Глава восьмая.
На Леокаде, № 3. Охмурение и фиаско
Выход из глубины был отвратителен. Все тело затекло, во рту пересохло до ощущения бумажного кляпа, но самое противное, что вся одежда ниже пояса была насквозь мокрой. Такова была закулисная кухня главного шоу планеты. Но леокадийцы-то ее не видели, они наблюдали только подвиги. Хотя — «вы настоящие герои!» — первым мне сказал именно техник, отлеплявший от моей головы датчики.
Оказалось, такого еще действительно не бывало. Участники турниров никогда раньше не входили в коалиции и рубились друг с другом до последнего. Народ Леокады ликовал: наша победа была необычной, красивой и неоспоримой. А вот поведение принцессы слегка разочаровало общественность. По мнению большинства простых леокадийцев, она должна была немедленно выбрать кого-то из нас.
Да и тайм-аут, взятый ею, был таким же нерегламентированным исключением из неписаных правил, как наш договор со злувами и «муравьедом». Но долго все это публика не обсуждала, быстро переключившись на очередной этап «главного шоу». По нескольким видеоканалам сейчас шли передачи из виртуальных загробных миров «убитых» на турнире участников. Им еще три дня предстояло проторчать в своих «игровых комнатах» с присосками на головах.
Все это рассказал мне молодой техник, добавив:
— Это, кстати, самое прикольное, посмотрите обязательно.
Он помог мне добраться до двери маленькой душевой, а затем привести себя в порядок и одеться. Убирая подмоченное кимоно, он заметил:
— Это еще ерунда. Я тут перед самым вашим выходом заглядывал в соседние кабины, так две летучие обезьяны — с головы до пят седые сидят. Волосы белые дыбом торчат, только носы да крылья лиловыми остались. А им ведь еще три дня мучиться…
* * *
Весь первый день из двух, взятых принцессой на раздумье, мы со Стасом, восстанавливая силы, провалялись на кровати. Олдь Первый отпаивал нас какими-то настоями и бульонами, и мы то спали, то щелкали каналами визора, наблюдая «загробные» мытарства своих вчерашних соперников.
Зрелище было действительно прикольное, учитывая, что по традиции в качестве загробных миров техники использовали книги той планеты, житель которой отправил данного бедолагу на виртуальный тот свет. Так как большинство отправили мы со Стасом, то и загробные миры были из земной литературы. Для зрителей «души» выглядели так, как и при жизни, а вот для окружающих они были соответствующими персонажами. При этом они не знали, что эту роль играть им только три дня, и она казалась им вечной.
Тяжко пришлось, например, первой из приконченных мной обезьянок. Ее адские муки протекали в образе дикаря Пятницы. Вся подлость заключалась в том, что бедняге постоянно, до колик в животе, хотелось сожрать Робинзона Крузо, а вместо этого приходилось прислуживать ему и изображать дружескую привязанность… Иногда, забывшись, он замирал и так смотрел на англичанина, что тот, поймав его взгляд, вздрагивал. «Что с тобой, Пятница?» — спрашивал Робинзон. Тот, очнувшись, скалился в улыбке и говорил: «Вся хорошая, добрый господина, вся хорошая…»
«Рыба-молот» оказался в детской фантастической книжке и плавал между сорока островами. Обитающие там детишки считали его подлым птицеобразным инопланетянином и, не позволяя выбраться на берег, почем зря колотили и кололи его деревянными шпажонками. Примерно так же, как на турнире его тыкали палками Стас и злувы. Это продолжалось уже годы, и конца-края этому видно не было.
Не менее печально отбывал свой срок один из «богомолов». В шкуре графа Монте-Кристо ковыряя куском заточенной ложки прочный гранит скалы. Второй «богомол» двигался ему навстречу, будучи героем романа «Побег из Шоушенка». Мы подозревали, что их муки кончатся лишь тогда, когда их ходы встретятся, и они сполна изопьют горечь разочарования…
Если бы не тот факт, что все это не по правде, это было бы жестоко. Но зная, что на самом деле все это скоро закончится без малейшего вреда для персонажей, мы со Стасом, наблюдая их мытарства, как, наверное, и все леокадийцы, веселились от души. Время от времени хихикал даже сдержанный Олдь Первый.
Тролль стал Буратино. Но его папа Карло был вечно пьян как сапожник и все никак не мог его выточить, роняя полено с недооформленной головой то за кровать, то за рваный холст с очагом. По-видимому, в мире злувов была книжка, напоминавшая по сюжету Буратино, а тролля замочила смешанная команда, поэтому иногда, нажравшись накануне как свинья, Карло просыпался злувом, обрезал Буратино нос и вытачивал пятачок… Потом нос снова отрастал.
Кого изображали еще четыре летучих обезьяны, мы понять не могли, так как они находились в злувовской книге и все время копошились в какой-то неаппетитной жиже. А образы из легенды троллей, в которой оказался «хамелеон», были еще сложнее и безрадостнее — сплошные дым и огонь и горные обвалы.
К вечеру мы сумели выбраться на свет и ужинали с принцессой в ее личной трапезной на верхнем этаже замка.
— Рада вас видеть в реальности живыми и здоровыми, — сказала она, улыбаясь.
— Мы рады еще больше, — заверил я.
— Видеть меня? — самонадеянно спросила она. И получила:
— Быть живыми и здоровыми.
Леокадия усмехнулась. Ей явно нравилась наша непочтительность.
— Народ требует от меня решения… — сказала она, пригубив местного голубого чая. — А решение это принять не так-то просто. Я должна объявить его послезавтра… Скажу честно, я очень хочу полюбить кого-то из вас. Хоть я и сердилась на тебя, — кивнула она Стасу, — но по существу ты ведь прав, говоря про «вонючего крокодила»…
— Я погорячился, — промямлил тот.
— Да нет же, все так и есть. Кто знает, что в самом деле за претенденты будут потом. И если среди них не будет людей, то каким зверем может оказаться седьмой победитель… Но, несмотря на это, мои принципы тверды. Если я не полюблю кого-то из вас, то даже тот факт, что вы люди, останется несущественным.
— У тебя есть только один завтрашний день, — напомнил я. — Ты можешь полюбить за один день?
— Иногда достаточно одного мига, — отозвалась она. — И у меня ведь был сегодняшний день.
— Но мы же не общались…
— Для того чтобы полюбить, порой и не нужно общаться. Бывает даже наоборот — лучше не общаться… Я много думала. Кстати, если вы думаете, что сделали лучше, став победителями вместе, то вы ошибаетесь. Мне теперь надо не только полюбить кого-то из вас, но сначала еще и выбрать — кого. А это — самое трудное.
— А давай мы сами выберем, — предложил Стас. — Например, меня.
— Ну уж нет, — с улыбкой покачала головой принцесса. — Хотя я могу упростить вам задачу. Все женщины так устроены, а леокадийки особенно… Я смогу полюбить того, кто потрясет мое воображение каким-либо необычайным знанием или умением.
— Так бы сразу и сказала, — заявил Стас с таким видом, будто он, как Винни Пух опилками, был набит необычайными знаниями и умениями.
После ужина мы, сославшись на усталость, отказались от предложенной экскурсии в потрясающий, по словам Леокадии, музей голографической живописи и устроили со Стасом военный совет.
— Ну не знаю я, чем ее поражать! — сказал я. — Не представляю.
— У меня-то есть козырь, — заявил брат.
— Какой? — изумился я.
— Евангелие, — отозвался он. — Это, знаешь, такая штука… Сколько народу подкосила. Я ей это все так преподам, что она завтра же покрестится, а послезавтра мы с ней обвенчаемся!
— А что, — согласился я, — ты сможешь. Так в чем дело? Давай, поехал! Вперед и с песней!
— Нет, — помотал он головой, — давай все-таки и для тебя что-нибудь придумаем. Чтобы я на твоем фоне особенно выигрышно смотрелся. Пустим тебя «на разогрев».
Каков наглец?! Но по существу прав… Стратегия — вещь важная. И надо отдать ему должное, он великодушно добавил:
— А если вдруг все-таки у тебя получится, значит, так тому и быть. А?
— Ну, давай придумаем что-нибудь… — согласился я.
И мы придумали.
Придуманное мне предстояло опробовать на принцессе завтра в первой половине дня. А Стасу под ее охмурение мы оставили вторую половину.
Завтракали мы снова вместе, и Леокадия спросила:
— Ну что, сегодня мы в музей поедем? Вы не представляете, какое это чудо! Картины не только объемны, они еще текучи и изменчивы. По сути, каждый раз, посещая эту экспозицию, мы видим нечто совсем иное… Это что-то сверхъестественное.
Я глянул на Стаса. Он легонько качнул головой, и я сказал:
— Нет, Леокадия, мне что-то не хочется. Мне бы поговорить с тобой…
Чувствовал я себя при этом отвратительно.
— А я поеду! — с воодушевлением сказал Стас. — Мне интересно. А Косте, ему, конечно, неинтересно, он ведь сам — специалист по сверхъестественному. Он в этом деле собаку съел!
— Неужели?! — живо заинтересовалась Леокадия. — Это была охота или поединок?
— Что? — не понял я.
— При каких обстоятельствах было съедено тобой это животное?
— А! — Я рассмеялся. — Это просто выражение такое есть в русском языке. Оно означает, что человек в чем-то хорошо разбирается.
— Ах; вот как, — поскучнела Леокадия. — И откуда у тебя это знание?
— Ну, во-первых, у нас отец — немножко экстрасенс, — ответил за меня Стас, — а во-вторых, он изучал специальное издание. «Голос Вселенной» называется.
Изучал…
— Интересно, — сказала принцесса явно из вежливости. — Иногда в местной прессе как раз так называют меня. В самых законопослушных и верноподданных журналах. Льстецов и подхалимов у нас, к сожалению, ничуть не меньше, чем где-либо. Лично я невысокого мнения о своих вокальных данных.
— Да нет! — продолжал изображать душевный подъем Стас. — «Голос Вселенной» — это не про музыку, это газета о самых удивительных явлениях на Земле! Телекинез и телепортация, пирокинез и Тунгусский метеорит, полтергейст и летающие тарелки! Принцесса, а почему бы вам с Костей не обсудить сегодня все эти вещи наедине, пока я в музей смотаюсь?!
— Да, — вставил я свое слово, чувствуя, что краснею.
— Прекрасная мысль, не правда ли?! — вскинула на меня Леокадия томный взгляд своих, сегодня желтых, как у рыси, глаз. — Иногда твой брат высказывает по-настоящему толковые идеи.
— Да, — тупо повторил я, чувствуя такое смущение, какого не испытывал, пожалуй, еще никогда в жизни.
— Его школа! — воскликнул Стас великодушно. — Он же старший!
— Я отправлю с тобой в музей моих лучших знатоков, — великодушно пообещала Леокадия.
Я вспомнил напыщенных придурков в разноцветных мантиях и кудрявых париках (кстати, оказалось, что это партийная форма гуманистов-перфекционистов) и злорадно подумал, что день у Стаса вряд ли пройдет так уж замечательно. Но этот гад вывернулся:
— А может, я лучше со злувами? — попросил он.
— Ну, если эти свиноподобные существа кажутся тебе более интересной компанией… — скептически отозвалась принцесса.
— Да они классные ребята, ты же сама говорила! — воскликнул Стас. — Ну, тогда все?! Я тогда пошел собираться?!
И он слинял.
А мы с Леокадией отправились на прогулку в зимний сад. Это была огромная закрытая оранжерея, полная экзотических цветов, птиц и бабочек, а также фонтанчиков и декоративных строений… Но мне было не до всех этих красот. Я все отдал бы, лишь бы оказаться сейчас на месте Стаса в каком-нибудь пыльном музее. Да что там со злувами, с обычными свиньями и то мне было бы спокойнее.
Но нет. Я был тут, с Леокадией, и она, как муравей гусеницу, уж простите за банальное сравнение, куда-то меня волокла.
— Дурное настроение? — спросила она, когда наконец мы оказались в небольшой увитой лианами беседке.
— Да нет, — промямлил я.
Мы сидели на скамеечках напротив друг друга, чуть соприкасаясь коленями. Одета она была в серебристое вечернее платье. Похоже, это один из ее любимых цветов.
— Не можешь оправиться после турнира? — вновь участливо поинтересовалась она.
— Ну… — пожал я плечами.
Она нервно хохотнула и сказала с легким раздражением:
— Ты что-то собирался сказать мне… Так давай. Я слушаю.
Я почувствовал, что вдруг вспотел. Как мне не хотелось с ней флиртовать… Нет, она классная, но это просто невозможно — флиртовать по обязанности… С другой стороны, возможно, именно сейчас решалась судьба Земли…
— Леокадия, — начал я как можно более светски. — Можно, я сегодня буду звать тебя просто Лео?..
— Здрассьте, — отозвалась она очень неодобрительно. — С какой это радости? «Леокадия» — это же не имя, а звание. Как, например, Олдь. Леокадия — значит принцесса Леокады.
Придурок. Мог бы и сам догадаться.
— А как тебя звать по-настоящему? — попытался я исправить положение.
— Ну ты нагле-ец! — протянула принцесса. — Как меня звать по-настоящему, узнает только мой муж. Да и то не сразу.
— Вот как… — потупился я.
Что ж, первый тайм можно считать проигранным.
— Ну, замечательно, замечательно… — заполнил я паузу.
— Так о чем ты хотел мне рассказать? — вновь спросила она еще более прохладно.
— Я… Я хотел рассказать тебе о разных удивительных вещах. Ну… Например, пирокинез. Представляешь, некоторые люди на Земле умеют взглядом воспламенять предметы. Посмотрит такой тип, например, на вон тот куст…
— Вот так? — спросила Леокадия, глянула на куст, тот заискрился, задымился и вспыхнул ярким пламенем.
— Ну-у… Типа того, — осекся я. — Но это-то, конечно, ничего особенного… Так…
Мы помолчали.
— Левитацией тебя тоже не удивишь… — выдавил я.
— А что это?
— Та же антигравитация. Способность летать без крыльев и других приспособлений…
— Да уж… — усмехнулась она, приподнялась сантиметров на десять над скамейкой, не меняя позы, выскользнула из беседки, облетела вокруг нее и приземлилась обратно на свое место.
— Суггестия… — пробормотал я. — Это вообще — твой хлеб… Кундалини! — вспомнил я. — Да, кундалини!
— А что это такое? — заинтересовалась она.
— Это когда в тебя вливается какая-то удивительная энергия, и ты вдруг понимаешь, что на свете самое главное. Тебя всего распирает от внутреннего огня и новой информации, и тебе хочется приключения — главного приключения твоей жизни. Чакры набухают, и наступает просветление…
Пока я говорил все это, Леокадия внимательно смотрела на меня огромными голубыми глазами, потом вдруг чуть наклонилась, и наши губы соприкоснулись. Поцелуй был долгим и отнюдь не невинным. Наконец она оторвалась от меня и спросила:
— Вот так?
— Да… Пожалуй… — отозвался я, ощущая внутренний огонь и набухание чакры. Я потянулся к ней…
— Стоп, стоп, стоп! — остановила она меня холодно. — Это был научный эксперимент. А дальше получится совсем другое.
— Извини, — поспешно отпрянул я, вздохнул, успокаиваясь, и спросил: — А как у вас насчет полтергейста и спиритизма? И еще насчет этих, как их… Кругов на полях.
— На каких полях? — заинтересовалась принцесса.
— Да на любых. На чечевичных, на гречишных… — господи, что ж это я никаких нормальных полей вспомнить не могу?! — на просовых, ячменных… На маисовых…
— Что еще за круги? — прервала мои мучения принцесса.
— Ну, это такие круги, которые… Они такие большие, — развел я руки, — просто огромные, их только сверху видно. — Честно говоря, я плохо соображал, что говорил. Огонь в груди еще горел, и губы еще чувствовали мягкое прикосновение… — Никто не знает, откуда они берутся, — тянул я резину. — Некоторые даже считают, что их оставляют летающие тарелки, ну, это такие космические корабли…
— Корабли злувов имеют форму тарелок, и они бывают на Земле. Но, насколько я знаю, они стараются не садиться туда, где могут остаться следы. Но если все-таки приходится, то, пожалуй, на посевах остаются как раз такие круги, о которых ты рассказываешь.
Та-ак… Опять облом.
— А что такое полтергейст и спиритизм, о которых ты упомянул? — спросила Леокадия.
Это была последняя возможность. И я уцепился за нее. Я внутренне встряхнулся, собрался и решил не ударить в грязь лицом.
— О! — воскликнул я. — Полтергейст и спиритизм — это самые удивительные явления на Земле!
— Неужели?! — выдохнула Леокадия, подчиняясь моему энтузиазму. — Говори!
— Ты только представь! Предметы сами собой начинают летать! Стеклянные банки с размаху бьются о стены и раскалываются на кусочки!
— Не может быть! — подавшись вперед, прошептала принцесса.
— Может! У нас еще и не такое бывает! На стенах сами собой появляются надписи, например: «Убью!» Или наоборот: «Будь осторожен! Бойся жены, она — извращенка!»
— Поразительно! — вскричала принцесса. — Я должна сообщить об этом нашим ученым!
— Да подожди ты! Полтергейст, это еще что! Спиритизм намного круче!
— И что же это такое?! — Леокадия глядела на меня во все глаза. Вот подействовало так подействовало. Да я и сам как-то разошелся. Не-ет, не зря все-таки, выходит, я читал эту несчастную газетенку.
— Спиритизм — это когда вызывают души умерших и разговаривают с ними…
— О чем?
— Да хоть о чем! Можно, например, спросить, как там в загробном мире каким-то другим умершим приходится. Нравится им там или не нравится. Видят ли они тебя, знают ли о последних событиях в нашем мире и как к ним относятся…
— Быстрее вызывай такую душу! — воскликнула Леокадия. — Я хочу узнать, как там моим папе с мамой!
Мне сразу стало как-то нехорошо. Я давно уже хотел спросить, где ее родители. А то принцесса есть, а короля с королевой почему-то нету. Но как-то не собрался.
— Ну, я-то этого не умею… — признался я.
— Не умеешь?.. — На лице принцессы отразилось разочарование. — А кто умеет?
— Ну… Если честно, то, мне кажется, никто.
— То есть как? — Теперь ее лицо стало строгим, если не сказать — мрачным.
— Ну… Мне кажется, все это выдумки. Как и полтергейст, кстати.
— Выдумки? — Она смотрела на меня озадаченно. — А-а! Люди сочиняют это как произведения искусства? Литература, поэзия… Ты просто забыл сказать об этом?!
— Как произведения — тоже бывает. Но некоторые уверяют, что все это умеют по-настоящему. Чтобы денег заработать, авторитет… А на самом деле не умеют. Вранье это все. Ложь. Неправда.
Она поднялась, и в лице ее отразилась нескрываемая мука…
— Что ты наделал, Костя, что ты наделал… — сказала она печально.
— А что я наделал? — испугался я. Такое уж у нее было лицо. У меня возникло чувство, какое было, наверное, у Ивана-дурака, когда Царевна-лягушка корила его за то, что он спалил ее шкурку. Во всяком случае, Леокадия вела себя именно так.
— Что ж, я объясню тебе, — сказала она. — Леокада — мир искусства. Именно поэтому путать здесь правду и вымысел считается самым недостойным делом. Или искусство, или жизнь. Одно из двух, и никаких полумер. Но даже и не это самое страшное. Страшно то, что ты нарушил ГЛАВНЫЙ ЗАКОН ЛЕОКАДЫ. Претендент на руку и сердце принцессы не должен говорить ей ни слова неправды! Ты забыл?
Да, что-то такое она говорила. И правда, забыл…
— А… А я думал, после турнира уже не считается, — промямлил я, чувствуя, что звучит это как какая-то левая школьная отмазка.
Она смотрела на меня молча, и в глазах ее была безысходная жалость. Я почувствовал, что не просто нехорошо вышло, а, видимо, мне за это будет очень плохо.
— Я же не хотел тебя обмануть, — сказан я еще более неискренне. — Просто хотелось чем-то удивить.
— Именно так и завоевывают престол Леокады негодяи, — сказала она бесстрастно.
— Ой, да ладно… Давай сделаем вид, что я тебе ничего не говорил, — предложил я. — Никто ведь не слышал…
— Я слышала, — напомнила она. — Я — верховная правительница этой планеты. Нарушен ее главный закон.
Да, тут не поспоришь…
— И что мне будет? — спросил я.
— Казнь через восхищение, — сказала она. — Извини…
— А что это такое? — спросил я, понимая, что ничего хорошего.
— Тебя будут восхищать великими творениями искусства до тех пор, пока ты не умрешь…
— А если я вообще не умру? — выдавил я.
— Так не бывает, — заметила принцесса. — Но если ты окажешься настолько груб и бесчувственен, что не будешь умирать очень долго, казнь превратится в пожизненное заключение. Но и тогда тебя будут восхищать, пока не умрешь…
— А может… — начал я, сам еще не зная, что хочу предложить. Но она, отвернувшись, сделала неуловимое движение рукой, и изо всех уголков сада ко мне устремились металлические страж-птички.
Один в тюремной камере я просидел только полдня. Вечером ко мне подсадили Стаса. В принципе он мог бы мне ничего и не рассказывать, причина его появления тут была мне очевидна. Но когда он все-таки рассказал, выяснилось, что его история даже неказистее моей.
В отличном настроении, распрощавшись со злувами, которые души в нем не чаяли, и появившись с экскурсии к обеду, он сразу спросил принцессу:
— А где Костя?
— Он не сможет пообедать с нами, — уклончиво отозвалась та, но Стас ничего дурного не подумал. Никаких подозрений у него не вызвал даже тот факт, что она была в черном.
— Поговорили? — спросил он.
— Да.
— Ну и как, поразил он тебя?
— В какой-то степени, — призналась принцесса, без аппетита откусывая кусочек ягодного пудинга.
— Но не настолько, чтобы в него влюбиться, — усмехнулся Стас.
— Точно, — согласилась Леокадия.
— Ну ладно, — перешел к делу Стас. — Давай-ка уже и я с тобой поговорю.
— Давай, — согласилась принцесса. — Только скажи, ты помнишь, что мне нельзя лгать?
— Естественно! — воскликнул Стас. — Я и не собирался!
— Это правильно, — кивнула Леокадия. — Так о чем ты хотел рассказать?
— Я хотел рассказать тебе об Иисусе Христе, — заявил Стас с воодушевлением. — О нем написана книга, которая называется Евангелие.
— Книга? — оживилась принцесса. — Это хорошо. Это литература.
— Да! — воскликнул Стас. — И еще какая! Это главная книга на Земле.
— Может, мне лучше ее самой прочитать? — предложила Леокадия.
Но Стас на свою голову не внял ей.
— А чем тогда поражу тебя я?! — воскликнул он чистосердечно. — Нет уж, давай я тебе о ней расскажу!
— Ну давай, — кивнула принцесса.
— Так вот, — начал Стас. — Дело в этой книге происходит примерно две тысячи лет назад в стране Иудее… Жил да был один человек… Даже нет, лучше еще раньше начать. У одной девушки, ее звали Мария, и жила она в городе Назарете, родился ребенок. Но получилось так, что он родился не дома, а в городе Вифлееме, куда Мария пришла с мужем Иосифом…
— Зачем она куда-то пошла в таком положении?
— Они пошли на перепись населения. А беременная, не беременная — до этого никому дела не было, времена были очень жестокие. Послушаешь дальше про избиение младенцев и поймешь… И вышло, что Мария с мужем даже в гостиницу не попали, и ребенка она родила прямо в пещере. Но главное не это, а что она при этом осталась непорочной.
— В смысле, девственницей? — уточнила Леокадия.
— Вот именно.
— Н-да… Необычно, — прокомментировала принцесса.
— А правил тогда в Иудее царь Ирод, — продолжил Стас. — Он сидел в столице, в Иерусалиме. И вот пришли туда однажды волхвы…
— Кто-кто? — переспросила принцесса.
— Волхвы, — повторил Стас. — Это такие мудрецы и волшебники. Пришли и говорят: «Где родился Царь Иудейский?» И пошли слухи. Ирод испугался, что этот новый царь займет его место, выяснил у книжников, это тоже такие мудрецы, что этот царь должен родиться в Вифлееме, и послал туда солдат убить всех-всех младенцев до двух лет, он же не знал, какой из них — царь.
— Ужасное варварство, — сказала принцесса.
— Да уж, — подтвердил Стас. — Всех детей из домов повытаскивали и поубивали.
— И после этого вы противитесь подобрению?
— Это было две тысячи лет назад. Сейчас у нас все по-другому… А ты можешь немножко послушать, не перебивая?
— Хорошо, я слушаю.
— Всех вифлеемских детей перебили, но Иисус-то был в пещере, и его не нашли. А когда он родился, в небе вспыхнула звезда и полетела. Ну, комета… И она показала тем самым волхвам, где младенец находится. И они пришли к нему с дарами и предупредили об опасности. Иосиф с Марией и сыном сбежали в Египет, пробыли там до самой смерти Ирода и только тогда вернулись в Назарет…
Стас говорил и говорил, а принцесса внимательно его слушала. Конечно, в своем вопросе Стас был подкован много лучше, чем я в аномальных явлениях. Все-таки в семинарию одно время думал поступать. Речь его текла связно и образно. Он рассказал о чудесах и проповедях Иисуса, в которых тот призывал возлюбить ближнего своего. О хождении по воде и про Тайную вечерю. И как умыл руки Понтий Пилат, когда Иуда предал за тридцать сребреников…
Леокадия сидела с глазами, полными слез. От скепсиса, с которым она встретила Стаса, не осталось и следа. А он уже дошел до распятия, рассказал о том, как Иисус, побиваемый воинами, нес свой крест на Голгофу, и про ангела, встреченного апостолами…
— Вот и вся история, — сказал он, закончив Воскресением.
— Это действительно замечательная книга, — сказала Леокадия, утерев слезы. — Только немного запутанная. И я немножко не поняла, что хотел сказать автор.
— Авторы, — поправил Стас. — Понимаешь, там такая бездна смыслов, что все и не перескажешь. Но я могу сказать главное, как я понимаю. Иисус был Богом, посланным на Землю в образе человека. И муки он принял за всех людей для того, чтобы те поверили его словам. А главный смысл его слов был такой: любите друг друга, не делайте никому зла, и после смерти ваши души окажутся в раю…
— А с ними можно поговорить? — спросила Леокадия осторожно.
— С кем? — не понял Стас.
— Ну, с душами. С умершими.
— Не думаю, — сказал Стас. — Есть, конечно, всякие медиумы, спиритизм там разный, но это все шарлатанство, и Церковь этого ничего не признает.
— Жаль, — сказала принцесса, но в то же время повеселела, удостоверившись, что его история не смыкается с моей.
— А, да! — сказал Стас. — Забыл еще вот что сказать. Если молиться, то есть о чем-то искренне просить Бога, это обязательно исполнится. А раз Иисус — это Бог, то можно обращаться прямо к нему.
— Угу, угу, — покивала принцесса.
— Ну как, я тебя поразил? — спросил Стас, внутренне ликуя.
— Как тебе сказать… — отозвалась она. — Книжка, конечно, интересная… — Она явно что-то напряженно обдумывала. — Но я бы лучше сделала так. — Видимо, приняв какое-то решение, она воодушевилась: — Бог присылает Иисуса на Землю сразу взрослым, и тот сражается с Иродом, спасая младенцев, а то их уж очень жалко! Он становится царем, а все спасенные им младенцы становятся апостолами, а то двенадцать — маловато. И у каждого — по сотне ангелов…
— Стой, стой, Леокадия! — заорал Стас. — Прекрати богохульство!
— Прекрати что?
— Евангелие переделывать нельзя!
— Нет, я понимаю. Я уважаю авторское право, я просто говорю, что так было бы лучше, и эта книга, которая тебе так нравится, была бы еще более великой…
— Что значит «была бы»?! — вскричал Стас. — Она не может быть другой. Это же не беллетристика, это все — правда!
— Как это правда?
— Ну, у вас что, документальных книг не бывает? Мемуаров там всяких?
— Нет. Точная информация хранится у нас другими способами.
— А у нас бывает.
— Тогда это, выходит, не произведение искусства?
— Еще какое произведение!
— Дикость какая-то, — сказала Леокадия. Потом прищурилась и с легкой угрозой в голосе спросила: — Значит, говоришь, правда?
— Правда, — твердо сказал Стас.
— Значит, правда и то, что, если попросить что-то у твоего Бога, это исполнится?
— Да, это называется молиться. Но, конечно, Бога нельзя заставить что-то выполнять, Бог — не прислуга, он ничего тебе не должен. Но если что-то сильно и по-настоящему захотеть…
— Ты не хочешь, чтобы я умерла? — прервала его Леокадия.
— Нет, конечно! — удивился Стас.
— Ты сильно и по-настоящему не хочешь, чтобы я умерла?
— Да!
— Тогда молись, — сказала она, резко встала, подошла к большому окну и распахнула его. — Поспеши, — крикнула она, — через минуту я уже прыгну!
Стас вспомнил головокружительную высоту замка, вспомнил, что они сейчас находятся на последнем этаже, и заорал, вскакивая:
— Нет, Леокадия, нет! Не надо!
— Так ты мне врал?! — спросила та, и ее волосы развевались у распахнутого окна.
— Нет, не врал! — крикнул Стас упрямо.
— Тогда молись! Посмотрим, какова цена твоему Богу!
С этими словами девушка легко вскочила на стул, с него на подоконник, повернулась к Стасу и сказала еще раз:
— Молись, я на тебя надеюсь!
Что ему оставалось делать? Пытаться переубедить ее? На это не было времени. Но можно было попробовать удержать ее силой! Стас кинулся к подоконнику… Но принцесса не стала его дожидаться и шагнула в зияющую пустоту.
— Господи, еже еси… — забормотал Стас, зажмурившись, потом вспомнил более подходящее: — …Да прикажет Он ангелам своим, да понесут они на руках тя…
Не прекращая бормотать молитву, он заставил себя открыть глаза и глянул вниз.
Принцесса еще падала. Она падала, кувыркаясь в полете.
— …Да не коснешься ты о камень ногою своею…
Еще миг… И вдруг перед самой землей траектория ее падения изменилась: она стала падать не прямо перпендикулярно, а под углом градусов в сорок пять или даже больше…
— …Понесут… Понесут тя ангелы… — машинально повторял Стас.
Да она вообще уже летит параллельно земле! Нет, сделав крутой вираж, она мчится обратно вверх!
— Понесли! Понесли! Аллилуйя, аллилуйя! — радостно закричал Стас, трясясь мелкой дрожью, когда Леокадия влетела обратно в трапезную и, приземлившись на ноги, грозно встала перед ним.
— Ну?! — воскликнула она. — И где же был твой Бог?! Если бы я в самый последний момент не включила механизмы левитации, от меня осталось бы только мокрое место! Грош цена твоим молитвам!
— Так нельзя! — закричал Стас — Я же сказал: Богу нельзя приказывать! От него нельзя требовать!
— Это вранье, просто вранье! — закричала принцесса в ответ. — Какие-то отговорки и выкручивания!
И вдруг Стаса осенило:
— Нет, подожди! Почему отговорки? Ты разбилась? Не разбилась! Я молился, и ты не разбилась!
Принцесса оцепенела, не зная, что сказать. Наконец она выдавила из себя:
— Я могу прыгнуть снова, но уже не включать левитацию. И тогда я докажу, что ты врешь.
— Не надо! — поспешно воскликнул Стас.
— Да мне и самой не хочется. — Ее голос звучал напряженно. — Но у меня есть другое предложение, — вдруг успокоилась она. — Прыгать будешь ты. Помолись и — вперед.
— Я не буду, — помотал Стас головой.
— Тогда тебя ожидает кара за нарушение ГЛАВНОГО ЗАКОНА ЛЕОКАДЫ, — отчеканила принцесса звонко и внушительно. — Ты претендент на руку принцессы, а врешь мне самым наглым образом.
— Я не вру! — закричал Стас. — Как ты не понимаешь?! Бога нельзя проверять, его нельзя испытывать! Мир так устроен! Существование Бога нельзя доказать логически, иначе исчезла бы вера. А надо-то именно верить, а не знать! А если…
Но Леокадия не дала ему втянуть себя в теологический спор.
— Или ты прыгнешь сейчас из окна, или будешь казнен, как и твой братец.
Про братца это была новость. Принцесса указала рукой на окно:
— Ну? Вперед. Молись и прыгай. Или к брату в тюрьму — ждать казни.
Стас глянул вниз, вздохнул, возвел очи к потолку и забормотал молитву подлиннее:
— Господи Иисусе Христе, Боже наш, Бог всякого милосердия и щедрости, чья милость безмерна и милосердие которого бездонно…
Он молился долго, а Леокадия, поджав губы, терпеливо ждала. Он молился и обдумывал ее слова. И будущее предстало перед ним в беспощадной кристальной ясности: или он погибнет сейчас, или несколько позже. Второй вариант был все-таки несколько привлекательнее. Молитва закончилась словом «аминь». Потом Стас вздохнул и сказал:
— Я уж лучше к Косте.
