Солнце наконец выплыло из-за невидимого здесь, внизу, горизонта, залило двор бледно-золотистыми лучами. Скоро, очень скоро оно сделается белым и жгучим, зависнет в небе хищной птицей. Но пока, в первые часы, оно еще смахивает на большой апельсин. Впрочем, вряд ли кому из местных это пришло бы в голову, здесь нет апельсинов.

Когда молчание стало совсем уж нестерпимым, Митька тихо предложил:

— Ну, пойдем, наверное. Чего тут стоять-то?

— В ваши покои, господин? — склонив вихрастую голову, спросил Синто.

— Да, конечно. Только знаешь что, ты меня не называй господином, ладно? Меня Митькой звать. — Он помолчал, с каждой секундой чувствуя себя все более неловко. — И вообще, я не знаю, с чего это он решил… Я же ни о чем таком не просил, мне этого нафиг не надо. Он обещал, что будет учитель по борьбе, но я же не думал, что вот так… Я его попрошу, чтобы отменил.

— Не надо, — чуть слышно выдохнул Синто. — Господин князь будет гневаться. От его подарков отказываться нельзя. А уж меня-то он совсем прибьет. Скажет, не угодил…

— Ты-то здесь при чем? — Митька, конечно, все понимал, только неловко было это понимание сейчас показывать. — Просто мне этого совсем не надо, чтобы мне прислуживали… Я не хочу, я не привык к такому, и вообще… У нас все не так. Он тебе вообще что-нибудь про меня рассказывал, Синто?

— Очень немного, господин. Я знаю только, что вы прибыли из дальней страны, что вы знатного рода, и что зачем-то очень нужны Тхарану. Вот и все. О большем он не велел расспрашивать. Так что вы лучше и не говорите мне, господин. А то еще князь Диу узнает и шкуру с меня спустит.

— Откуда же он узнает, если мы ему не скажем? — почти искренне удивился Митька.

Синто посмотрел на него… как-то странно посмотрел. Неужели в его взгляде действительно была жалость?

— Господин, вы тут недавно. Вы не знаете нашего князя Диу… Вы осторожнее. Хоть вы и гость, и Тхарану позарез нужны, а все-таки… Он про все всегда узнает, от него ничего не скроешь. И тогда… — он помолчал, пристально глядя на Митьку. — Пожалуйста, господин, не гоните меня. Я все буду делать, как вы велите, только назад к князю не отсылайте. Лучше чьим угодно рабом быть, только не его.

— Ну что ж поделать, — вздохнул Митька. — Раз ты просишь. Только ты все-таки не называй меня господином, у меня от этого мороз по коже. Я ведь и сам еще недавно… тебе князь про это не говорил?

— Про что? — не понял Синто.

— А ты на шею мою взгляни, — невесело усмехнулся Митька. — Можешь рукой потрогать. Замечаешь след? Это от ошейника. Точно такого же, как у тебя. Три месяца таскал. Такое дело, понимаешь… Меня сопровождал кассар Харт-ла-Гир, он меня охранял, а за мною охотились… всякие злые люди. И чтобы их обмануть, изобразили все так, типа я его раб, а он мой хозяин. Только я не знал, что это маскировка. Думал, все по правде. Знаешь, как он меня гонял! И работать заставлял, и прислуживать ему, а уж лупил…

Митька не закончил фразы. Выражения «как сидорову козу», понятное дело, в олларском не было, а чем его заменить, в голову не приходило.

— Ну уж наверное, не страшнее, чем господин князь, — краем губ улыбнулся Синто.

— А ты как? — спросил Митька, — ты у него всю жизнь?

— Ага, — спокойно, словно речь шла о чем-то заурядном, кивнул Синто. — Я даже родителей своих не знаю. Говорят, их куда-то продали, когда мне два года было.

— А сейчас?

— Я не знаю, господин… Мы же, рабы, свои годы не считаем. Говорят, четырнадцать. Наверное, так и есть. — Синто махнул рукой, дескать, какая разница?

— Я уже, по-моему, в четвертый раз прошу, чтобы ты не называл меня господином. Что, очень трудно, да?

— Трудно, — серьезно ответил Синто. — Когда в тебя всю жизнь вбивают почтение к свободным, а особенно к знатным, и уж, разумеется, к хозяину… Но я буду стараться… Митика.

Ни у кого из них, местных, не получалось правильно произнести его имя.

— Слушай, может, ты есть хочешь? — спросил Митька. — Надо, наверное, кому-то сказать, или куда-то пойти? Я не знаю, как тут это делается.

— Никуда не надо ходить, господин… ой, то есть Митика. Я сейчас сбегаю на кухню, притащу. Вы пока ступайте в ваши покои, я быстро. На господина Харта-ла-Гира тоже подавать?

— Да, наверное, — подумав, кивнул Митька. — Он, наверное, уже проснулся. Выпил он вчера вечером лишку… точнее, нарезался как свинья.

— Это бывает, — без тени улыбки подтвердил Синто. — У господина князя особенные вина.

Харт-ла-Гир и впрямь проснулся. Мало того — он умудрился добыть где-то кадку с водой и сейчас шумно плескался, умываясь. Был он обнажен до пояса, тугие мышцы мягко перекатывались при каждом его движении, и Митька в очередной раз подумал с легкой завистью, что у него самого таких бицепсов никогда не будет. Сколько ни качайся.

— Вот, значит, как? — только и произнес он, выслушав сбивчивый Митькин рассказ об утренних событиях. — Ладно, посмотрим и позже обсудим. Сам-то давай умывайся… как положено благовоспитанному юному кассару.

Митька лишь фыркнул в ответ. Умыться, конечно, следовало, но не всяким там разным убийцам его поучать. Синто и впрямь обернулся быстро. Он возник на пороге с огромным медным подносом, уставленным блюдами, тарелками, кувшинами. Во блин, потрясенно подумал Митька, и как он это дотащил? Тут весу-то небось не меньше десятка кило, а надо ведь еще ничего не расплескать, не разбить. И ведь не выглядел Синто богатырем — обычный мальчишка, худой, даже тощий, хотя и жилистый. А на загорелой спине — перекрестья синих рубцов.

— Давай помогу, — перехватывая у него поднос, выпалил Митька.

— Не надо, я уже… — Синто осторожно водрузил свою ношу на невысокий столик и облегченно вздохнул.

— Ты садись давай, ешь! Тут на целую ораву жратвы, — радушно пригласил Митька.

— Рабам следует есть после господ, — негромко, но наставительно заметил кассар, иронически поглядывая на обоих. — Раб доедает, что останется. И если останется.

— Знаете что, Харт, владетель Гирский, — сурово развернулся к нему Митька, — вы не учите меня жить. Мне плевать, какие тут у вас порядки, я не собираюсь подлаживаться. Это вы раньше меня шпыняли, а сейчас никакого права не имеете.

— Не будем спорить, — покладисто сказал Харт-ла-Гир. — Сейчас не время и не место. Твой ведь раб, тебе подарен добрым князем Диу, ты и волен поступать с ним как знаешь. Так что вы кушайте, а я уж после вас… ежели оставите кусочек-другой.

И прихватив меч, кассар пружинистым шагом вышел из горницы.

— Упражняться пошел, — пояснил Митька растерянному Синто. — Он каждое утро тренируется.

— Так ведь воин, ему положено, — согласился парень. — Только я про что — уж не обиделся ли господин Харт-ла-Гир? Он ведь чистую правду сказал, не положено рабам вместе с хозяевами есть.

— Мало ли что не положено, — скривился Митька. — Мало ли что и кассар, и князь считают? У нас вот… ну, откуда я родом, никаких рабов вообще нет. У нас все свободные.

— И что, никто никого не обижает? — недоверчиво прищурился Синто. — И у всех полные карманы огримов, и никто не голодает?

— Ну, не так чтобы уж совсем, — замялся Митька. — То есть у нас, конечно, тоже всякого хватает, в смысле, всякой дряни… Но вот чтобы рабы, господа — этого у нас нету.

— Так вы, наверное, еще дикие… то есть варвары, — предположил Синто. — У них тоже все равны, в то время как развитые народы… — он осекся, сообразив, что ляпнул неподобающее. — Вы уж простите меня, дурака, господин… то есть Митика… Я не хотел вас обидеть. Я такой глупый, болтаю всякую чушь. Вы бы меня наказали, чтобы впредь языком не молол.

— Ты что, с ума сошел? — поперхнулся Митька. — Еще чего придумал: наказывать! Да чтобы я хоть кого-нибудь пальцем тронул, после того как меня самого. Что я тебе, кассар тебе что ли?

— Ну как же? — в свою очередь удивился Синто. — Разве ж можно рабов не наказывать? Это ж тогда никакого порядку не станет, бунты пойдут, кровь польется… большая кровь. Так уже бывало, и в олларских землях, и в Сарграме… Нет уж, если раб провинился, так надо пороть, обязательно. Только по справедливости, и чтобы не насмерть. Не как господин князь…

— А я вот думаю, что это вы тут все дикие, — раздраженно бросил Митька. — Тоже придумали, измываться над людьми… У нас вот никто никого не лупит, и все нормально.

Он перевел дыхание. Собственная ложь казалась ему ватой, набившейся за щеки. Уж прямо-таки на Земле никто никого не лупит! И уж прямо-таки все нормально… Но не следовало в этом признаваться, тогда получилось бы, что Синто прав, а стало быть, прав и кассар. Вот уж чьей правоты признавать не хотелось ничуть!

— А что господин князь? — спросил он, дабы отвести разговор от скользкого места.

— Ну… — замялся Синто. — Великий кассар — строгий господин. Знаете как наказывает… ой, даже не хочу говорить. Тебе, Митика, — он с трудом выдавил из себя непривычное обращение, — лучше бы и не знать. Думаешь, он просто порет? Если бы… Это мы радуемся всегда, если только порка… Это значит, у него настроение хорошее, или возиться неохота. А бывает и куда хуже. Иной раз думаешь, хоть бы помереть, лишь бы не мучиться… да не помрешь, он ведь, князь Диу, волшебник искусный. Такое излечивает, от чего неминуемо дохнут. Я вот сам видел, как по его приказу одному из наших руку отрубили, а он ее потом назад приживил. Сказывают, он и отрубленные головы может… Теперь понимаешь, чего я радовался, когда он меня тебе подарил?

— Понимаю, — хмуро кивнул Митька. — А мне он казался таким приятным дядькой…

— О, господин князь замечательно умеет притворяться! — серьезно пояснил Синто. — Ты ему зачем-то нужен, вот он и изображает.

— Хотел бы я знать, — задумался Митька, — зачем это я ему нужен? Зачем Тхарану, вроде как понимаю, а вот ему…

Кассар вернулся со двора потный, тяжело дыша. Тут же ополоснулся оставшейся в кадке водой, крякая от удовольствия.

— Ну, вы оставили мне что-нибудь? Или все поместилось в молодых желудках? А, вижу, оставили… Так-так…

Некоторое время он, примостившись на циновке у столика, сосредоточенно ел. Митька заметил, что к пузатому, расписанному зелеными цветами кувшину с вином он даже не притронулся. Запил холодной водой.

— Ну вот что, молодой господин, — насытившись, кассар внимательно посмотрел Митьке в глаза. — Ты поскучай тут немного в одиночестве, а мы с твоим новым другом Синто пойдем прогуляемся, поговорим. Мне кажется, есть о чем.

Митька хотел возмутиться — но неожиданно для себя промолчал. То ли устал от споров, то ли не хотелось лишний раз собачиться с Хартом-ла-Гиром. Пускай болтают, жалко, что ли?

Он проводил их взглядом, затем уселся на многослойную, старательно сплетенную из соломы циновку. Ну и что дальше? Скука, глухая серая скука — вот что ожидает его в ближайшие недели, а то и месяцы. Ясное дело, ни кассар, ни князь и сами толком не знают, когда все кончится, когда этот лысый колдун Хайяар соберется домой. Мало ли что у него в Москве не заладится? Сколько же придется здесь торчать? Сидеть вот на этой циновке, ожидая обеда… ужина… завтрака… Видака нету, пляжа нету, даже книг — и тех нету. Конечно, местных-то свитков у князя, небось, навалом, но не осваивать же из-за этого чужие закорючки! Да и что может быть в местных книгах? Заговоры от зубной боли? Сказки о всяческих демонах? Хроники битв каких-то ла-мау с какими-то ла-мош? Нафиг, нафиг!

Что еще? Ходить гулять по замку? Ну это понятно, так всего удовольствия — на день, ну на два, а потом надоест хуже горькой редьки. Тем более, ну что тут такого интересного может быть? Хозяйственные постройки, конюшни, сторожевые башни. Оружейная, сокровищница, темница… Так ведь шуганут оттуда, и правильно шуганут. Так далеко гостеприимство толстого князя Диу наверняка не распространяется.

Только сейчас Митька сообразил, что все эти предшествующие месяцы скучать ему как-то не доводилось. Всего было в избытке — и страха, и боли, и злости, но только не скуки. Даже первые недели, в городе Ойла-Иллур, и то никак не назовешь скучными. Столько всего нахлынуло нового — страшного, жестокого, непонятного, но ведь нового! А в степи, то и дело удирая от загадочной погони, сражаясь с кочевниками или разбойниками, умирая от ядовитой стрелы… устраивая пожары… дергаясь на дыбе в темноте… общаясь с крысами в корабельном трюме… Нет, настоящая скука приходит именно когда тебе тепло, сытно, безопасно. Хоть бы что-нибудь случилось! А то ведь и в самом деле придется изучать местную письменность, чтобы мозги совсем уж не закисли. Дома-то это, конечно, совсем не пригодится…

Иное дело — боевые искусства. Вот этим заняться очень бы даже стоило. Но с кассаром все перечеркнуто, а Синто… Не верилось, чтобы мальчишка, его сверстник, и впрямь был настоящим мастером. Князь, наверное, тонко пошутил. Веселый князь, остроумный… руки рубит, а потом лечит… головы отрезанные приживляет. Сейчас же вспомнился какой-то фильм про зомби… а может, про колдунов вуду. Там вроде бы туземцы в отрезанные и высушенные головы вселяли каких-то духов… Небось, и толстячок-князь выделывает что-то подобное? Тогда понятно, отчего кассар его так ненавидит. Хотя сам-то, сам… жертва Господину мрака… Вот ведь блин! Сатанист хренов! То-то они, маги эти тхаранские, так единян боятся. Единяне, может, и дикие, но уж никак не более дикие, чем эти…

В коридоре послышались шаги и в горницу вошли кассар с Синто. Значит, поговорили. Долго же они, однако, болтали! Часов тут, разумеется, никаких не водилось, но по внутреннему ощущению Митька знал, что никак не меньше часа.

— А теперь, Синто, убери все это! — велел кассар, брезгливо указывая на поднос с грязной посудой. — Да, еще добудь мне где-нибудь дорожную сумку, лучше кожаную. Давай, шевелись!

Синто в пояс поклонился кассару и, схватив поднос, убежал.

— Ну и что ты обо всем этом думаешь? — выждав минуту, поинтересовался Харт-ла-Гир.

— Думаю, что нефига его гонять, — скользнув по нему глазами, сообщил Митька. — Привыкли, чтобы кто-то вам прислуживал? Вот сами и бегайте.

— Ты дурак, — спокойно и грустно сказал кассар. — Ты так ничего и не понял. Хорошо, тогда я разъясню. Милейший князь Диу приставил к тебе шпиона. Причем такого шпиона, которого ты никогда и не заподозришь, которому откроешь душу. Мальчик-сверстник, живой, неглупый, я бы даже сказал, остроумный. Преданный тебе… хотя бы уже потому, что верит, будто и в самом деле отныне принадлежит тебе, а не князю. Это идеальный шпион, Митика.

— У вас с головой не в порядке? — поинтересовался Митька. — Или со вчерашнего не прочухались? Сами же говорите, что он мне предан. С какой же такой радости он будет стучать князю? Он князя, между прочим, ненавидит…

Кассар тяжело вздохнул.

— Митика, идеальный шпион — это тот, который и не знает о том, что шпионит. Он просто все время рядом с тобой, он видит и слышит, он мысленно сопоставляет и оценивает. Однако в нужный момент — например, ночью, когда ты спишь, или еще при каком удобном случае — его возьмут княжьи слуги, приведут к нашему милому ла-мау… и мальчик расскажет ему все, не упуская ни одной детали.

— Не станет он ему ничего рассказывать, — набычившись, заявил Митька. — Он не предатель.

— Лихо, — прищелкнул языком кассар. — Ты знаком с Синто менее чем полдня, а уже с уверенностью говоришь, каков он. Чтобы познать человека, надо бок о бок жить с ним долго… иногда и всей жизни не хватит. А кроме того… Скажи, ты и в самом деле хочешь, чтобы на допросе у Диу-ла-мау-Тмера твой дружок молчал? Ты вообще понимаешь, что такое допрос?

— Понимаю, — ухмыльнулся Митька. — Меня же допрашивали эти… похитители.

— Тогда тем более странно, как ты смеешь требовать от человека стойкости. Тебя пытали, жгли ногу. И хотя это пустячок, а не настоящая пытка, хотя у твоих допросчиков то ли не было времени, то ли они и не собирались взяться за дело по-настоящему, но ты все же прошел через боль и страх. Как же ты смеешь желать этого другому? Не знаю, кто там тебя допрашивал, но князь Диу — это великий мастер… Чего стоит одна лишь его коллекция пыточных инструментов! Тебе Синто, небось, рассказал, как жесток бывает владетель Тмерский? А ведь это лишь тысячная доля правды. Да ты и представить себе не можешь, какая бывает боль! А знаешь ли ты о пытках, которые тянутся не час, и не день — десятилетиями? Через месяц ты, если все пойдет нормально, вернешься домой, а Синто останется здесь, во власти князя. Как ты думаешь, чем вознаградит его повелитель за молчание?

Митька растерянно молчал. Возразить тут было совершенно нечего. Слова кассара падали на него сверху, словно здоровенные булыжники, и без толку было отмахиваться.

— Впрочем, — продолжал Харт-ла-Гир, — вовсе не обязательно князь добьется своего пытками. Это уж как у него настроение будет. Не забывай, он великий маг. Все, что ему нужно, он узнает, попросту заставив Синто говорить, околдовав его, сломав его волю и погрузив в ближний сон… А то и попросту войдя в его мысли, выпив их, как ты пьешь воду. Правда, это требует большого расхода живой силы, ну да у князя она в избытке. Я тебе больше того скажу, как бы он ни допрашивал Синто — пытками ли, колдовством — после допроса он сделает так, чтобы Синто ни о чем не помнил. Уж это-то заклятье наложить — самое легкое, это даже я умею. Хотя маг я и никакой. Сколько в свое время Наставник извел на меня терпения, сколько изломал об меня прутьев — а все без толку. Нет во мне настоящего дара…

— А как же мы бежали из города? — усмехнулся Митька. — Только не говорите мне, что это обычное подземелье было. Это же была крысиная нора!

— Ну да, — кивнул кассар. — Только я использовал сильные снадобья, которые оставил мне Наставник Хайяар. Он запретил ими пользоваться кроме случаев крайней нужды. Понимаешь, когда действует большая магия, это всегда заметно, другим магам. По Тонкому Вихрю идут волны… как от брошенного камня. А твои преследователи искали тебя как раз в обществе мага… настоящего, сильного мага. Потому-то я и работал мечом там, где иной попросту отвел бы врагам глаза. Кроме того, мне в Тхаране перекрыли доступ к потокам силы… ты все равно не поймешь, что это такое. Специально перекрыли, чтобы единянские шпионы нас не заметили. И лишь потом чуть-чуть открыли, когда Наставнику стало известно о наших бедствиях в степи.

— И что же теперь делать? — хмуро спросил Митька.

— А что мы можем сделать? — удивился Харт-ла-Гир. — Ничего не надо делать. Просто имей в виду, что каждое твое слово, сказанное при Синто, может стать известно князю. Поэтому и не болтай лишнего. Хуже всего другое, Митика. Какое слово будет лишним? Я не знаю. Я вообще не понимаю, зачем ему это все нужно? Зачем приставлять к тебе шпиона? Если Великий кассар действительно верен Тхарану, какая ему разница, кто ты и что ты? Посидишь в замке, пока не вернется из Железного Круга Наставник и не перекинет тебя домой. Если же Диу-ла-мау-Тмер замыслил недоброе… тогда возможно всякое. В том числе и очень нехорошее. Потому будь осторожен. Я не могу уже тебя принуждать, и поэтому просто прошу: сиди тихо. Не высовывайся, не лезь куда не надо. Ничего, поскучаешь… Представь, что ты заперт в темнице. Собственно, так оно по сути и есть. С Синто не откровенничай, и вообще, будь с ним построже. Этим ты его сбережешь. Поверь, едва лишь тебя вернут в Железный Круг — и князь Диу примется выбивать из мальчишки все, чему ты его научил. Он раб, пойми это. И ему здесь жить. И не ты его настоящий хозяин, а князь. Синто ничего не знает, он думает, что ты здесь навсегда, и что он будет твоим навсегда. Не разочаровывай его… он хороший парнишка, и не виноват, что Высокие определили ему такую судьбу.

— Ясно… — протянул Митька. — И что, совсем ничего нельзя сделать? Ну, типа устроить ему побег… куда-нибудь далеко, ну хотя бы к северным варварам. Куда князь не дотянется.

— Не говори глупости, — отмахнулся кассар. — Это совершенно невозможно. И пойми наконец: пока Диу-ла-мау-Тмер жив, он дотянется до всего, что есть в нашем Круге. А также, вероятно, и за его пределами… Ладно, надеюсь, ты понял. И вот еще что. Мне надо будет отлучиться… уехать. Думаю, недели-другой мне хватит. Потом вернусь. Надо кое-что сделать и кое-что проверить. Уеду сегодня. Князя предупреждать не буду, ты ему вечером скажешь — пришло срочное предписание от Наставника. Он будет допытываться, именно потому я тебе ничего более и не говорю. Но помни — в мое отсутствие ты будешь здесь наиболее уязвим. Защитить тебя будет некому. А что-то сдается мне, здесь, в Айн-Лиуси, весьма и весьма опасно. Поэтому…

Харт-ла-Гир помолчал, потом на его ладони вдруг сам собой возник маленький, едва ли больше горошины зеленый камушек.

— Поэтому возьми его. И тщательно спрячь. Так, чтобы и не потерять, и чтобы никто у тебя его не видел. Это один из самых сильных талисманов, оставленных мне Наставником. Пока этот изумруд будет с тобой, на тебя не подействует обычная магия. Даже таким мастерам, как князь Диу, пришлось бы повозиться, чтобы противостоять силе камня. Понял? Так что спрячь получше. Если князь найдет его у тебя — скажи, будто выкрал из моей сумки. И безропотно отдай, не вздумай орать что-либо о своих правах. И еще, Митика… Если вдруг со мной что-нибудь случится… ну, всякое возможно, ты ведь не маленький, ты понимаешь… знай, что мне очень жаль Хьясси… и очень горько.

То ли солнечный луч как-то по-особому скользнул по лицу кассара, то ли просто Митьке почудилось — но на какое-то мгновение ему показалось, что на глаза Харту-ла-Гиру выступили слезы.

Но умом Митька понимал, что такого не может быть никогда.