Законы существовали всегда. В Риме, Древней Иудее, Вавилоне, Египте. Где попроще, где посложнее, где записанные, где передаваемые устно. Варвары ничем не отличались от обитателей цивилизованных стран — многоразличные «правды», «слова», «наказы» и прочие своды варварского права вошли в историю своей многословностью, запутанностью и тем, что германцы умудрились предусмотреть буквально все случаи возможных конфликтов. Салический закон франков действовал до сих пор, и именно на нем основывались уложения французского королевства.

Варвары-германцы обожали судиться. Еще во времена Тиберия Августа, то есть незадолго после Вознесения Спасителя, римский историк Веллий упоминал в своих записках: «Германцы — народ дикий, в высшей степени хитрый и от природы лживый. Их характер обнаруживается в бесконечном ряде тяжб, затеваемых ими под самыми разнообразными вымышленными предлогами. Очень часто на границах империи германцы обращаются к римлянам и осыпают лестью наши суды за их справедливые решения».

Имущественные споры и непременный «закон виры» являлись фундаментом варварских уложений. Любое прегрешение каралось обязательным штрафом. Если ты повалил плетень соседа — заплати три солида. Если соседская корова потравила твой огород — тебе причитается восемь солидов. Куда большие деньги требовалось платить за ущерб здоровью или причинение смерти.

Одна из статей варварской Правды гласила: «Если кто ударит другого по голове так, что разобьет до костей, за одну поврежденную кость пусть уплатит 12 солидов; если две будут повреждены, пусть уплатит 24 солида; если три кости будут, пусть уплатит 36 солидов; если сверх того будет повреждено, не исчисляется. Но платится лишь при таком условии, что на дороге в 12 ступней шириной должна быть найдена такая кость, которая при бросании ее в щит заставила бы его звенеть; и сама мера шагов должна приниматься чисто из размера ступни среднего человека, но не руки» .

Наверное, именно поэтому германцы вызывали у римлян невольное уважение — тебе выбили из черепа кость, способную «издать звон» при падении на щит, а ты после этого еще и судиться задумал?.. Это вам не изнеженные патриции с Лигурийского побережья!

Постепенно в варварские законы вливались статьи римских кодексов, обогащая друг друга, складывались «конституции», главнейшая из которых носила имя Codex Justinianeus — великий император Византии Юстиниан Август и его придворный стряпчий Трибониан собрали все постановления сената Рима со времен древней Республики и указы императоров, объединили в единый свод и даровали народу так называемое «римское право», по которому судились и через пятьсот лет, и через тысячу. Но Юстиниан на этом не остановился. Были созданы универсальные справочники для судей, комментарии к законам, свод гражданского права и руководство для людей, обучавшихся юриспруденции. Преамбула Кодекса Юстиниана гласила: «Оружие и законы создают великую силу государства. Римляне превзошли в том все другие народы и возвысились над прочими племенами. Так было в прошлом, и с Божьей помощью так останется вовеки».

Великая восточная империя подарила рукописные и собранные воедино законы королевствам варваров, в любом университете Западной Европы обязательно присутствовала юридическая кафедра, адвокат, буде он даже низкого происхождения, предполагался весьма уважаемым человеком, а судились дворяне и простецы столь часто, что законодательная машина крутилась, не останавливаясь. Причем в трибуналиях участвовали не только люди.

Согрешившие против закона животные равным образом оказывались за решеткой, в зале суда, а потом, возможно, и на плахе. Самый известный случай произошел в 1165 году, в Бургундии — пойманного капканом волка, травившего овец и коров, засудили как матерого фабителя, убийцу и разбойника. Обвинение зачитывалось от полудня до заката, с перечислением всех невинных жертв, обстоятельств их гибели, показаний свидетелей и оглашением списка материального ущерба, нанесенного преступником владельцам погубленных животных. Волка приговорили к штрафу в пятьдесят ливров, а если он или его родственники не внесут требуемую сумму в течение суток — к смертной казни через отсечение головы.

Стая не поддержала сородича или просто не смогла набрать столь больших денег за короткий срок. При стечении большого количества зевак волка обезглавили на одной из площадей бургундской столицы Лиона. В назидание прочим.

Естественно, что приходилось регулировать и отношения между дворянством. Кто кому наследует, какие ленные владения передаются дочерям в качестве приданого, имеет ли право младший сын получить долю, какова рента с вашего графства или баронства, сколько вы обязаны отдать в казну, а сколько Церкви, можете ли вы завладеть частью земель умершей и бездетной двоюродной тетушки, а также унаследовать ее герб?.. Эпоха варварства давно миновала, мы люди цивилизованные и галантные, а потому, если вдруг возник спор, следует не хвататься за мечи, а благонамеренно обратиться к мэтрам королевским адвокатам.

Хуже всего приходилось королям, точнее, их личным законникам, на которых и ложилась вся тяжесть по ведению разбирательств. Если бы Людовик Французский после развода с Элеонорой Пуату в 1152 году не отказался по доброй воле от Аквитании, перешедшей ему в качестве приданого, случился бы судебный процесс века. Людовику пришлось бы доказывать свои права на огромное герцогство, размерами почти равное Французскому королевству, и еще неизвестно, чем закончилась бы тяжба. Аквитания — наследная собственность Элеоноры, но ее отец передал лен Людовику; Элеонора развелась, а по закону имущество супругов (если развод в королевской семье произошел по взаимному соглашению и без скандала) должно делиться пополам. Следовательно, королю принадлежит половина Аквитании, а Элеоноре, извольте видеть, — половина Франции. Бывшая королева выходит замуж за принца Генриха и передает ему свои земли, опять же в качестве приданого. Людовик тоже претендует и не собирается сдаваться. Что дальше?

Француз понял, что перед ним неразрешимый казус, и, если он не отступится, придется применять последний довод королей — армию. Войны за аквитанское наследство так и не случилось: страх перед бумажной волокитой, способной затянуться на долгие годы, победил и Людовика, и его войско.

С королевой Иоанной, вдовой Гийома Сицилийского, дело вышло и сложнее, и проще одновременно. Приданое принадлежит супругам и никому более. По смерти одного из супругов оно переходит в абсолютную собственность оставшегося в живых. Никто другой претендовать на него права не имеет. Именно за эту формулу и уцепился Ричард Львиное Сердце, в законах не слишком-то разбиравшийся.

Верните Иоанне ее приданое! Ибо ее брату не на что пойти в Крестовый поход…

— Спросите вашу тетушку, ваше величество! — Ричард говорил, едва сдерживая гнев. — Иоанна требует передать ей все ценности!

— Согласно договору, заключенному между мной и вдовствующей королевой, Иоанна забирает четверть приданого, а остальное уходит в казну Сицилийского королевства. Сир, я не могу понять природу ваших претензий… Если королева Иоанна чем-то недовольна или ее обидели мои слуги, пускай ее величество обратится лично ко мне.

Танкред пытался вести беседу спокойно, что требовало изрядных усилий. Он действительно не понимал с чего вдруг Ричарду Плантагенету попала вожжа под хвост и он неожиданно завел разговор о наследстве вдовы. Понятно, что Ричард опять поиздержался, но выбирать такой способ пополнения личной казны? Английский король в гостях, договоры между Иоанной и Танкредом его вообще не касаются, а сам сицилийский король вроде бы не давал повода для обиды со стороны старшей дочери Элеоноры Пуату. Может, Ричард из-за поражения на турнире так взъелся? Так с кем не бывает… В конце концов, он получил удар от благородного противника, и не какого-то там графа или барона, а от признанного всеми европейскими дворами и Папой короля!

Сын Элеоноры Аквитанской в отличие от спокойно сидевшего в широком деревянном кресле Танкреда размашисто шагал по залу сицилийского замка и едва не брызгал слюной. Во-первых, ему позарез требовались деньги — через два дня подходил срок уплаты войску и кончалось продовольствие. На это надо было потратить около десяти тысяч фунтов. Во-вторых… Проклятый турнир! Танкред воспользовался тем, что солнце било в глаза Ричарда. Его поражение — лишь досаднейшая случайность! Если бы король Англии не пострадал при падении с коня, этот самоуверенный мальчишка Танкред признал бы поражение в пешем бою после первого десятка ударов! Какие теперь пойдут разговоры — «Ричард Львиное Сердце сдался Танкреду Сицилийцу!» Более всего англичанина оскорблял отказ Танкреда забрать по правилам его доспехи, оружие и коня. Сицилиец попытался сделать благородный жест в адрес соперника, но тем еще больше разозлил обуянного тщеславием Ричарда. Побрезговал…

Наследник Плантагенетов не привык много думать. После ночного визита некоего шевалье Ангеррана де Фуа, признавшегося, что он знакомец Элеоноры, Ричард был сам не свой. Нагловатый, но оказавшийся чертовски умным мессир де Фуа убедил короля в том, что Элеонора Аквитанская денег не даст, ибо даже ей их неоткуда взять, а отправка войска в Святую землю может сорваться. И в то же время, когда христианнейший король Британии, движимый чувством долга и принявший на себя крест похода, страдает от нехватки средств, мерзавец Танкред прихватил отнюдь не принадлежащие ему деньги безутешной вдовы — целых восемьдесят тысяч безан-тов! Не считая того обстоятельства, что сицилиец не собирается в Крестовый поход, оправдываясь трудностями в Италии. Вдобавок Танкред целое лето грабил побережье Берберии, Тунис и закатные области Египетского султаната, изводя арабов корабельными набегами, и даже не догадывается предложить часть захваченных у мусульман сокровищ на святое дело освобождения Гроба Господня!

Неужели король Ричард будет терпеть столь нерыцарское поведение сицилийца? Да сам Бог велел потребовать обратно приданое королевы Иоанны и часть добычи норманнского флота!

Поначалу Ричард смутился и ответил мессиру Ангер-рану, что войско Англии и Аквитании на Сицилии в гостях и можно ли затевать свару между христианскими королями? Но господин де Фуа быстро выложил перед королем принесенный с собой свод законов и доказал:

Иоанна имеет право забрать все деньги, ибо они принадлежат только ей, а значит, и Англии. Вдова будет счастлива поделиться наследством с любимым младшим братом, тем более что золото пойдет на благую и высокую цель. Любой адвокат мгновенно докажет, что претензии Танкреда необоснованны. В конце концов вам нужно платить армии или нет, сир?

— Нужно! — сказал сир и сдался. Другого выхода он уже не видел.

Ричард вначале поговорил с Иоанной, но разговор получился не слишком удачным. Вдова короля Вильгельма заявила, что не собирается отступать от заключенного договора. Ричард привел самый убийственный аргумент — из-за несговорчивости сестры может сорваться Крестовый поход. Сударыня сестра моя, мы ведь дружим с детства, вы были моей воспитательницей! Как можно заботиться о своем благосостоянии, когда Иерусалим в руках сарацин? Потребуйте ваши деньги у Танкреда, скажите, что изменились обстоятельства!

Иоанна, уступив натиску брата, взяла его сторону. Ричард хотел заговорить с Танкредом о наследстве после турнира, однако… Сицилиец обидел короля Англии, и Ричард решил приехать поближе к вечеру в мессинский замок сам и потребовать своего, опираясь на поддержку королевы-вдовы.

Танкред не отступал — как, впрочем, и всегда.

— Я понимаю, что вы отстаиваете интересы сестры, — говорил король Сицилии, пытаясь скрыть раздражение. — Но мы договорились с мадам Иоанной. Приданое разделено, она получает двадцать тысяч безантов и уезжает на родину в Англию. Деньги принадлежат только ей, она подписала соглашение, дав слово королевы.

— Слово королевы? — выкрикнул Ричард. — Попросите войти ее величество Иоанну!

Англичанка появилась в покоях Танкреда и любой бы понял, что вдова крайне смущена. Сестра Ричарда никогда не отличалась особо бойким нравом и соглашалась на непритязательную роль идеальной Прекрасной Дамы — полное согласие с супругом или ближайшим родственником-мужчиной, добродетельность, искренняя вера… Конечно, перед столь неприятным разговором с племянником Танкредом обязательно следовало бы посоветоваться с маменькой, благо Элеонора находилась совсем неподалеку. Ричард не позволил. Он знал, что мать никогда не одобрит его замысел и убедит кроткую Иоанну не отступать от однажды данного обещания.

— Ваше величество. — Танкред поднялся, когда вошла женщина в белом платье и вуали. Как и положено, на голове Иоанны красовался скромный обруч короны. — Ваш царственный брат утверждает, будто вы хотите потребовать возвращения всего приданого, нарушая тем недавнее соглашение. Я могу верить королю Ричарду?

Иоанна вопросительно посмотрела на брата. Тот состроил на лице столь зверское выражение, что вдова решилась произнести самые неприятные слова за всю свою жизнь:

— Да, сир. Мне жаль, что приходится расторгать заключенный договор, но вы сами знаете… — вдовствующая королева говорила медленно и запинаясь. Ей было очень неудобно перед племянником, однако Ричарда Иоанна боялась куда больше. — Грядет поход в Палестину, нужно обеспечивать войско…

Танкред сглотнул слюну и в упор уставился на английского короля. Он давно все понял. Деньги требуются не вдове, а Ричарду. Человеку, получившему в наследство богатейшее королевство и растратившему меньше чем за год все запасы государственной казны.

— Я не хочу сказать дурного слова, — холодно начал Танкред. От ярости его шрам на лице побелел. — Но, по-моему, король Ричард вас грабит. Да-да, я сказал именно так — грабит. Если уж на то пошло, я созову лучших знатоков римского права, и они докажут, что расторгнуть договор мы можем только по взаимному соглашению. Так вот, я не согласен. Если бы вы, ваше величество, попросили эти деньги для себя, я отдал бы все, до последнего медяка! Но пополнять казну короля Англии я не намерен.

— Золото требуется на святое дело… — робко пролепетала окончательно запутавшаяся Иоанна. — И я вправе распоряжаться им, как мне угодно…

— Грабитель? — взвился Ричард. — Вы назвали меня грабителем, сир? Если вы немедленно не извинитесь, я буду принужден вызвать вас на поединок, Танкред Гискар!

— Вы хотите повторения сегодняшней истории? — c бесстрашной издевкой вопросил сицилийский король и тем породил очередной взрыв необузданной ярости со стороны Львиного Сердца. Ричард проревел что-то невнятное, но оскорбительное, размашистым шагом покинул комнату, грохнув дверью и повалив в коридоре стойку с оружием. Иоанна расплакалась, бросила извиняющийся взгляд на Танкреда, который никогда не позволял себе ни одного дурного слова в адрес тетушки, и поспешно выбежала вслед за Ричардом.

— Bastarde! — Сицилиец двинул увесистым кулаком по столешнице, и несколько пергаментов свалилось на пол. — Ублюдок!

Танкред понимал, что тяжбу, если таковая состоится, он выиграет шутя. Есть подписанные Иоанной документы. Хуже другое: если вдовствующая королева будет настаивать, деньги придется отдать. Но процесс затянется на несколько недель, а к тому времени ее сумасбродный братец успеет найти золото в другом месте. Однако Ричард понимает один язык — язык меча. И неизвестно, на что может решиться.

В доме семьи де Алькамо дым стоял коромыслом. У Роже собрались все его mafiosi: родственники из Калабрии, родственники из Апулии, родственники из Сицилии и просто родственники, а также друзья родственников. Под два последних определения вполне подпадали сэр Мишель и Гунтер.

Поначалу германец решил, что Роже вместе с братцем Гильомом продолжают отмечать день Сен-Реми и ради такого дела подожгли дом. Все оказалось гораздо проще — сицилийцы искренне, как малые дети, праздновали окончание турнира и победу Танкреда над Ричардом. С чадящей кухни угощение доставлялось прямиком на обширный двор со вкопанными столами, здесь же бродили весьма откормленные и очень спесивые видом черные свиньи, вертелись собаки, а благородные сицилийские рыцари ожесточенно спорили: чей удар был лучше, у кого копье соскользнуло, удобнее ли работать мечом или топором против английского щита…

— Микеле! — выкрикнул Роже, едва завидев молодого Фармера. — Господа, идите к нам! Гильом, прикажи, чтобы принесли еще вина! Вы видели, нет, вы видели Танкреда?! А потом у Ричарда было такое лицо, словно он жабу проглотил! И все равно Танкреду следовало выбивать меч сразу, из первой позиции! Я наблюдал, у нашего короля была возможность!

«Начинается… — вздохнул про себя Гунтер. — Маньяки. Кажется, по-английски такие люди называются слегка пренебрежительным словом „fighters“. Дрались пятнадцать минут, теперь станут неделю с пеной у рта обсуждать, как правильно надо было вести клинок, почему победил этот, а не тот и что случилось бы, если бы… Однако это их жизнь, другого образа существования вояки себе не мыслят. Судя по разговорам, Ричарда сицилийцы не очень жалуют. Конечно, признают, что отличный боец, благовоспитанный рыцарь и все такое прочее, но все-таки больше любят Танкреда. Он король Острова и не столь заносчив, как англичанин».

Гунтер не ошибался — сицилийцы действительно не испытывали особого почтения к Львиному Сердцу. В отличие от Ричарда, Танкред — был своим, многим приходится родственником, почти все гости мессира Роже воевали вместе с молодым королем в Италии и Африке. А кто такой Ричард?.. Всего лишь четвертый сын в семье, которому и корону-то получить не светило. К сожалению, старшие братья англичанина рано умерли, кто от болезни, кто от железа, иначе Англией сейчас правили бы Вильгельм III или Генрих III, а Ричарду досталось бы вполне соответствующее его государственным способностям захудалое герцогство или небезопасное наместничество в Шотландии.

Гунтер ядовито подумал, что в подобном случае Ричарду пришлось бы показывать свою удаль не галантным французским дамам, а обряженным в пледы горским дикарям, и не на загнанном в рамки строгих правил турнире, но в условиях, что называется, максимально приближенных к боевым. Наместник Шотландии не должность, а проклятие. Достаточно Дугала вспомнить — один Мак-Лауд умудрился за десять дней засесть в печенки всем и каждому из компании сэра Мишеля, а представьте це-' лую страну, населенную такими вот Дугалами… Непрекращающийся кошмар борьбы за независимость двадцать четыре часа в сутки! Есть основания предполагать, что Ричард не выдержал бы и сбежал, точно так же, как принц Джон сбежал из Ирландии, которая, между прочим, считается куда более спокойным местом.

Молодежь столпилась возле мессира Ангеррана де фуа. Голубоглазый рыцарь пил наравне со всеми и весьма любопытно разглагольствовал о войнах в Святой земле. Гунтер с Мишелем тоже подошли послушать.

— …Вы не думайте, господа, сарацины хоть и неверные, но с оружием обращаться умеют. И среди них есть благородные люди…

— Благородные сарацины?! — едва не хором перебили Ангеррана mafiosi де Алькамо, а Гильом продолжил за остальных:

— Сударь, две трети из присутствующих здесь плавали в Берберию и на Кордовское побережье. Маврам неведомо понятие чести! Знаете, как они обычно поступают с пленными христианами?

— Знаю, — как ни в чем не бывало ответил де Фуа. — Почти тридцать лет назад я попал в плен к шейху Hyp ад-Дину и некоторое время жил у сарацин. Сирийские арабы — отнюдь не африканские мавры. Они весьма образованные и просвещенные люди, мне даже разрешали ходить в христианскую церковь города Гамбы… Но сначала шейх взял слово, что я не сбегу. Так вот, вы, наверное, слышали о турнирах, которые проводил прокаженный король Балдуин IV? Во время перемирия с египетским султанатом на турнир приезжал лично Саладин и удивил многих европейцев своим искусством. Восточный бой изрядно отличается от нашего, сарацинские сабли гораздо легче византийских или норманнских мечей.

— А как вы, сударь, освободились из плена? — заинтересованно спросил сэр Мишель.

— Я им надоел, — рассмеялся Ангерран. — Признаться, арабы придерживаются некоторых наших традиций — можно откупиться, ибо сарацины ставят золото почти наравне со своим Аллахом, заповедовавшим, что собирание богатства — добродетель. Слышали, за какие большие деньги выкупил свою свободу иерусалимский король после великой битвы при Тивериаде? Десять тысяч унций золота! Между прочим, королеву Сибиллу Сала-дин отпустил бесплатно, уж не знаю почему…

Последовала долгая, но весьма интересная история, где Ангерран красочно повествовал о случившейся в июле 1187 года Тивериадской битве, еще известной среди европейцев как сражение при Хаттине. Остальные, затаив дыхание, слушали.

— Так все-таки куда пропало Древо Святого Креста? — напряженно спросил Гильом, когда мессир де Фуа остановился перевести дыхание.

Истинный Крест Спасителя, найденный в Иерусалиме почти восемьсот лет назад, при базилиссе Елене, матери Константина, таинственно исчез во время грандиозного боя, когда Салах-ад-Дин наголову разбил крестоносную армию короля Гвидо. Слухи ходили самые разные: будто Истинный Крест вознесся на небеса, ибо Господь решил, что неспособные отстоять дело веры франки недостойны хранить столь великую реликвию;

через некоторое время в Акке объявился какой-то рыцарь и начал утверждать, что сам закопал Крест на холме под Тивериадой — специально посланные королем люди раскапывали холм три дня, но ничего не нашли. Многие рассказывали, что Истинный Крест был захвачен Салах-ад-Дином, но в это тоже не верилось: за христианское сокровище, окажись оно в руках у султана, можно потребовать фантастический выкуп, буквально пустив по миру всю Европу — распоследний бедняк отдал бы единственную медяшку ради возращения святыни. Но султан отмалчивался, утверждая, будто реликвии пророка Исы у него нет.

— История темная, — покачал головой Ангерран де Фуа, — Почти как со Святым Граалем…

— Я слышал, — влез сэр Мишель, хотя его не спрашивали, — будто Святой Грааль нашли в Иерусалиме во время Первого похода. Вначале Святая Чаша явила себя Годфриду Бульонскому, и тот, получив божественное откровение, создал орден тамплиеров. Только куда она исчезла?

— Грааль, — перебил Роже де Алькамо, — видели в Европе задолго до взятия Готфридом Иерусалима. В шестом веке по Рождеству Христову, в Британии, при дворе короля Артура. Потом, как говорят, сэр Галахад отвез Чашу в Месопотамию, и ее следы затерялись…

— По другой легенде, — дополнил Ангерран, — Грааль был утерян в годы прошлого Крестового похода — император Конрад или король Людовик приказали двум рыцарям-тамплиерам доставить святыню в Рим. Из Иерусалима тамплиеры выехали, последний раз их встречали в Антиохии, но потом оба храмовника бесследно исчезли. В эту легенду я верю больше, ибо знавал людей, которые вроде бы видели Грааль в Иерусалимском храме во время Второго похода. Что же до Святого Креста… Все, кто окружал реликвию на Тивериадских полях, погибли — епископы, орденские рыцари, потом Саладин приказал казнить всех до единого тамплиеров, наверное, потому, что они знали больше, чем хотелось бы султану.

— Вы участвовали в Тивериадской битве? — уважительно спросил сэр Мишель. — Говорят, была великая сеча!..

— Скорее бойня, — уточнил де Фуа и нахмурился. — Представьте: войско короля, рыцари Храма и госпитальеры собрались на огромном холме возле деревни Хаттин, это случилось к вечеру четвертого июля 1187 года. Пятого с утра сарацины подожгли траву у подножия холма, и Саладин отправил своих вояк снизу вверх, к вершине, где стояли наши знамена. Белое знамя королевства, украшенное пятью багровыми крестами, Босеан тамплиеров, черный штандарт паладинов святого Иоанна Крестителя и десятки вымпелов наших рыцарей… Султан отрезал пехоту от конницы и перебил всех, кроме тех, кто сдался. Личная гвардия Саладина смела охрану королевского шатра, перебила священников, остававшихся с Древом Святого Креста, и захватила в плен этого идиота Гвидо Лузиньянского, из-за тупости которого и случилось поражение… Вырваться из кольца сумел только светлейший граф Триполи Раймунд II и барон Генрих фон Ибелин. Рассказывали, что они договорились с Саладином, и у меня есть основания этому верить. К вечеру всех пленных привели к султану, в его шатер…

— И вас тоже? — поразился сэр Мишель. — Правда, что Саладин сам убил Великого Магистра тамплиеров и Рено Шатильонского?

— Правда. — Ангерран поднял глаза на норманнского рыцаря, а внимательный Гунтер уловил в этом взгляде некую странность. Де Фуа не лгал, но и всей правды открыть не хотел. — Саладин приказал поднести воду с медом королю, тот выпил и передал чашу в руки Рай-нольда из Шатильона. Потом султан сказал: «Если ты, Рено, раскаешься в совершенных преступлениях перед своим королем и мной, если примешь ислам, я оставлю тебе жизнь». Рено отказался, Саладин выхватил саблю и ударил Шатильона в голову. Дальше повелитель сарацин зарубил магистра ордена Храма. Нас увели, в точности я ничего больше не видел. Знаю только, что половину ночи гвардейцы Саладина рубили головы тамплиерам. Их было почти двести человек.

Среди сицилийцев поднялся возмущенный шум. И после таких историй мессир Ангерран смеет утверждать, что мусульмане наделены хоть каплей чести? Гильом де Алькамо так прямо и спросил.

— Смею утверждать и клянусь всеми святыми, — безмятежно глядя в глаза сицилийца, ответил де Фуа. — Тамплиеры во многом сами виноваты. Нельзя же убивать любого неверного, встретившегося на твоем пути, как храмовники всегда и поступали? Церковь учит: «Не мечом, но словом». Если христианские проповедники слабы и скудословны настолько, что не могут обратить в католическую веру распоследнего арабского крестьянина, то стоит изгнать их и прислать из Рима лучших.

— А кто сказал: «Не мир, но меч Я принес»? — проявляя неплохое знание Евангелий, горячо возразил сэр Мишель.

— Эх, сударь… — вздохнул Ангерран. — Эти речи Спасителя относились совсем к иному вопросу. Когда Иисус сказал, что Он принес на землю меч, это означало, что против Него ополчатся все демонические и адские силы, и меч этот выкован не из железа, но являет собой Божественное Слово, которым будут разрушены козни дьявола.

— А-а… — протянул рыцарь, наконец уяснив истинный смысл запомнившегося стиха из Писания. — Как вы много знаете, мессир!

— Возраст и опыт, — снисходительно усмехнулся Ангерран. — Доживете до моих лет, дражайший шевалье де Фармер, станете знать ничуть не меньше, а наверное, и больше. Возвращаясь к Тивериаде, скажу одно: не все в окружающем нас мире может разрешить меч. Лучше прислушиваться к голосу разума. Господа, мой бокал пуст! Роже, вино принесли?

— Вы меня разорите, — состроил притворно-кислую мину де Алькамо-старший. И получил в ответ дружное «Разорим!».

Сицилийские вина — особенно напиток, являвший собой даже не вино, а перебродивший виноградный сок, выдавленный из ягод сбора этого года — весьма способствовали отвлечению от мрачных разговоров, и Гильом первым завел песню. Остальные хором подхватывали. Ритм, как и полагалось, отбивали кружками по столу.

Песенка отнюдь не куртуазная. Невозможно услышать нечто подобное из медвяных уст Бертрана де Борна — фаворит Ричарда предпочитал всяческие слезы-грезы-розы, оброненные платочки, вздохи при луне, трагическую любовь и откровенные признания на смертном одре. Песни воинов выгодно отличались от точащих слезу лэ менестрелей, которые только и делали, что сочиняли душещипательные истории для романтических девиц, наслушавшихся легенд о Галахаде.

Далее беседы окончательно и бесповоротно вошли в русло Крестового похода. Сицилийцы из тех, что помоложе, огорчались, говоря о короле Танкреде, который не принял на себя крест и недвусмысленно намекнул вассалам о необходимости оставаться дома. Сицилия и ее владения на Апеннинском полуострове были под угрозой — буйный сынок Фридриха Барбарросы, герцог Швабский Генрих фон Штауфен, желая урвать побольше владений, счел себя наследником сицилийского трона и оспаривал права молодого Танкреда. По новостям, пришедшим с полуночи, Генрих вместе со своей армией двигался к Риму, намереваясь затем высадиться на Сицилии, предварительно захватив земли Танкреда на материке. Единственно, младший Штауфен не осмелится начать войну, пока на Сицилии находятся могучие противники — Филипп-Август, верный союзник Танкреда, и Ричард Львиное Сердце, которому глубоко плевать, с кем драться, лишь бы драться. И потом, святейший Папа Климент объявил Божий Мир, и, если герцог Швабский нарушит папское слово, ему не миновать самых крупных неприятностей, вплоть до отлучения.

Мирное, хотя и громкоголосое празднество во дворе семьи Алькамо вдруг прекратилось. Гунтер, обсуждавший с недоверчивым Гильомом преимущества плотного пехотного строя перед неорганизованной рыцарской конницей (этот факт доказала не столь уж давняя битва при Леньяно, когда ломбардцы в пух и прах разгромили Барбароссу), вдруг заметил, как во дворе появился всадник, быстро спрыгнул с седла и, поискав глазами Роже, подбежал к главе семьи. Шептались они недолго.

— Тихо! — рявкнул Алькамо-старший, с легкостью перекрыв шум во дворе. — Тихо, я сказал! Приказ короля!

Выглядел Роже превесьма озабоченно. Видать, новости, доставленные из мессинского замка, ему не понравились.

— Всем рыцарям и оруженосцам сейчас собраться взять доспех и оружие! — громко распорядился Роже. — Королем Танкредом нам приказано занять ворота Святой Терезии. Нет, нет, не война! Просто король хочет обезопасить город.

«От кого? — изумился Гунтер. — Враждебных армий на острове нет, Танкред дружит с Филиппом Капетингом, а у него здесь самое сильное войско. Или? А вдруг сбывается то, что я помню из курса истории в Кёльнском университете? Неужели Ричард?..»

— Мишель, остаемся в городе. — Германец толкнул рыцаря локтем в бок. — Потом объясню, что случилось. Надо где угодно и как угодно найти Сержа.

— Неприятности? — шепнул в ответ Фармер, привыкший к тому, что его необычный оруженосец знает большинство событий наперед.

— …И весьма крупные неприятности.

— Почтенные гости, — Роже повернулся к Мишелю с оруженосцем и мессиру Ангеррану, — вас слово короля Сицилии ничуть не касается. Вы ведь не вассалы Танкреда? Отдыхайте и ни о чем не беспокойтесь.

Mafia благородного семейства де Алькамо собралась быстро. Всего насчитывалось человек тридцать пять — во Франции компанию Роже назвали бы «копьем». Старший рыцарь, оруженосцы, несколько арбалетчиков и копейщиков. В состав семейного отряда входили и простолюдины из слуг — конюхи, скотники и прочие простецы, трудившиеся у благородных сицилийцев. После того как средиземноморский остров был захвачен норманнами, последние не забыли старинных традиций — наравне с господами сражаются и слуги.

— И что нам делать? — Мишель посмотрел на оруженосца, но получил ответ вовсе не от Гунтера.

— Идемте в город, посмотрим, что происходит, — предложил стоявший за спиной рыцаря Ангерран де Фуа. — Если хотите, я вас провожу до обители Святой Цецилии, где остался ваш друг. Согласны?

— Согласны, — кивнул сэр Мишель. — Не пойму, отчего Танкред решил собрать войско на стены?

— Всякое бывает, — безразлично ответил Ангерран. — Может быть, к Мессине подходит флот мавров из Туниса. Воображаю, как удивятся неверные, увидев на Сицилии две крестоносные армии! Не забудьте оружие, шевалье…

Гунтер отлично знал, что никакими маврами сегодня и не пахнет. Если верить зазубренным в XX веке параграфам учебника истории, в ближайшее время Ричард Львиное Сердце, плюнув на союзнические обязательства, начнет весьма серьезно выяснять отношения с сицилийским королем. Кажется, здесь замешано наследство родственницы Плантагенета — королевы Иоанны?

Лошадей решили не брать, а пройтись по городу пешком.

— Иногда я готова задушить Ричарда своими руками, — незаметно и неслышно для верных камеристок и наваррских рыцарей почетного эскорта шептала Элеонора Пуату, проезжая мессинскими улицами к воротам города. — Господь призвал к себе трех лучших моих сыновей, среди которых был несчастный Генрих-младший… Принц мог стать великим королем и затмить славу Вильгельма Бастарда! Почему судьба так несправедлива ко мне? В чем я столь провинилась перед Богом?

Всю жизнь (единственно, исключая бурную и неразумную молодость) Элеонора действовала только во благо страны и короны. Но королева всегда, постоянно, каждодневно натыкалась на препятствия, которые приходилось преодолевать с боем и кровью. Когда король Генрих II завел себе любовницу, Алису Французскую, Элеонора не выдержала, решившись устроить заговор против мужа — добейся Генрих у Папы развода, Элеоноре пришлось бы покинуть трон, а наследственные права ее любимых сыновей оказались бы под сомнением.

Оставалось только предпринять попытку устранения Старого Гарри. Имелась даже великолепная возможность — пожилой монарх успел короновать сына-наследника и тот под именем Генриха III вполне мог занять Тауэр. Кроме того, все дети приняли сторону Элеоноры — от Львиного Сердца до Годфри. Генрих-младший владел королевскими доменами в Англии, Годфри получил в управление Бретань, Ричард с Элеонорой управляли огромной Аквитанией. Оставалось либо заставить Старого Гарри отречься в пользу сына, либо…

Дело провалил интриган и негодяй Раймунд, граф Тулузы, пресмыкавшийся перед Генрихом и желавший принять вассальную присягу отдаленной Англии, нежели быть под каблуком столь близкого Людовика Капетинга. Заговор не удался, ибо граф Раймунд в самых темных тонах поведал Старому Гарри о коварных планах Элеоноры, собиравшейся заточить короля в монастырь и на всякий случай убить Алису Французскую. Королеву-мать схватили и заперли в замке Шинон в Нормандии, затем отправили от греха подальше в уединенный Винчестер на Острове. Сыновья бежали, найдя пристанище под скользким крылышком бывшего мужа Элеоноры, и королевство покатилось под гору, да с ветерком…

Шестнадцать лет войны между отцом и детьми. Полтора десятилетия Элеонора Пуату провела в тюрьме и могла только бессильно сжимать кулаки, когда в Винчестер доставляли новости одна хуже другой. У Алисы от короля Генриха родился ребенок. Генрих живет с Алисой открыто, как с женой, ничуть не боясь гнева Церкви — Томас Бекет убит, и теперь никто не властен над королем Англии.

Хуже всего оказался 1183 год. Почти одновременно погибли два сына Элеоноры, а сама королева, получив эти известия, надолго заболела, оказавшись на краю могилы. Однако упрямая королева-мать выжила. Выжила, чтобы дождаться дня, когда к ней придет торжественный королевский гонец, объявив:

— Ваш сын Ричард принял корону Британии.

Сто девяносто два месяца. Пять тысяч восемьсот дней. Мечта исполнилась — около года назад несгибаемую аквитанку со всеми почестями перевезли из постылого Винчестера в Лондон, где она приняла на себя единоличное управление страной. Ричард, хоть и стал королем, занимался армией, Крестовым походом, совершал безумные ошибки, назначая на высшие посты государства воров и мздоимцев наподобие Уильяма де Лоншана. Элеоноре же приходилось расхлебывать последствия Нормандской войны и неразумности нового короля. Иногда поздними вечерами, после неприятных разговоров с возмущенными баронами или банкирами, Элеонора начинала подумывать о том, что неплохо бы видеть королем принца Джона. Конечно, он молод, неопытен, но во всем слушается мать и со временем научится быть настоящим правителем. Таким, как Филипп-Август.

Элеонора Пуату не любила, но искренне уважала короля Филиппа, прижитого бывшим мужем Людовиком от второго брака. Чисто человеческие недостатки Капетинга, наподобие обжорства, черствости к людям или жестокости, меркли перед его умом. Филипп-Август никогда не позволял себе безрассудность или импульсивность, подобно Ричарду, скорее наоборот. Он не тратил зря лишнего ливра, собирал земли, был настойчив, скрытен, умел выжидать и рассчитывать, действовал только наверняка… Поэтому бароны его и не терпели — почуяли не то чтобы сильную, но цепкую руку. Во многом Филипп походил на Элеонору, и поэтому королева-мать отчасти симпатизировала французу. Элеоноре Аквитанской иногда становилось жаль, что Филиппом придется пожертвовать ради Замысла. Но пожилая королева знала: Филипп-Август, сколь он ни умен, является открытой угрозой ее стране — английскому государству. Именно Филипп, еще будучи принцем, заявил на одном из турниров Старому Гарри:

— Я отберу у вас, сир, все земли, которые вы забрали у моего отца.

Генрих II тогда только рассмеялся — потерять Аквитанию, Нормандию, графство Тулузское, все земли материка, многократно превосходящие размерами Остров-домен? Невозможно!

Элеонора знала, что еще как возможно. Там кусочек, здесь кусочек… Глядишь, а через двадцать лет нет великого королевства Английского, разбросанного от Шотландии до Лангедока. Поэтому толстый умник Филипп обречен. Надо будет поставить свечу во здравие Конрада Монферратского, несколько лет назад предложившего Элеоноре безумный план. Тогда аквитанка находилась в Винчестере, и рассказ приехавшего инкогнито Конрада захватил ее фантазию настолько, что по прошествии пяти лет Элеонора свыклась с мыслью получить однажды императорскую корону.

Есть Священная Римская империя, принадлежащая германцам, есть Византийская империя, наследница цезарей, так почему бы не исполнить мечту Старого Гарри и не короноваться однажды в Риме императрицей Британии и Аквитании? Генрих II из-за ссоры с Бекетом не довел дело всей своей жизни до конца, а ведь он давно, еще в 1170 году, короновал Генриха-младшего, хотел раздать всем сыновьям по королевству (Англию — сыну-тезке, Ирландию — Годфри, Шотландию — Ричарду, а Аквитанию — Джону), а самому стать императором, возвышающимся над четырьмя королями… В дело вмешался Бекет, и все пошло прахом. Может быть, Элеонора вскоре подведет черту под замыслами покойного мужа. Главное — обуздать Ричарда.

…Простецы с улиц Мессины приветствовали Элеонору радостными криками — она до сих пор оставалась для сицилийцев великой аквитанской герцогиней и матерью доброй королевы-вдовы Иоанны. Увильнув от пики на-варрского рыцаря, к королеве подбежал нищий, отвлекая Элеонору от воспоминаний о прошлом, она стащила со среднего пальца массивный перстень и бросила его попрошайке. Пусть знают, что Элеонора Пуату щедра.

Стража у северных ворот Мессины, носивших имя святой Терезии, расступилась — они увидели аквитанское знамя и восседавшую на меланхоличном сером мерине полноватую розовощекую особу с золотым обручем поверх вуали. Кем бы ни был европеец — англичанином, сицилийцем, кастильцем, венгром или германцем, — у всякого из них невысокая добродушная бабушка вызывала искреннее уважение, ибо Элеонора Пуату уже пятьдесят два года, считая с 1137-го, находилась на вершине власти материка.

Лагерь английского воинства показался почти сразу. Скопище палаток, роскошных герцогских шатров, навесов. Десятки костров, солдаты рубят деревья в ближайшем сосновом лесу, поблескивает оружие, слышны отнюдь не куртуазные возгласы… Элеонора не морщилась от доносившихся кабацких выражений. В эпоху молодости и Второго Крестового похода, когда она вместе с Людовиком Капетингом преодолела весь путь от блистательного Парижа до выжженной солнцем Палестины, приходилось слышать и более изощренные речения. При нужде (не исключено, что таковая наступит весьма скоро) Элеонора могла загнуть словечко и почище.

— К королю! — Кортеж остановился возле белоснежного шелкового шатра Ричарда. Королева-мать заметила, что рядом стоят несколько оседланных вспотевших лошадей, следовательно, Львиное Сердце куда-то уезжал.

— Его величество занят, — робко попытался остановить надвигающуюся бурю один из пажей Ричарда, но Элеонора уже успела спуститься на землю из седла. — Король приказал мне никого не впускать, мне жаль, ваше величество…

— Прочь с дороги, щенок, — рявкнула королева-мать, распаляя себя перед грядущей битвой. Пажа просто сдуло. Будь на его месте Саладин, летел бы до самого Багдада.

— Распорядитесь, чтобы дам моей свиты и рыцарей королевства Наварры устроили, — куда-то вслед молодому дворянину приказала Элеонора и отодвинула полог шатра, над которым развевалось знамя святого Георгия.

Так и есть. Вся компания в сборе. Ричард, Бертран де Борн, герцог Йорк, барон Жоффруа де Лузиньян — старший брат неудачника Гвидо, граф Анжуйский, еще трое или четверо напыщенных личностей по уши в гербах и бархате.

— Всем — вон! — яростно, но очень тихо бросила Элеонора Пуату. — Шевалье де Борн, к вам это тоже относится. Быстро!

— Матушка! — вскочил Ричард.

— Вы слышали приказ королевы? — Она произнесла эти слова таким тоном, что даже племяннику, герцогу Йоркскому, стало понятно — если станешь противоречить, слетит голова и никакой Ричард не поможет. Бертран де Борн предусмотрительно исчез первым. Через несколько мгновений в королевской палатке остались только любящая мать и почтительный сын.

— Ну? — набычился Ричард. — Бунт в Англии? Меня лишили короны?

— Я была бы счастлива, случись так, — стремительно начала атаку Элеонора. — Что вы себе позволяете, мессир сын мой?

— Я только проводил военный совет с моими друзьями, — будто оправдываясь, сказал король и тотчас понял, что налицо поражение: неверный тон избран с самого начала. Как только мать может столь быстро победить в словесном поединке?

— Где ваша сестра, сир? — Элеонора шагала вперед, оттесняя Львиное Сердце к середине шатра. — Где Иоанна, моя старшая дочь? Во что вы втянули несчастную вдову?

Ричард наконец сумел взять себя в руки и ответил с наивозможным достоинством:

— Ее величество королева Сицилийская отдыхает в предоставленном мною шатре. Иоанна крайне огорчена вероломством Танкреда, пожелавшего отобрать у нее наследство, принадлежащее английской короне, а стало быть, и королю.

— Прошло тридцать лет с тех пор, как вы, мессир сын мой, произнесли первое слово! — воздела руки к небесам Элеонора. — И наконец научились обращать эти слова в доступную обычным смертным речь! Я не верю, что подобные мысли возникли именно в вашей голове! Кто подсказал? Отвечайте же!

Королева-мать сделала еще шаг вперед, а Ричард, который был выше Элеоноры почти на две головы, на шаг отступил.

— Законы. Законы Сицилии и Англии! — напряженно ответил король. — Достояние двух супругов принадлежит только супругам и никому более..

— Ax во-от оно что! — внезапно успокоилась Элеонора и присела на стульчик без спинки возле раскладного стола. Ее тихий и насмешливый голос являл опасность куда более грозную. Когда королева-мать несдержанно кричит, это не так страшно. — Смею заметить, сир, вам для начала следовало бы как следует научиться читать. Чтобы потом ссылаться на законы…

Королева-мать неожиданно мило улыбнулась (Ричарда передернуло, ибо за много лет он отлично изучил все хищные жесты возлюбленной матушки) и извлекла из рукава сюрко закрытую крышкой блестящую медную трубку, предназначенную для хранения свитков.

— Отвлечемся ненадолго. — Элеонора щелкнула металлическим замочком и, вскрыв цилиндр, вынула пергамент самого внушительного облика. Желтоватый тонкий лист из лучшей телячьей кожи. — Знаете, что это? Ричард, я к вам обращаюсь!

— Что? — хмуро переспросил Львиное Сердце.

— Сегодня днем, пока вы изволили проламывать копья на турнире, я побывала у святейшего Папы Климента и просила его о милости… Это — булла о назначении вашего сводного брата Годфри де Клиффорда, ныне канцлера Англии и архиепископа Кентербери, кардиналом всех королевств Англии, Ирландии и Шотландии. Годфри теперь входит в конклав, способный избрать следующего Папу. Вы меня понимаете?

Ричард понял. Если Годфри стал кардиналом (а потомок Прекрасной Розамунды, пусть и бастард, все-таки входил в королевскую семью и являлся ставленником матери), то, значит, после смерти Папы Климента у него появляется неплохая возможность занять апостольский престол. У Элеоноры недурственные связи в ватиканской курии, и ее друзья могут весьма повлиять на решение собрания кардиналов, выбирающих нового Папу.

Королева-мать нанесла новый удар. Климент III — глубокий старик и может весьма скоро скончаться. Если Папой вдруг станет Годфри — Элеонора Пуату победит окончательно, раз и навсегда. Клиффорд будет прислушиваться к ее мнению, а не к словам королей.

— Итак, мессир сын мой, вы откажетесь от притязаний на приданое вашей сестры? — проворковала Элеонора. — Или будете настаивать? Закон на вашей стороне, а если вы сумели уговорить Иоанну, то, значит, заполучили главнейшего свидетеля по тяжбе. Оставьте эти мысли. К закату я подарю вам, сир, сто пятьдесят тысяч фунтов золотом. Наличными монетами, которые перейдут в вашу собственность и казну.

Ричард верил и не верил. С одной стороны, угроза Элеоноры вполне осязаема: Годфри по велению Папы стал кардиналом, а это значит, что получил еще большую власть над Англией. Преемник Уильяма де Лоншана пляшет под дудку королевы-матери. Вывод один — ситуацией владеет Элеонора.

Но Ричард Львиное Сердце прославился в веках именно своим упрямством. Он плохо понимал, что такое интрига, политика или государственный разум. А потому король Англии нехотя, но твердо ответил Элеоноре:

— Права моей сестры ущемлены Танкредом. И я добьюсь своего. Матушка, не вынуждайте меня — коронованного монарха, держащего скипетр, печать и корону! — обижаться на вас. Танкред Сицилийский так или иначе возвратит моей сестре приданое. Это последнее слово.

Элеонора Пуату посмотрела на сына и враждебно, и любяще одновременно. Королева-мать знала: так или иначе она добьется победы. Переупрямить Ричарда силой сегодня не получилось и вряд ли получится. Тогда придется использовать недоступную молодому венценосцу хитрость политика…