Вместо знакомой равнины и сладких звуков Рис обнаружил, что находится в лабиринте туннелей. Вдруг потяжелевшие от страха ноги двигались с трудом. Он хотел дотронуться до стены и не смог. Что-то не пускало руку, останавливало в дюйме от каменной поверхности. Рис ощутил себя маленьким ребенком, заблудившимся в лесу. Почему-то вспомнились мальчишки из соседнего двора, которые постоянно издевались над ним. "Теперь они выросли… и стали еще сильней", — пробежала шальная мысль. А ведь ничего тогда не прошло. Он не победил свой ужас. Ему просто повезло. Свихнувшийся от постоянного унижения и побоев, ребенок просто использовал единственный выход, как загнанная в угол крыса бросается в атаку, не думая о превосходстве противника. Мальчишки тогда испугались, а Рис сделал выводы. Но ведь и хулиганы тоже сделали выводы? И теперь они не дадут ему этого шанса, а без него у Риса нет ни малейшей возможности победить. Ничего не кончилось — все продолжается.

Многократно усиленный детский ужас парализовал тело. Этот камень… он напоминал одного из них… а вот напротив другой, а вот третий… страх мешал дышать. Еле переставляя ноги, Рис побрел прочь. Только бы уйти подальше, не видеть эту потную улыбочку на ненавистных лицах, но за поворотом снова были скалы, и снова в них отражались образы его мучителей. Новый проход был уже, и казалось, что они сделали шаг, смыкаясь вокруг ополоумевшего от страха мальчишки. Рис упал на колени и, как в детстве, закрыл голову руками.

Шли минуты, но ничего не происходило. Постепенно Рис поднял сначала голову, а спустя еще несколько минут встал на ноги. "Это всего лишь камни", сказал он себе. Но что-то в нем кричало: "Пусть подонки эфемерны, но реальны страх и то, что он с тобой делает. Бойся этого". Как можно бояться страха Рис не понимал, и это непонимание еще увеличивало смятение в душе.

Что-то изменилось. Стены были всего лишь стенами, но страх, излучаемый ими, оставался. "Господи, ведь это просто кошмар", — подумал Рис. "Господи"? Теперь это слово ассоциировалось только с Оранжевым Треугольником. Но ведь он отказался от своего Бога, предал. Теперь он не вправе просить у Него защиты. Хотя Бог говорил, что предать невозможно?

"Правильно. Из его предательства ничего не получилось, но это ничего не меняет, — подумал он. — Учитываются не поступки, которые всегда желанны Богу, но стремления и желания. А желанием было именно предательство. Он не оправдал себя в качестве клетки этого организма, и его отторгнут, даже не заметив".

Дикое чувство одиночества и утраты захлестнуло Риса. Из глаз брызнули слезы, и сквозь всхлипы он посмотрел на ближайшую стену. Та снова преобразилась. Теперь это была девушка, с которой он потерял невинность. Юношеская любовь обожгла его и бросила на грудь каменной стены. Теплое живое прикосновение вдруг принесло еще одно воспоминание и отбросило, как будто его ударили. Эта девушка в компании его товарищей с издевкой рассказывала о его "подвигах в постели". Это унижение было сильнее детского, дворового. Там издевались только над его телом, а тут уничтожали святая святых — любовь. Рис отшатнулся и коснулся спиной теплой обнаженной груди. Снова все скалы превратились в образы девушки-вампира, постепенно выпивающие из него все человеческое. Он дико закричал и бросился бежать, иногда задевая стены на поворотах. Их прикосновения были преисполнены грубой похоти и цинизма, отдаваясь во всем теле жгучим желанием и болезненным стыдом. Не рассчитав, он ударился головой о каменный угол, и все поплыло перед глазами.

Рис стоял в туннеле, упираясь руками в холодный гранит. Истерзанная душа болела не меньше, чем избитое тело. Хотелось стать маленьким и спрятаться на руках матери. Гранит опять потеплел. Вот его мать, но не такая, какую он помнил в детстве, а пьяная и растрепанная. В таком виде он застал ее в постели с очередным мужиком. Нагота снова соединилась с поруганной любовью, но на этот раз к матери. Сквозь очертания материнского тела проступал силуэт девушки-вампира, и ненависть-любовь к матери соединилась с любовью-ненавистью к своей первой женщине. Он уже хотел близости с матерью, жаждал материнского тепла от дворовой потаскушки и люто ненавидел их обеих и себя за это порочное желание. Эта смесь нанесла самый большой удар по Рису. Он уже не понимал, где находится. Переполняющие его чувства разрывали его на части. Он хотел всего сразу и не хотел ничего. Это расслоение личности приносило почти физическую боль. Рис тонул в ней, теряя чувство времени. Казалось, уже несколько веков продолжалось это мучительное погружение, определенное хаотическими рывками в стороны…

"Опять пещеры. Кошмар не закончился", — было первой мыслью, когда Рис пришел в себя. Он лежал в углу большого пространства, ограниченного все теми же каменными стенами. Потолок загибался вверх и терялся в темноте. "А откуда здесь свет?" — вяло подумал он. Но свет был. Он шел из центра пещеры, спокойный, мягкий, как от костра. Ласковый, оранжевый свет. ОРАНЖЕВЫЙ? Рис резко вскочил на ноги. Так и есть. Посреди пещеры возвышался его Бог, его Демон — Оранжевый Треугольник.

"Вот сейчас и произойдет мое изгнание", — вяло подумал Рис. Но зачем надо было его мучить для этого? Разве сам факт отделения не верх муки, и зачем нужна эта встреча? Может быть, Треугольник хочет его уничтожить физически? Но как можно совершить физическое вмешательство во сне? Так это сон или не сон? А ведь можно просто развернуться и уйти в коридоры.

От одной только этой мысли Рису стало плохо. Он снова вспомнил произошедшее в темных переходах и понял, что никакая опасность его не заставит снова блуждать по лабиринту, напоминавшему закоулки его чудовищной памяти.

"Подойди", — взорвался в голове Риса приказ, и он послушно, как сомнамбула, пошел в центр пещеры.

Как и в прошлый раз не было слов. Но на этот раз внимание Треугольника было равнодушным и наполненным пренебрежением к его мыслям и поступкам. И еще Рис понял, что никогда не сможет отказаться от своего Бога. Пытаться да, но это все равно бесполезно. Он создан для служения Богу. Разве может нож отказаться резать хлеб и перестать быть ножом? Даже поломанный и выброшенный на помойку, он все равно остается "бывшим ножом", и выбросят его тогда, когда сочтут нужным. Не ему это решать…

Понятие "предатель" вторглось в его сознание. Из углов Треугольника протянулись лучи и легко прошли через плечи и переносицу Риса. Уже пережитое показалось ему детской забавой. Тогда боль, унижение, стыд шли через внешние раздражители, и боль генерировалась его мозгом. Теперь же он получал концентрат, не отвлекаясь на процесс переработки, причем это создавал мозг в тысячи раз сильнее его.

Столетия длилась пытка. Рис не мог ни умерить боль, ни потерять сознание. Это было мучение, созданное в его душе, многократно усиленное и отточенное. "Я больше не выдержу", — пробежала мысль, и как бы в ответ на это боль еще усилилась…

На нарисованной равнине он научился по-новому чувствовать. Вот и сейчас происходящее далеко превосходило возможности простого человека. Боль вытеснила все другие ощущения, и Рис находился в этом кошмаре бесконечно долго. Он не знал сколько. Время потеряло свое значение…

Мир вокруг постепенно прояснился. Рис продолжал висеть на лучах. Боли не было. Он понимал — ни за что на свете он не пройдет через это снова. Воля была сломлена окончательно. Рис поднял преданные глаза на Треугольник.

— Ты мой Бог. Я принадлежу тебе, — произнес он, подавленный своим состоянием.

"Это так", — прозвучала равнодушная мысль.

— Я понял урок. Я никогда больше даже не подумаю о предательстве, торопливо проговорил Рис.

"Какой урок? Ты считаешь, что это назидание?"

— Конечно. Я попытался предать, и это расплата. Ужасная кара, которая заставила меня сделать свой выбор. Нет, не выбор, я всегда принадлежал тебе. Тут и выбирать нечего. Просто я раскаиваюсь в своем поступке.

"А зачем ты это делаешь?" — мысль продолжала быть равнодушной. Она как бы спрашивала "для поддержания разговора", не интересуясь ответом.

— Я виноват и понес наказание. Теперь, когда все кончилось, я хочу сказать, что никогда, поверь — никогда не сделаю чего-то, что может повлечь повторение этого…

"Ты глуп и снова пытаешься мерить мерками своего мира. Ты ошибаешься во всем. Это не наказание. От тебя не требуется "каяться". Ты не предавал. Как ты уже знаешь — это невозможно. Есть законы, которые вызывают последствие после любого действия. Ты сам себя мучаешь".

— Я не знаю законов моего нового мира. Я хочу их узнать. Расскажи мне их. Пожалуйста, я не хочу проходить через это еще раз. — Рис плакал и через слезы умолял Треугольник помочь ему. Молил равнодушного не то свидетеля, не то исполнителя.

"Эти законы одинаковы везде. Ты можешь их замечать или нет, изучать или пребывать в неведении. Все равно они действуют. Подумай о твоих переживаниях в туннелях. Не ты ли сам обрек себя на боль?"

— Я?!! Я заставлял тех парней издеваться надо мной? — от удивления Рис перестал плакать.

"Не осознанно. Ты и до них был жертвой, но страдать при отсутствии мучителя трудно. Ты искал гонителей и нашел их".

— Неправда! — закричал Рис. — Я всегда был против насилия и уходил от него даже за счет собственной гордости!

"Вот это и есть неправда. Парней били до тебя и будут бить после, но никто из них не становился ходячим аттракционом. Ты знал, что если закричишь и позовешь на помощь, тумаки превратятся в настоящие удары, а избиение ради скуки получит цель — наказать предателя. О чем ты думал в другие разы? Как избавиться от мучителей, или горевал над униженным достоинством? Ты сам провоцировал их, а когда избиение стало опасно, просто взял и прекратил его. Но это тебе не принесло требуемое, и у тебя появилась Саманта".

— А она тут при чем? Она что, имела отношение к тем мальчишкам? И в любом случае я не заставлял ее идти с Майклом! — пробубнил Рис, не поднимая глаза на Треугольник.

"Тебе не нравилось, что она тебя в грош не ставит? Ты искал гонителя и снова нашел его. Ей хотелось быть слабой и чувствовать мужскую силу и защиту, но рядом с такой размазней она была еще хуже, чем ты. Ты вынуждал ее провоцировать тебя на "сильный" поступок, а когда ты в очередной раз "растекался", она мстила тебе за свое и твое унижение. Ты сам толкнул ее в постель к Майклу. Ты и только ты был причиной своего мучения. Искал его и нашел. Но и тогда ты ничего не понял и дожил до Лу".

— Потаскуха!!! — закричал Рис. — Я ненавижу ее. Она мне никто и никогда кем-то не была!!!

"Не слишком ли горячо ты это говоришь? Ты хотел ее давно и вот наконец получил. Ты фактически сам ее выпросил у друга, зная его натуру. Но ты также знал и то, что не сможешь ее контролировать, как Пол. Ты снова сам нашел для себя мучение и уже потом убедил себя, что виновата она".

— А она не виновата? Она унизила меня, растоптала первое мужское чувство!!!

"Ну и что? У нее своя жизнь по тем же законам. Вспомни — ты знал, что так будет, и все равно захотел этого".

Рис не мог ничего возразить и, посмотрев на Треугольник, спросил:

— А откуда тебе все так хорошо известно? Ты мне все так подробно рассказываешь, но откуда ты это знаешь?

"А с чего ты взял, что я тебе что-то рассказываю? Ты споришь с собственными мыслями, которые я извлек из твоего подсознания, а уж оно знает о тебе гораздо больше, чем ты сам. Мне это все безразлично. Для меня не существует этих проблем".

— Я понял, — сокрушенно ответил Рис. — Это был урок, и я его вроде выучил. Я понес страшную кару за предательство, пусть ты называешь это законом. Я все понял.

"Я уже говорил — ты ошибаешься. Это не кара, никакого урока не было, и с чего ты взял, что все закончилось?"

— Пожалуйста, не надо… — только и смог произнести Рис. Слезы сами полились из его глаз, ноги подкосились, а слова стали неразборчивыми, но очень эмоциональными. Плача и дергаясь, как в конвульсиях, он продолжал мычать что-то, пока усталость не заставила его молча повиснуть на лучах в ожидании пытки.

Еще некоторое время ничего не происходило, потом пришел первый всплеск боли. "НЕТ!!!" — хотел закричать Рис, но его уже накрыла волна, разрывая душу и калеча каждую клетку тела.

Снова и снова пытки чередовались с безумным полузабытьем. Не помогали ни мольбы, ни сочиненные наспех молитвы в честь Оранжевого Треугольника, ни фанатические заверения в преданности и разбор пережитых ситуаций. В один из перерывов Рис осознал, что ожидание еще хуже, чем сама боль. Он с ужасом ждал конца мучения, потому что понимал — теперь даже отсутствие боли будет для него пыткой. После этой мысли все началось сначала и достигло таких высот, что он в первый раз потерял сознание. Но и это не было его заслугой. Так пожелал Бог…

— Мам, можно я в выходной пойду с ребятами за город? — Сим задал вопрос как бы невзначай, но на самом деле с большим волнением ждал ответа. Ребята решили устроить пикник и давно уже поставили в известность своих родителей. Сим боялся, что его не отпустят. Не потому, что мать стала бы волноваться за него, и не потому, что она считала пикники развлечением для взрослых. Нет, вовсе не поэтому. Дело было в том, что эта затея требовала денег. Немного, но все же. Симу придется купить провизию. В лес не возьмешь макароны и кашу. Нужен сыр, колбаса, яблоки и лимонад или пепси. Было бы желательно захватить сырого цыпленка и зажарить на костре. Ребята все это получали дома, но ему это не светило.

— А что за городом делать? — переспросила мать, продолжая чистить картошку на ужин.

— Ну мам! Весь класс идет. Просто погуляем, что тут плохого. А вечером, часов в семь, вернемся.

— Это с утра? А что вы там будете есть?

— Картошки напечем, — нашелся Сим. — Ты мне дашь пять-шесть картофелин?

— А когда вы уходите? — Мать отложила нож и внимательно посмотрела на Сима.

"Чего это она? Почувствовала, что вру? Того и гляди — не пустит", забеспокоился мальчик. Проявление интереса с ее стороны было необычно и настораживало. Сим медленно, думая над каждым словом, ответил:

— Встречаемся в десять утра.

— Ну хорошо. Иди, надеюсь, ночевать будешь все-таки дома? Возьмешь картошку и немного хлеба. А сейчас не мешай, видишь — тебе же еду готовлю.

Сим пошел в комнату и достал из своего тайника деньги. Он всю неделю ничего не ел в школе. Все деньги откладывались на пикник. Собранной мелочи явно не хватало. Теперь оставалось пробежаться по магазинам и рассчитать, что покупать. Сим спрятал свои сбережения и пошел во двор.

С утра светило солнце и на небе не намечалось ни одной тучки. Казалось, природа поджидала ребятишек и не хотела портить им выходной.

Сим встал пораньше, одел загодя приготовленную одежду для леса, съел тарелку макарон с томатным соусом и тихо, чтобы не разбудить мать, выскользнул за дверь. В ближайшем магазине он купил сыр, в ларьке на углу пластиковую бутылку с фруктовой водой, а в бакалее на углу немного колбасы. С учетом картошки и хлеба, которые он взял из дома, он был готов к вылазке. Конечно, количество и качество продуктов оставляли желать лучшего. Но все же это был тот минимум, с которым не стыдно было показаться на глаза одноклассникам.

Сим вприпрыжку побежал на место встречи и оказался там одним из первых. Ребята подходили не спеша, и начало пикника было перенесено сначала на одиннадцать, а потом на половину двенадцатого. Вот тут-то и прозвучало предложение, что хорошо бы поехать в лес на электричке, чтобы наверстать упущенное время.

Сим рассчитал все деньги в обрез. Продукты уже были закуплены, и деньги кончились. Признаться в своем "банкротстве" он не мог. Денег ему конечно бы дали, но сам факт был настолько унизителен, что Сим решил не ехать. "Неожиданная боль в животе" — была хорошей причиной, и гурьба ребятишек, посочувствовав для виду, убежала на вокзал. Теперь "больной" возвращался домой. Там его встретит мама, у которой сегодня был выходной в придорожном кафе, где она работала официанткой.

Это кафе никогда не нравилось Симу. Там собирались грязные водители, наспех перекусывали и уезжали куда-то на своих больших машинах. Мама разносила им еду и убирала со столов. Сим видел, как иногда чья-то мясистая рука хлопала ее по заднице. Мать вспыхивала и говорила что-то мужчине, после чего присутствующие водители громко ржали.

Из-за дверей квартиры доносилась музыка.

"Странно, — подумал Сим, открывая замок своим ключом. — Мама перестала любить музыку, как только начала работать в кафе, где постоянно орал музыкальный автомат".

Он прошел на кухню, положил рюкзак и направился в комнату. Перед дверью он остановился, задумавшись, что скажет матери. Говорить правду не хотелось, это бы причинило ей боль.

"Скажу про живот, — решил мальчик. — Заболел и уже прошел".

Его взгляд проник через щель неприкрытой двери, и все мысли разом вылетели из головы. Потом он понуро побрел в кухню.

Масса анекдотов и рассказов описывала подобные ситуации. Кто-то неожиданно приходит, а в квартире занимаются любовью. Банально.

Ситуация и была банальной, если бы это не происходило с его мамой.

"Но ведь она — тоже женщина! — возразил себе Сим. — Где же ей еще этим заниматься, как не у себя в квартире? Мужа у нее нет, а есть ребенок, который мешает личной жизни".

Сим постепенно подавил чувство протеста. Она имеет на это право. Пусть будет так, если ей хорошо. А ей хорошо?

Мальчик задумался. Он никогда не видел выражения радости на лице матери. Всегда недовольная или усталая, она не умела радоваться жизни. Он хотел увидеть ее счастливые глаза и осторожно вернулся к двери.

На этот раз его не шокировало происходящее. Обнаженное тело матери не было для него в новинку. Сим иногда подсматривал за ней в маленькое окошко ванной, залезая на кухонный стол. Окно было закрашено зеленой краской, но он давно очистил маленький кусочек. Ему нравилось разглядывать женское тело. Это было даже интереснее, чем порнофильм.

Действие, происходящее в комнате, не радовало многообразием. Простое совокупление. Сим не увидел ожидаемого блаженства. Законченность выражения недовольства портила улыбка. Она была настолько неестественна, что казалось, будто ее нарисовали поверх губ.

Подросток внимательно всматривался в движения, испытывая легкое возбуждение.

"Макароны, — наконец решил мальчик. Так он называл все невкусное, но утоляющее голод. — Неужели этот мужчина не может быть с ней поласковей?"

Сим представил себя на месте маминого любовника. Да, без сомнения, Сим бы смог доставить ей большее удовольствие. И тогда, может быть, ее улыбка стала бы естественной. Но он не может. Она — его мать.

Внезапно Сим поймал себя на мысли, что, представляя себя в постели с матерью, он думал о своих ощущениях. Все мысли о том, как ей доставить удовольствие, были только ширмой для оправдания своих желаний. На самом деле Симу было решительно плевать, как она себя чувствует.

"Тогда зачем такие сложности? Зачем думать о ней? Ну ничего. Еще пару лет, и у меня будет своя женщина. — Сим тихо покинул квартиру. — Обязательно будет! А мать? Что мать! Она имеет то, что хочет. Что она вообще мне дала, кроме жизни? Нищету? Постоянное унижение? Разве что — имя".

Сим ненавидел свое имя. Оно казалось ему каким-то скользким и противным, как червяки после дождя. В зеркале он видел хорошо сложенного парня, был убежден в остроте и неотразимости своего ума и утонченности души. Ему не подходило имя "Сим". Сим — это слабый забитый щенок, слизняк, посмешище для окружающих. В глубине души он чувствовал, что говорит про себя, и из-за этого еще больше ненавидел свое имя. Ну почему мать не назвала его более мужественно… скажем… Рис?