Глава 14
Миллионы – это единицы во главе полных нолей.
Пифагор
На лице контрразведчика появилась торжествующая улыбка. Бестолковый налет на гнездо заговорщиков все же начинал давать положительные результаты.
– Где?
– Внизу. В гардеробе, в шкафу прятался. Один из этих голубых орлов, – атаманец ткнул пальцем в грудь ближайшего блюстителя порядка, – его караулит.
– Вот видите, поручик, – Лунев повернулся к ликующему Вышеславцеву, – еще один ваш знакомец сыскался. Медом у них тут намазано, что ли?! Да ладно, ладно, не беспокойтесь, оставайтесь здесь и разузнайте у этого капрала, с чего это он вдруг бегать вздумал? А мы пока с господином управляющим знакомство сведем. Но, Алексей Иванович, я прошу вас, без рукосуйства!
– Слушаюсь, ваше высокоблагородие! – гаркнул обрадованный неожиданной удачей Вышеславцев. – Остальным что делать прикажете?
– Пусть дальше обыскивают дом. Они не могли далеко уйти.
Не вдаваясь в объяснения, кто такие «они», Платон Аристархович направился вслед за атаманцем, дабы, как он говорил про себя, «свести личное знакомство с героем недавней схватки на Большой Морской».
В полном соответствии с докладом Холоста, вблизи гардероба, уперев штык в спину широкоплечего мужчины чуть выше среднего роста, дежурил жандарм. Лицо его было напряжено, и вся поза свидетельствовала о непреклонной решимости применить оружие против врага Отечества. В отличие от воинственного стража, его подопечный казался абсолютно спокойным, точно и не грозила ему в этот миг смертельная опасность.
– Ну, вот и свиделись, господин Шультце, – раскидывая руки, точно для объятия, прямо с верхней площадки лестницы проговорил контрразведчик. – А то ишь, английскую манеру завели – уходить, не прощаясь.
– Да. – Конрад Шультце поднял на Лунева задумчивый взгляд. – Некрасиво вышло. – Он сжал переносицу двумя пальцами, точно поправляя несуществующее пенсне – Впрочем, сие несложно исправить. Прощайте!
С этими словами он резко повернулся на месте и вмиг оказался сбоку от жандарма. Тот было попытался с силой ткнуть штыком в пустоту и получил в этом неожиданную поддержку. Перехватив винтовку, бывший управляющий с силой дернул ее вперед, вырывая из рук караульного, а затем на возвратном движении ударил несчастного прикладом в грудь с такой силой, что тот рухнул на пол, хватая воздух открытым ртом.
На помощь опростоволосившемуся собрату бросился часовой, дежуривший у входа, но брошенная подобно импровизированному дротику трехлинейка заставила его уклониться и сбавить шаг. Пользуясь заминкой, Шультце метнулся в сторону распахнутой двери кухни.
– Не стрелять, живьем брать! – закричал Лунев, стремглав бросаясь вниз по лестнице.
– Господин полковник, а по ногам?! – Атаманец потряс револьвером. – Ну, теперь все, хана, уйдет! У них там в кастрюле небось подземный ход!
– Уйметесь вы наконец?! – раздраженно бросил контрразведчик.
– Уже почти унялся. – Лицо атаманца резко стало серьезным. – Если без шуток, Платон Аристархович, ход не ход, а ножей и топоров на кухне наверняка выше крыши. Дозвольте, я туда первым войду. Сами же видели, что этот дворецкий вытворяет. Только, ради бога, этих пугал огородных туда не пускайте, чтоб на линии огня не маячили.
– Хорошо, ступайте, – кивнул Лунев. – Но будьте предельно осторожны!
– Опять же, их туда пусти – все ж сожрут, мироеды, – со все той же серьезной физиономией продолжал атаманец. – Честному человеку после хорошей драки нечем будет закусить.
Сотник взвел курок и, осторожно приблизившись к полуоткрытой двери, заглянул внутрь.
– Не видно. Так, проходим угол. На раз-два-три…
С этими словами он ударил ногой по двери, заскочил на кухню, поворачиваясь и держа оружие на изготовку.
Секунды тянулись, будто резиновые. Лунев прислушивался к голосу помощника, доносившегося из кухни:
– Так! Шо у них тут на первое? Господи, это шо ж такое? Вкусно. Платон Аристархович, все чисто, никого нет!
– То есть как нет?
– Да никак. Если наш зайчик-побегайчик не обернулся кроликом и не превратил себя в рагу, то есть не врагу, конечно, а совсем даже наоборот, то здесь пусто, хотя и уютно. А это у нас что?
– Да прекратите вы, наконец, жрать! – возмутился Лунев, появляясь на пороге.
– Это дверь, ее не едят, – указывая стволом на закрытый полотняной занавеской вход, пояснил атаманец. – Не заперто. Кажись, винный погреб. А это что за фонарь? О! Шультце! Платон Аристархович, здесь он! А ну стой, гадина, пятки отстрелю на хрен!
Полковник Лунев, подобно гончей, почуявшей след, рванул за атаманцем. Оставленный Шультце фонарь скупо освещал помещение, уставленное бочками, винными стеллажами и корзинами с многолитровыми бутылями. Меж двумя стеллажами темнел проход.
– Стой, кому говорят?! – гулко доносилось оттуда. – Ах так?! Я ж тебя все равно возьму! Я ж тебя достану! Получай!
Платон Аристархович бросился на помощь соратнику. Слышно было, как внизу разыгрывалась нешуточная схватка. Холост и недавний управляющий госпожи Эстер стоили друг друга.
– Сопротивление бесполезно! – закричал Лунев, силясь в темноте разглядеть хоть кого-нибудь, кто мог бы сопротивляться.
Ступени аккуратно ложились под ноги, ведя его все глубже. Он слышал шум борьбы, доносившейся, казалось, откуда-то совсем рядом, но как бы из-за стены. Платон Аристархович стал ощупывать своды вокруг себя, чтобы не пропустить возможный проход.
И вдруг не какой-нибудь укромный лаз, а ярко освещенный поворот открылся перед его глазами, как по мановению волшебной палочки. Стоило лишь ступить еще несколько шагов…
Лунев озадаченно поглядел в неожиданно открывшийся взору коридор. По усвоенным с гимназической скамьи законам физики яркий свет должен был освещать не только коридор, но и лестницу, на которой стоял полковник. Впрочем, даже не будь он полковником, свет все равно обязан был вести себя абсолютно иначе! Но свет как-то странно игнорировал законы оптики.
«Чертовщина какая-то», – под нос себе пробормотал Платон Аристархович и, держа перед грудью браунинг, шагнул в освещенное помещение.
– Готово, ваше высокоблагородие! – донеслось из-за двери, маячившей в конце коридора. – Так сказать, добро пожаловать!
В дверном проеме появилась улыбающаяся физиономия атаманца. Тот склонился в шутливом поклоне, пропуская контрразведчика. Лунев шагнул и… замер на пороге.
Комната, таившаяся в конце диковинного коридора, была обставлена с претензией на уют, но старой, давно вышедшей из моды ампирной мебелью. «Впрочем, обивку меняли, должно быть, недавно», – автоматически отметил про себя Лунев. Посреди уютного схрона был накрыт чайный столик на четыре персоны, за ним уже сидели ротмистр Чарновский и Конрад Шультце, которому, по мнению контрразведчика, следовало бы сейчас лежать без чувств.
– Присаживайтесь, Платон Аристархович. Заждались уж, – тоном любезного хозяина пригласил Чарновский. – Только окажите любезность – отдайте свой пистолетик. Если что, вы все равно воспользоваться им не успеете, а как по мне, пороховой дым портит букет вина. Сережа, примите у его высокоблагородия браунинг.
Лунев недобро глянул на протянувшего руку атаманца.
– Предательство!
– Ничуть, – все тем же любезным тоном прокомментировал конногвардеец. – Вспомните урок фехтования: «Обозначаете угрозу, затем отступаете, заставляя противника сделать шаг вслед за вами. Открываете ему сектор для атаки, провоцируете, затем навязываете темп. Контратака! Туше!» Я же говорил вам: фехтование было бы великой наукой, ежели не было бы изысканным искусством. Но полноте, – Чарновский смахнул с лица любезную усмешку, – присаживайтесь к столу, Платон Аристархович, у нас есть о чем поговорить и кроме фехтования. Сергей, вы тоже присаживайтесь.
– Ну, я там наверху уже малехо перекусил…
– Если вы полагаете, господа, что я соглашусь сотрудничать с вами, то смею заверить, вы глубоко заблуждаетесь. Кроме того, не забывайте – и в доме, и вокруг дома жандармы, меня хватятся через несколько минут. Ваш клеврет подтвердит, что как минимум два человека видели, как я заходил на кухню, а стало быть, максимум через полчаса жандармы перевернут винный погреб вверх дном и найдут ваше убежище.
– Я бы на это не рассчитывал, – покачал головой Чарновский. – А впрочем, если хотите, мы можем подняться наверх. Может, это облегчит нашу дальнейшую беседу. Прошу вас. – Ротмистр поднялся из-за стола и повернул голову к Шультце: – Ну что, дражайший кузен, желаете пойти с нами?
– Это ни к чему. Там я числюсь в отъезде, кроме того, мне еще необходимо подготовиться к выходу «на бис».
– Ну что ж, «месье Тарбеев», не смею мешать, счастливо оставаться!
– И вам удачи, дорогой куманек!
Маленький паровоз, точная копия настоящего, выпустил из трубы облачко дыма и загудел, двигаясь от станции. Крошечный начальник станции с толстым брюхом и гвардейскими усами выкатился из домика проводить отъезжающий состав. Цесаревич Алексей повернул рычаг на малюсенькой стрелке, и паровоз, надсадно пыхтя и стуча колесами на стыках, потащил шесть вагонов на усаженный искусно сделанными деревцами пригорок.
– Ишь ты, как настоящий! – поделился своими наблюдениями один из мальчишек, сидевших рядом с августейшим хозяином железной дороги.
– А как через мост переезжать будет, так ход скинет, – пообещал другой, чуть постарше, очень похожий на первого.
– Вот бы так ероплан запустить, – указывая на висящую под самым потолком копию «Ньюпора», вздохнул первый мальчуган.
– Думай, что говоришь! – громоздкого вида мужчина в форме нижнего чина гвардейского экипажа отпустил мечтателю шутливую затрещину. – Тебе ж только дай, враз изломаешь тонкую вещицу.
– А и вправду, хорошо бы запустить. – Цесаревич поглядел на паривший над головой аэроплан с неясной грустью в больших серо-голубых глазах.
– Помилосердствуйте, Ваше Императорское Высочество. Куда ж ему лететь? – Матрос Деревенько, отец обоих приятелей наследника престола, состоящий при нем дядькой, развел руками. – Нешто такая забавина – птица, чтоб в небе парить?
– А я бы хотел полетать. – Длинные, чуть загнутые ресницы цесаревича Алексея опустились и опять взметнулись, словно птичьи крылья.
– Ваше высочество! Алексей Николаевич, милый! – пробасил Деревенько. – На что оно вам? А если, упаси бог, зашибетесь?
Император, прогуливавшийся с супругой неподалеку по застекленной галерее зимнего сада, с укором покачал головой.
– Не стоило ему лишний раз напоминать об этом.
– Но ведь это правда, Ники. Болезнь смертельно опасна. О ней нельзя забывать ни ему, ни нам.
– Это невозможно забыть, – нахмурился государь. – Это испытание господне больнее всех прочих. И все же, как мои отец и дед, я не желаю, чтобы наследник российского престола рос неженкой, опасающимся всякого дуновения ветра. Я не ведаю, отчего воля Господа столь жестока ко мне, почему столь тяжек жребий, которым он наделяет Россию. Однако будущий государь должен принимать этот жребий со стойкостью и твердостью духа.
– Ники, все это, несомненно, так, и все же по Алексею ли тяжесть царского венца? Вспомни, лишь пару месяцев назад он упал с табурета, его колено опухло, а затем и вся нога до ступни. Если бы не Старец Григорий…
Лицо Николая II помрачнело, он вцепился в наконечник аксельбанта, словно желая оторвать его от шнура.
– Нечего об этом говорить, я помню.
Они продолжали идти молча еще какое-то время.
– Нынче Старец просил меня арестовать некую госпожу Эстер, – меняя тему, прервал молчание император. – Ксения же утверждает, что эта девица обладает великим целительским даром. Но я, признаться, опасаюсь подпускать австриячку к наследнику престола.
– Возможно, ты прав, мой дорогой Ники, – вздохнула Александра Федоровна. – Но знаешь, мне тревожно. Сегодня с Григорием случился какой-то дикий припадок. Я сперва решила, что наши враги пытаются извести его, но это была не отрава. Это… – Императрица замолчала, подыскивая слова. – Даже и не знаю, как назвать. Он был словно одержимый! А затем убежал, не сказав ни куда, ни зачем. Я тревожусь за него.
– Он божий человек. То, что видимо и ведомо ему, закрыто для нас. Оставим его со всем тем, что в нем есть.
– Но он смотрел, и чашки разбивались под его взглядом!
– На все воля Божья!
На кухне стоял дым коромыслом. Поварята крошили лук, кухарки ощипывали птицу, повара в крахмальных белых колпаках вовсю колдовали над сковородами, кастрюлями и соусниками. Все это Лунев различил через открытую дверь винного погреба. Идущий следом сотник мягко подтолкнул его к укрытой от чужих глаз винтовой лестнице, которую Платон Аристархович не заметил, должно быть, поспешно спускаясь сюда несколькими минутами прежде.
«Полсотни ступеней», – повинуясь многолетней привычке, сосчитал он. Полсотни ступеней отделяло винный погреб от библиотеки на втором этаже. Однако теперь здесь почему-то не было ни сервированного столика, ни сидевшего за ним полковника Врангеля, ни оставленного при нем жандарма.
«Что за небывальщина?» – удивленно оглядываясь по сторонам, прошептал Лунев. Идущий вслед за ним сотник легонько тронул его за плечо и указал на окно. За стеклом буйной зеленью цвел сад, и пение радостных птиц свидетельствовало о том, что близится время завтрака.
– Господа, – обратился к спутникам Михаил Чарновский, – я вынужден просить вас временно подняться этажом выше. Боюсь, ваш странный вид может удивить прислугу. Впрочем, они здесь уже ко всему привычны. Я оставлю вас на несколько минут, не более. Мне надо переодеться и отдать кое-какие распоряжения.
Лунев еще раз обескураженно оглянулся по сторонам. Еще четверть часа назад в библиотеке не было ни огромного глобуса в резной деревянной чаше, ни золотого петушка, молчаливо сидящего над ним на изукрашенном каменьями насесте.
– Что здесь происходит? – оглянулся он на атаманца.
– Весна, знаете ли. Благодать! Жить хочется!
– Это все гипноз?
– Ну, для гипноза вы слишком четко шурупаете мозгами. Хотите, я вас ущипну?
– Опять вы паясничаете? – с досадой бросил Лунев.
– Ну, как скажете. Только вы подымайтесь, господин полковник. А то неровен час свалитесь, а мне за вас перед государем отвечать.
Дальше вверх по лестнице они шли молча.
– Пройдите сюда. – Сергей указал на простенок между двумя шкафами, освещаемый высоким стрельчатым окном. – Здесь мертвая зона, проверено, снизу нас не увидят, зато мы будем все видеть и слышать.
– Итак, потрудитесь ответить… – резко начал контрразведчик.
– Тружусь, – с тяжелым вздохом кивнул его недавний соратник. – Как вы сами можете видеть, нынче ясное весеннее утро. Специально для вас уточню – ясное весеннее утро 25 мая 1824 года от Рождества Христова.
– Вы издеваетесь?
– С чего бы вдруг?
В этот момент в библиотеку вновь зашел ротмистр Чарновский. Он снова был в безукоризненном конногвардейском мундире. Однако на этот раз времен блаженной памяти императора Александра I. За ним почтительно двигался осанистый распорядитель стола, на ходу читая вслух длинный перечень блюд.
– …Ужин, как вы и велели, готовится на двенадцать персон. Конечно же: мареннские устрицы с лимоном, закуски: масло сливочное, тунец и креветки. Антре: гренадин из говяжьего филе в мадере и филе пулярки с трюфелями. На холодное мусье Фриар обещает приготовить галантин из молодых куропаток; антреме: побеги спаржи, яблоки с мароскином и клубника со сливками.
– Филе пулярки? – задумчиво повторил Чарновский. – Нет. Передай месье Фриару, что я желаю собственноручно приготовить «шартрез-сюрприз а-ля Пари». Мне понадобятся восемь хороших ровных и круглых трюфелей, сотня раковых хвостов… Ну, да что там, он сам знает. Скажи месье, пусть все подготовит, а я управлюсь с делами и спущусь. Да, вот еще что. Там внизу ожидает молодой офицер. Передай Тихону, чтоб звал его.
– Слушаю, ваша милость!
Чарновский устроился поудобнее в кресле и, раскрыв свежий номер «Санкт-Петербургских ведомостей», углубился в чтение. Однако много в том преуспеть ему не удалось. Должно быть, званный ротмистром офицер был весьма скор на ногу.
– Ротмистр Лунев! – едва успел объявить дворецкий, и невысокий стройный мужчина в мундире Лубенского гусарского полка ворвался в библиотеку.
– Это еще что за маскарад? – пробормотал контрразведчик, впиваясь натренированным взглядом в лицо вошедшего.
– Шо, кого-то узнали? – Платон Аристархович метнул на соседа взгляд, полный бессильной ярости. – Да не, я ж так, к слову. Не хотите – не говорите.
– Милостивый государь! – с порога начал гусар.
– Прошу прощения. – Чарновский отложил газету. – Если не ошибаюсь, Иван Александрович?
– Да. – Офицер несколько потерял запал.
– Присаживайтесь, любезнейший. Не желаете ли чего выпить? Жарко ведь на улице, не правда ли?
– Я пришел сюда, барон, поговорить серьезнейшим образом, – усаживаясь в кресло напротив, начал Иван Александрович. – Вчера, не скрою, я изрядно перебрал, и, когда сел играть с вами в карты, не вязал лыка и не ведал, что творю.
– Да, я это заметил.
– Так почему же, черт возьми, вы не отказались играть со мной?
– А как же свобода воли – великий дар Господа?
– Проклятие! Дар Господа! Теперь бы кто еще мне подарил тридцать тысяч серебром вдобавок к этому дару?
Чарновский пожал плечами.
– Мне такие персоны неведомы.
– Я буду с вами прям, как подобает меж офицерами и людьми чести.
– Как же иначе?
– У меня нет такой суммы и вряд ли когда-нибудь будет. Да, у меня имеется небольшое поместье в Киевской губернии, но оно вряд ли сможет покрыть даже половину означенной суммы. К тому же, не скрою, продать его – означает пустить по миру мою супругу и сына, пребывающего еще в колыбели.
– Кажется, вы назвали его Платоном? – делая знак слуге принести вина, небрежно проговорил Чарновский. – Ваше пристрастие к философии весьма похвально.
– Да-а, а откуда вам сие ведомо?
– Да ну, пустяки. Искренне рад за вас. Сын – это всегда хорошо. И это замечательно, что вы печетесь о семье. Жаль только, что вчера вам это не пришло в голову.
– Милостивый государь!
– Ну-ну, не стоит так горячиться! Вы, конечно, можете утверждать, что я намеренно напоил вас, чтобы обчистить в карты. Можете затем храбро пасть на дуэли и тем искупить долг. Вы же за этим сюда пришли?
– Да, – со вздохом сознался Лунев.
– Так вот, все это ни к чему. Нынче мне не нужны эти деньги и, полагаю, в ближайшее десятилетие не понадобятся. Скажу больше, не понадобятся и в этом столетии. Однако, как вы сами понимаете, прощать карточные долги – знак дурного тона. А потому я предлагаю вам такое соглашение: сейчас вы пишете мне расписку, в которой завещаете своему, ну, скажем, внуку, заплатить сей долг без каких бы то ни было процентов.
– Вы, барон, прямо какой-то Мефистофель!
– Это не так, – покачал головой Чарновский. – Но вы представить не можете, насколько близки к истине.
– Оплатить лично вам?– растерянно уточнил гусар.
– Именно мне. Никому другому. В противном случае расписка теряет силу.
– Подписывать кровью? – шепотом спросил ротмистр Лунев.
– Господь с вами! Вот чернила.
Платон Аристархович сделал попытку броситься к перилам галереи, но был удержан железной рукою атаманца.
– Я не знаю, что вы задумали, – сквозь зубы, багровея, процедил контрразведчик. – Но то, что вы делаете сейчас, – это низость! Что за мелкий фарс?! Не ведаю, как вы проникли в дом моего отца, как скопировали портрет его деда, но унижать память о нем – гадко и бесчестно! Да, вы хорошо загримировали своего лицедея. Он и впрямь похож на покойного Ивана Александровича Лунева. Однако же, должен вам заметить, что мой прадед не играл в карты и уж подавно не делал долгов!
– Вот с этого дня и не делал, – очень медленно и вразумительно проговорил атаманец. – Уважаемый Платон Аристархович, возьмите себя в руки! Это не маскарад, не спектакль, как вы изволили выразиться. Вы находитесь в другом времени. Поверьте, то, что вы сейчас видели, не предназначалось для ваших глаз. В принципе для переговоров достаточно было бы и одной расписки. А как по мне, так и она лишняя. Но кто ж мог предположить, что жандармам будет вольно устроить весь этот тарарам и сорвать нашу операцию.
– Вы еще смеете называть ее нашей?!
– А то! Я ж не покладая рук в поте лица!..
– Мерзавец! – покачал головой Лунев-младший.
Сергей вздохнул и, махнув рукой, проговорил:
– Да шо я – крайний?! Пусть Чарновский объясняет, у него голова большая! Я тут в вашем прошлом свое будущее гроблю, и хоть бы кто доброе слово сказал!
– Опять паясничаете?! Да сколько же можно?
– Это я паясничаю? Вот упертый! Ладно, постойте здесь минуту, я сейчас.
Его не было чуть больше указанного времени. Первым побуждением контрразведчика было рвануть что было сил и попытаться скрыться, но в доме действительно происходило нечто из ряда вон выходящее, нечто такое, чему Платон Аристархович не мог найти разумного объяснения. И никого, связывающего известную ему реальность с этой фантасмагорией, кроме Чарновского и этого самого атаманца, увы, не было.
Как бы то ни было, сотник вернулся очень скоро, держа в руках потрепанную книгу, на обложке которой хищного вида серп начисто сносил головы двуглавому орлу. «Белый Крым, – гласило название. – Биографические очерки высшего командного состава добровольческой армии».
– Нате вот, читайте. – Он протянул контрразведчику открытый том. – Здесь без ятей, но прочесть можно.
«Лунев Платон Аристархович, – прочитал Платон Аристархович Лунев на предупредительно открытой странице, – полковник Генерального штаба и флигель-адъютант, из дворян Киевской губернии, год рождения 1871, год смерти 1920. Расстрелян красными после взятия Перекопа…» Даты, должности, награды, «…прикомандирован главнокомандующим вооруженными силами юга России генерал-лейтенантом П.Н. Врангелем к Штабу Перекопского укрепрайона…»
– Это что? – заканчивая читать сухую, но содержательную биографическую заметку о себе, негромко проговорил контрразведчик.
– Если хотите – это ваша судьба. Возможная судьба. И вот еще, обратите внимание. В книге есть небольшое посвящение.
Лунев пробежал взглядом по набранной курсивом строчке: «Посвящается 100-летию расстрела царской семьи».
– Что за бред?
– Прямо скажем, действительно черные страницы в истории России, – со вздохом проговорил подошедший Михаил Чарновский. – Тебе пока не стоило ему этого показывать.
– Это какая-то чудовищная провокация!
– Нет, господин полковник, как раз это – не провокация. Это реальность. Вернее, – он взял книгу из рук Лунева, – как уже сказал Сергей, одна из реальностей, чертовски близкая к вашей. И в ней и государь, и его супруга, и великие княжны, и цесаревич Алексей были расстреляны 16 июля 1918 года большевиками в Екатеринбурге в доме купца Ипатьева. Вы, как сами в том могли убедиться, проживете немногим дольше. О вашей семье, увы, ничего сказать не могу, след ее затерялся. – Чарновский развел руками.
– Значит, все же большевики…
– И да, и нет, – без тени усмешки на обычно ироничном лице произнес ротмистр. – И мы с вами здесь именно для того, чтобы не допустить этого.
