Глава 16

Лаис глядела в окно, силясь понять, что происходит. Обостренное, пожалуй, даже болезненно обостренное чувствование в эти дни выжало из ее хрупкого организма едва ли не все силы. Ее мир, созданный за годы жизни в российской столице, окутанный таинственной дымкой прозрений и возвышенного покоя, был вдребезги разрушен. Сердце ее начинало в испуге колотиться при одном лишь упоминании о подстерегающих опасностях. Лаис и не знала теперь, чего надлежит опасаться в первую очередь: нотеров ли, Распутина или же демона, выпущенного на волю? Теперь еще вдруг эти жандармы, будь они неладны!

Она могла поклясться, что за последние десять лет не сделала ничего дурного. Но здесь и сейчас это не значило ровным счетом ничего. Если императрицу уже во весь голос величают германской шпионкой, то уж ей, подданной Франца-Иосифа, и подавно было чего бояться!

Она смотрела на цветущий за окном сад, и ей казалось, что либо она утратила связь времен, либо мир сошел с ума. Она точно помнила январский мороз, который щипал и румянил щеки в то время, когда экипаж мчал ее по Большой Морской и Невскому к Брусьеву переулку. Теперь же глаз радовал вид залитых солнцем зеленых листьев. И все это было столь явственно, что никакие щипки не помогали. Точно в сказке о Снежной королеве, вокруг нее простирался волшебный сад, в котором студеный январь уступил место цветущему маю.

Дверь позади тихо приоткрылась.

– Ты уже не спишь, радость моя? – произнес вошедший хозяин удивительного дома.

– Прости, я, кажется, потеряла сознание. – смущенно улыбнулась Лаис. – Мне было так страшно! Эти ужасные жандармы! Их здесь больше нет?

– Нет, дорогая моя. И не предвидится.

На лице госпожи Эстер отблеском весеннего солнца засветилась нескрываемая радость.

– Ну, слава Богу! Скажи, Мишель, – Лаис снова повернулась к окну и одернула опустившуюся было штору: – что это? – Она указала рукой на цветущие деревья сада. – Как такое может быть?

– Лаис, – на губах Чарновского появилась заговорщическая улыбка, – может быть, не может быть… Что за ерунда! Ты же видишь, что все это реально существует. Если хочешь, представь себе, что у меня есть волшебное кольцо, и с его помощью я занял у весны для тебя один ясный денек. Ведь так лучше, неправда ли?

– Лучше, – согласно произнесла девушка и тут же осеклась. – Кольцо! Куда делся перстень Соломона? – Она, точно не веря глазам, ощупала пальцы, вероятно, надеясь все же отыскать его. Ну да, Барраппа, появившись как раз перед жандармами, требовал от нее вернуть святыню. Но уже тогда перстня не было!

«Господи, что же будет?» – Лаис с ужасом поглядела на возлюбленного.

– Мишель, где мой перстень?

– Должно быть, в шкатулке. Там. – Ротмистр изобразил озадаченное выражение лица и неопределенно махнул рукой куда-то в сторону.

Лаис в отчаянии смотрела на Чарновского и чувствовала с ужасающей непреложностью, что он лжет. Она смотрела, не спуская глаз с его мужественного лица, и не могла понять, что происходит. Неужели же ее Мишель… Она сейчас дорого бы дала, чтобы прочесть его мысли. Однако то, что зачастую удавалось с другими, с ним не выходило никогда. И все же Лаис прекрасно ощутила, как изменился внутренний свет, лучащийся от этого необычайного человека.

– Лаис, дорогая, – Мишель картинно прижал руку к груди, активизируя закрытую связь, которая позволяла сотрудникам института мысленно общаться между собой, – уверяю тебя, с кольцом ничего не могло произойти.

– База Европа-Центр, ответьте Ваганту, – в этот миг раздавалось на канале закрытой связи.

– База слушает, – донесся до Чарновского приятный голос диспетчера.

– Что там слышно по кольцу Соломона?

– Одну секунду, – заверила барышня «Европа-Центр», и ее интонация не предвещала ничего хорошего. – Сейчас переключу на лабораторию исследования сакральных артефактов.

Голос на канале связи сменился иным, звучащим быстро и напористо:

– Дюнуар моя фамилия, – отозвался Чарновский. – Приветствую тебя, зеленоглазая дочь Одина!

– Замечательно, и что это нам дает? – торопливо прервал ее специфические откровения Чарновский. – Принцип действия выяснили?

– Увы, мы создали атомарную копию, – грустно призналась заведующая лабораторией. – Но магического излучения в ней не больше, чем в кроличьей лапке.

– Вот не люблю я весь этот волшебный инвентарь, – вздохнул конногвардеец, – никогда толком не знаешь, чего от него ожидать.

– М-да, спасибо, объяснила, – хмыкнул Чарновский. – Ладно, как говаривал Д’Аламбер: «Даю вам слово дворянина, что это так и никак иначе». Спасибо за информацию. Перстень мне сегодня уже надо будет вернуть.

– Хорошо, – раздалось на канале связи, – и, пожалуйста, держите нас в курсе всего, что происходит с этим артефактом.

– Угу. – Чарновский вернулся в мир, где на него вопросительно глядели удивленные черные глаза Лаис.

– Сейчас мы позавтракаем, а затем мне придется вернуть эту весну на место, и там, у себя в спальне, я уверен, ты найдешь свое кольцо.

Сердце Лаис стучало дробно, точно молоточек чеканщика по серебряному блюду.

– Это верно? – спросила она, понимая, что ее ненаглядный Мишель говорит неправду, и все же отчаянно желая ему верить.

– Вне всякого сомнения. А сейчас, если ты в силах выйти к завтраку, будь любезна, поторопись. Я пригласил к нам полковника Лунева. Полагаю, ты еще не забыла Платона Аристарховича?

Заурбек в отчаянии надвинул черную папаху поглубже на глаза и, не в силах больше сдерживаться, зарычал на въедливого торговца, уже четверть часа пытавшегося войти в особняк.

– Ухады, дыкий чэлавэк!

Этот невысокий странного вида продавец чесучи с объемистым кулем своей грубой ткани и торчащим из него метром выглядел столь нелепо, что Заурбек никак не мог в первую минуту решить, мужчина перед ним или женщина. Длинная одежда, похожая на халат, и косица за спиной свидетельствовали о втором, однако голос торговца был, скорее, мужским.

– Хозяйке веера есть, – не слушая бдительного стража ворот, торопливо вещал торговец. – Осень красивые веера, настоящий шелк. – Он выхватил из-под халата несколько образчиков своего товара, украшенных драконами, птицами и цветущими ветвями. – Хорошие веера. – Он улыбался, кланялся и махал, махал, точно Заурбек был той самой пресловутой хозяйкой. – Красивый пугвица есть, резной кость. – Ничуть не смущаясь отсутствием интереса, скороговоркой продолжал разносчик, преданно глядя на Заурбека своими навеки прищуренными глазами.

– Ухады, кому говорю?!

– Игрушка есть, – не слушая его, дальше тарахтел китаец.

Заурбек ухватил было мелкого купчишку за плечо. Но в этот момент надоедливый торговец как-то странно повернулся, доставая из-за пазухи нечто вроде колесика на длинной веревке, и пятерня абрека сомкнулась, хватая пустоту.

– Какой хороший игрушка, – расхваливал китаец.

Заурбек скорее почувствовал, чем увидел, как выточенное из кости небольшое колесико полетело в сторону его головы. Он отшатнулся, глядя, как «хорошая игрушка» возвращается обратно в ладонь торговца.

– Йо-йо, – тот сделал еще несколько пассов руками, и увесистый кругляш то улетал, то возвращался, послушный воле хозяина.

Раздосадованный Заурбек оскалился и положил руку на висевший у пояса кинжал.

– Моя уходить, моя уходить, – начал кланяться надоедливый торговец.

В этот миг на углу Литейного зарычал мотор, и свет фар выхватил из тьмы немалую часть Брусьева переулка. Заурбек отпрянул к воротам, где в сторожке грелась троица жандармов. Визг тормозов убил последние сомнения. Автомобиль направлялся именно сюда. Собственно говоря, во многом ради гостей, которые должны были пожаловать нынче вечером в дом Чарновского, Великий Платон затеял весь этот цирк с новым местом работы для своего ординарца.

– Вставай, вставай, балшой начальник приехал! – закричал он с порога, полагая, что вид выскочивших из сторожки жандармов заставит неведомого гостя вновь прибавить ход и укатить от греха подальше. Однако вопреки его ожиданиям мотор, как ни в чем не бывало, остановился у приоткрытых ворот. Из него выскочила пара моложавых офицеров. Осмотрев прилегающую к воротам территорию, они открыли заднюю дверцу, и из авто, кряхтя, вывалился мужик в смазанных дегтем сапогах и длинной поддевке, подпоясанной узким ремешком.

– Где начальник? – процедил он, обводя взглядом оторопевших жандармов. – Не видишь, что ли? – Он самодовольно погладил нечесаную бороду. – Я – Распутин. Веди к старшому!

Как и обещал Чарновский, завтрак был прекрасен: и остендские устрицы, и канапе с анчоусами, и матлот по-морскому из карпа и угря, и все остальное, стоявшее на столе, включая котлеты из ягненка с пикантным соусом, жареного цыпленка с кресс-салатом, скорценера во фритюре и салата из дикого цикория радовало глаз и угождало чреву едоков. Наконец, закуски сменились десертами, а шабли, сент-эмильон и шамберлен уступили место кофе с ликером.

Затем мужчинам были предложены сигары. Лаис, сославшись на слабость, поспешила вернуться в опочивальню. Она искренне недоумевала, для чего ее чуткий, любимый Мишель так вот запросто решил пригласить к ним на завтрак этого черствого сухаря во флигель-адъютантских аксельбантах?! Видимо, тому были весьма серьезные причины. Но все же… звать его сюда? В сказку, как он говорил, созданную для нее? Это было непостижимо!

Госпожа Эстер шла вслед немолодому франтоватому лакею, затянутому в красную ливрею с золочеными пуговицами, на каждой из которых был вычеканен герб рода Чарновских, и недоумевала: что же все-таки происходит? Она чувствовала до безысходности, как невидимый глазу поток событий подхватил ее, точно щепку, и понес, то подбрасывая на гребне волны, то ввергая в бездну, то устремляя в водоворот. Ей хотелось спрятаться, бежать от всего и ото вся, но огромный мир, подобный кровожадным чудовищам, обитавшим вблизи Карнаве, глядел на нее бесчисленным множеством голодных хищных глаз. Укрытия не было! Прежде она чувствовала себя уютно и спокойно за могучими плечами Чарновского. Он казался ей едва ли не полубогом. Но теперь…

Вышколенный лакей, согнув ливрейную спину, приоткрыл дверь в покои госпожи. Про себя он недоумевал: как она, да что там она, сам хозяин дома и все его гости нынче оказались в особняке? Но ему слишком хорошо платили, чтобы он искал ответ на этот и все прочие непроизнесенные вопросы.

– Не пожелает ли чего госпожа? – произнес он, втайне любуясь печальной, но оттого еще более прекрасной возлюбленной своего хозяина. Он искренне готов был угодить ей, лишь бы в награду увидеть мимолетную улыбку на ее губах. «Вот бы хорошая была нам хозяйка, – с неожиданной грустью подумал он. – Глядишь, и сам барон чудить бросил бы. А то нет его, нет, вдруг, на тебе, нагрянул, шум, вертеж, люди какие-то странные и, по всему видать, нездешние. И чего еще его милости надо?»

– Да, пожалуй, голубчик, – рассеянно оглядывая будуар, кивнула Лаис. – Я еще не освоилась в этом доме. В нем столько коридоров и комнат! Окажи любезность, проводи меня в ту опочивальню, где я отдыхала до прихода жандармов.

– Помилосердствуйте, барыня! Откуда ж жандармы в этом доме? – Лакей размашисто перекрестился. – Бог миловал-с, такого здесь отродясь не случалось.

– Ну, как же? А вчера, как стемнело?

– Но… – Обескураженный лакей начал было отвечать и вдруг осекся, отчетливо понимая, что окончательно перестает понимать что бы то ни было. – Но… – попробовал он еще раз и снова замялся. – Не извольте гневаться, моя госпожа, однако ж вчера и вас тут не было.

Лунев перелистывал очередную принесенную атаманцем книгу, и лицо его мрачнело все более и более. Он вспоминал Рождество 1900 года, когда, едва окончив Академию Генерального штаба, рьяно спорил со своим двоюродным братом, известным московским юристом, утверждавшим, что грядущее столетие будет веком закона и выгоды, а выгода исключает войну. Тогда сей процветающий адвокат, патетически воздевая к ламповому абажуру руку с пустым бокалом, заверял собравшихся, что очень скоро все войны канут в прошлое и дорогому Платоше, конечно же, придется учиться чему-нибудь путному. Впрочем, говорил он, Платоша может пойти в какую-нибудь из киевских гимназий преподавать географию, и то ему следует поторопиться, ибо желающих будет много и повыше чином. Слова его кузена звучали столь убедительно, что им хотелось верить. Но правда шествовала совсем иным путем.

– Я видел это лицо позавчера. – Лунев обвел взглядом собеседников. Он щелкнул пальцем по книжной иллюстрации, на которой невысокий лобастый человек, яростно жестикулируя одной рукой, второй держался за пиджак так, будто опасался, что в ходе дискуссии его отберут. – Это социал-демократ, Владимир Ульянов. Клички: Старик, Николаев, Ленин. Он был на фотографии в розыскном деле. Стало быть, это он возглавит переворот?

Чарновский едва заметно приподнял уголки губ.

– Это и впрямь социал-демократ, большевик Владимир Ильич Ульянов, более известный как Ленин. Он действительно возглавит переворот и станет главой нового государства. Но это будет чуть позднее. Сейчас этот несомненно выдающийся человек скрывается в Швейцарии и даже помышлять не смеет об успехе своей революции. Партия его разгромлена столь основательно, что у германского командования пока даже в мыслях нет использовать ее потенциал для разрушения государства российского.

– А позднее, стало быть, такая мысль появится? – настороженно поинтересовался контрразведчик.

– Появится, – кивнул Чарновский. – Впрочем, Ульянов не будет шпионом Германии, как об этом станет модно заявлять после очередной революции восемьдесят лет спустя. Скорее его можно назвать союзником Вильгельма. Если, конечно, человек и партия могут быть союзниками государства. Придя к власти, они поведут тайную войну против вчерашних заказчиков и финансистов революции. И немало в этом преуспеют. Германская империя исчезнет с политической карты, очень ненадолго пережив российскую. И все же, – продолжал конногвардеец, – остановить мы должны не его. Будучи гениальным тактиком, Ульянов лишь почувствовал, когда наступил удачный момент для удара и прекрасно воспользовался представившимся шансом. Но отнюдь не он этот шанс создал.

– Не он? Тогда кто же? – Лицо Платона Аристарховича выразило недоумение, и его привычный к аналитическим нагрузкам мозг начал спешно перебирать сотни имен и фотографий, виденных им за последнее время в личных делах возмутителей спокойствия. – Всех этих бомбистов, браунингистов и агитаторов.

– Не мучьте себя догадками, – видя появившиеся на лбу Лунева морщины, покачал головой его визави, – их нет среди революционного подполья. Это завзятые монархисты, имена которых сейчас постоянно на слуху. Полагаю, о господине Родзянко вам долго рассказывать не надо?

– Председателе Государственной думы?

– Да уж не о победителе кубка Дерби, – кивнул Чарновский. – Кто такой господин Гучков, думаю, тоже вам говорить не надо?

– Глава военно-промышленного комитета, – тихо произнес Лунев.

– С генералом Гурко, полагаю, вам тоже встречаться доводилось?

– Да, – подтвердил Лунев. – Мне приходилось с ним работать в Маньчжурии десять лет назад.

– Что ж, вот вам великий Триумвират, который по примеру младотурков намерен править Россией. Как вам герой англо-бурской войны Гучков в роли Энвер-паши?

– Бивали-с!

– На это вся и надежда, – улыбнулся Чарновский. – Но сейчас идея перехватить царский поезд и заставить Николая II отречься от престола только начала бродить в неуемном мозгу этого отъявленного авантюриста.

– Откуда вам сие известно? – привычно уточнил контрразведчик.

– Военная ложа, сформированная Гучковым совместно с Гурко, начала свою деятельность еще перед войной. В нее входят ряд высших чинов армии и флота, в том числе генерал Поливанов, которого очень скоро Распутин пожелает сделать военным министром. К счастью, мне удалось привлечь в свою ложу некоторых из этих высокопоставленных «военцев», поэтому я получаю полную информацию о деяниях монархической оппозиции.

Итак, вот вам три карты, о которых так мечтал несчастный герой «Пиковой дамы»: господин Родзянко предполагается регентом при малолетнем царевиче или же, если дело не сложится, президентом; Гучков – военным министром и главнокомандующим; председателем Совета Министров предполагается усадить князя Львова. Этот деятель еще не сказал своего веского слова, пока он возглавляет Земский союз – весьма странную организацию, основной функцией которого станет перекачка и отмывание денег заговорщиков.

– Вы упоминали Гурко.

– Будущий начальник Генерального штаба.

– Мишель, – прервал Чарновского подошедший сотник, – у нас тут небольшая проблемка нарисовалась – хрен сотрешь: там, по дому Распутин шарится, шо блоха в собачьем хвосте.

– Ну да и черт с ним. Пошарится и уйдет.

– Оно, конечно, так, – с сомнением проговорил Сергей. – Только боюсь, шо он тут до нашего появления временно пропишется. Он Лаис ищет. И вообще, на кой ляд нам сдались такие постояльцы? Солидную уважаемую конспиративную квартиру превратят в бордель. Кто тогда сюда приедет? То есть я понимаю кто, но это ж не наш контингент!

Да, кстати, Платон Аристархович! Мне в общем-то по бубну, но Распутин надыбал этого сербского капрала сирийского разлива и воспылал к нему каким-то нездоровым влечением. Вышеславцев – кремень, уперся рогами в стену и в бессознанке твердит, что без вашего личного приказа он арестованного шпиона никому не отдаст.

– Пожалуй, действительно пора идти. – Лунев раздраженно поджал губы. – Не хватало, чтобы всякий мелкий уголовный сброд вмешивался в дела контрразведки.

– Платон Аристархович, – покачал головой Чарновский, – не забывайте, в Распутине сидит демон.

– Тем более, – Лунев одернул китель, – с вашего позволения, я должен откланяться.

– Да, конечно, как пожелаете, – развел руками конногвардеец. – Серж вас проводит.

– А то! Конечно. И я, и Конрад, ну в смысле настоящий Конрад. Я его уже в чувство привел. Он несколько изменился с последней встречи, но в целом узнать можно.

– Честь имею! – Полковник склонил голову.

– Полагаю, мы еще продолжим нашу беседу. И ради бога, не забудьте о госпоже Сорокиной и знамени Либавского полка.

Когда сотник лейб-гвардии Атаманского полка вылез из винного погреба, по-ковбойски вращая на пальце наган, от него отчетливо благоухало мадерой. От Конрада Шультце, шествовавшего перед ним с понурой головой, вином не пахло. Он озирался по сторонам затравленно, точно пойманный в силки хорек, и кроме внешнего облика ничем более не напоминал того ловкача, который столь непринужденно ушел от жандармского конвоя всего несколько минут назад. Да и образ был, как говорится, пожиже. Не выпуская револьвера, атаманец утер пот со лба и подытожил:

– Ишь ты, падлюка! От кого уйти хотел, наивняк?!

Полковник Лунев, появившийся на свет из подземелья за этой парочкой, недовольно покачал головой:

– Сотник, не стоит держать оружие на взводе! Это опасно.

– Конечно, опасно, Платон Аристархович, – не замедлил с ответом его помощник. – Да будь эта штуковина безопасной, я б уж лучше букет фиалок носил. Толку в нем тоже никакого, зато не в пример ароматней.

Наверху послышался выстрел.

– Что тут у вас происходит? – обеспокоился контрразведчик. – Почему стрельба?

– Ваше высокоблагородие, – с тоскою в голосе начал жандарм у дверей. – Это полковник барон Врангель стреляет. У его милости с собой маузер оказался, вот и палят в двери.

– С чего бы это вдруг? – ошарашенно поглядев на присутствующих, выдохнул Лунев, вспоминая недавно оставленного им благодушного полковника.

– Так как же?! Распутин приехал, да захотел в том месте обосноваться, где его милость нынче засели. А барон Старца матерно послал, мол, «всяка шваль ему указывать смеет». Так Григорий Ефимович, стало быть, прапорщику нашему велел те палаты хоть с боем брать. Вот господин полковник и отстреливается. А еще он прям оттуда, сказывает, в полк свой позвонил и велел учебному эскадрону в полном составе сюда иттить.

– Господи, какой кошмар! – покачал головой контрразведчик. – Что происходит в родном Отечестве?! Где этот чертов Старец?

– Там, наверху, – указал караульный.

– А Вышеславцев где?

– Тоже наверху. Заперся в комнате, где этого капрала сербского взяли.

– Господи, а он-то чего?

– Так я ж докладываю, Распутин как приехал, велел к начальнику вести. Вас, стало быть, кликнули, вы не отзываетесь, сотника тоже нет, а тут как раз господин поручик этого шпиена выводит. Григорий Ефимыч как его увидел, ну, шпиена то есть, аж весь позеленел. Поручика за грудки: «Отдай, – говорит, – его мне!» А тот: «Не велено. Его контрразведка заарестовала». А Распутин: «Что мне контрразведка! Я царю и России первейший заступник! Отдай, и все тут».

– А Вышеславцев?

– Поручик уперся и ни в какую.

– Ну а дальше-то что?

– Распутин охранникам своим велел капрала силой забрать. А поручик как завопит, да за револьвер. Так с конвоем и шпиеном в той спальне и укрылись.

– Час от часу не легче!

– А-а! – раздалось с лестничной клетки. – Вот где эта контрразведка!

На площадке лестницы, подбоченясь, стоял разъяренный до собачьего рыка Старец.

– Слушай меня! – Он упер руки в боки, сжимая кулаки. – Того малого, что твой подлипала прихватил, мне отдай!

– И не подумаю, – покачал головой Лунев.

– Да ты разумеешь, кому перечишь?

– Несомненно. Бродяге и конокраду Новых Григорию Ефимовичу.

– Из ума, что ли, выжил, полковник?! – взревел Распутин, бросаясь в сторону контрразведчика.

– Отнюдь. – В голосе Лунева звучал металл, отточенный до бритвенной остроты. – Сотник, если это быдло приблизится еще хоть на шаг, окажите любезность, прострелите ему голову!

– Да шо за разговор? С превеликим удовольствием! – Атаманец вскинул наган. – Желаете в глаз или во лбу дырку сделать?

Казалось, Распутин затормозил на месте, опровергая законы физики, и тотчас подал назад.

– У вас есть ровно одна минута, чтобы очень спокойно покинуть этот дом, – все в том же тоне продолжал Лунев.

– Ужо доложу царю о твоих проделках! – сквозь зубы процедил Старец. – Ужо ты у меня поплатишься!

– Не стоит трудиться, Григорий Ефимович, – раздался от двери чей-то властный голос. – Я сам доложу. – Отстранив плечом караульного жандарма, на пороге встал высокий моложавый красавец в распахнутой шинели с алыми генеральскими отворотами. – И все же, господа, потрудитесь объяснить, что здесь происходит!