Глава четвертая.
На Леокаде, № 1. Знакомство
— Не верь ей! Не поддавайся! — шепнул я Стасу, видя, с каким восторгом тот уставился на принцессу Леокадию. Но он словно не слышал меня. А инопланетная правительница, которой при ближайшем рассмотрении оказалось действительно лет шестнадцать, не больше, продолжала, обращаясь одновременно и к нам, и к зрителям на балконах:
— …Планета Леокада — бесспорно, самая замечательная планета во Вселенной. И это не пустое бахвальство. — Говорила она на незнакомом языке, но я понимал все так, словно он был родным мне. Впрочем, после путешествия в будущее подобные трюки меня уже не удивляли. — Уверена, в течение нескольких дней вы и сами убедитесь в этом. Но мы, леокадийцы, неукоснительно соблюдаем свой долг высших существ и потому всегда с величайшим гостеприимством принимаем у себя гостей из других миров, какими бы примитивными и порою неприятными они ни были. Сегодня наши гости — известный музыкальный дуэт с Земли «Тот-Того», братья Костя и Стас!
Представление это прозвучало довольно двусмысленно, но, по-видимому, сама она этого не заметила. Произнося наши имена, она плавно описала рукой дугу, как бы давая зрителям команду, и те, поднявшись, зааплодировали. Их радужные одежды переливались, а над головами, размахивая крыльями, сновали и металлически поблескивали какие-то небольшие веретенообразные механизмы.
Чувствуя себя страшно неуютно, я кивнул публике. А вот Стас словно родился для участия в межпланетных шоу. Он галантно раскланялся и даже отправил в пространство несколько воздушных поцелуев. Зрителей, а особенно зрительниц, это не оставило равнодушными: с балконов раздались смешки и ободрительные выкрики.
— Не думайте, что наше благосклонное отношение к вам — элементарная вежливость или дань формальному этикету, — сказала принцесса. — Леокада хорошо знакома с земной культурой, наш народ чтит вершины земного искусства. А рейтинг вашего дуэта сопоставим здесь с моим собственным. Так что, не сомневайтесь, вы у нас — гости желанные. И я знаю, что вы тоже искали встречи со мной. Наши намерения совпали, и вы здесь. Вам слово. Эта встреча транслируется на всю планету.
Мы молчали.
— Ну, смелее!
— Давай, Стас… — тихонько подтолкнул я брата.
— Э-э… — замялся он. Потом нервно вздохнул и наконец заговорил: — Ну, мы-то на Земле ничего про Леокаду не знаем, только твои песни. — Меня слегка покоробило, что он обратился к ней на «ты», но я тут же понял: в языке леокадийцев нет традиции почтительно «выкать». — Но их очень любят, да, — продолжал Стас. — Лично я все твои клипы скачал. — Он набирался понемногу смелости и говорил все увереннее: — Ты — лучшая на нашей эстраде, это и вся наша музыкальная тусовка признает, даже Самогудова! И голос, и пластика… Лично я часами могу смотреть… Только мне на английском больше нравится.
— Почему? — живо поинтересовалась принцесса.
— Ну, — снова замялся Стас. Потом собрался с духом и выпалил: — Слова уж очень глупые, на английском — не так заметно.
Его заявление вызвало среди зрителей настоящую бурю. Они повскакали с мест и устроили настоящую овацию. Принцесса Леокадия сперва нахмурилась, и ее глаза, которые только что были светло-голубыми, потемнели и стали вдруг зелеными. Но миг спустя она благосклонно хохотнула и, жестом остановив зрителей, сказала:
— Твоя непосредственность весьма импонирует моим подданным. И ты, конечно, прав. Тексты моих песен на земных языках оставляют желать лучшего. Их предоставили мне ваши продюсеры, но и их винить не приходится: это задание они выполнили в предельно сжатые сроки. С другой стороны, слова ведь не имеют никакого значения, вовсе не в них основной действующий компонент моих песен.
— Коню понятно, — пробормотал я.
— Да? — глядя на меня в упор, произнесла принцесса, и я почувствовал, что готов провалиться сквозь землю. Приподняв подбородок, она добавила: — У вас очень умные кони.
Публика на балконах цилиндрического зала вновь загалдела, но трудно было понять, что ей понравилось больше — моя дерзость или то, как осадила меня принцесса. А может, и наоборот, что-то публике не понравилось… Стас повертел головой по сторонам, осматриваясь.
— Ты что-то хочешь сказать еще, э-э, Стасик? — спросила его девушка.
— Да, — кивнул он.
— Тишина! — снова заставила замолчать зрителей Леокадия.
— Я хотел сказать, что мой брат хотел сказать, и я тоже хотел сказать… — Зрители захихикали, а Стас перевел дыхание: — Уф-ф… — потом, собравшись с духом, закончил: — Слова действительно не имеют значения, потому что главное, что ты — самая красивая девушка на свете.
Пока он говорил, я и сам, залюбовавшись ею, забыл на миг, где мы. А она от его слов буквально засветилась от гордости. Но моя-то реплика была вовсе не о том. Не в красоте ее сила, так же, как и не в текстах… А Стас, похоже, не понял меня.
— Эй, — шепнул я ему на ухо, — ты забыл, что она натворила?
— А тебя она совсем не цепляет? — так же шепотом спросил Стас.
— При чем здесь это?! — возмутился я. Тем более что она меня очень даже «цепляла». — Она — ведьма!
— Вы о чем это, друзья мои? — игриво спросила Леокадия и погрозила нам пальчиком. — Нехорошо-о! В обществе секретничать не принято…
— Видите ли, — начал Стас, указывая на меня, — мой брат считает, что ты…
— Да мы так, ни о чем… — перебил я, основательно двинув его локтем в бок. Он охнул и в ответ изо всех сил наступил мне на ногу. Я сморщился и тихонько взвыл.
Наша мимолетная потасовка не укрылась от зрительских глаз. Балконы взорвались гомоном и свистом, и мы испуганно завертели головами. Леокадия подняла руку, и спустя несколько секунд негодование публики улеглось. Покачав головой, принцесса строго сказала:
— Я понимаю, юноши, что вам трудно умерить свои инстинкты. Но придется. Ибо не должно вести себя так в нашем гостеприимном мире, где нет ни насилия, ни раздоров, и где все и вся сосуществует в полной гармонии друг с другом.
— У нас дома с некоторых пор тоже нет насилия и раздоров, — с вызовом сказал я, решив, что пора уже переходить к сути.
— Вот и хорошо, — одарила меня Леокадия обезоруживающей улыбкой.
— Но мы не просили… — начал я, но принцесса остановила меня властным взмахом руки.
— Леокада не ждет от диких племен, когда они попросят сделать их лучше, — сказала девушка так, как разговаривают с маленькими детьми.
— …Не просили делать нас добрыми, — упрямо закончил я фразу.
— Леокада приходит на помощь сама, по зову своего большого сердца. — Сказав это, девушка коснулась ладонью груди. — Но, кстати, вы-то как раз просили.
— Просили? — удивился я.
— О да. С просьбой о помощи ко мне обратился представитель вашего мира.
— Кто он?! Хотел бы я на него взглянуть!
— Я вас познакомлю.
— Да кто бы он ни был! С чего это он решает за всех? Может, мы не хотим…
Но девушка вновь не дала мне закончить.
— Хотим, не хотим!.. — сказала она с легким раздражением в голосе. — Не надо было быть злыми! Что же касается вашего личного поведения тут, то зарубите себе на носу: то, что вы выросли в мире, где царят законы зла, еще не дает вам права вести себя несоответствующим нашему радушию образом. А если вы проигнорируете это предупреждение, нам придется изолировать вас.
Пока она говорила это, металлические птички сорвались с верхотуры и, собравшись плотным блестящим кольцом, закружили вокруг нас. Мы обескураженно переглянулись.
— Так мы договорились? — улыбнувшись, спросила принцесса мягко и кротко.
— Да, — кивнул я, решив, что вступать в открытую полемику пока не время.
— Конечно! — воскликнул Стас как-то уж слишком приподнято. Испугался, что ли?
— Вот и прекрасно! — сказала принцесса Леокадия умиротворенно, сделала легкое движение рукой, и «страж-птички» снова разлетелись по всему залу. — Так будем сотрудничать?
— Еще как! — подтвердил Стас.
Да что с ним такое творится-то? Неужели чары подействовали? Но у нас же на них иммунитет. Я пригляделся к его сияющей роже и все понял. «Волшебные чары», вся эта экстрасенсорика и психокодирование тут абсолютно ни при чем. Он элементарно влюбился. Он всегда был неравнодушен к Леокадии, а встреча «живьем» подкосила его окончательно.
— Вы приняли единственно правильное решение, — кивнула принцесса. — Поверьте, так будет лучше для всех. А теперь, — она хлопнула в ладоши, — позвольте мне пригласить вас на небольшую экскурсию по планете.
Не успела она договорить, как цилиндрический зал со всеми его балконами и зрителями стал деформироваться так, словно раскрывался громадный бутон. Превращаясь в цветок, он разделился на секторы-лепестки, те начали опускаться, и заполненные публикой ложи сначала стали амфитеатром, а потом и просто горизонтально расположенными рядами. И мы, окруженные все той же публикой, оказались в центре открытой всем ветрам площадки на крыше головокружительного небоскреба.
Над нами, под нами и вокруг нас роился воздушный транспорт, и со всех сторон нас окружали подсвеченные огнями сумеречные громады зданий инопланетного города. К небоскребу медленно подплыл почти полностью прозрачный аппарат, размером, да и формой напоминающий автобус.
Принцесса жестом пригласила нас подняться по мостику на палубу, и мы проследовали за ней. Зрители встали и проводили нас долгими аплодисментами. Несколько металлических птичек, сорвавшись с места, прижались к корпусу воздушного корабля и словно бы слились с ним. Когда мы отчалили и метров на десять удалились от площадки, из ее центра, оттуда, где мы только что стояли, в небо ударил фейерверк в форме ажурного сиреневого дерева.
— Это покруче, чем на вручении «Дебюта», — сказал Стас восхищенно.
— Какого еще дебюта? — не понял я.
— Ну, это типа «Оскара», только как раз такую птичку металлическую дают.
— Стас, ты в порядке?
Он озадаченно глянул на меня, потом наморщил лоб, потряс головой и сказал:
— Ой! Это, наверное, мне в момент сборки в перископовском коллайдере что-то чужое в память вплелось!..
Леокадия сидела в кресле напротив нас и с улыбкой наблюдала за тем, как мы таращимся на диковинный пейзаж.
— Мальчики, — сказала она доверительно, чуть наклонившись к нам. — Я правда очень рада вашему появлению. Там, — махнула она рукой в сторону фейерверка, — я не принадлежала себе. Это была официальная встреча представителей иной цивилизации, за которой следили миллионы глаз. А сейчас я — настоящая. — Она улыбнулась так осторожно, будто боялась, что мы не оценим искренности и посмеемся над ней.
— А что в нас хорошего? — спросил я немного грубовато. — Мы же «дикие».
— Я часто жалею, что я не «дикая», — отозвалась принцесса. — Слова «дикий» и «свободный» — почти синонимы и в вашем, и в моем языке, и это не случайность.
— Кто тебе мешает быть свободной? — продолжал я дерзить.
— Я понимаю, Костя, что ты не можешь мне доверять. И тебе, наверное, трудно понять, что престол — это тяжкая ноша, которую не бросишь. Словно дорогое и красивое, но тяжелое и тесное украшение… — говоря это, она коснулась кольца на пальце с сиреневым камнем, и я подумал, что где-то уже видел такое. — Но ведь принцессой я стала не по своему желанию, я родилась ею. И ни один, ни один из всех этих людей, — она с горечью в голосе махнула рукой на город, — не видит во мне меня! Все они видят символ, функцию, знамя… Только вы, люди со стороны, можете видеть во мне меня и ничего больше.
— Я вижу, — заявил Стас с придыханием. Но Леокадия глянула на него с легким скепсисом.
— Да? — усмехнулась она. — И какая же я, по-твоему?
— Красивая, — выдавил Стас.
— Это — внешность, а она ничего не значит. А какая я внутри?
Стас молчал.
— Не знаешь? — покачана головой принцесса. — Не можешь понять? Вот и я не знаю и не могу понять. Потому что с самого раннего детства я знала, что я — принцесса, знала свою роль. И все. У вас есть пословица «Глаза — зеркало души». А какие у меня глаза?
— Они у тебя бывают разные, — пробормотал Стас. — Наверное, и ты — разная.
— «Разная», значит, никакая, — с горечью бросила она.
— Ерунда это все! — сказал я, почему-то начиная злиться. То есть что значит «почему-то»? Земля захвачена, мы здесь — не гости, а пленники. И тут нам, понимаешь, начинают душу изливать. — Нету ни «тебя в чистом виде», ни меня. Мы все играем какие-то роли, носим какие-то маски. Это нормально, и по-другому не бывает. В чистом виде только лоси по лесу бегают.
— Сам ты лось, — сказала принцесса и обиженно отвернулась.
— Точно, — подтвердил Стас.
Принцесса не удержанась и фыркнула. Глянула на Стаса и заявила:
— Ты тоже лось.
— А я-то почему? — удивился тот.
— Потому что вы братья, — заявила она, и тут уж мы расхохотались все вместе.
— Слушай, а почему ты так просто одета? — спросил я, когда мы успокоились. — Даже какой-нибудь короны или еще чего-нибудь такого нет.
— Ты имеешь в виду символы монаршей власти? Я сама этот символ. Такова традиция нашего мира: все его жители имеют какие-то внешние знаки отличия — в званиях, в должностях, в профессиях. Только верховный правитель империи не имеет никаких знаков. Я — эталон, и мой цвет — белый.
А город, над которым мы летели, не был к нам равнодушен. То и дело кто-нибудь из пассажиров встречных капсул, радостно улыбаясь, махал нам рукой.
— Неужели нас тут так хорошо знают? — удивился Стар.
— Хорошо знают мой корабль, — пояснила Леокадия, — и то, что у меня сегодня гости с Земли.
— Но ты ведь говорила, что у нашего дуэта тут высокий рейтинг, — напомнил Стас.
— Я сказала, рейтинг сопоставимый с моим, — поправила его принцесса. — А у меня он не такой уж и высокий.
— Не может быть! — искренне изумился Стас. — Неужели леокадийцы равнодушны к твоим песням?!
Принцесса посмотрела на него подозрительно, но, удостоверившись, что он не ерничает, скромно призналась:
— Их ценят. Но это, скорее, дань моему высокому положению и заслугам. Видишь ли, поп-музыка — жанр, с помощью которого мне проще всего добиваться своих политических целей в отсталых мирах, вроде вашего. Не обижайтесь, но по сравнению с Леокадой почти все миры — отсталые. Мои подданные скорее прощают мне мои песенки, нежели увлекаются ими. Настоящую же приверженность они проявляют к классике. И не только к нашей.
— А к чьей еще? — спросил Стас, явно недовольный тем, что леокадийцы так непочтительно относятся к творчеству его любимицы.
— Сталкиваясь с каждым новым миром, мы, словно пчелы, бережно собираем в свои копилки все самое возвышенное. Это длится уже много веков. Мой мир — средоточие прекрасного. Вся наша цивилизация насквозь пронизана творчеством. Леокада — планета-галерея, планета-филармония, планета-музей.
— И кто из земных композиторов удостоился ваших симпатий? — поинтересовался я.
— Многие, — отозвалась она. — Мы очень хорошо знаем земных классиков. Генделя и Баха, Моцарта и Штрауса, Паганини и…
— Страдивари, — ляпнул Стас.
— Страдивари был скрипичным мастером, — очаровательно улыбнулась брату Леокадия. — Он скрипки делал.
Стас растерянно моргнул, а потом упрямо заявил:
— Ну… Он ведь их не только делал, он и сбацать на них мог что хочешь. И с завязанными глазами, и стоя на канате. На одной ноге.
Несколько секунд длилась неловкая пауза. Наконец девушка нарушила ее, снисходительно бросив:
— Естественно. Нам это известно.
И тут же сменила тему:
— К сожалению, после моего воздействия… После того, как мир становится добрее и цивилизованнее, его творческий потенциал часто снижается.
— Вот как? — покачал я головой. — То есть вы берете в очередном мире все лучшее, а ничего нового там уже не создается… Когда пчелы собирают нектар, они не губят цветы. Так что это неудачное сравнение. Так поступают паразиты.
— Не надо меня оскорблять, это и без того очень болезненная для меня тема! — воскликнула Леокадия. — Но, кстати, не все народы после моего воздействия меняются так радикально. Это зависит как раз от степени «дикости». Те, кто и без того не слишком кровожаден, почти не меняются. Они становятся еще добрее, у них исчезает преступность, но ни на творческий потенциал, ни на рождаемость это не влияет. А есть такие миры, как ваш, в которых все завязано на агрессии… Мы не виноваты, что вы такие злые! Ну скажи, что лучше: когда пишут прекрасную музыку и при этом убивают друг друга или когда НЕ пишут и НЕ убивают? Искусство, при всей нашей трепетной любви к нему, все-таки явление вторичное. Правящая партия Леокады — партия гуманистов-перфекционистов, и мы не можем стоять в стороне, если видим, что убивают разумных существ.
— И на Землю вы пришли потому, что у нас всегда кто-то воюет? — то ли спросил, то ли сказал утвердительно Стас.
— Конечно! А теперь у вас никто не воюет. И галстуки не жует. А то ведь смотреть противно было.
Я чувствовал, что, во-первых, устал, во-вторых, еще не готов к этому спору, поэтому спросил:
— Куда мы летим?
Сейчас под нами был уже не город, а темная гладь воды. Принцесса выглядела расстроенной, видимо, разговор с нами разбудил в ней давние сомнения и вызвал не самые приятные мысли. В конце концов, она ведь чуть ли не наша ровесница, и не она, наверное, все это придумала. А какая ответственность лежит на ее плечах…
— В мой загородный дворец, — отозвалась принцесса. — Он находится на берегу этого озера. С экскурсии по нему вы и начнете знакомство с моей планетой.
— А у нас, когда между странами завязываются дипломатические отношения, начинают с возложения венков, — сообщил Стас. — К вечному огню.
Принцесса пристально на него посмотрела, и я заметил, что глаза у нее опять изменили цвет, теперь они были карими.
— К вечному?.. — повторила она с нотками ревности в голосе. — Такого огня у нас пока нет.
— Да и ладно, — поспешно махнул рукой Стас. — Обойдемся.
Корабль добрался до берега и опустился в сад прямо перед порталом дворца. Мы ступили на поблескивающую под ярким электрическим светом мокрую каменную крошку тропинки. Прохрумкав по ней, мы подошли к зданию и поднялись по широкой лестнице в холл.
Здесь нас встретило человек сто. Кое-кто из них был по-военному подтянут и одет в щегольскую сиреневую форму. Я понял, что сиреневый — государственный цвет Леокады. Другая часть была наряжена очень пестро и разнообразно. И среди тех, и среди других были женщины, но какого-то четкого отличия в их одеяниях я не заметил. Кроме, конечно, принцессы, но это, по-видимому, дань традиции.
Офицеры подчеркнуто сдержанно кивали нам. Зато остальные, выстроившись в очередь, беспардонно толкались друг с другом за право пожать нам руку, раскланяться и, то на леокадийском, то на ломаном русском, пылко сообщить какую-нибудь поэтическую благоглупость. Вот, например, что заявила мне одна дама в кудрявом парике:
Велик Колизей и прекрасен Помпей,
И много прекрасных сложилось затей
В том мире, где Пушкин, Рембо и Басё
Все вместе стихи сочиняли про всё…
А какой-то тощий экзальтированный чудик в колготках и клетчатом берете с помпончиком пробился к нам без очереди, схватил меня за рукав и выпалил:
— Умоляю, скажите, вы были в Лувре?!
— Нет, — признался я.
— А в Ватикане?!
Я помотал головой.
Невыразимая мука отразилась на его лице, и он возопил:
— Тогда умоляю, скажите, где же вы все-таки были?!
— А что вас конкретно интересует? — строго спросил Стас.
— Ну, может, вы были в Третьяковской галерее или в Эрмитаже?! — вскричал тот, ломая руки.
— Вообще-то в Третьяковку у нас была экскурсия, когда мы в восьмом классе в Москву ездили, — признался Стас, опасливо поглядывая на чрезмерно эмоционального эстета.
— О! — воскликнул тот и вдруг, рыдая, упал нам в ноги. — Тогда умоляю! Я умоляю вас!.. Вы должны возложить на меня руки! — Но тут же передумал: — Или нет. Плюньте в меня!
Леокадия взяла нас под руки и как-то по-домашнему сказала:
— Пойдемте, ребята. Когда этот впечатлительный художник придет в себя, он будет гордиться уже тем, что видел вас собственными глазами. Для счастья ему этого будет вполне достаточно. Я их знаю.
В сопровождении принцессы мы послушно двинулись в следующий зал.
— Конечно! Естественно! — закричал бедолага нам вдогонку. — Кто я такой, чтобы вы, побывавшие в Третьяковской галерее, на меня плевали?! Что я возомнил о себе?! О, какое разочарование! Какая трагедия!.. Саврасов! Васнецов! Верещагин! Врубель!..
Бедняга продолжал перечислять малознакомые нам имена, рыдая и катаясь по паркету, и Стас с беспокойством спросил принцессу:
— Может, все-таки плюнуть в него? Трудно нам, что ли?
— Земляне бывают милосердными, — усмехнулась та и повлекла нас дальше. А придворные затворили за нашими спинами дверь, и вопли затихли.
— Здесь у нас проходят соревнования по так называемым гармоничным шахматам, — пояснила принцесса, и мы увидели что-то вроде боксерского ринга. Только вместо мягкого настила тут была мраморная шахматная доска, на которой двое накачанных атлетов по очереди переставляли тяжеленные фигуры. А судья в черном костюме и белом галстуке-бабочке то и дело давал свисток, заставляя игроков возвращать фигуры назад и думать дальше.
— Так ферзи не ходят! — раздраженно восклицал он. — Ферзи ходят прямо или наискосок. А буквой «Г» ходит конь!
— А-а, — степенно соглашался громила и, почесав затылок, перетаскивал фигуру в другое место.
— Это шахматы в тяжелом весе, — пояснила принцесса. — Исконно леокадийская игра. Каждая фигура весит от ста двадцати до двухсот килограммов. В «гармоничные шахматы» могут играть не только очень умные, но и исключительно сильные люди, то есть личности развитые гармонически.
В следующем зале, больше похожем на бальную студию, несколько пар юношей и девушек показали нам завезенное с Веги искусство танцевать на вертикальных поверхностях и на потолке с помощью специальных липких ниточек и паутины из них.
— Так вот где Перископов этому научился! — воскликнул я, когда мне позволили примерить на руки и ноги браслеты, стреляющие мгновенно застывающей вязкой жидкостью, и осторожно пройтись по стене.
Потом мы побывали в «аромаписной галерее». При создании полотен этого синтетического жанра, зародившегося у тау-китян, художник пользуется не только красками, но и бесцветными пахучими растворами. Талантливый аромаписец классической школы достигает того, что настоящий знаток, знакомясь с картиной в абсолютной темноте, может рассказать не только ее сюжет, но и точно указать цветовые оттенки любого мазка.
Нам это сначала показалось какой-то ерундой, но когда Стас правильно унюхал, что на картине изображен стог сена, а я угадал натюрморт из фруктов, мы свое мнение изменили. Все-таки это, наверное, дело привычки и тренировки. Но Леокадия тут же поставила нас в тупик:
— А модернисты, наоборот, — сообщила она нам, — играют на диссонансе между зрительным и ароматическим рядами. Они в другом зале. Посмотрим? Понюхаем?
Мы со Стасом отказались, сославшись на слабую подготовку. Да и вообще, усталость давала о себе знать. С уникальными экспонатами коллекции принцессы мы знакомились все с меньшим интересом, и она это заметила.
— Вот и пришла пора вам отдохнуть, мальчики, — сказала она, входя вместе с нами в очередной зал, похожий на павильон музыкальной студии под высоким стеклянным потолком, над которым в ночи, мерцая огоньками, струились потоки воздушного транспорта. — Отсюда транслируется большинство моих публичных концертов. Давайте выполним один обязательный ритуал, и вас проводят в спальню.
— Какой ритуал? — спросил я, ожидая подвоха. Но все оказалось не так страшно.
— Я должна спеть для вас, — почему-то грустно ответила она.
— Здорово! — воскликнул Стас. — Прямо вживую? И прямо для нас?!
— Да, — подтвердила Леокадия. — Согласно традиции, за нами будут наблюдать зрители. Но я постараюсь забыть об этом и буду петь только для вас.
Что-то тут было не так. У меня возникло такое ощущение, словно она прощается с нами. Принцесса взмахнула рукой, и зал заполнила музыкальная ткань, сотканная из непривычных акварельных звуков с преобладанием какого-то щипкового инструмента.
Принцесса закружилась в медленном, похожем на менуэт, танце и легко воспарила над полом, словно бы став совсем невесомой. Я этот трюк видел и в ее клипах, но был уверен, что это компьютерная графика. Не прекращая танца, Леокадия запела. Ее чистый, почти детский голос завораживал, а мелодия была неуловимой и странной:
Ветер осенний, царь дуновений,
Мир — твой печальный трон.
Помнишь ли, ветер, дол на рассвете,
Лютни прелестный звон?
В небо летели нежные трели,
Вздохи и смех в садах.
Дни и недели длилось веселье,
Но унеслись года
в никуда
без следа.
Ассоциативно иллюстрируя песню, под куполом студии появилось множество таинственных голографических фигур, танцующих вместе с принцессой, они кружились вокруг нее, словно подхваченные вихрем.
Ветер осенний, царь дуновений,
Ты — мой последний друг,
Песней правдивой твой сиротливый
Пусть раздается звук.
Светлым обманом, томным дурманом,
Верой покой смути.
Верой в цветенье, птичье пенье,
В то, что весна в пути,
чтоб прийти,
нас спасти.
Когда она приземлилась перед нами, мы со Стасом, признаюсь, оба застыли в легком ступоре, завороженные ее голосом, пластикой и красотой мелодии. По сравнению с этой все ее земные песенки были просто дешевыми поделками.
— Если вас ударили по одной щеке, что нужно сделать? — строго спросила она вдруг.
— Подставить другую, — отозвался Стас.
Кивнув, Леокадия потрепала его по голове, так, словно гладила добрую собачку. Потом протянула было руку и ко мне, но тут же отдернула, потому что я ответил:
— Надо дать сдачи.
Я все понял. Она с чего-то решила, что после этой ее песни мы обязательно подобреем.
— Почему вы отвечаете по-разному? — спросила она, переводя озадаченный взгляд теперь уже серых глаз с меня на Стаса и обратно.
— Он ответил так, как учит христианская религия, — пояснил я. — А я — так, как мы поступаем на самом деле. Можешь не проверять, он, как и я, не изменился.
— Вы слышали?! — воскликнула Леокадия, как мне показалось, с торжеством в голосе, задрав голову и обращаясь к невидимым нам зрителям. — Мои чары не подействовали на них! Отныне Леокада видит в них равных и полноправных представителей Земли!
Она опустила взгляд на нас.
— И как вы это делаете?! — спросила она взволнованно. — Что вы используете? Бывает, что некоторые особо стойкие особи не поддаются моему воздействию в трансляции, но чтобы вот так, в непосредственной близости… Как это вам удается?
— Я думаю, это браслеты-оживители сфинксов на нас так подействовали, — заявил Стас.
Ну кто его за язык тянет? Совсем голову потерял!
— Браслеты-оживители? — повторила принцесса, нахмурившись. — Кажется, я понимаю, о чем вы. Человек, который явился на Леокаду и попросил нас о помощи от лица всего земного человечества, неспособного справиться с собственными страстями, был в ужасном состоянии. Он оставался живым только благодаря двум удивительным браслетам.
«Неменхотеп! — догадался я. — Выходит, это он все устроил!»
— Один браслет он любезно предоставил для исследований нашим ученым, — продолжала принцесса, — и они, выяснив принцип его действия, создали более совершенную модель дистанционных регенераторов. Вот. — Она подняла руку и показала нам кольцо с сиреневым камнем. Тут только я вспомнил, где видел почти такое же, только помассивнее: на пальце у Перископова. — Но от чар этот прибор защитить не может, — закончила она. — Проверено.
«Действительно, — вспомнил я. — Браслеты-то не только мы надевали. Папа ими сломанный в детстве нос исправил, а мама от аллергии избавилась. И все равно оба от песенок Леокадии подобрели». Но мне не хотелось признаваться принцессе в том, что мы и сами не знаем причину нашей стойкости к ее чарам.
— Слушай, — сказал я. — Раз ты признала нас равными, давай наконец поговорим о том, зачем мы тут появились.
— Давай, — кивнула она. — Чего вы хотите?
— Чтобы ты избавила Землю от подобрения.
— Это невозможно, — покачала она головой. — Все миры, где разумные существа убивают друг друга, будут изменены. Поверь, мы совершаем это не для себя, мы ведь никого не захватываем. Мы лишь делаем другие народы лучше.
— Кстати, да, — встрял Стас.
Вот тебе и раз. Неужели он настолько втюрился, что ему уже и на Землю наплевать стало?..
— А ты помолчи! — прикрикнула на него Леокадия. Стас насупился. — А ты, — вновь обратилась принцесса ко мне, — ты просто уперся и не желаешь слышать голос разума.
— Зачем мне что-то слушать, если я все видел? Вы приходите на планету, делаете ее жителей добренькими, и они перестают размножаться. Ведь так?
— Я ведь уже говорила, что не всегда… А может, им и не надо размножаться, если они такие плохие?! Мы наводим во Вселенной порядок. Тем, кто недостоин, не место в ней!
Я хотел было спросить ее, кто она такая, чтобы решать, кто достоин жить, а кто недостоин, но она остановила меня взмахом руки:
— Подожди, не продолжай. Этот спор не имеет смысла. Ты хотел знать, можно ли избавить Землю от подобрения? Я отвечу. Есть одно средство. Но только одно. По древней традиции свобода воли сохраняется народам лишь двух миров. Миров принцессы и принца Леокады.
Она замолчала. А я ничего не понял. Каких двух миров? А вот Стас догадался.
— Принц может быть чужеземцем? — спросил он.
— Должен. Это необходимое условие, — подтвердил» она. — Таков обычай. Если сын вашей цивилизации станет принцем Леокады, то есть женится на мне…
— Я готов, — перебил ее Стас с видом человека, идущего на муки во имя ближнего.
— Хм… Много вас таких… — усмехнулась Леокадия.
— А тебе не рановато замуж? — спросил я.
— Рановато, — подтвердила она, сердито блеснув в мою сторону большими, черными на этот раз, глазами.
И вот что она затем рассказала. Традиционно борьба за руку принцессы длится семь лет. Каждый год с того дня, как ей исполняется четырнадцать, на Леокаде проходит турнир. И каждый раз по его окончании принцесса решает, станет ли очередной победитель принцем. Если она принимает положительное решение, устраивается помолвка, турниры прекращаются, и когда ей исполняется двадцать, происходит бракосочетание. Леокадия уже отвергла двух победителей прошлых лет… Беда в том, что если она не выберет ни одного из шести, то за седьмого ей придется выйти замуж, кем бы он ни был.
— А среди претендентов каких только чудищ и страшилищ нет… — сообщила она и даже плечами передернула от омерзения. — Одни только рукокрылы с планеты Хню чего стоят…
— Как же так? — поразился я. — Неужели тебя могут отдать замуж за какого-то рукокрыла! А как же наследник?
— Все просто, — отозвалась она. — Если побелит НЕЧЕЛОВЕК, меня оплодотворят искусственно. — Стас покраснел, а принцесса продолжала, как ни в чем не бывало: — И специальная генетическая технология обеспечит сходство: ребенок будет обладать многими чертами моего мужа, кем бы он ни был. Среди моих предков тоже были негуманоиды, их черты присутствуют во мне. При этом биоадаптационная машина следит и за тем, чтобы от негуманоидного родителя наследнику не передалось ничего, с точки зрения людей, отвратительного.
— У нее получилось, — ввернул Стас.
Оставив его льстивую реплику без ответа, Леокадия продолжала:
— Почему, например, мои глаза постоянно меняют цвет? Это у меня от прадедушки — звероящера. Правда, у него было семь глаз разного цвета… А способность к внушению через песни появилась в нашем роду благодаря тому, что мой прадед в девятом колене был самцом сирены с Титана.
— Да, невелика радость быть принцессой, — признал я.
— Я тоже так думаю, — кивнула Леокадия. — Но это мой долг. Родителей ведь не выбирают. Теперь вы понимаете, почему я так обрадовалась, что вы не поддались моим чарам? Очередной турнир состоится буквально на днях, и среди претендентов нет ни одного гуманоида. А вот с землянами леокадийцы вообще существа одного вида, у нас даже дети без всякой машины могут быть…
При этих ее словах Стас нервно закашлялся и поспешно прикрыл рот рукой. Глянув на него, Леокадия фыркнула.
— Слушай, — сказал я. — А мы ведь тут вообще случайно оказались, и у человечества случайно появился шанс. Почему это других приглашают, предупреждают, а нас — нет?
— Убедившись, что вновь открытый или давно известный нам мир не совершит в ответ вероломную акцию и не попытается уничтожить Леокаду исподтишка, мы приглашаем его представителей принять участие в турнире, объясняем, что является ставкой, объясняем все про подобрение.
— Ничего этого не было! — воскликнул я.
— Потому что это касается нормальных миров. А более невыдержанного и склонного как к агрессии, так и к суициду и мира, чем ваш, мы еще не встречали. Если бы вы не появились тут, у нас бы и мысли не возникло дать нам эту возможность. Впрочем, преувеличивать шансы и не стоит. Мне не хочется вас расстраивать, но я не хочу внушать вам и беспочвенные надежды. Дело в том… Победить в турнире не так-то просто, но даже победа решит еще далеко не все. Моим избранником сможет стать только тот… — Она помедлила, и я, не дожидаясь, закончил за нее:
— Кого ты полюбишь. Так?
— Да, — кивнула она. — Да, это так. Я твердо решила не идти на компромисс и надеяться до последнего. Я не отвергну победителя, только если полюблю его. Но если этого так и не случится, моим мужем станет победитель седьмого турнира, кем бы он ни был.
