. А чтобы ее приподнять хватило нескольких клубов пара. Похлебка кипит, пар все прибывает, и крышка уже безостановочно приплясывает над котелком.
— Что ты смотришь? — спросила Юнари. — Пригорает? «Интересно. А что если сделать котелок размером с дом?
Наглухо закрыть его и направить пар в узкое горлышко? Сможет ли он сдвинуть, например, чугунную чушку в сто алинов? А двести? Тысячу? Или, например, вертеть тяжеленное поливочное колесо?»
— Коста! Не молчи!
— Что? А, нет-нет, все в порядке. Ты подожди немного, я сейчас.
Быстрым шагом Косталан спустился в кладовую, снял с рамок для сушки тонкую бумагу из злаковых плевел. В кузне ее называли «лапати» и использовали для чертежей. Ему, как признанному изобретателю, выдавали несколько листов в каждый оборот. На случай «если чего придумается», как сказал мастер-кузнец Хиниовари.
Наверху его встретила обеспокоенная Юнари.
— Милый, в чем дело?
Он погладил девушку по щеке, как будто просил прощения:
— Ничего страшного. Просто пришла в голову одна мыслишка.
Юнари чуть слышно вздохнула. Что-что, а эту странную особенность своего мужчины — даже в мыслях она не смела называть его мужем, а вдруг сглазишь! — она успела изучить. Время от времени Косталан становился вот таким же чужим, чертил на бумаге странные узоры, ничего не замечая вокруг. Отвечал коротко и невпопад, да и то, если спросить напрямую. Иначе может просто не услышать.
Поначалу она обижалась. Но потом, когда соседи рассказали, что молодой кузнец славится не только силой, но и умом, что его ценят в кузнях, и что однажды он получил наградную пластинку от самого императора, Юнари успокоилась. И даже начала гордиться — вот, мол, какой он у меня!
Но видит Небесный Диск, как тяжело подавить обиду! В благодарность за ласку, ей хотелось в лепешку расшибиться, но приготовить ему вкусный ужин. А потом просто побыть вдвоем целый вечер.
Теперь уж не получится.
Она вздохнула и спросила, изо всех сил стараясь не выдать себя дрожью в голосе:
— Ты есть-то будешь?
Косталан развернул на столе бумажный лист, прижал по краям плошками и маленьким кувшинчиком и тут же начал что-то увлеченно вычерчивать.
Юнари погладила его по плечу. Кузнец встрепенулся:
— А? Что?
— Ужинать будешь?
— Конечно. Причем вместе с тобой. Сейчас только нарисую кое-что. Подожди немножко, ладно?
Чтобы не обижать Юнари, в тот вечер Косталан лишь вчерную набросал схему. Потом еще с полдюжины дней ушло на подготовку первых чертежей. Иногда казалось, что работа зашла в тупик, что проблема неразрешима. После мучительной бессонной ночи, когда кузнец прокручивал проблему в голове под аккомпанемент мерного сопения спящий Юнари, решение приходило — ослепительно яркое, простое и понятное. Дважды пришлось переделывать уже готовый чертеж: даже на глаз, без расчетов, было ясно, что слишком тонкий слой железа не выдержит жара, а слишком толстый — будет чрезмерно долго нагреваться.
Косталан никогда не был особенно силен в расчетах. В кузнях на этот случай всегда под рукой мастер Ринтагавор. А дома что прикажете делать? Все-таки он решил прикинуть размеры, толщину стен и силу пара на глаз. Пока. Если из сырой пока идеи получится что-нибудь стоящее, потом можно будет пересчитать.
Сначала он хотел назвать изобретение пароделом. Или паровой водокачкой. Через три дня, когда он в очередной раз бездумно слопал все, что подала на стол Юнари, бездумно поблагодарил и снова засел за чертежи, девушка расплакалась. Косталану было так стыдно, что он мысленно отвесил себе не меньше дюжины пинков.
Присев рядом с плачущей подругой, он попытался неуклюже извиниться, чем немедленно вызвал новые слезы. И тут его посетила отличная мысль:
— Хочешь, назовем пародел твоим именем? Юнариамо? Звучит?
«Амо» означало «посвящение».
— Посвящение Юнари? — слезы девушки высохли, словно по мановению сказочного лучика Небесного Диска. — А можно?
— Ну… это же я придумал! Как хочу, так и называю! Девушка поцеловала его и серьезно сказала:
— Нескромно получится. Не надо. Спасибо, что предложил, Коста. Я тебя обожаю.
— Я тебя тоже, — честно признался он. — Простишь меня?
Вот так и не стал большой котел посвящением Юнари. В конце концов, Косталан решил, что прежде надо довести работу до конца, а потом выдумывать название. Иначе может получиться конфуз, как в известной сказке про торопыг-охотников, что разделывали убитых зверей, еще не войдя в лес.
С самого начала он решил, что не будет строить котел в императорских кузнях. Слишком уж там много любопытных глаз и желающих погреться у чужой славы. Лучше отдать заказ на отливку котла, трубок и выводного желоба на сторону, например в мастерскую Саригано, где Косталан обучался кузнечному делу совсем молодым пареньком. Конечно, придется потрясти мошной — заказ не из дешевых, но дело того стоило.
Румяный, толстощекий и краснолицый мастер встретил его восторженно:
— О! Какой гость! Сам Косталан Манар-Гири! Уважил старика, уважил! Я уж думал, что ты совсем забыл своего учителя.
— Ну что вы, Саригано-ансей, как я могу!
— Можешь, можешь… Мы тут все про тебя наслышаны. И как девочку выручил, и об идейках твоих, и о наградной пластине императора. Двухпоточный сток у нас знаешь, как называют? Косталанкой.
— Вот именно в этом мне и нужна ваша помощь.
— А, значит, не просто так пришел, проведать. Расскажи тогда, что же это за таинственная штука, которую старый Саригано делает лучше, чем мастера в императорских кузнях!
Они засиделись до середины ночи, спорили, под конец даже охрипли, чертили, вырывая друг у друга писало. Лишь когда Ладаля, жена мастера, в третий раз пришла напомнить, что уже поздно, мужчины с трудом, но все-таки смогли оторваться от разложенных на столе чертежей.
— Большое дело ты задумал, Косталан. Понимаю теперь, что не зря наградил тебя наш император, да продлится вечно его правление! Сердцем болеешь за других. Если пародел будет работать, как ты задумал, многие придут поклониться тебе в ноги.
Мастер потер ладонями виски: голова привычно гудела, он так же привычно этого не замечал.
— Хорошо, — сказал он. — Отольем тебе котел. Ровно такой, как просишь — в три человеческих роста. За половинную плату. И не спорь! — мотнул головой Саригано. — Серебро-то, небось, с неба не падает, дается, как и всем, тяжелым трудом да мозолями? Не перечь учителю! Или забыл, как тростью поперек хребта получал?
— Ну, то-то. Чертежи оставь, я над ними еще помозгую. А ты беги домой, девочка тебя заждалась уже. Это моя старуха привыкла за долгие годы, а молодухам внимание подавай.
Работа началась. Каждый вечер, после работы кузнец заскакивал в мастерскую Саригано, с радостью наблюдал, как обжигают в печи сначала нижнюю половину отливочной формы, потом верхнюю. Получались они просто гигантскими, как чаши для винопития сказочных великанов. После долгих споров котел все-таки решили делать сварным, из двух половинок, а не цельным. Мастер Саригано, хитро подмигнув, пообещал использовать некоторые «особые» добавки:
— Отличное выходит железо, Косталан. Замечательное железо. Гибкое, как женщина, ковкое, чрезвычайно вязкое. Высший сорт.
В Соцветии такое железо назвалось «суповым» или иначе — «похлебкой», за то, что обладало замечательным свойством свариваемости: две металлические полосы, нагретые до ярко-красного каления, способны под ударами молотобойцев соединяться в одну цельную массу. Непотребные сол-маонцы, варвары и сквернословы, прозвали «суповое» железо «любовным».
Конечно, не все получалось с первого раза, формы рассыпались от неравномерного обжига, приходилось начинать заново. Нижнюю сделали быстро, а с верхней пришлось повозиться — слишком много в ней предполагалось отверстий и трубок. На нее одну ушел почти целый оборот. Потом пришло время плавки. Косталан слушал мастера Саригано и поражался: сто двадцать пять алинов железа! Даже в императорских кузнях отливки такого масштаба — невиданная редкость. По пальцам пересчитать можно, и каждая по-своему уникальна. Как например огромная осадная бомбарда «Потрясатель небес», которую отливали почти весь день. Стрелять она, конечно, не могла — ее бы моментально разорвало — и использовалась больше для устрашения солмаонских послов: орудие воздвигли на специальном постаменте у парадных ворот императорской приемной. Чего уж говорить о небольшой мастерской Саригано, где пришлось попотеть всем, даже самому старому учителю!
— Ли, как слышишь? Прием.
— В порядке, командир. Что за спешка? Связь на три часа раньше графика.
— У нас кое-какая срочная информация. Пакет пошел к тебе, ему еще пару минут качаться, так что я пока расскажу вкратце, в чем дело. В Солмаоне знают о паровой машине, Ли.
— Так быстро!
— Ну, — Игорь хмыкнул, — не быстрее нас. Слушок тот же самый, что ты привез четыре месяца назад. Кто-то кому-то заказал огромный котел высотой в три человеческих роста. Полностью запаянный, без крышки. Якобы в Соцветии изобретают новое оружие. В Солмараване все стоят на ушах.
— Гм… запаянный, значит. Любопытно.
— Да, меня тоже заинтересовала именно эта подробность. Описано довольно близко к истине, чтобы быть случайностью. Источник либо сам видел чертежи, либо говорил с тем, кто держал их в руках. Заказ реален, и он уже сделан, Ли. Надо срочно выйти на заказчика.
— Понял, командир, сделаем.
— Пакет пришел?
— Да, все получено. Вечером придет Ю Фат — помозгуем.
— Хорошо. До связи.
На следующий день Солнечные жрецы объявили праздник в честь захода Небесного Диска — они почему-то всегда знали, когда и на сколько дней маленькое светило исчезнет с небосклона. Раньше такие дни считались неблагоприятными, но лет пятьдесят назад (сейчас точно не вспомнят даже старики) заход Небесного Диска предшествовал хорошему урожаю и одновременно — крупной победе над солмаонцами
Потом, правда, тактическая победа обернулась поражением в войне, но об этом старались не вспоминать.
С тех пор и повелось — как только жрецы предсказывают заход, Соцветие празднует и веселиться в надежде на хорошее предзнаменование. Вне зависимости от того, происходило в итоге что-нибудь хорошее или нет, жрецы неизменно оказывались в выигрыше. Если да — они немедленно объявляли это своей заслугой и требовали приношений, если нет — народ обвиняли в том, что он плохо молился и мало жертвовал.
Как обычно.
Вечером Косталан пришел домой поздно — искал подарок для Юнари. Причину, конечно, назвал другую: императорский заказ, мол, много работы и все такое.
Завтра ему не нужно спешить в кузни. Праздник же. Впереди — два вечера, целый день и две ночи вместе.
Если это не счастье, то что же тогда?
Ночью им было хорошо вдвоем. Юнари забылась только под утро в кольце сильных, но таких родных и знакомых рук. Снилось ей что-то радужное и теплое, она так и не поняла, что именно, но совершенно не боялась. Зато привычный кошмар — термы старого Коцеру — в эту ночь не появился, словно его никогда и не было.
Грохот проник сквозь сон, буравом вонзился в мозг. Косталан и девушка проснулись одновременно, но если Юнари в полудреме не поняла в чем дело, кузнец понял все сразу. Может быть, где-то в глубине души он даже ждал этого.
Стучали в дверь. Властно, сильно и неудержимо. По-хозяйски.
— Откройте Всевидящему Оку!
Косталан потянулся за халатом. Девушка испуганно прижалась к нему:
— Кто там, Коста?
— Легионеры Ока. Ресницы.
Глаза у нее сделались совершенно круглыми:
— Зачем? Что. им здесь искать?
— Вот сейчас и узнаем. Пусти, маленькая, мне надо одеться.
Честно признаться, когда он завязывал пояс, руки у него дрожали. Даже на его памяти люди, взятые под стражу именем Всевидящего Ока, исчезали бесследно. А уж сколько про то ходило разговоров! Не счесть.
Косталан заставил себя гордо поднять голову, успокоиться. Он ни в чем не виноват. Если за ним пришли по поводу пародела — он все объяснит. И даже покажет чертежи. Ничего противозаконного он не замышлял, наоборот — хотел помочь людям, а через них и всему Соцветию.
Он накрыл Юнари одеялом, поцеловал в щеку и сказал:
— Лежи здесь и ничего не бойся. Вниз не ходи, даже если меня увезут. Жди. Разберутся, отпустят, и до утра я буду дома.
Шагнул было из комнаты, но на пороге его остановил тихий, сквозь слезы, вопрос:
— Ты вернешься?
— Конечно.
— Обещаешь?
— Обещаю. Вернусь к утру, и завтра мы весь день будем вместе.
Он сбежал вниз по ступеням. Здесь удары казались просто оглушительными. Тот же голос повторил:
— Немедленно откройте Всевидящему Оку!
— Сейчас, иду, — кузнец повозился с хитроумным запором (сам ковал!) и распахнул дверь.
В комнату ввалились несколько легионеров. В считанные мгновения они перекрыли все входы, встали у окон. Двое с взведенными самострелами взяли хозяина дома на прицел.
Последним появился офицер, изящный, худощавый, где-то даже элегантный. Судя по витому шнуру на груди — Веко. Кузнец даже удивился про себя: чем же он так заинтересовал Всевидящее Око?
Командир легионеров смерил его взглядом, поморщился, достал из-за лакированного панциря бумажный свиток с лиловой лентой — приказ канцелярии Ока. Развернул:
— Всевидящее Око предупреждает: отвечайте прямо и четко, говорите правду. Если вы законопослушный поданный неувядаемого Соцветия, вам ничего не грозит.
Кузнец пожал плечами. Честные поданные исчезали в подвалах канцелярии Ока так же часто, как и изменники государства. Человек, попавший на страшную Доску Правды, наговорит на себя все, что угодно, лишь бы остановить пытку хотя бы ненадолго.
Странно, но за себя он почему-то не боялся. Верил, что наградная пластинка императора защитит его, докажет: не может быть у него злого умысла. Да и все, что он придумывал до сих-пор, шло на пользу империи, а не во вред. Наверное, какое-то недоразумение. Из-за котла, скорее всего. Кто-то чересчур бдительный усмотрел в чертежах крамолу и написал донос, а в канцелярии, не разобравшись, приказали разобраться с изобретателем.
Он боялся за Юнари. Ресницы Ока славились жестокостью, если они посчитают его предателем, то арестуют всех, кто попадется под руку, да и дом вполне могут запалить.
Веко продолжал:
— Косталан Манар-Гири, кузнец и литейщик, помощник мастера Хинновари!
— Да, это я.
Краем глаза кузнец заметил, как напряженно дрожат пальцы легионеров на скобах самострелов. В какой-нибудь трактирной потасовке он раскидал бы их без труда — Ресницы Ока набирались из последней уличной мрази, которым эдикт императора сулил полное прощение за десять лет службы. Никто больше не соглашался на такую работу, легионеров в народе презирали.
Слабые и трусливые, способные нападать лишь стаей, как степные хищники, Ресницы не умели биться честно. Они и раньше, до службы, предпочитали грабить спящих и бить ножом в спину.
Но против самострела не попрешь. Да и не гоже честному человеку сопротивляться людям Ока — лучшего доказательства вины и не найдешь. А пока кипит драка, Веко успеет выскочить на улицу, кликнуть подмогу и…
«Сам не спасешься, и Юнари погубишь. Стой спокойно, — приказал себе Косталан. — Если бы тебя и вправду подозревали в чем-нибудь серьезном, взяли бы еще в кузнях. Или по дороге. И в дом все-таки постучали, дверь с петель не сносили и в окна не лезли». Офицер властно кивнул:
— Повеление Всевидящего Ока: немедленно доставить вас к нему. Собирайтесь.
— Я взят под стражу?
— А что, — вкрадчиво сказал Веко, — у вас есть основания этого ожидать?
— Нет, но…
— Тогда не выдумывайте! С вами хочет поговорить сам Око. Возможно, что вы будете дома уже к утру.
«А возможно не будете никогда! Жаль, что я так и не успел отдать Юнари подарок…»
— Собирайтесь, время не ждет, — с раздражением повторил офицер.
— Я готов.
По знаку Века легионеры образовали вокруг Косталана полукольцо и отконвоировали к выходу. Он ловил на себе их насмешливые взгляды: что, мол, бугай, боишься нас? Молодец! Ты может, и вымахал на полторы головы выше всех, а против нас все равно не попрешь.
Один даже легонько подтолкнул его в спину:
— Пшел!
Вопреки распоряжению Косталана, Юнари притаилась на верхних ступенях лестницы и слышала весь разговор. Ей хотелось броситься на колени перед Веком, умолять его не трогать Косту, ведь он ни в чем не виноват! Потом она решила пойти вместе с ним, разделить все страдания и тяготы, потом даже придумала, как помочь ему бежать…
Про людей Ока ходили слухи один страшнее другого, но она никогда бы не подумал, что нечто похожее произойдет в ее жизни.
Юнари не знала, что ей делать. Она просто растерялась. И потому спокойно смотрела, как люди Всевидящего Ока увозят Косталана в неизвестность. Ей даже захотелось ущипнуть себя, чтобы проснутся. Она никак не могла поверить, что все происходит наяву, что это не сон, не наваждение.
Хлопнула дверь. Снаружи донесся возглас ездового, заскрипели колеса повозки.
Девушка опустилась на колени, что было сил вжалась лбом в пол и провалилась в спасительную темноту.
— Слушаю тебя, Ли. Есть новости?
Между восточным и западным материком шел грозовой фронт, поэтому связь оставляла желать лучшего. «Пятерка» как назло ушла за горизонт, следующий спутник выйдет в зону устойчивого приема над Чжандоу только через полтора часа. А единственная ниточка — буй-ретранслятор — как назло торчал в середине циклона.
Игорь вздохнул: «Вот и все наше техническое превосходство. Даже спутники до сих пор развесить не можем. Сначала все ресурсы уходили на перерабатывающий завод, теперь, когда он, наконец, отстроен, администрация расширяет дорожную сеть. Меры, понятное дело, полезные и необходимые, жизненно важные для колонии, но если Тайная Служба не справится с надвигающейся опасностью из-за океана, у колонии не останется ничего важного».
— Мы нашли парня, который заказывал котел.
— Отлично! Что за человек?
— Некто Косталан, литейщик с государственных кузней. Заслуженный изобретатель, кстати. Даже награду от императора имеет.
— Только изобретателя нам и не хватало!
— Подожди… ш-ш-ш…
Голос Чжао Ли пропал, потонув в шуме статических помех. Квашнин чертыхнулся, переключил канал, переходя на резервную частоту.
— Командир! Слышимость в порядке?
— Паршивая. Может, уйдем с голоса?
— Письменный отчет я отправлю через пару часов. Но эмоции он не передаст.
— Эмоции? Что у тебя стряслось?
— В том-то и дело, командир. С тем парнем, Костала-ном, я даже увидеться не успел. В ночь праздника Небесного Диска его взяли легионеры Ока.
— Дерьмо! Прости, Ли, но ты прав — без эмоций никуда. Эти ребята работают чересчур оперативно.
— Не совсем. Я покрутился вокруг императорских кузней, а Ю Фат ходил к нему домой под видом приятеля с работы. Там только перепуганная девчонка, не понятно — жена или подруга. Ничего не знает, но боится, что ее любимый Коста никогда не вернется. А в кузнях мне рассказали кое-что. Литейщика нашего взяли совсем по другому делу.
— По какому? Из-за котла, — да?
— Так точно, командир. Шпионаж ему не вменяли. В частной кузне, куда он снес чертежи, нашелся сознательный патриот, скопировал их и написал донос в канцелярию Ока. Там его внимательно прочитали и доложили императорскому совету. А среди советников нашелся оригинал, который сложил два и два и посоветовал использовать машину с большей пользой.
— Например, для движения кораблей, да?
— Ну, дословно он сказал немного иначе, в кузнях его слова уже пятый день мусолят. Советник, кавалерийский тысячник в отставке, выразился ярко и образно: какого собачьего кала такая великолепная идея будет работать на вонючих крестьян? Не лучше ли приспособить ее для войны? В общем, ты опять оказался прав, командир.
— Знаешь, лучше бы я ошибся. Что было дальше?
— Косталана привели в канцелярию Всевидящего Ока, промурыжили для порядка и зачитали приказ. Сам император снизошел до сиюминутных дел, обещал присматривать за ходом работ. Совет распорядился выделить кузнецу отдельную мастерскую в кузнях и двадцать человек помощников. Не за просто так, конечно. Опытный образец машины он должен представить через три оборота. Сделает вовремя — наградят, не сделает… сам понимаешь.
— Да, попал бедняга, как кур в ощип.
— Куда?
— В суп! Ладно, забудь. К Косталану теперь не подобраться?
— Никак, командир. Мы хотели встретиться с ним дома, Ю Фат немного помогает его жене, более-менее сдружился с ней. Но кузнец безвылазно торчит в своей мастерской, прислал ей послание, что завален работой, никак не может вырваться, не скучай, мол, скоро будем вместе. Денег передал. Смешно — он даже и не подумал, что подружка неграмотная. Хорошо Ю Фат на следующий день появился, прочитал, успокоил девочку: не бойся, все отлично, придет скоро твой Косталан. А он сидит в мастерской, и явно не по собственному желанию — вокруг так и кишит легионеры Ока. Парня перевели на казарменное положение, чтоб не отвлекался от созидательного труда.
— Шарага, значит. У Всевидящего интересные кадры, как будто прямиком из двадцатого века. Ладно, Ли, твою информацию принял, жду отчет. Отдел немного над ним поколдует, потом вышлем тебе соображения. Пока могу сказать только одно: копай под мастерскую Косталаиа. Вокруг, в кузнях — тоже. Может, на кого и удастся выйти. Но особо не нарывайся — там сейчас наверняка все под контролем. Не вляпайтесь по глупому. Ю Фату скажи, чтобы не перебарщивал. За домом тоже, скорее всего, следят.
— Понял, командир. До связи.
— До связи.
Косталан уже пятый день не мог попасть домой. Он очень переживал, как там Юнари, хорошо удалось уговорить одного из Ресниц Ока передать весточку. Хотя и с немалым трудом. Вместе с письмом кузнец отправил девушке все деньги, какие были. Но сколько именно — писать не стал. Не слишком щепетильный легионер наверняка уполовинит сумму. За труды.
Замороченному бесконечной суматохой Косталану даже в голову не пришло, что Юнари не умеет читать. Много позже, вечером, устраиваясь на жестком' тюфяке прямо в мастерской, он вспомнил об этом. Выругался.
«Надо же быть таким глупцом! Конечно, где бы ей научиться грамоте? В деревне? В караване перекупщиков? Или в термах скупого Коцеру?»
Он проворочался полночи, все никак не мог уснуть. Наконец успокоил себя, что Юнари — девушка отнюдь неглупая, найдет себе в помощь умеющего читать. На рынке, скажем. Или среди соседей — например, переписчика Агодара, что живет через два дома, у самого глиняного карьера. Вдвоем как-нибудь разберутся.
Небритый подбородок кололся, Косталан ворочался, все не мог нормально устроится. Как и прошлую ночь, и позапрошлую тоже. Он привык ночевать дома, и на новом месте всегда спал плохо. Особенно здесь, в собственной мастерской, выделенной приказом Совета, где он лишь числится хозяином. На самом деле он всего лишь бесправный подмастерье. Такой же, какой совсем недавно было Юнари. Насмешка судьбы: выручил девушку из неволи, а теперь сам угодил в кабалу куда как пострашнее.
Наконец усталость победила, Косталан забылся беспокойным сном.
Он снова и снова вспоминал слова офицера в ранге Зрачка, что сначала зачитал приказ, а потом жестким, не допускающим возражений, тоном разъяснил непонятливому кузнецу его обязанности.
— Все очень просто, Косталан-са, — приказной тон прятался под маской холодной вежливости. — Ваше новое изобретение чрезвычайно ценно для Соцветия. Оно может сделать нашу страну сильной и могущественной, сломить сопротивление северных варваров и открыть дорогу на запад. В том числе и по морю. Поэтому, как вы прекрасно понимаете, Сол-маон дорого бы дал за ваши чертежи и вашу голову. Чего мы, конечно, не можем допустить. А еще мы не можем допустить, чтобы на севере опередили нас и построили такую же машину. Идеи витают под светом Небесного Диска, Косталан-са. Кто-то мог сделать схожие выводы, не говоря уж о том, что чертежи, неосторожно оставленные вами в кузне мастера Саригано, наверняка, давным-давно скопированы и сейчас лежат в переметных сумах курьера, мчащегося в Солмаон.
— Среди людей мастера Саригано нет предателей! Ручаюсь! Я знаю их много лет!
— Не стоит ручаться за других так необдуманно, Косталан-са. Мы допросили их всех, и трое из семи признались в измене.
Зрачок не врал, растянутые на Доске Правды, кузнецы один за другим каялись в самых страшных преступлениях. Оговаривали себя, сочиняли такое, чего дознаватель и не думал спрашивать. Офицер умолчал лишь о том, что и оставшиеся четверо с радостью назвали бы себя предателями, если бы пережили пытку. В их числе оказался и мастер Саригано. Вообще, многочисленную семью Саригано в последнее время держали под пристальным наблюдением. Сначала племянник мастера попадается на связях с разведкой Трех Лиан, а теперь и он сам оказывается замешан. И — что характерно — оба имели наглость запираться! Первый утверждал, что никогда не видел агента, которому передавал донесения, а второй — что верен Соцветию и не собирался никого предавать. Жаль, теперь уже не удастся устроить им очную ставку.
— Трое? Кто?!
— Разве это сейчас важно? Никто из них больше не передаст врагу ни одного слова. Но вам, Косталан-са, сейчас нужно думать о другом: как построить вашу замечательную машину в максимально короткие сроки. Любые материалы в вашем распоряжении. Не экономьте, помните: наш первый враг — время. Каждый лишний день играет на руку Солмао-ну. Как только первая модель будет готова и испытана, вы получите…
— Первая модель? Их будет много?
— Конечно! Машина сама по себе — лишь полдела. Необходимо поставить ее на службу Соцветию. Превратить в движитель для кораблей или повозок.
— Но я хотел с ее помощью поднимать воду для полива, облегчить труд земледельцев.
— Теперь, после всего, что я сказал, разве вы не понимаете, как сильно заблуждались? Крестьяне носят воду на своем горбу многие тысячи оборотов, ничего не случится, если это продлится еще немного. Главное — безопасность Соцветия, победа над врагом. Я откровенен с вами, Косталан-са, потому что знаю: вы уже сделали одно чрезвычайно полезное изобретение для наших бомбард. Вам не придет в голову причитать, как один из наших алхимиков совсем недавно, что ваша идея, мол, должна служить миру, а не войне. Должна помогать людям, а не убивать их.
Кузнец прикусил язык. Что-то в этом роде он и хотел сказать. На мгновение ему привиделась чудовищная картина: паровые корабли его конструкции, оснащенные его же бомбардами, превращают в огненные руины целый город. В пламени гибнут тысячи ни в чем не повинных людей, простых горожан, не солдат.
Он помотал головой, отгоняя страшное видение. Хрипло сказал:
— А что будет, если я откажусь? Зрачок мрачно усмехнулся:
— Будем считать ваш вопрос чистой теорией. Я же понимаю, что вы ни в коей мере не собираетесь нарушать волю императора. Просто решили узнать последствия. На всякий случай. Что ж, похвально. Готов успокоить — на вас отказ никак не отразится. Поверьте мне, Косталан-са, мы, слуги Всевидящего Ока — не тупые мясники, как, возможно, пытается представить нас людская молва. Большинство подобных слухов мы же и распускаем, чтобы поддерживать в умах определенное отношение. Попав к нам, человек легко и быстро ломается, потому что заранее готов к самому страшному. Но в вашем случае это не сработает: мы слишком высоко ценим вашу голову, ваш талант изобретателя, ваши идеи. Придется использовать другие методы.
Он взял со стола небольшой лист бумаги, положил перед собой, разгладил деревянной рейкой. Косталан внимательно следил за ним.
— Интересный донос, — задумчиво произнес офицер. — Неординарный. Хотите, я вам зачитаю? Не бойтесь, не целиком, всего лишь один маленький отрывок. — И не дожидаясь ответа, начал: — Я, такой-то такой-то… ну, имя Мы опустим, вам его знать необязательно. Но человек уважаемый. Достоин доверия… так… имею донести до вас следующие сведения… м-м-м… А вот! Слушайте. «Вышеупомянутый кузнец, мастер Косталан, привел выкупленную девку в дом и предается с ней запрещенным утехам. Что противоречит эдикту императора, да продлится вечно его правление! Ведь одиноким мужчинам запрещается приобретать крестьянских детей в услужение…» Как вам отрывок, Косталан-са? Кузнец покраснел от гнева:
— Да я наоборот спас Юнари от грязных лап Коцеру. Этот гад бил ее каждый день, да еще собирался сделать массажной прислужницей.
— Но не сделал же, а? Не он привел ее к себе в дом, и не он лег с ней в одну постель.
— Она моя жена, а не служанка!
— Неужели? Вы платили свадебную пошлину, у вас есть разрешение от Солнечных жрецов, да?
— Нет пока, — смутился Косталан. — Мы как раз собирались в конце лета съездить в деревню к родителям Юнари за благословением. А потом идти к жрецам.
— Собирались? Хорошо. Ну-ка, посмотрим, — Зрачок придвинул к себе еще один густо исчерканный лист. — Лис-танно Юнари из Молчаливой долины. Она?
К своему стыду, кузнец не смог вспомнить старшее имя подруги и просто кивнул.
— Шестнадцатое лето она увидит через семь оборотов. А через девять кончится срок услужения. Прекрасно. Думаю, мы сможем помочь девушке отпраздновать день появления на свет в кругу родных.
«Началось, — тоскливо подумал Косталан. — Вот крыса! Знает, как больнее ударить. Нет уж. Юнари я мучить не дам».
— Мы пригласим ее к себе — в канцелярии Всевидящего Ока всегда много простой работы. Мыть полы, оттирать столы и доски, — он намеренно сделал ударение на этом слове. Развел руками: — Они почему-то слишком быстро пачкаются. Работа тяжелая, не спорю, но зато срок разом сократится вдвое, как и у всех слуг Ока. Выгодно и удобно. Да, Пожалуй, мы так и сделаем. Прямо завтра.
— Не трогайте ее, — глухо сказал кузнец. — Я все сделаю, но и вы пообещайте, что не тронете.
— Ну что вы, Косталан-са! Мы же с вами просто теоретизировали. Я просто рассказал, что может случиться, если вы вдруг откажетесь. Но вы же не собираетесь, правда?
Он позвонил в колокольчик.
— Вас проводят. Гонец с приказом выделить мастерскую, уже отправлен в кузни. Работайте спокойно. Если все получится, награда вас ожидает немалая. И не забывайте наш разговор.
В дверях появились легионеры.
— Проводите мастера. Да! — Зрачок как будто вспомнил что-то. — Все неприятности, о которых мы с вами говорили, Косталан-са, могут произойти не только в случае вашего отказа.
Кузнец посмотрел на свои руки, потом перевел взгляд на худенькую, цыплячью шею офицера. Ресницы напряглись, сделали шаг вперед.
— Что вы еще придумали? — спросил кузнец без всякого выражения. Больше всего на свете он сейчас боялся потерять над собой контроль и с наслаждением вцепиться в горло подонка. Его, конечно, оттащат раньше, чем Зрачок испустит дух. А жаль.
— Всего лишь небольшую поправку к нашему соглашению. Негласному, но, тем не менее, действенному. Я обязуюсь не совершать некоторых поступков, вы — наоборот — делать все, что только возможно. Но если вдруг вас постигнет неудача или вы, Косталан-са, не уложитесь в срок, я очень огорчусь. А самое главное — почувствую себя свободным от каких бы то ни было обязательств. Надеюсь, мы понимаем друг друга?
Совет офицера оказался пророческим. Косталан вряд ли когда-нибудь сможет забыть этот разговор.
И работа закипела. Под покровом темноты и охраной легионеров из мастерской Саригано в кузни перетащили заготовки. Скакунов запрягли в повозки по трое, и все равно они выбились из сил, пока доставили тяжеленные глиняные формы. Хорошо не разбили по дороге.
Установили их посреди двора, уложили рядом печь, желоба для раскаленного металла. Пробная плавка разочаровала Косталана — качество металла оказалось значительно хуже, чем варил из своих хитроумных добавок старый мастер. Кузнец почесал в затылке и пошел к командиру легионеров, старому знакомцу Веку.
Офицер встретил его приветливо:
— Что случилось, драгоценный мастер?
«Когда ворвался в мой дом, небось, так не лебезил! — мстительно подумал Косталан. — Задолиз!»
Не часто арестантов отпускает сам Зрачок Всевидящего Ока, да еще приказывает потом следить, чтобы просьбы кузнеца исполнялись без задержек. Непростой, видать, преступник, полезный для Соцветия. Так что немного лести не помешает, кто его знает, как все может обернуться? Нынешний Зрачок лет десять назад пьяную матросню в порту раздевал, да прохожих на нож ставил. А теперь пристроился под седалищем самого Всевидящего Ока.
— Для работы мне срочно нужен мастер Саригано! Найдите его и привезите сюда. Только он один знает секрет хорошего «супового» железа.
Веко поскучнел:
— Простите, Косталан-са, но это не в моей власти. Если вы настаиваете, я доложу наверх.
— Настаиваю.
Солнце еще не успело зайти, как в мастерских появился Зрачок. Теперь кузнец знал его имя — Креганон. Косталан смотрел на высокого гостя с такой ненавистью, что, казалось, тот должен немедленно пасть замертво. Выглядел он, впрочем, веселым и жизнерадостным, наверное, привык к подобным взглядам.
— Мне доложили, мастер, что вы просите в помощь государственных преступников?
— Я не прошу, я ставлю в известность. Для того чтобы закончить работу успешно и в срок, мне нужен Саригано. Для отливки котлов подходит только специальное «суповое» железо, рецепт которого знает лишь он один.
Веко, стоявший за спиной Креганона знал, что старика давно уже нет в живых. Знал и боялся, что грозный гость скажет об этом кузнецу, а чтобы мастер не заартачился — немедленно обвинит младшего по званию во всем, сделав козлом отпущения. Зрачок Всевидящего Ока славился своей абсолютной беспринципностью.
— Это совершенно исключено, Косталан-са. Я не могу позволить человеку, якшавшемуся с предателями, работать с вами. Лучше уж сразу запаковать чертежи и отправить курьером в Солмараван.
— Тогда я не смогу построить пародел. Наше железо слишком грубое для моих целей.
— Тогда, — в тон кузнецу ответил Креганон, — я не смогу гарантировать свободу одной особе, хорошо известной нам обоим.
Зрачку повезло снова — Косталан и на этот раз сдержался. Скрипнул зубами, повернулся спиной и пошел прочь.
— Пробуйте сами, мастер, — сказал старший офицер. — Вы прекрасный изобретатель! У вас обязательно получится. Я просто уверен в этом.
Впервые со случаем саботажа Косталан столкнулся на второй или третьей пробной отливке верхней половины котла. Одна запоротая плавка, когда подающий не успел вовремя открыть сток, и железо перегрелось — случайность. Две — усталость или глупость. Но четыре подряд?
В общем, кузнец никогда всерьез не верил в солмаонских шпионов, что целыми стаями рыщут вокруг мастерских. Списывал на положенную по должности слугам Всевидящего Ока подозрительность. Веко убеждал его, что вражьих наймитов ловили целыми пачками, но Косталан как-то не слишком вслушивался в его слова.
А тут…
Он вызвал Креганона. Личные счеты и ненависть подождут. Неизвестные злоумышленники не только вредили Соцветию, они тормозили проект, а значит — угрожали свободе Юнари. А этого Косталан не мог простить никому.
— Мы нашли троих, командир. Двое работают непосредственно в мастерской, еще один готовит руду на главном дворе. Все трое нуждаются в деньгах, и все трое согласились.
— Саботаж?
— По совету аналитического отдела, — в голосе Чжао Ли прозвучала насмешка. — Хотя, по моему мнению, это не слишком действенно. Мы лишь ненадолго задержим строительство машины, а не остановим его.
— А нам и не нужно его останавливать. Зачем? Желающих и без нас достаточно. Мирик и я завтра пустим дезу солмаонской резидентуре в Трех Лианах, что первая модель двигателя вот-вот будет готова. Не сомневайся, они тут же перестанут подкрадываться с черного входа и ломанутся в парадные ворота, не разбирая дороги. Через три-пять дней вполне можно ожидать какого-нибудь громкого и сногсшибательного действа.
— Всевидящее Око не дремлет. Боюсь, твоих гордых северян повяжут еще на границе.
— Ха! Именно этого я и жду.
— Зачем это?
— Увидишь. Самое веселое начнется потом, когда Око запытает их до смерти, повяжет всех, кого они выдадут, запытает в свою очередь и их, а саботаж не прекратится…
— Ты так спокойно об этом говоришь, командир.
— Есть такая работа, Ли — родину защищать. Все, до связи.
Люди Креганона выявили двух саботажников, после их ареста из мастерской исчез еще один литейщик — видимо, не стал дожидаться своей очереди и во все лопатки рванул прочь из города.
Шестая пробная плавка дала приемлемый результат. На всякий случай для усиления всей конструкции Косталан решил скрепить котел пятью железными обручами, словно бомбарду — обвить раскаленными полосами разной длины. Остывая, они охватят машину, как пять могучих пальцев.
Но и с полосами не все шло гладко. Сначала долго пришлось подбирать ширину и качество железа — мягкое не годилось, слишком поддается при нагреве, потом глупый подмастерье запорол плавку. Слава Небесному Диску, он почти сразу же куда-то пропал и больше в мастерской не появлялся.
Неудачи выматывали Косталана. Он снова садился за чертежи, переделывал плавку, присматривая за всем сам, требовал новых материалов, спорил с легионерами. И каждое, даже самое маленькое мгновение, неотступно думал о Юнари.
«Как она там одна?»
Он так устал от бесконечной спешки, от недосыпания, от гнетущего ощущения времени, по капле сочащегося сквозь пальцы, что однажды просто не выдержал.
Мастер убежал. Больше всего на свете ему хотелось увидеть Юнари, обнять ее, услышать снова: «Коста, милый…» И тогда все будет нипочем, не таким страшным покажется неотступно надвигающийся срок в три оборота.
Он выбрался из кузней через отвальный скат, по которому сгружали пустую породу. Легионеры его даже не заметили. Ну, им ли, в самом деле, состязаться с ним, знающим в кузнях каждый клочок, каждый неприметный закоулок?
Обогнув центр Глиняного квартала по широкой дуге, Косталан вышел к задней стене рыночной площади, прокрался через пустующие ряды и попал к отводному каналу. Совсем недавно он шел здесь же, нес Юнари сладких орехов и радовался, что может ее немного побаловать. Казалось, это было вчера. И могло быть завтра, если бы не проклятый па-родел, разлучивший их. Возможно, что и навсегда.
Дом из речного песчаника стоял на своем месте. Все здесь было на своем месте, кроме самого Косталана. Теперь у этих стен он ощущал себя чужаком.
Он резко толкнул дверь, закричал: «Юнари!» и отшатнулся.
В глубине комнаты стояли Креганон и несколько легионеров.
— Возвращайтесь в мастерскую. Игры кончились.
— Где Юнари?
— Она у нас.
Косталан зарычал, как раненый зверь.
— Спокойнее, мастер. Да, я нарушил наше соглашение, но только ради нее самой. Здесь стало слишком опасно. Если бы мы не спрятали девушку, завтра, а может быть, уже сегодня ее похитили для воздействия на вас, Косталан-са. Эти люди ни перед чем не остановятся.
На этот раз Зрачок не играл — кузнец почувствовал это сразу. В голосе офицера не было ни холодной вежливости. Ни обычной скрытой издевки. Он на самом деле выглядел обеспокоенным.
— Что случилось?
— Сразу после заката трое неизвестных ворвались в дом мастера Хинновари. Жену и сына оглушили и связали, а хозяина дома увели с собой. С тех пор его никто не видел. Родственники утверждают, что названные гости переговаривались с сильным северным акцентом. Возвращайтесь в мастерскую, Косталан-са. Вам теперь имеет смысл подумать о собственной безопасности. Чудо, что вас не схватили по дороге.
А вечером Чжао Ли докладывал командиру:
— Сегодня утром исчез глава императорских кузней Хинновари. Поговаривают, что его выкрали солмаонские шпионы.
— Ага! Помнишь, что я говорил? Что творится в городе?
— Всевидящему Оку во всем чудится заговор и предательство, людей Косталана то и дело хватают по первому же подозрению, пытают, многих уже казнили.
— А наш мастер?
— Его пока не трогают. Но легионеры пошли вразнос — вчера схватили еще двоих. Одного младшего подмастерье и мелкого чиновника со склада кузни. Этого вообще неизвестно почему — даже если бы и пришли к нему шпионы Солмаона, что он может выдать? Сколько алинов бронзы получено, сколько осталось?
— Информация лишней не бывает. Ты материалы по истории разведки внимательно читал? В прошлом веке, во время холодной войны наши тральщики ходили за американскими авианосцами, вылавливали сетями выброшенный с плавающей громады мусор. А там — газеты, обрывки писем, черновики приказов, даже из объедков можно узнать массу интересного. Через несколько недель русская разведка знала поименно всех офицеров авианосца, их домашние адреса и даже семейные неурядицы.
— Из мусора?
— Из мусора. А лет на двадцать попозже один норвежский эколог проводил пробы солености воды в Баренцевом море. Потом уже выяснилось, что к охране окружающей среды он имел весьма отдаленное отношение, зато по замерам радиоактивности и химического состава можно без особых трудностей составить график выхода на боевое дежурство русских атомных подлодок. Видишь? Хороший аналитик и по расходу бронзы может сделать интересные выводы. Например, об увеличении количества стволов в артиллерии Чжандоу.
Ли заметил:
— Вряд ли у них есть такие аналитики.
— Может, и нет. И бедного кладовщика повязали из простой паранойи. Всевидящее Око постоянно натыкается на наши следы, принимая их за успешные акции солмаонцев, мечется из стороны в сторону, топчет и крушит все на своем пути. Никакой саботаж столько не наворочает. Смешно, но ситуация парадоксальная — строительству парового котла больше всего мешает собственная контрразведка.
— Если не считать того, что спровоцировали их все-таки мы.
— Твоя правда, — Квашнин пометил файл отчета световым маркером, перетащил его в «сейф». Головизор мигнул и через секунду проинформировал: «зашифровано». — Вот так. А кладовщик тот действительно чист?
— Как стекло. Солмаон к нему не подбирался, а я просто не видел смысла.
— А подмастерье?
— Тоже. Его друг и напарник иногда выполняет для нас мелкие поручения, но сейчас перепугался и затаился.
— Могу поверить. А что за поручения?
— Передавал письма, добыл ключ от мастерской, мы тогда смогли обмерить котел, помнишь, я докладывал?
— Да-да, конечно.
— Ну а однажды паренек по нашей настойчивой, — Ли невесело усмехнулся, — и звонкой просьбе запорол плавку скрепляющих полос. Он тогда остался следить за формой, вместе со своим дружком. Видимо, ему удалось перевести стрелки.
— Молодец! Далеко пойдет парень, если свои же не зарежут!
Нет, гром при этих словах не ударил, небо не поменялось местами с землей, да и вообще не было никаких видимых знаков. Ничего. Квашнину еще не скоро предстоит понять, как фатально он окажется прав.
— Хороший мальчик, — кивнул Чжао Ли. — Любит и ценит друзей. И знаешь, что мне больше всего не нравится в этой ситуации?
— Что?
— Таким его сделали мы. Игорь развернулся в кресле.
— Нет, Ли, не мы. Как это ни банально звучит: его таким сделали деньги! И хватит тут показушного самобичевания! Ах, ах, — он картинно всплеснул руками, — мы испортили пай-мальчика.
Китаец упрямо мотнул головой:
— Хорошо, пусть так. Но мы этим воспользовались. Тебе никогда не бывает тяжело оттого, что мы используем людей, как марионеток? Играем с ними, платим, потом, когда Всевидящее Око растянет беднягу на Доске Правды — списываем в утиль.
— Ну и что? — ответил Игорь почти спокойно. — Во-первых, это принцип любой разведки, точно также спецслужбы на Земле пользуются и твоими, и моими соотечественниками. А во-вторых, никто не остается в накладе. Мы платим довольно щедро. В том числе и за то, что в любой момент их могут схватить, пытать, казнить. Риск проходит по самой высокой ставке, разве нет? Чем опаснее, тем дороже. Да и вообще — раз соглашаются изменять родине с такой радостью, значит, давно готовы, и не было бы нас, все равно продались бы кому-нибудь за схожую цену. Тем же солма-онцам. Лишь бы платили.
— Все равно это — безнравственно. Квашнин не выдержал:
— Слушай, Ли! Вы со Свеном только и делаете, что морочите мне голову! Высокие идеалы, права человека, нравственность! Посмотри по сторонам, парень! Ты не хуже меня знаешь: в Соцветии сотни, тысячи людей кормятся доносами, вынюхивая и высматривая, кто, где не попридержал вовремя язык и ляпнул что-нибудь крамольное. Крестьяне там бесправны и бессловесны, как тягловый скот! Они продают в рабство детей, Ли! И для них все это в порядке вещей! А мы — защищаем своих! Защищаем, как можем, как умеем, подчас рискуя жизнью. Причем не за горсть монет или золотые слитки. Так кто из нас более нравственен?
— Может быть тот, кто не прикрывает свои проступки красивыми словами? — тихо сказал Чжао Ли и вышел из кабинета.
Архивные документы.
«Социополитические исследования империй Восточного материка».
Информационный бюллетень ООН (на основе докладной записки колониального правительства).
…В отличие от похожей ситуации на Земле, здесь, на Надежде, к моменту приближения эпохи Великих географических открытий, развитого МЕЖКОНТИНЕНТАЛЬНОГО торгового флота практически не существовало. Античные цивилизации Земли (этруски, финикийцы, греки, римляне) вовсю торговали с Африкой и Малой Азией, викинги плавали в Америку, а к колумбовскому 1492 году европейские, африканские и даже азиатские воды бороздили мощные флоты, соперничество за владычество над морем подстегивало гонку водоизмещения, парусного и пушечного вооружений.
На Надежде, ввиду континентального строения материков, межгосударственная торговля происходит, в основном, по суше или на мелких каботажных судах вдоль береговой линии. Восточные Империи — Солмаон и Чжандоу — находятся в постоянном конфликте друг с другом, противостояние время от времени переходит из «холодной» войны в горячую. К моменту прибытия земных колонистов на востоке только что закончилась многолетняя кровопролитная война. Не принеся сколько-нибудь значительных выгод ни одной из сторон, она значительно истощила обе имперские экономики.
Принято считать, что на Земле толчком к экспансии за океан (любой, Атлантический для Испании или Индийский для Голландии и Португалии) послужило огромное количество оставшихся не у дел после завершения испанской «реконкисты» профессиональных авантюристов и искателей приключений. Наемники, не знающие другого ремесла, кроме войны, а на деле — просто безудержная толпа жадных до золота головорезов, вызывали вполне оправданные опасения европейских монархий. Было необходимо отправить их как можно дальше, чтобы на год-другой (а лучше — навсегда) забыть о беспокойных реконкистадорах. А тех, что выживут и вернутся, пропьют и проиграют золото, награбленное в других частях света — снова отправить на завоевание неведомых земель. Польза, как нетрудно видеть, двойная: и стране выгода, и неугомонные революционеры, вечные источники беспокойства для победившей революции, тихо и без лишней крови устранены от политики государства.
Похожая ситуации на Надежде подтолкнула правителей Солмаона и Чжандоу к аналогичным идеям. Империи восточного материка нуждались в пополнении истощившейся казны, новых рынках, а также — в месте, куда бы можно было направить разрушительную энергию профессиональных наемников, оставшихся не у дел после подписания очередного «вечного» мира.
Слухи о землях на западе ходили давно, и с недавнего времени в империях начали лихорадочно вкладывать деньги в астрономию, способную вести корабли по открытому морю, и судостроение. Ресурсов не хватает, и императорам пришлось, скрепя сердце, заключать тайные союзы с мелкими странами, пообещав значительные доли прибылей от новых земель. По обходным дипломатическим путям заброшены предложения о ранее невиданном проекте — совместной экспедиции на запад обеих империй.
