Книга: Царь Живых
Назад: Глава 16.
Дальше: Глава 18.

Глава 17.

Немая сцена.
Звуков нет. Это не сон – но все звуки куда-то делись. Бывает.
Они едут. Колеса беззвучно крутятся. Это не электричка – здесь нет электричек. Это не скорый поезд – у них нет денег на скорый поезд.
Это – называется “подкидыш”.
Вагоны похожи, очень похожи на электричку – но слишком грязны, скамейки изломаны и похабно исписаны. Мир сквозь мутные стекла кажется мертвым. Дым – в вагонах здесь курят. И пьют. И едят. И просто живут. И все это едет. Вокруг много мертвых, но оставшиеся в живых не пугаются – привыкли. Какая разница – мертвецы довольно бодро ходят, что-то вкладывают в мертвые рты и мерно двигают челюстями. И курят. И пьют. Только не живут – но внешне это мало заметно.
Мальчик не спит – сжался на скамейке, возле окна в мертвый мир. В окно он не глядит. Он смотрит на игрушку – джип американской полиции. Марья вообще никуда не смотрит.
“Подкидыш” ползет вечность. Останавливается у каждого семафора. В каждой деревушке. Деревушки разные – в одних теплится жизнь. Другие – кладбища. Погосты. Но притворяются живыми – как и их обитатели.
Билетных касс нет ни в тех, ни в других. Билеты продает человек с толстой сумкой – он тоже толст. Он подходит к ним. Многие не замечают, но он мертв. Он что-то говорит Марье, мертвые губы шевелятся.
Билета у нее нет, денег тоже. Мертвые губы раскрываются шире и чаще – кажется, что сейчас полезут черви. Она уходит с мертвым человеком.
Мальчик остается один.
Она возвращается через двадцать минут или двадцать веков – все часы здесь стоят. Проезд оплачен.
Ей все равно. Все неважно.
Важно – чтобы жил ее сын. Андрюшка. Нареченный Царь Живых.
Звуки так и не появляются. “Подкидыш” ползет вечность.
Ползет на север.
* * *
У каждого, если вглядеться внимательно, можно обнаружить некую внешнюю черту, не просто отличающую его от других, – замечательную.
Вглядитесь. У кого-то это волосы, у кого-то глаза. У кого-то очки в небывало-красивой, привезенной из Парижа оправе…
У Коряги, верного ассистента и бессменного исполнителя главных ролей в фильмах Тарантино, такой чертой были руки. Даже не целиком руки – кисти рук. Пальцы…
Они, и кисти, и пальцы, были сильны и довольно велики – но выверенная до долей миллиметра пропорциональность и соразмерность не давали этого заметить. Руки были изящны – и не портили их ни обломанные ногти, ни старые шрамы, ни полувыведенная татуировка с женским именем, – просто не могли испортить.
Они были красивы – и отчасти искупали другие черты Коряги, не зря получившего свое прозвище.
Жаль, что в свое время на пути владельца этих рук попался Тарантино, а не какой-нибудь скульптор… Скульптор бы ваял, взяв их за образец, руки скрипача-виртуоза – водящего смычком по струнам, но играющего на человеческих душах, на самом светлом и чистом, что есть в них. Скульптор бы ваял руки нейрохирурга, спокойные и уверенные руки, ведущие скальпелем тончайший разрез, тончайшую нить между жизнью и смертью, не имеющие права дрогнуть и ошибиться руки – и не дрожащие и не ошибающиеся…
Впрочем, скальпель был и так привычным для Коряги орудием.
Тарантино (качество для эстета редкое) был большим поклонником скрупулезной, детальной точности: снимаешь фильм про жизненный поиск врача-офтальмолога – так и будь добр, используй в качестве реквизита в ударных (точнее – в режущих) сценах не какой-нибудь, а именно глазной скальпель.
Но и более грубые, даже страшноватые на вид орудия, не портили впечатления от сжимавших их пальцев и кистей Коряги – и крупные планы этих прекрасных рук за работой эстет Тарантино считал своей творческой находкой…
Сейчас эти руки держат не изящный скальпель, и не грубый топор для разделки туш, и не оснащенный какой-нибудь хитрой насадкой аппарат для обработки костей.
Руки Коряги держат голову.
Его собственную голову.
Безголовое тело стоит на коленях, вытянув руки вперед и вверх – словно приносит жертву кровавому богу или вручает дар кровавому царю…
Коряга стоит на коленях долго, часа два, но мышцы его, даже мертвые, продолжают выполнять полученный извне приказ.
Его еще никто не нашел, но найти должны скоро.
Дверь студии, никогда не отворявшаяся без сложнейшей системы паролей и условных знаков – распахнута.
Утреннее солнце палит.
В студии темно, окон нет.
Поток слепящих лучей, как театральный прожектор, выхватывает коленопреклоненную статую.
Царь Мертвых – тоже эстет.
* * *
Ваня Сорин был реалистом. А также атеистом, и материалистом, и рационалистом, и… Недостающее добавьте сами – сколько “измов”, твердо и прочно попирающих землю и не улетающих в астральные выси, вспомните – столько и вписывайте. Не ошибетесь. И даже негаданное обретение дара Ваниных жизненных устоев не поколебало, не содрогнуло, не пошатнуло, не накренило, не опрокинуло и не разнесло в куски направленным взрывом.
Ну – дар. Ну и что?
Читал Ваня в далеком детстве книжечку про страну слепых. Они, бедняги, изолированно от прочего мира прожили пару-тройку веков в затерянной у черта на куличках горной долине – и были поголовно незрячи с рождения. Почему, Ваня не помнил – не то там климат был не того, не то вода плохая… Вопрос: чем могли объявить тамошние властители дум циркулирующие в долине смутные слухи о возможности оптического познания мира? Ответ: мракобесными выдумками, околонаучными спекуляциями, ловкими шарлатанскими фокусами, близорукой доверчивостью отдельно взятых ученых и кознями подкупленных Ватиканом сектантов. А также тлетворным влиянием Кашпировского.
Могли объявить – и объявили. Но, что характерно, вполне материалистических законов оптики вся эта риторика не поколебала, и не содрогнула… (см. выше).
Лучи света как раньше преломлялись, так и теперь рассеиваются.
То же и с даром – и никаких шарлатанских козней. Явление пока не объясненное, хотя в принципе и в перспективе – наверняка объяснимое. Тем более что час назад Ваня научился дар отключать.
Ваня был реалистом.
Но, возвращаясь домой и даже подходя к дому, про свой дар он не думал.
И про его использование в практических целях – не думал.
Ваня думал про Адель.
Будем реалистами и мы. Ведь сколько не пиши слово Любовь с большой буквы, но… От размера буквы суть не меняется, буква – это так, две черточки…
В общем, Ваня следовал маршрутом “стадион “Луч” – собственная квартира” вполне приземленно, сначала на такси, потом пешком вдоль своего бесконечно-длинного, напоминающего коленвал дома. Ногами шел, а не парил на любовных крылышках в эмпиреях. И слово “Любовь” даже в мыслях не упоминал – ни с большой буквы, ни с маленькой.
После Тамарки он с этим словом стал еще осторожнее.
Он просто думал, что встретил боевую и спортивную девчонку, стреляющую из лука не хуже, чем он из карабина, а может лучше, к тому же симпатичную, а такое редко бывает, насмотрелся он страхолюдных рекордсменок, а тут все одно к одному, вплоть до расставания с Тамаркой, и почему бы ему с ней не свести поближе знакомство, благо первый огневой контакт прошел успешно, подошла сама, когда он стоял обалдевший от ее стрельбы, (нет, все-таки она стреляет из лука лучше, чем он из карабина, совсем забросил тренировки на стрельбище), подошла и сказала, что ее зовут Адель, и он вздохнул облегченно после дурацкой Аделиночки, и они быстро стали на “ты”, и она сказала, что может научить и его, раз это так ему понравилось и если он этого хочет, а он, сейчас поразмыслив, решил, что конечно хочет, обязательно надо научиться, лук вещь полезная, всегда пригодится для… для…, в общем, знакомство надо продолжить обязательно, и он это сделает, она сказала, что послезавтра у нее здесь выездка, но недолго, всего час, а после, если он придет и захочет, они обязательно постреляют, и он, конечно, придет, и они постреляют, а потом пойдут куда-нибудь еще, и постелью все в первый раз не закончится, на вид она не из таких, но и не ханжа явно, так что почему бы и нет, молодому здоровому парню воздержание вредит, достаточно глянуть на Славку, и…
Вот так Ваня и думал.
И не надо искать противоречия. Ну, с той главой, где у него перестает биться сердце, и все внутри переворачивается, и разверзаются небеса, и в ушах звенит музыка высоких сфер в аранжировке композитора Мендельсона.
Нет тут никаких противоречий.
Бывает и так, и так.
Причем одновременно.
Но – на разных уровнях.
Диалектика, господа кадеты, диалектика…
Человек – сложная боевая система. Многоуровневая. И не все его тактико-технические характеристики достаточно изучены.
Доступно излагаю?
Назад: Глава 16.
Дальше: Глава 18.