Глава 18.
Прохор увидел достойный Страдивари футляр.
Открыл.
И понял все. Он был понятлив, когда надо – Прохор.
А жесток был всегда.
И еще, Ваня не ошибся в догадках, – Прохор любил убивать. Нравилось.
Свой личный сейф Прохор открыл чуть позже…
* * *
Итак, материалист и рационалист Ваня Сорин шел вдоль своего бесконечно-длинного, напоминающего коленвал дома, и думал про Адель…
Отставить!
Виноват, думал он в тот момент уже про Славика Полухина, и про вред чрезмерного полового воздержания, и про явную связь последних полухинских закидонов с этим самым вредом и этим самым воздержанием, и о необходимости…
Ладно, чтобы не растекаться мыслью, не скакать серым волком и не парить сизым орлом (хотя тема для каждого носящего погоны животрепещущая и актуальнейшая), скажу кратко и по-военному.
Ваня думал:
С женщинами надо спать.
Регулярно.
Всем.
Даже Полухину.
Особенно Полухину.
Вот. Учитесь, пишущие.
Если краткость – сестра таланта, то армия – прибежище муз.
А теперь серьезно.
Мысли были вполне материалистические и рациональные. Но тут вылезла оппортунистка-жизнь со своим критерием истины, сиречь с практикой. Вылезла из-за очередного изгиба дома-коленвала и опрокинула чеканные, как поступь римских легионов, Ванины рассуждения. Точь-в-точь так опрокидывали слоны Ганнибала пресловутые легионы.
Опровержение было столь же по-военному короткое и четкое, как и опровергаемая мысль. Даже чуть короче:
Полухин спал.
С женщиной.
На скамейке.
У Ваниного дома.
Можно смеяться.
* * *
В тот же момент.
Открыв свой личный сейф, Прохор отреагировал не совсем для себя обычно.
Не разразился длинной матерной тирадой.
Не врезал кулаком по безвинному шкафу.
Не пнул высоким шнурованным ботинком по первому подвернувшемуся предмету.
Стоял, молча смотрел в обугленное нутро сейфа.
А потом подумал, что убьет Ваню.
И, заодно, – Полухина.
* * *
Сладкая парочка спала сидя, прислонившись друг к другу. Ваня удивился, но ничего удивительного тут не было.
Полностью бессонная ночь, плюс предыдущие частично бессонные ночи (у обоих – по разным причинам), плюс два часа ожидания у Ваниного подъезда…
Ваня улыбался, глядя как посапывающий Полухин елозит головой по плечу незнакомой, но симпатичной шатенки.
А потом они проснулись, не сразу поняв, где они и что с ними происходит, и поднялись с Ваней в его квартиру, и…
И стало не до улыбок.
* * *
– Что за странное имя – Ная?
Ваня спросил это так, словно имя обнаруженной Славиком в подвале девушки было самым темным пятном во всей рассказанной Наташей истории.
– На самом деле ее зовут Наоми. Не знаю, откуда такое имя… Но по другому сократить трудно…
Ваня молчал. Шутливая мысль о родстве Наи с известной манекенщицей даже не пришла в голову. Слишком жутковатые вещи рассказала Наташа. Слишком хорошо они стыковались с тем, что произошло в темном сыром лабиринте заброшенной фабрики. И с тем, что происходило со Славкой потом. И со странными словами майора Мельничука.
Но самое главное – Наташа не лгала. Ни словом.
Вот впервые и пригодился странный дар, непонятно как связанный все с тем же подвалом…
Разговор у них был долгий…
Она рассказала, как заподозрила у себя не то галлюцинации, не то начинающиеся расстройства психики – после второго визита Наи. Визит был как визит, ничего страшного, крохотный, ничем не осложненный кариес…
Но ей не понравились два зуба Наи. Два премоляра. Две нижние четверки. Нет, на вид все было в порядке, никаких кариесов, сколов эмали, десны тоже в идеальном состоянии… Но у хорошего стоматолога (а она себя таким считала, несмотря на малый стаж) – у хорошего стоматолога взгляд цепкий, профессиональный. Ему и в карточку заглядывать почти не надо – хорошо помнит, что и где у данного больного во рту растет… Тем более интерн – у него эти самые рты таким потоком, как у штатного врача, не идут…
Нижние четверки Наи стали другие. Чуть-чуть, но другие. Стали чуть длиннее и чуть острее – у премоляров обычно вершина достаточно плоская… Но все, в общем, оставалось в допустимых пределах. За одним маленьким исключением – месяц назад зубы были другие. И, с точки зрения классической медицины, не могли за этот срок так измениться…
Если оставить в стороне душевные терзания и сомнения в собственной зрительной памяти и психической полноценности, то Наташа поступила вполне разумно и хладнокровно. Нарушив при этом клятву Гиппократа – солгав больному не ради его спасения. Хотя – кто знает?
Она ничего не сказала Нае про свои странные наблюдения. Но соврала – что обнаружила подозрительное темное пятнышко – может обернуться кариесом. И попросила прийти через месяц.
Ная пришла и все повторилось. Четверки еще чуть-чуть подросли. И чуть-чуть сильнее заострились… У человека такого быть не могло. Не нынешней формы премоляров – но скорости их изменения. Не могло. Точка. Наука не допускает. А у кого могло быть, Наташка примерно догадывалась…
Если опять оставить за кадром сомнения и терзания, то последовавшие действия Наташи разумными и хладнокровными назвать трудно.
Она перечитывала всю изданную на эту тему ахинею. Она пересмотрела идиотские кассеты с дракульно – вурдалачьей тематикой. Она сдуру сунулась в некое оккультное общество. (Для экономии места и времени скажем одно – пять-шесть статей УК по тем оккультистам плакали. Давно и горько.) Наконец – рисковая девчонка! – она пригласила Наю в гости.
Ная пришла. Ная отбрасывала тень и даже отражалась в зеркале. Ная без опасения и без видимых глазу последствий взяла в руки протянутую Наташкой библию. Ная согласилась примерить якобы недавно купленный Наташей серебряный крестик – опять же без последствий. Ная докушала-таки котлету, концентрация чеснока в которой превышала предельно-допустимую раз в десять. Тут последствия были – несколько замедленный темп жевания и брезгливо сморщенный носик. Но их стоило отнести на естественные погрешности и допустимые ошибки эксперимента.
Результаты смелого опыта можно было толковать двояко.
Либо Наташа все же сошла с ума, а Ная самая обыкновенная девушка. С редким, правда, именем.
Либо во всех дебильных книгах и кассетах не было ни слова (кадра) правды.
Дальнейшая фабула (без терзаний) была проста.
Или Ная затаила обиду на Наташу за ее котлетный тест, или были другие причины, но она долго не появлялась и не звонила. Не так давно появилась. С глубоким периодонтитом. Необходим был рентгеновский снимок.
И его сделали.
* * *
– Я, конечно, не Кювье, – задумчиво сказал Ваня, рассматривая снимок. – Но, по-моему, твоя подруга – человек странный и малосимпатичный. Я имею в виду – в рентгеновских лучах. А в жизни она ничего…
– Да, она красивая, – равнодушно сказала Наташа. И не слышалось в ее словах ни радости за подругу, ни зависти. Наташке было все равно. Гораздо больше ее интересовало строение и функциональное предназначение нижней челюсти Наи.
Ваня, конечно, не был Кювье. И даже в рентгеновских снимках разбирался слабо. Но суть была ясна… Наташа тоже не приходилась Кювье родственницей, и объяснения ее пестрели предположительными глагольными формами и сослагательными наклонениями. Но суть была ясна. Почти ясна.
На деформировавшейся (по неизвестным причинам) челюсти имело место некое образование (тоже неизвестной этиологии) – предположительно группа мышц неизвестного назначения, расположение которых позволяло…
Проще говоря, нижние четвертые премоляры Наи торчали из десен на треть размера своей коронковой части. И могли выдвигаться – на всю рабочую длину. Действительно, странно и малоприятно…
К тому же в мутировавших зубках возник дополнительный канал. Сквозной, открытый наружу – и чем-то заполненный. Ваня не хотел даже гадать – чем. И особенно – говорить об этих догадках Полухину…
Утомленный Полухин, кстати, дремал в это время на диване… (На весть об уходе Вани из “Хантера” он отреагировал равнодушно: а-а-а-а, тогда и я уйду – и зевнул.)
Устав продираться сквозь дебри непонятных терминов, Ваня спросил самое главное:
– Где она сейчас? Ная?
– Две недели никто трубку не берет… Я трижды ездила, не заставала, никто из соседей ничего не знает… Она одна живет… жила…
Ваня молчал. Он задал все вопросы. И получил все ответы. И знал – все это правда. Он размышлял.
Мельничук не сказал, когда начались игры в Дракулу… Но “Хантер” последние две недели на охоту не выезжал, это точно. Интересные, однако, совпадения получаются… Первый после перерыва выезд – и тут же напарываемся на спящую прекрасную вампиршу… Ладно, пусть будет совпадение. Бывали и покруче.
Тут вариантов два. Либо Ная (или нечто, бывшее раньше Наей) по-прежнему ночует в подвале… Стоп. Ночует? а не днюет ли? ночь тогда начиналась… закаты сейчас поздние… Славку она укусила в третьем часу… Проснувшись… Тогда…
Ваня оборвал себя, поняв, чем занимается. Он уже начал работать. Он уже планировал операцию. Банальную такую операцию. Охоту на вампира. Да-а…
Наташка тоже молчала. Она своих вопросов не задала. Но должна была задать…
– Почему ты мне поверил? – начала она с наименее трудного.
Ваня молчал. Наташка в упор смотрела в серые, широко расставленные глаза. Ваня молчал. Обсуждать после всего еще и загадочный дар…
– Потому что ты говоришь правду, – сказал он. – И я был в том подвале…
С подвалом был связан ее второй вопрос и очень не хотелось его задавать… Но она задала.
– Ты убивал? – сказала Наташа. -… Людей?
Она ждала что-то вроде сбивчивых ночных излияний Полухина, только в более осмысленном варианте. Оправданий. Оправданий себя. Оправданий себя перед своими мертвыми…
Он сказал:
– Да. Так было надо.
Помолчал и добавил:
– Та охота завершилась. Навсегда. И, по-моему, – начинается новая. У меня есть мысль, как легко отыскать твою подругу… Бывшую подругу… Даже если она не ночует на фабрике…
И Наташа поняла, что она не одна. Теперь – не одна. Пять месяцев одиночества закончились…
Где-то далеко пела труба…
И Ваня ее слышал.
* * *
Вы спросите: что это за труба? Не есть ли это слуховая галлюцинация автора?
Нет.
Это, знаете ли, такой литературный прием. Называется рефрен. Задает некий ритм произведению. Поэма все-таки (см. подзаголовок).
Поэма о Воинах.
А главное качество Воина не объем бицепсов, не скорость реакции, не меткий глаз и острый слух, не умение использовать в качестве оружия всё – от баллистической ракеты до зубочистки.
И не способность, отвердев сердцем, смотреть, как гибнут другие – и, переступив, уверенно шагать к победе.
И даже не умение правильно выбрать цвет знамен.
(Битва идет давно, знамена опалены и пропитаны кровью, и глаз с трудом отличает одно от другого – смотреть надо сердцем.)
Даже не это.
Главное качество Воина – музыкальный слух.
Речь не о гуслях-балалайках и прочих гудковых, клавишных, щипковых, смычковых и ударных. И даже не о загадочном инструменте синтезаторе, пользующие который думают, что и из него льется музыка…
Речь о трубе.
Труба звучит всегда.
И главное – ее услышать.
Вовремя.
