Книга: Низвергатели легенд
Назад: ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ СКАНДАЛ В БЛАГОРОДНОМ СЕМЕЙСТВЕ
Дальше: Примечания

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
ТАМПЛИЕРЫ ВСЕГДА ПРИ МЕСТЕ.

2 ОКТЯБРЯ 1189 ГОДА, ВЕЧЕР. МЕССИНА, КОРОЛЕВСТВО СИЦИЛИЙСКОЕ

 

Орден Храма — коему суждено столь неудачно и трагически закончить свою историю ровно через сто двадцать пять лет — возник в Святой земле за семь десятилетий до воцарения Ричарда Львиное Сердце. Может быть, особо назначаемые магистром летописцы Ордена и знали, что именно произошло в Иерусалиме в 1119 году, но широкая публика могла только теряться в догадках. Тамплиеры даже для современников были окружены немеркнущим загадочным ореолом (исключая тех рыцарей, которые занимались делами денежными. Ну какая, скажите, романтика кроется в ремесле ростовщика? Хотя для кого как…).
С чего же все началось? Почти неизвестно… Через двадцать лет после основания Иерусалимского королевства Готфрид Бульонский со товарищи вдруг решил, что прибывающие в Иерусалим паломники непременно нуждаются в охране на неспокойных дорогах Палестины. Раньше делом обеспечения беспрепятственного прохода богомольцев в Святой град занимались признанные Церковью и Папой госпитальеры, чей орден был создан за пятьдесят лет до Первого Крестового похода, но Готфриду показалось, что этого недостаточно. В 1118 году, а может, и через год или два, девять рыцарей вытребовали для новой, никому не известной организации у короля Иерусалимского Балдуина I (между прочим, брата Готфрида) помещение на задворках бывшего храма Соломона и обосновались там, поименовав сей коллоквиум «Орденом Бедных Рыцарей Храма Соломонова». Благие речи об охране дорог и защите паломников быстренько прекратились.
Кто был первым Великим Магистром, так и осталось загадкой. Или сам Готфрид Бульонский, или его приятель Гуго де Пен… Девять изначальных тамплиеров (на самом деле их насчитывалось побольше, ибо у каждого уважающего себя рыцаря имелись оруженосцы и прислуга, так что в первые годы тамплиеров набралось около сотни) окопались в Храме, не принимали в орден других рыцарей и больше ничего не делали. «Ничего» — с точки зрения стороннего наблюдателя. Какие разговоры и дела скрыли в себе стены Храма, какие планы строил магистр де Пен, официально взявший эту должность после смерти Готфрида, — в летописях умалчивается.
И вдруг спустя десять лет тамплиеры заявили о себе, да столь громко, что аукнулось по всей Европе. Рассказывали, будто один из первых храмовников приходился дядюшкой аббату Бернару из Клерво и использовал связи с влиятельным родственником ради прославления нового ордена. Так или иначе святой Бернар, едва услышав о тамплиерах, неожиданно пришел в восторг и взял «бедных рыцарей» под свое покровительство.
На церковном соборе в Труа пламенный проповедник Бернар легко убедил епископов и кардиналов в том, что признание Римом Ордена Храма приведет лишь к быстрейшей победе христианства в Святой земле, а столь благочестивое дело нуждается в непременной, всемерной и активной поддержке со стороны Матери-Церкви. Апостольский понтифик, Папа Иоанн XIX, разрешил составить устав Ордена (это ответственное дело поручили, разумеется, Бернару Клервосскому) и подтвердил право тамплиеров на существование, дав храмовникам весьма широкие полномочия.
Ходили весьма смутные слухи, будто за десять лет, прошедших до папского разрешения 1128 года, Гуго де Пен со своими братьями-рыцарями проводил в Иерусалиме и окрестностях некие странные изыскания, которые завершились настолько успешно, что тамплиеры привели в экстатическое состояние в общем-то сурового и недоверчивого святого Бернара и завоевали абсолютное доверие Папы Иоанна, осыпавшего Орден Храма всеми возможными милостями. Гуго де Пен с 1120 года занимался раскопками в подвалах храма Соломона, на Елеонской горе, наносил визиты в Назарет и Вифлеем, что-то искал в пустынях и буквально выпотрошил весь Иерусалим на предмет древних рукописей и старинных уникумов, связанных с историей земной жизни Спасителя.
Что же отыскал первый Великий Магистр? Поговаривали о Святом Граале, плащанице Господней, подлинных текстах Евангелий и сокровищах царя Соломона.
Менее верилось в обнаружение данных Моисею Скрижалей Завета, ибо известно, что после взятия Иерусалима римляне доставили Ковчег Завета вместе с каменными плитами Скрижалей в метрополию, а дальнейшая его судьба окутана покровом тайны. Предводительствуемые Гензерихом вандалы в очередной раз проявили вандализм и после захвата Рима в 455 году вывезли из храма Юпитера среди прочих сокровищ и богатую добычу, доставленную Титом из Иерусалимского Храма. Ковчег Завета оказался в руках варваров и пропал навсегда.
…Гуго де Пен быстро добился расположения высших князей Церкви и, вероятно, оставил найденное сокровище в Риме в обмен на благосклонность апостольского престола. Орден, доселе отнюдь небогатый и немногочисленный, начал расти как на дрожжах. В него вступали как бедные рыцари, так и герцоги, дворяне передавали командорствам свои земли и богатства, тамплиеры построили множество замков в Сирии и Палестине, часть рыцарей перебрались из Иерусалима в Европу, образовывая командорства ордена во всех странах, от Шотландии до Португалии и от Франции до Польши. Стоит заметить, что принадлежавший некогда Рено де Шатильону неприступный замок Крак де Шевалье после исчезновения бургундского авантюриста перешел в собственность храмовников. Генрих II Плантагенет после убийства Томаса Бекета пожелал искупить грех и внес пожертвование Храму «для благочестивых нужд» в размере сорока двух тысяч марок серебром, а расчетливый и экономный Филипп-Август передал на хранение парижским рыцарям Храма всю государственную казну.
Уже через двадцать лет после утверждения Ордена Папой тамплиеры решили переплюнуть евреев и лом-бардцев в делах денежных. Неизвестно, кому из магистров пришла в голову светлая идея воспользоваться изобретением пройдошливых итальянцев — заемными и доверенными письмами. Проценты за хранение денег взимались небольшие, а любому путешественнику удобнее не таскать с собой крупные суммы, на которые может положить глаз любой вор и разбойник, а отдать честно заработанное золото в тамплиерский банк и более ни о чем не беспокоиться — в кармане лежит пергамент, который через столетия получит наименование «чека», а деньги охраняются не только вооруженными рыцарями, но и авторитетом Церкви…
Тамплиеры разрушили древнюю и неразумную систему накопительства, когда золото просто собиралось и складывалось, оборачиваясь мертвым грузом. Магистры и командоры ордена здраво рассудили, что деньги должны порождать деньги, и начали использовать вклады мирян для совершения торговых операций. Командор Иерусалимской прециптории покупал за сто золотых безантов груз перца, пришедший из Индии по Великому шелковому пути, платил еще двадцать безантов за перевозку в Марсель и еще десять — за дорогу от Марселя до Парижа, а обосновавшиеся в столице Франции рыцари перепродавали перец за четыреста безантов. Желающие могут посчитать процент чистой прибыли, отправившейся в казну Ордена, ибо не важно, где живет тамплиер — в Святой земле или в горах Шотландии.
Теперь храмовники меньше всего походили на «бедных рыцарей». За шестьдесят лет активной деятельности, прошедшихсо времен святого Бернара, орден получил в ленное владение огромные земли, десятки замков и сосредоточил в своих руках колоссальные богатства, за что тамплиеров невзлюбили и начали распускать о них гадкие слухи и откровенную клевету. Взять хотя бы историю со штурмом Аскалона в 1153 году.
По общему мнению, ворвавшиеся в город первыми тамплиеры перекрыли для остальных рыцарей проход и бросились грабить арабские дома, но в действительности все происходило отнюдь не так. Конечно, военная добыча — дело святое, однако говорить о том, что рыцари Храма поголовно являются трусами или скупцами, не приходится. Войдя через пролом в стене в Аскалон, отряд тамплиеров не пропускал в город обычных дворян лишь из-за великой опасности, которой могли быть подвергнуты их жизни. Естественно, что рыцари-храмовники погибли все до одного (какой уж тут грабеж?), но своей доблестью сохранили основные силы крестоносного войска… которому и достались после взятия города все богатства Аскалона.
С мирянами тамплиеры общались мало, вызывая тем самым разнообразнейшие сплетни. Никто не ведал, что на самом деле происходит за незримыми стенами, отделявшими орден от суетной действительности, но все знали одно: если тебе срочно нужны деньги, ты можешь занять неплохую сумму у тамплиеров, разумеется, под серьезное обеспечение.
Именно такую сделку и заключила с храмовниками королева-мать Элеонора Пуату.
Свое состояние после отбытия Элеоноры к королю Ричарду Казаков обозначил маловразумительными для обитателей двенадцатого века словами «плющит и таращит».
Плющило его от обилия информации, свалившейся за сегодняшний день, а таращило по причине недавнего общения с обходительным и образованным мессиром де Гонтаром. Факт оставался фактом: мессир де Гонтар Казакову не привиделся, имелись материальные доказательства минувшего разговора (Сергей, вспомнив, специально сбегал в сад и тщательно осмотрел следы на пыльной дорожке. Две пары: одни, принадлежащие оруженосцу, другие — человеку покрупнее и имеющему больший размер обуви. Значит, был на самом деле).
Казаков отправился к Беренгарии — принцесса читала Святое Писание, как и положено богобоязненной благородной девице — и показал золотую маслину, сказав, будто нашел на дворе. Беренгария подивилась тщательности шлифовки, но ничего необычного в комочке драгоценного металла не обнаружила.
— Наверное, кто-то из приезжавших к Элеоноре дворян обронил, — предположила принцесса. — У нас иногда таскают с собой всякие необычные вещицы в качестве амулетов или просто памяти о близком человеке. Хайме де Транкавель, например, подарил мне…
Беренгария взяла темно-синий бархатный мешочек со своим вензелем и, покопавшись в нем, извлекла темный, грубовато обработанный камешек.
— Вот, — наваррка протянула Казакову подарок, — это черный агат. Хайме сказал, будто выковырял его из стены своего замка Ренн-ле-Шато. Черный агат отгоняет нечистую силу, а уж коли он взят из кладки столь необычного места, как Ренн… В Лангедоке ходят легенды, будто Ренн-ле-Шато немного… как бы вам это сказать? В это можно верить или нет, я, например, верю. Ренн не только замок. Его камни живые. Словно в них удерживаются чьи-то неупокоенные души.
— Забавная легенда, — нейтрально сказал Казаков. Все эти истории с домами, обладающими собственным разумом и потаенной жизнью, ему еще в XX веке в зубах навязли. Отель «Outlook», замок Карлштейн в Чехии, квартира Достоевского в Питере… Ренн-ле-Шато, наверное, ничуть не лучше.
Господин оруженосец, повертев черный агат в руках, положил его на стол рядом с золотой маслиной и тотчас отдернул руку. Камень откатился от драгоценного комочка так, будто столкнулись одноименные полюса магнитов.
— Что такое? — удивленно подалась вперед Беренгария. — Ну-ка…
Принцесса снова подтолкнула агат к ягодке, и вновь повторилось то же самое. Лежать рядом с золотом, полученным сверхъестественным путем, камень из стены Ренн-ле-Шато, хоть убей, не желал.
— Работает… — пробормотал Казаков и перехватил недоумевающий взгляд Беренгарии.
— На вашем месте, мессир Серж, — быстро сказала принцесса, — я бы эту вещицу выбросила. Мало ли что на дороге валяется. Если вам жалко, я обменяю ее на какую-нибудь свою маленькую драгоценность — вы ее возьмете на память — и выкину сама. Черный агат, а тем более привезенный из Ренна, лгать не может. Слишком уж просто он действует.
— А я бросал эту маслину в святую воду и ничего не случилось… — буркнул Казаков и тут же понял, что сказал лишнее. Беренгария насторожилась еще сильнее.
— Зачем? — спросила она. — Обычные безделушки не проверяют святой водой. Что это такое?
— Э… Не знаю. Давайте я последую вашему совету и выброшу эту штуку. Если кто ее будет искать — нечего разбрасываться…
Голос привитого информационной цивилизацией прагматизма говорил: в золоте нет ничего страшного. Это только металл, зарегистрированный в Периодической таблице элементов господина Д. И. Менделеева за номером 79 и условным обозначением Au — шестой период, девятый ряд, первая группа. Добыт, правда, путем весьма неординарным, но теория (теперь вкупе с практикой) подтверждает — холодные реакции на элементарном уровне возможны и вовсю проводятся. А тот, кто их проводит, поддается логическому осмыслению. Мессир де Гонтар лишь энергетический носитель информации. С рожей Макса фон Зюдова. А чего? Сгруппировал в должнном порядке требуемое количество взятых из окружаюнщей среды молекул и делай чего хочешь — хоть Ленина со Сталиным, хоть Спинозу или Наполеона. Просто и ясно. Никакой магии и чудес. Но почему тогда черный агат Беренгарии, призванный отличать нечистую силу, движется? Совпадение?
Маслина отправилась в выгребную яму, бесследно каннув в ее зловонных глубинах. Если кто из золотарей найндет — повезет. Или не повезет — это как посмотреть. В случае, когда все чудеса объясняются энергетическими возможностями их творца, подтверждается старинная теория, стократно описанная всеми заинтересованными сторонами, от теологов-инквизиторов до писателей-фаннтастов: нет злых или добрых чудес, ибо энергия нейнтральна, важны лишь мысли того, кто ее использует. В свою очередь, мысль — тоже энергия, а следовательно, не может быть доброй или злой. Тупик.
Может, не стоило выбрасывать маслину? Когда еще получишь сувенир от самого мессира де Гонтара?
…Ближе к вечеру гостей монастыря позвали обедать в общую трапезную. К счастью, преподобная Ромуальдина отсутствовала, и Беренгарию пригласила спокойная худонщавая монахиня лет сорока — сестра Мария, келарь моннастыря, отвечавшая за хозяйство, казну и милостыню. Когда Беренгария объяснила, чем обязан заниматься кенларь, Казаков мысленно назвал Марию «завхозом».
Два отдельных стола — один для монастырских сеснтер, другой для гостей. Монахини, согласно правилам святого Бенедикта, кушают молча, специально назначеннная чтица громко декламирует какие-то душеспасительнные тексты на латыни, обязательная молитва перед трапезой… Еда, впрочем, роскошная и горячая. День сегодння не постный, а посему подано изрядное количество хорошо приготовленного мяса (Казаков долго привыкал в Нормандии к репейному маслу, весьма противному на вкус. На Сицилии все жарили на оливковом — здесь маслобойни встречались через два дома на третий). Копнченая птица, неизменная рыба, овощи… С чем здесь особо любили возиться, так это с пирогами. Выбор гигантский. Похоже, монастырские стряпухи задались целью перенщеголять друг друга в выборе начинки и формы своих изделий. Пироги с дичью, свининой, ягодами, фруктанми. С рыбой, осьминогом, икрой кефали, мидиями, вондорослями, мясом дельфина. Отдельный пирог с чеснонком — сжуешь кусочек и кажется, что превращаешься в огнедышащего дракона. И все равно больше трех-четынрех пирогов не осилить — Казаков по прошлой жизни привык, что пирожок должен быть маленьким, от силы с ладонь, начинка прячется в самой глубине, и то если догрызешься… А тут они здоровые, не меньше большой тарелки размером, тесто тонкое и пресное, зато внутрь всякого добра понапихано со всей щедростью.
— Вчерашний стол у Танкреда по сравнению с этой роскошью кажется мне весьма скромным, — шепотом заметил господин оруженосец. Беренгария, сидевшая напротив, рядом с чинно откушивавшей вареную рыбу мадам де Борж, усмехнулась:
— Монахини все делают для себя. То, что остается, раздают бедным. Выйдете после обеда к воротам и понсмотрите, сколько там соберется простецов, желающих набить брюхо дармовым угощением.
— Ваше высочество! — В первый раз на памяти Казанкова камеристка Элеоноры подала голос, и прозвучал он весьма укоризненно. — Благотворительность заповедана Господом. Полагаю, вам не следует столь нелицеприятно отзываться о помощи монастыря бедным людям. И говорите, пожалуйста, потише. Мы, безусловно, миряне, но следует блюсти правила святого Бенедикта, если уж нам пришлось жить в святой обители.
Беренгария замолчала, но сделала такой прискорбно-капризный вид не терпящей высоконравственных поучений распущенной девицы, что Казаков уткнулся носом в пирог, дабы не смущать мадам де Борж глупой улыбкой.
Конечно, стол украшали и винные кувшины, но ближе к окончанию безмолвной церемонии «принятия пищи» в трапезной появился огромный дымящийся чан и всем желающим предложили пахучий травяной настой наподобие чая из облепихи, меда и мяты. Варево густое, сладкое благодаря меду (сахар еще не изобрели, и появится он весьма не скоро), однако вполне вкусное.
Состоялось явление аббатисы, которая вообще-то должна была возглавлять трапезу. Всерьез смахивавшая на ведьму мать-настоятельница ворвалась в трапезный зал, будто ворона в форточку, — черные одеяния развеваются, а суровый взгляд более подошел бы святому Бернару, обнаружившему чертенка в нужнике Клервосской обители.
— Спасайся кто может, — шикнул Казаков и взглянул на Беренгарию. Та осталась по-королевски невозмутимой.
— Ваше высочество! — Аббатиса размашисто прошагала к столу и уставилась на принцессу. — За отсутствием светлейшей мадам Элеоноры вам препоручено заниматься делами королевы?
— Не мне, — этикет обязал Беренгарию подняться с лавки и кануть в глубокий реверанс с поклоном, — мессиру Сержу.
«Чего? — поперхнулся Казаков, и кусок пирога, вывалившись изо рта, полетел на колени. — Это что, шутка? Казаков С. В., бывший сотрудник службы безопасности конструкторского бюро Камова, ныне переведен на должность временно исполняющего обязанности королевы Британии Элеоноры Пуату? Ну и ну! Ну я ей задам! Попозже».
— Что угодно вашему высокопреподобию? — выродил Сергей надменно-начальственную фразу, но слово «высокопреподобие» выговорил с двумя ошибками. Ромуальдина буквально пригвоздила оруженосца взглядом к стенке.
— Прибыли рыцари Храма, шевалье, — процедила аббатиса. — Утверждают, будто у них важное дело к королеве. Если уж вы доверенное лицо ее величества Элеоноры, пойдите и разберитесь. Трапезу закончите позже. Я распоряжусь, чтобы вам оставили пироги и вино.
— Не вопрос, командир, — громко и сугубо по-русски рявкнул Казаков свою излюбленную фразу, но Ромуальдина ничего не поняла.
Во дворе монастыря топтались шесть невысоких арабских лошадей под простенькими седлами и со сбруей без украшений. Всадники, как один, обряжены в белые одеяния с багровым крестом, оконечья которого раздвоены наподобие хвоста ласточки. Ну точно, тамплиеры. Днем Элеонора предупреждала, что храмовники должны будут заехать и передать некий груз. Конные рыцари окружали громадную повозку с колесами без спиц — просто сколоченные вместе обработанные доски, образующие диск.
— Вы к королеве Элеоноре? — вопросил мессир оруженосец, одновременно вытирая жирные губы рукавом. — Их величество уехали. Мне сказано заниматься всеми делами.
Тамплиеры переглянулись. Возглавлял небольшой отряд весьма величественный господин, по виду недавно перешедший сорокалетний рубеж. Как и положено уставом, коротко острижен (рыцарю Храма не пристало заботиться о прическе), недлинная борода с проседью и золотая цепь с красным эмалевым крестиком на шее. Остальные значительно моложе.
Главный покинул седло и кивнул Казакову — это, видимо, должно было обозначать поклон.
— Анри де Шатоден, командор Парижской прециптории Ордена Храма, — суховато представился он. — Могу ли я узнать ваше благородное имя, мессир?
Мессир задержал паузу чуть дольше, чем следовало, и, стараясь придать себе максимум значительности, подозрительно осматривал крытую повозку. Насчет общения с тамплиерами его никогда не предупреждали, и раньше он их видел только очень издалека — как с ними разговаривать? Храмовники — рыцари и монахи одновременно. Вдобавок назвать полное имя Казаков никак не мог. Просто не придумал еще. Элеонора, Беренгария да и все остальные знакомые отлично обходились просто Сержем с добавлением уважительного обращения, а вот фамилия… Ладно, попробуем пойти напролом с использованием самого убойного российского оружия — слова «авось».
— Серж де Касакофф из герцогства Киевского, — выдал Сергей, и сам ужаснулся прозвучавшему бреду. Тамплиеры переглянулись еще раз. Видимо, решали, кто перед ними — особо забавный сумасшедший или любимый шут королевы Элеоноры. На самом деле все оказалось не так.
— Герцогство Киевское? — вполне доброжелательно переспросил командор. — Я бывал там полтора года назад и даже удостоился чести видеть великого герцога Всеволода по прозвищу Большое Гнездо. Весьма рад узнать, что подданные мессира Всеволода служат королеве Британии.
«По-моему, здесь все успели побывать в России, кроме меня! — огорченно подумал Казаков. — Как все-таки подводит незнание собственной истории. Надо запомнить, что сейчас правит именно Большое Гнездо, а не какой-нибудь Ярослав Мудрый…»
Тамплиер, к удаче Казакова, не стал ни о чем расспрашивать, а остался сдержан. Рыцари в белых плащах откинули занавесь позади фургона и продемонстрировали пять весьма объемистых сундуков темно-коричневого дерева.
— Заемное письмо королева Элеонора Пуату уже оставила в командорстве, — сказал Анри де Шатоден. — Жаль, что мне не удалось сейчас переговорить с королевой лично, но, думаю, таковая возможность появится в ближайшее же время. Примите.
— Тогда помогите донести. — Сергей помнил, что королева-мать распорядилась доставить присланный тамплиерами груз в ее покои.
— Мессир! — изумился командор. — Посмотрите, сколько простецов бездельничают во дворе обители! Видите того красноносого конюха? У меня есть определенное чувство, что ему не терпится потрудиться ради блага великой королевы… Конечно, если мадам Элеонора приказала доставить сундуки в ее комнаты нам самим. Орден Храма не откажет в помощи…
«Сам дурак, — отругал себя Казаков. — Так тебе и станут тамплиеры ящики таскать. Придется извиняться».
— Разумеется, я справлюсь, — кивнул он мессиру де Шатодену и рявкнул на конюха тем самым командным голосом, который отлично вырабатывается за время службы в ВС Российской Федерации: — Ко мне, быстр-ро!
Сработало. Надо полагать, аббатиса Ромуальдина выдрессировала служек отзываться по первому слову. Причем примчался не только конюх, но и полдесятка его помощников вкупе с какими-то подозрительными личностями, сшивавшимися при монастыре.
— Vzdrognuli, подняли, потащили! — победоносно ревел Казаков, вызвав молчаливое одобрение со стороны тамплиеров. В конце концов, они тоже люди военные и с понятиями. — Уроните — убью!
Сундуки оказались тяжеленькими. Прошло не меньше часа, пока последний не перекочевал в комнаты первого этажа странноприимного дома. К чести рыцарей-храмовников стоит упомянуть, что Анри де Шатоден и его подчиненные терпеливо дождались, пока взмокшие монастырские служки не отволокли ящики на место, и сопровождали каждый поход между повозкой и покоями Элеоноры.
— Благодарю вас, мессир. — Командор явно забыл, как правильно называть Казакова, и посему предпочел обойтись без упоминания имени. — Если ее величество будет чем-то недовольна, пусть немедленно отправит посыльного или пошлет за мной. Позвольте с вами попрощаться.
Шатоден поднялся в седло, сделал какой-то знак правой рукой, видимо, относящийся к системе безмолвных жестов-приказаний, принятых среди тамплиеров, и все рыцари Храма покинули обитель Святой Цецилии. К Казакову подошел конюх.
— Господин, день-то нынче жаркий…
— Понял, — кивнул Сергей и, запустив ладонь в кошелек, вытащил на свет божий большую квадратную серебряную монету, отчеканенную в англии. Черт ее знает, дорогая она или нет? Пусть берет, раз помогал.
Денежка перекочевала в широченную мозолистую ладонь простеца, а лицо его озарилось такой вспышкой радости, что Казаков понял — хватит на всех, причем не на один день.
Беренгарию он нашел в комнатах. Принцесса Наваррская с любопытством оглядывала запертые сундуки, в соседней зале, за закрытой дверью, мадам де Борж вслух читала стихи Кретьена де Труа и, казалось, была поглощена только поэзией.
— Тамплиеры привезли? — осведомилась Беренгария и, наткнувшись на укоризненный взгляд, улыбнулась: — Серж, не сердитесь. Я вас отослала к храмовникам потому, что вы в любом случае справились бы лучше меня. Тамплиерам нельзя даже смотреть на женщину. И как, по-вашему, я бы приволокла эти ящики?
— Не расстраивайтесь, не сержусь, — отрекся Казаков. — Интересно, что внутри? Каждый такой сундук тащили семеро отнюдь не слабеньких мужиков и кряхтели на весь двор. Посмотрим?
— Как? — удивилась Беренгария. — У нас нет ключей. И потом, сундуки принадлежат Элеоноре. Вряд ли будет прилично…
— Ваше высочество, — Казаков недоуменно взглянул на принцессу, — мы же не воровать собираемся. Откроем, глянем, закроем. Никто ничего не узнает. Дайте-ка сюда ваш ножик, которым вы так удачно запустили в глаз оленю прошедшей ночью…
Замок ближайшего сундука оказался достаточно простым, а Беренгария пояснила, что, судя по исполнению, сделан он в Византии. Конечно, ромеи могут добавить в примитивный механизм свои особенные хитрости, наподобие вылетающей в самый неожиданный момент иглы с ядом, предназначенной для незадачливого взломщика, но подобное делается не для огромных ящиков, а для личных шкатулок, где хранится переписка или особенно дорогие украшения.
Запорное устройство капитулировало со второго раза. Тонкое лезвие кинжала под ужасливо-восхищенным взглядом Беренгарии задело нужную пружину, и язычок замка, щелкнув, отпал. Казаков поднял крышку.
Поверху содержимое было укрыто плотной промасленной холстиной, и ей же обивались стенки сундука. Отбросив ткань, мессир оруженосец узрел множество кожаных мешочков, совершенно одинаковых по виду.
— Та-ак… — протянул он, доставая первый попавшийся и растягивая шнурок, связывавший горловину. На свисавшую с веревочки печать Казаков не обратил внимания, и та развалилась. Ничего страшного, если один мешочек поврежден, это только случайность или недосмотр отправителей. — Ого! Никогда ничего подобного не видел!
Ему на ладонь посыпались крупные и очень тяжелые золотые монеты — круглые, квадратные, многоугольные… Некоторые украшались арабской вязью, на других был виден христианский крест, третьи несли на себе рубленые изображения сидящих на троне людей или имен монархов. Перед Казаковым оказались пять семипудовых сундучин, доверху набитых золотом.
— Вот это я понимаю — наличность, — по-русски пробормотал оруженосец сэра Мишеля, а ныне и верный слуга королевы Элеоноры Аквитанской. — Почти полтонны золота! Мечта любого кладоискателя…
— Что вы сказали? — заинтересовалась Беренгария, тоже рассматривавшая монеты. — Впрочем, не важно. Какая интересная чеканка, наверное, арабская, жаль, я не знаю язык… Ничего себе! Марка Карла Великого! Стертая совсем, но выбитые буквы сохранились. А вот совсем новая монета Филиппа-Августа… Правильно говорят о тамплиерах — в их руках все богатства мира, точнее, та часть, что досталась Европе.
— Давайте-ка положим все на место, — ответил на это Казаков, пересыпая деньги обратно в мешочек и возвращая его в гостеприимное лоно сундука. — Иначе Элеонора рассердится. Хотелось бы знать, к чему королеве столько золота?
— Я догадываюсь, — ответила Беренгария. — Для Ричарда. Элеонора Пуату влезла в долги к Ордену Храма или заключила с тамплиерами какую-то сделку. Думаю, вскоре мы все узнаем. Запирайте сундук, шевалье.
* * *
Их величество король Франции Филипп-Август Капетинг изволили трапезничать.
Свитские из тех, что постарше и которые помнили старого короля Людовика VII, в один голос утверждали:
характером Филипп похож на батюшку, а вот обликом — отнюдь. Людовик был высок, тощ, носил темные, похо жие на монашеские одеяния, и его куда чаще можно было встретить в церкви, нежели па королевском совете. Набожность Луи VII частенько переходила в ханжество, ибо известно, что неумеренность в радении оборачивается грехом и неразумностью в жертвованиях. Питался король самой простой пищей, тратил на содержание двора сущие гроши, а к старости, позабыв о том, что он не один на этом свете, начал требовать от дворян оставить светские развлечения, покаяться и вести жизнь сугубо аскетическую. Неудивительно, что Элеонора Пуату около сорока лет назад сбежала от Людовика к блистательному Генриху Английскому.
Филипп-Август тоже не любил охоту, турниры и прочие дворянские забавы, однако не запрещал остальным радоваться жизни. По примеру старинных королей, которым всегда давали прозвища, к нынешнему монарху помаленьку прилепилось наименование «Тихий». Однако этот тихоня, получив трон в 1180 году, ухитрился полностью разгромить коалицию самых знатных сеньоров, противостоявших самодержавной власти Капетингов — Бургундия более тяготела к Священной Римской империи и даже некоторое время была в ее составе, вечно бунтовала огромная и беспокойная Фландрия, графы Намюр, Блуа и Шампань подумывали о том, что им вполне можно обойтись без всякого сюзерена, в Нормандии и Аквитании шла война между Старым Гарри и его сыновьями… Словом, Филиппу досталось весьма разобщенное и вечно готовое к мятежу королевство.
Как известно, рыбу лучше всего ловить в мутной воде. Поэтому молодой Капетинг и выкрутился. Филипп не воевал, он лишь стравливал противников между собой, плел интриги, а когда следовало вмешаться в события силой оружия, звал на помощь английских принцев, обосновавшихся в Аквитании. Бургундия замирилась, и герцог номинально признал сюзеренитет короля, от Фландрийского графства удалось оттяпать несколько ленов и включить в монарший домен, граф Блуаский сцепился с графом де Шампань, и тихая война между собой поглотила все их силы, а Филипп-Август, потихоньку расширяя владения и не тратя лишних денег, становился сильным королем.
Потом Филипп положил глаз на английские владения, и прежде всего на богатейшую Аквитанию. Этому помогла в первую очередь нелюбовь анжуйцев и аквитанцев к Старому Гарри — рыцари Пуату во время войны с Генрихом присоединились к войску французов. Генрих был побежден, Филипп с Ричардом заставили короля подписать договор, по которому Англия передавала Франции многочисленные земли на континенте и выплачивала контрибуцию, но вот незадача: спустя несколько дней Генрих умер от огорчения и теперь условия договора предстояло выполнять Ричарду.
Львиное Сердце, как всегда, оказался обманут. Какого черта папенька подписал соглашение с Филиппом, если знал, что умирает? Почему это Ричарду теперь придется платить французам за прегрешения своего отца? А плата-то не маленькая!
Четвертый сын Элеоноры Пуату позабыл, что сам участвовал в подготовке договора и силой заставил Старого Гарри с ним согласиться. Теперь Ричард не хотел выполнять поставленные Филиппом условия, но слово, как известно, не воробей. Так Филипп-Август за здорово живешь и без малейших усилий отнял у Англии солидный кусок земель, а дружба двух монархов на сем прекратилась, Ричард же получил громкий нагоняй от матушки. За глупость и расточительство.
Филиппу Крестовый поход совершенно не требовался. Зачем? Вернуть Иерусалим — замечательная мысль, но этим должны заниматься рыцари наподобие Ричарда Львиное Сердце или старого волка Фридриха Барбароссы. Во Франции хватает своих забот. Однако расчетливый Филипп понял, что можно будет запросто использовать огромное войско английского короля в своих целях — Ричард обязательно ввяжется по дороге в какие-нибудь истории (вдруг ему взбредет в голову отбить У Византии средиземноморские острова?), что пахнет неплохой прибылью. По договору между союзниками вся добыча делилась пополам. То есть Ричард завоевывает, а Филипп забирает половину. И куда смотрела тетушка Элеонора?..
Помимо того, отказываться от принятия креста просто неудобно. Барбаросса идет, Плантагенет, самые знатные герцоги… Но если уж предстоит война с сарацинами, к ней нужно тщательно и нерасточительно подготовиться. Ричард потратил огромные деньги (почти все золото, кстати, осталось во Франции, ибо припасы Львиное Сердце закупал в Бургундии и Провансе), его войско достойно восхищения, весьма многочисленно и сильно. У германского императора почти сто тысяч человек. Добавим норманнов, итальянских баронов, возможно, византийцев. Огромная армия! К чему тогда тратиться на сбор своей? Несколько королевских отрядов, а далее вассалы Филиппа соберут свои копья (разумеется, на собственные средства), и можно отправляться. Денег уходит минимум, а польза для королевства великая. Так и быть, год или полтора на Крестовый поход потратить можно, тем более что во Франции сейчас на удивление спокойная жизнь. Главные противники замирены, Фландрия побеждена, а Лангедок затаился и варится в собственном соку.
— Надо будет, — напомнил сам себе Филипп-Август, — потом разобраться с Тулузой и их вассальной присягой…
Король оторвал от копченой курицы ножку и принялся медленно, вдумчиво жевать. В последнее время его беспокоили известия с юга. Шпионы доносили, будто еретическое альбигойское течение распространилось по всему Тулузскому графству, проникло в Прованс и завладело умами не только простецов, но и многих дворян. Церковь очень беспокоится, ибо стали известны случаи изгнания священников, святотатства и разрушения храмов. Филипп считал, что у страха глаза велики и бывает даже полезно наказать некоторых святош, захвативших себе слишком много власти и использующих ее ради своего обогащения. Но ересь, ересь… Если события на юге вызовут недовольство Рима, придется вмешаться. Владетель Тулузы почти независим — много лет назад граф Раймунд принес присягу Генриху II, но с тех пор умерли и Раймунд, и Генрих, а сейчас непонятно, кому вообще подчиняются обитатели Лангедока…
— Ваше величество?
В обширную каюту, располагавшуюся на корме нефа, заглянул первый королевский камердинер, Жан де Сиго, — пройд ошливый малый, но великолепно справлявшийся со своими обязанностями.
— Ммм? — промычал Филипп, вопросительно посмотрев на мессира де Сиго. — Фто тафое?
— Мне крайне досадно отрывать вас от трапезы, государь, — вкрадчиво сказал камердинер, — но к вам настойчиво желает пройти мессир де Фуа из Лангедока.
Король наконец-то прожевал и ворчливо пробормотал:
— Очень вовремя. Проси. Кстати, он не сказал, по какому делу?
— Вроде бы по денежному, ваше величество…
— Тогда тем более проси.
Сесть за стол мессира Ангеррана не пригласили. Высокий старик замер на пороге и безмятежно воззрился на Филиппа-Августа. Король продолжал расправляться с цыпленком.
— Говорите, — француз махнул правой рукой, в которой была зажата темная косточка, — Ангерран, от вас вечно одни неприятности! Почему вы всегда приходите так неожиданно? Вас послала Элеонора?
— На каждый из этих вопросов, сир, я смог бы дать самый развернутый ответ. — Господин де Фуа любезнейше улыбнулся. — Но сейчас на это просто нет времени.
— Тогда зачем пришли? — взглянул на гостя Филипп.
— Пожелать вам, ваше величество, доброго дня и хорошего аппетита, — изнемогая от галантности произнес Ангерран, но даже круглый дурак не заметил бы в ней легкой высокомерной издевки. Король Франции начал хмуриться. — Ричард ввязался в очередную авантюру.
— На сумму? — как ни в чем не бывало уточнил Филипп.
— Восемьдесят тысяч безантов, — фыркнул Ангерран. — Сюда же прилагаются хорошие отношения Ричарда с королем Танкредом и Элеонорой Аквитанской. Не сомневаюсь, что не сегодня-завтра Плантагенет потеряет расположение как своей добрейшей матушки, так и сицилийцев. А если Львиное Сердце добьется своего, вы, сир…
— …Я пополню казну, — кивнул Филипп-Август. — Наследство Иоанны, если не ошибаюсь?
— Проницательность вашего величества, — приторно залебезил Ангерран со своим всегдашним сарказмом, — достойна вашего великого предка Шарлеманя .
— Когда? — Филипп выплюнул на блюдо горошинку черного перца, коим умащалось жаркое.
— Вечером или завтра с утра. Позволю себе дать совет вашему величеству. Вмешиваться в спор не следует. Когда дерутся два волка, лев должен только наблюдать и ждать, пока соперники не вцепятся друг другу в глотки. А потом подойти и забрать добычу.
— Что бы я делал без таких, как вы, умников? — Филипп состроил на своей розовой округлой физиономии недовольное выражение. — Ангерран, вам никто никогда не говорил о том, что вы редкостный мерзавец?
— Я счастлив, что великий король столь высоко ценит мои скромные таланты, — не остался в долгу де Фуа. — А насчет «мерзавца», сир… Весь мир таков, что стесняться нечего.
— Подите вон, — тряхнул щеками Филипп. — Или у вас есть еще, что сказать?
Ангерран, выставив вперед правую ногу и прижав руку к сердцу, поклонился и безмолвно исчез за легкой деревянной дверью каюты. Свое дело он сделал. Король Франции, выждав некоторое время, громко сказал:
— Мессир де Сиго! Немедленно позовите графа Карла Валуа и коннетабля! Затевается кое-что интересное…
Камердинер выглянул из-за двери, выслушал указания господина и быстро побежал на палубу.
Ангерран де Фуа, спустившись по деревянным сходням с разукрашенного знаменами корабля на каменный пирс мессинской гавани, окликнул рассматривавших суда молодых мессиров и, когда те подошли, картинно воздел глаза к небесам:
— Ах, шевалье де Фармер, как мне ни неприятно такое говорить, но его королевское величество Филипп Капетинг — просто жирная свинья.
— Он в нас вчера из лука стрелял, — мстительно наябедничал сэр Мишель. — Когда мы с Беренгарией в лодке катались. Едва не попал в мессира Сержа, моего оруженосца.
— Сержа… — произнес Ангерран. — Давно ли этот дворянин у вас оруженосцем?
— С прошлого месяца, — правдиво ответил рыцарь. — Мне бы хватило и одного, но за Сержа отец Колумбан попросил. Я вам о нем рассказывал — это отшельник из Ирландии. Живет в папенькином баронстве, в лесу.
— Понятно, — протянул господин де Фуа. — Впрочем, мессиры, я закончил все дела, и теперь мы можем отправляться дальше. Например, в монастырь Святой Цецилии.
Гунтер, Мишель и язвительный Ангерран гуляли по городу не меньше двух часов — хронометр германца, на который тот украдкой поглядывал, показывал без четверти семь вечера. В Мессине было спокойно — на улицах порядок, городская жизнь продолжается, в церквях служат мессы. Только появились лишние патрули стражи, внимательно надзиравшие за иностранцами. Если сицилийцы почти не обращали внимания на французов, то за подданными Ричарда следили в оба глаза. Гунтер и Мишель сейчас носили цвета Аквитании, а значит, подозрений не вызывали — герцогство хоть и подчиняется английскому королю… но все знают, что в действительности им управляет королева Элеонора.
— Попомните мои слова, — пророчески вещал Ангерран, когда троица подходила к гавани, — не пройдет и дня, как Львиное Сердце отомстит Танкреду за поражение на турнире. Не знаю, как именно, но, думаю, громко и бестолково. Вы меня подождете, мессиры? Сейчас я поднимусь на корабль Филиппа-Августа и передам французу… Одно известие.
— Подождем, — благосклонно согласился Мишель. Ангерран отчасти шокировал норманна. Для голубоглазого старика словно бы не существовало ничего святого — он поругивал королей, симпатизировал сарацинам, а что поражало больше всего — всегда и постоянно называл вещи своими именами, не обращая внимания на условности этикета. И все-таки общаться с мессиром Ангерраном было интересно. Он бывал во всех известных странах, встречался с самыми разными людьми, вспоминал об умершем от проказы несчастном короле Иерусалима Балдуине IV, о старых и новых монархах, о давно отгремевших сражениях — выяснилось, что Ангерран действительно участвовал во Втором Крестовом походе, кончившемся полнейшей неудачей.
Мессир де Фуа был вхож к Ричарду, Элеоноре и Филиппу, как выразился Гунтер, «с черного хода», а значит, на самом деле являлся важной персоной. Но почему же указанная важная персона не имеет никакого громкого титула и ничего не рассказывает о своем происхождении и семье? Любой дворянин давно поведал бы о многочисленных благородных родственниках, своих владениях, сыновьях-дочерях… Мишель уяснил только одно: их новый знакомый имеет лен в королевстве Иерусалимском. К тому же норманна немного смущало произношение Ангеррана — судя по фамилии, он был выходцем из Лангедока, а речь звучала с едва заметным бургундским акцентом. Известно, что герцогство Бургундия тяготеет не к Франции, а к Священной Римской империи и тамошнее наречие более германизировано.
Сейчас Ангерран, отвечая на бесконечные вопросы сэра Мишеля, проявлял отличное знание традиций Востока и красочно повествовал о сарацинских нравах. Рыцаря заинтересовал языческий обычай многоженства, и мессир де Фуа объяснил, что пророк Муххамед запретил своим последователям иметь больше четырех жен, но сарацины выкручиваются — четыре жены перед Аллахом, и сколько угодно наложниц. У багдадского халифа вроде бы по одной на каждый день года.
Аббатство встретило гостей тишиной и благолепием — все обитательницы монастыря и постояльцы странноприимного дома отправились в церковь. Именно там сэр Мишель с оруженосцем и мессиром Ангерраном обнаружили Беренгарию. Принцесса шепотом сказала, что Серж остался в комнатах — мол, ему необходимо находиться там по приказу Элеоноры. Туда и направились.
— О, явились! — увидев друзей, воскликнул Казаков, вскакивая. Судя по развернутой на столе огромной рукописной Библии, он старательно осваивал латинский язык, читая на торжественном слоге Рима знакомые главы Писания. — Вино в кувшине. Если хотите пожевать, остались пироги. Только они холодные.
— А где же ее величество? — поинтересовался де Фуа, подозрительно осматривая громоздящиеся возле стен коричневые сундуки.
— У нее неприятности с Ричардом, — ответил Казаков. — Кстати, тамплиеры приезжали. Видите ящики? Полно денег! Сижу тут на золотом запасе королевства.
Какое-то время прошло в разговорах. Мишель общался с Ангерраном, допытываясь у палестинского рыцаря, можно ли европейцу хоть одним глазом посмотреть на гарем. Гунтер и Сергей разговаривали по-английски, вызывая недоуменные взгляды со стороны не понимавшего странный язык мессира де Фуа — германец описывал события на турнире, а Казаков страдал, что не смог увидеть экзотическое зрелище.
Идиллию разрушила Беренгария. Принцесса, явившись с мессы, буквально ворвалась в покои, едва не сокрушив толстенную дощатую дверь. Сэр Мишель аж схватился за меч, увидев огромные перепуганные глаза наваррки. За плечом дочери короля Санчо Мудрого стояла невозмутимая мадам де Борж.
— Что случилось, ваше высочество? — озабоченно спросил норманн. — Вас кто-нибудь напугал или обидел?
Ангерран напрягся и подался вперед, будто ожидал новостей.
— Да, меня напугали, — отрывисто сказала Беренгария. — Мессиры, в монастыре закрыли ворота, а аббатиса приказала всем служкам вооружиться.
— Да в чем дело-то? — забеспокоился Казаков. Принцесса, бледная и растерянная, опустилась на стул и совершенно не дамским жестом плеснула вина из кувшина.
— Волнения в городе, — ответила Беренгария. — К аббатисе прибежал десятник сицилийской стражи и сказал принять все меры к защите обители. Понимаю, в это трудно поверить, но, по известиям, английский король Ричард начал штурм Мессины с моря и суши…
КОНЕЦ ИСТОРИИ ТРЕТЬЕЙ

 

Август — декабрь 1999 года, Санкт-Петербург — Казань — Санкт-Петербург

notes

Назад: ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ СКАНДАЛ В БЛАГОРОДНОМ СЕМЕЙСТВЕ
Дальше: Примечания