Книга: Великая степь
Назад: XI. Развод по-степному
Дальше: XIII. Песнь Верблюда

XII. Логово

1.

Этот обвал закончился быстро, несколько многотонных глыб рухнуло с пушечным грохотом – и все стихло. Но – с Гамаюном осталось шестеро… Глинолицых тоже стало меньше – десятка два отступили к смутно видневшемуся вдали оборудованию неясного назначения. Оттуда с чмокающими звуками стреляли их ружья – по всему судя, пневматические. Бьющее на расстоянии оружие имелось не у всех ходячих мертвецов, да и призовыми стрелками они не были. Остальные сражались ножами – атаковали, не пытаясь уклониться от пуль. И останавливал их лишь выстрел в голову. За понимание этого факта прорвавшаяся в пещеру группа заплатила пятью жизнями. Еще двоих накрыл обвал. Осталось семеро.
– Не стрелять! – рявкнул Гамаюн. – Кончарами!
И закинул за спину автомат. Ровные, как будто отполированные своды и стены тоннеля закончились – группа пробилась в естественную пещеру. Нависшие над головой глыбы грозили рухнуть в любой момент – и после первых выстрелов иные из них выполнили угрозу. Пещера онгонов оказалась огромна и не освещена – лучи фонарей выхватывали только часть ее.
Хотя простор чувствовался – то ли по движению воздуха, то ли по эху от выстрелов и камнепада. От огромной естественной каверны отходили в стороны искусственные туннели – на видимом пространстве их было три: тот, через который ворвалась группа – изгибавшийся; другой, виднеющийся дальше идеально круглым черным пятном; и третий, перекрытый мощным бронированным люком.
Куда ведут эти туннели, не ясно. Ясно другое – всемером громадную пещеруне завоюешь. Да они пришли и не завоевывать.
Они пришли уничтожать. За плечами у каждого – тридцать кило взрывчатки. При ненадежности здешних сводов должно хватить.
…К глинолицым подтянулось подкрепление – и они снова пошли в атаку. В безмолвную психическую атаку, как каппелевцы в старом фильме. Только не было Анки-пулеметчицы, способной встретить их убийственным свинцом. И не потому, что Багира владела пулеметом хуже легендарной подружки Петьки и Чапаева. Но первые же очереди в пещере показали, что обычный автомат становится тут оружием массового поражения, заживо хороня своих и чужих.
Пришлось браться за тяжелые, чуть неуклюжие бронзовые кончары – поминая добрым словом Ткачика, оторвавшего от сердца для их покупки два личных “Плейбоя”…

2.

Раздавленный обвалом бензовоз горел, подсвечивая поле битвы неверным колеблющимся светом. Но и в этом освещении было видно, что дела хреновые.
Ткачику приходилось туго.
С одной стороны напирали сыны степей, незнакомые и опасные, сменившие дротики на мощные луки, с другой – мертвячки-бодрячки, айдахар им всем в задницу…
Большая часть техники погибла от удара оружия онгонов, либо оказалась погребена под обвалами – и Вася Скоробогатов не мог поддержать огнем морпеха и его людей, удерживающих вход в пещеру. Вася сам с трудом отбивался у оставшихся машин.
Бойцам Отдела помогало то, что их противники – и степняки, и глинолицые – уничтожали друг друга не с меньшим тщанием, чем третью сторону. Союзников в этом трехстороннем бою не было – каждый сам за себя. Но однако именно нежданный удар служивших хану горцев позволил Гамаюну пробиться в настоящую пещеру без лишних потерь. Невысокие темноволосые воины ловко и быстро, как пауки на паутинках, спустились на длинных веревках в тыл глинолицым. И почти все полегли в жестокой схватке у входа в тоннель – уничтожив заслон из ходячих мертвецов и убив их восьмипалого командира.
Оставшихся глинолицых это не смутило, как не смущало ничто и никогда. Они продолжали драться. Умереть рабы онгонов уже не могли – но убивать еще умели.

3.

Зажав в каждой руке по кончару, Багира металась в навалившейся на них толпе глинолицых. Рубила во все стороны, по чему придется – хотя цели достигали лишь удары в голову. Ей тоже доставалось. Голова гудела от пришедшихся по сфере ударов. Туповатая бронза с трудом входила в мертвую плоть – как колун в сучковатое полено. Дрались почти в полной темноте – под ногами догорал красный фальшфейер, разбрасывая последние искры. Запалить новый было некогда.
Рядом хрип, стоны, невнятные выкрики – живых. Мертвые бились молча, орудуя длинными, бритвенно-отточенными ножами. Один нож ткнулся в правый бок Багире, вспоров кевлар и пройдя между пластинами бронежилета. Боль не чувствовалась, лишь ткань намокла горячим, и рука стала двигаться медленнее, и Багира поняла: конец.
И все кончилось. Глинолицые перестали сопротивляться. Стали двигались бессмысленно – кто-то брел, спотыкаясь, в сторону от схватки, кто-то смотрел на зажатое в руке оружие, словно впервые его видел. Глинистые маски лиц шли трещинами и раскалывались. В мертвых глазах впервые появилось что-то, похожее на живое чувство. На удивление.
Но никто не всматривался в мертвые глаза. Вспыхнул новый фальшфейер – зеленый. Оцепеневших врагов добивали с каким-то странным чувством…
Добивали те, кто остался на ногах. Четверо. Гамаюн сидел, прислонившись к камню стены. Сферы на голове не было. На камуфляже кровавое пятно – быстро растущее. Еще двое – не шевелились, заваленные телами дважды убитых. Хотя нет, один встал, пошатываясь, смахнул кровь с лица…
Лягушонок – по шее змеится красная струйка, но вроде цел – наклонился над поверженным врагом, удивленно присвистнул, пытался выдернуть кончар, застрявший в вытянутой, шишкообразной голове. Огромный глаз-самоцвет в середине лба был раздавлен лезвием – и все равно переливался, сверкал разноцветными гранями.
Кукловод, подумала Багира. Последний? Ей было все равно, силы куда-то ушли, бок немел, хотелось лечь и закрыть глаза. Она не легла, она опустилась на колени перед Гамаюном – и сразу поняла, что дело плохо.
Ну вот и все, подумала Багира отрешенно. Вот и кончилась сказка, кончилась гнусно и жестоко, черный замок захвачен и злые волшебники повержены, но хеппиэнда, руки принцессы и половины царства не будет, потому что герой умирает в луже собственной крови, а плененная принцесса оказалась сучкой, сдавшей всех, кого можно, и нет в конце рассказа ни точки, ни многоточия, а лишь огромный жирный знак вопроса: зачем? зачем? зачем все это?
Но прохрипела Багира сорванным голосом другое: Лягушонок! Заряды!
Лягушонок плюнул на застрявший в черепе чужака кончар и торопливо стал распаковывать заплечники, сброшенные перед рукопашной.

4.

Гладкие своды спускались полукругом, плавно переходя в гладкий пол. Больше ничего тут, в каменном мешке, не имелось – только толстый броневой люк, перекрывавший выход в главную пещеру.
Живых тут не было – одни мертвые. Много мертвых.
Мертвецы с тупой настойчивостью бродили, ощупывая холодный камень, словно хотели вырваться на волю, под солнечный свет. Но они ничего уже не хотели, мертвые не имеют желаний… А эти не могли даже воспринимать и исполнять желания тех, кто подарил трупам псевдо-жизнь – имплантанты, активизирующие мертвые мышцы и органы, глинолицые уже получили, но чипы управления в их головах пока не стояли…
Полуфабрикаты. Недоделанные зомби, небезопасные сейчас даже для своих создателей.
Раздался легкий скрежет. Броневой люк дрогнул и медленно пополз в сторону. Глинолицые потянулись к нему.

5.

Патроны кончались. Кровь заливала глаза. Ткачик остался один. Может, кто-то из лежавших рядом и был еще жив – но стрелять никто уже не мог.
Морпеха смерть непонятным капризом пока обходила – три царапины от стрел не в счет. Он так думал – не в счет. Ткачик не замечал, насколько замедлились его движения и как отяжелел автомат в руках.
Стрелы щелкали по камням. Кавторанг прополз, не поднимая головы, пару метров. Перевернул обмякшее тело в камуфляже, достал из окровавленной чужой разгрузки два запасных магазина. Вставил один в автомат, посмотрел по сторонам.
Ему казалось, что огонь внизу, где чадно горели машины, почти погас. Но это лишь казалось – пылало по-прежнему ярко. Тени в серых халатах двоились в глазах и сливались с серыми камнями. Ткачик выпустил очередь почти наугад, повинуясь чутью – и попал, и зацепил кого-то, чутье морпеха не подводило даже сейчас.
Серые фигуры падали, не то убитые, не то напуганные огнем в упор, и вставали новые, а может те же самые, и подбирались все ближе. Стрела ударила в запястье – когда Ткачик торопливо менял магазин. Он почти не обратил внимания, обломил древко, чтобы не мешалось… Следующая очередь – длинная, во весь магазин – оказалась последней, подползавшие и перебегавшие нукеры отбросили луки и кинулись вперед, не обращая внимания на летящий навстречу свинец.
Ткачик встал им навстречу. Пошатнулся. Сжал в руке нож. Морская гвардия идет уверенно… Умирает – тоже.
Когда из темного провала пещеры выскочил Лягушонок, Ткачик был еще жив. Но загрохотавших над ухом очередей морпех уже не слышал. Все плыло перед глазами, плыло и искажалось, как сквозь толстый слой мутноватой воды, и единственным звуком в мире остался грохот крови в ушах, но и он звучал все слабее и реже, реже… реже… и замолчал. Не стало ничего.

6.

Здесь стрелять было не опасно – с гладких сводов туннеля рушиться нечему.
Отступая по наклонному ходу, Багира проклинала свое любопытство. И желание напоследок разжиться каким ни есть трофеем в логове онгонов – перед полным его уничтожением. Ага. Разжилась. Понадеялась, что за броневой плитой хозяева прячут что-то ценное. Они, действительно, кое-что там прятали…
И это кое-что сейчас наступало сплошной массой по туннелю. Глинолицые. Много. Они не походили на тех, предыдущих, – еще более вялые и заторможенные. Марионетки, лишившиеся кукловода. Но Багира видела, как они – на вид медлительные и ко всему безучастные – буквально разорвали в куски раненого бойца – там, внизу, в пещере. И – эти не боялись пуль, даже попадавших в голову. Разодранные чуть не на куски тела упрямо ползли вперед, Багире приходилось стрелять и стрелять в упор, перешибая пулями хребты и конечности…
Она осталась одна, прикрывая отход, – Лягушонок и двое бойцов выносили наверх Гамаюна – и дело осложнялось тем, что одновременно Багире разматывала с катушки провод, тянувшийся вниз, к зарядам. Глинолицых провод не интересовал, и это радовало, потому что из-за густых помех на заложенные параллельно радиовзрыватели надеяться не стоило… И – тоже хорошо – рана в боку оказалась несерьезной царапиной. Больше ничего хорошего не было.
Багира справилась, она всегда и со всем справлялась – но пришлось тяжко.
…Провод застрял. Захлестнулся? Висевшая за спиной катушка перестала вращаться. Багира зарычала и выпустила из ручника длинную – от стены до стены и обратно – очередь в подкатывающуюся толпу. Пули откидывали глинолицых назад, валили с ног, они вставали, или двигались вперед ползком и на четвереньках – но крохотную фору Багира получила. Сдернула катушку из-за спины. Провода на ней не осталось. Ни одного витка. Что за черт, должно было хватить с запасом… Катушка дернулась из рук, кто-то или в туннеле, или в главной пещере потянул за провод.
Мертвые лица надвигались. Мертвые руки тянулись к ней. Очередь оборвалась – закончились патроны. Багира оглянулась. Конец туннеля, выходящего в небольшой естественный грот, совсем рядом. Видны отблески огня, слышны выстрелы и взрывы. Успею, подумала Багира, взрыватель с пятисекундной задержкой. Лишь бы внизу никто не перерубил провод…
Ручка взрывного устройства скользнула в окровавленных пальцах, но провернулась. Багира рванула к выходу. Успею…
Горы скорчились в судороге, когда она пробегала под нависшими, державшимися на честном слове сводами грота. До выхода оставалось метров пять. Не больше.

7.

Восток светлел. Бой угасал, как угасает пожар, в котором сгорело все, что могло сгореть. Победителей не было. Хотя, с точки зрения арифметики и геометрии, на лавры победителя мог претендовать Сугедей – именно у него осталось больше всего воинов, и именно они заняли наибольшее пространство побережья.
Самому Сугедею произошедшее ночью победой не казалось.
Не из-за потерь, они оказались огромны – но хан никогда не считался с потерями. Не из-за гибели Милены – жизненные планы Сугедея отнюдь не основывались исключительно на ее помощи… Жена Карахара, переметнувшаяся к молодому владыке степи, стала приятной неожиданностью, ничего, по большому счету, не менявшей.
Собственное спасение из раздавленной скалой ставки хана не взволновало. Оличей-ханум, дряхлая прорицательница, давно предсказала, что он умрет владыкой и в глубокой старости. Конкретные предсказания Оличей сбывались всегда. Смерть, в который раз разминувшаяся с Сугедеем, лишь в очередной раз это подтвердила.
Удручали результаты многочасового боя. Пещера онгонов погребена, и добычи в логове восьмипалых демонов уже не взять. Драконы Земли большей частью повержены – но захваченные обгорелые обломки могли лишь послужить для изготовления клинков и наконечников, не более того. А немногие уцелевшие продолжали отбиваться – пусть и не так яростно, как прежде. Надо было захватить хотя бы их. Сугедей погнал усталых воинов в новую атаку.

8.

После обвала, похоронившего и пещеру онгонов, и Багиру, Лягушонок сам стал как глинолицый. Мыслей не было, чувства и желания тоже куда-то делись. Остались рефлексы и доведенные до автоматизма боевые навыки. Он выполнял все команды Скоробогатова, он стрелял из СВД, он стрелял из автомата и из подствольника (пока к тому не закончились гранаты), он дрался ножом, когда кучка степняков прорвалась к трем уцелевшим машинам, он делал что-то еще – и потом не мог вспомнить: что? и зачем?
Он не чувствовал боли в превратившемся в сплошной синяк правом плече, и боли в мочке уха, вспоротой ножом глинолицего, и даже боли от потери Багиры – не чувствовал. И не хотел больше ничего – даже остаться в живых…
Все мелькало вокруг кровавым калейдоскопом, и крутился он в обратную сторону, и привыкший убивать Лягушонок исчез, и все вернулось на семь лет назад, и появился двадцатилетний паренек Сашка Фирсов, не понимающий, зачем и для чего его послали в каменное пекло, украшенное надписью: “ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В АД!!!”

9.

Очередной взрыв тряхнул скалы – они вздрогнули чуть-чуть, устало и равнодушно. Эффект был мизерный. Стрелять по тылам в таком плотном бою бесполезно, а ближе двухсот метров предназначенная для воздушных целей ракета просто не могда взорваться.
Последняя “Стрела”, подумал Вася Скоробогатов, принявший командование над оставшимися в живых. Последняя… А кроме легкого стрелкового осталось лишь четыре выстрела к РПГ, и обломки вновь завалили с трудом расчищенную трассу, и даже озером не уйти, водометы на БТР давно пришли в негодность и демонтированы – в безводной степи форсировать нечего и незачем; и надо снова расчищать – взрывать и оттаскивать, работы часа на полтора, взрывчатка есть, но заморачиваться не стоит, потому что столько нам все равно не прожить… Не важно, что уцелевшие глинолицые и их хозяева потеряли всякий интерес к драке после гибели пещеры. Кочевники – ранее неизвестные и невиданно упорные в бою – тоже не считают павших. Тоже словно мертвецы-зомби, разве что без глинистых масок. Скоро и мы присоединимся к коллекции трупов…
На лице Васи запеклась корка из крови и копоти. Глотка казалось засыпанной раскаленным песком. Он поднял флягу, зубы стукнули об алюминиевое горлышко. Вода была теплой и затхлой.
Светало. Самый краешек багрового солнца вынырнул из озерной глади. Казалось – озеро полно кровью. А может и не казалось.

10.

Никогда Черная Птица не отдаст приказ Драконам Земли.
Карахар умирал.
Наверно, бредил Гамаюн, я умер уже три часа назад, в пещере, когда поднял руку с кончаром, отбивая стрелу, пущенную в голову из странного, похожего на подводное, ружья – а узкий клинок вошел сзади и сбоку, в пройму броника, и с тех пор ничего не было, кроме холодного пола пещеры, заваленного дважды убитыми телами, тоже холодными, и залитого их даже не кровью, а чем-то мерзким и тоже холодным, что закачивали восьмипалые в жилы своих мертвых рабов – жидкостью, не льющейся, как горячая людская кровь, после удара кончаром, а медленно и тягуче сочащейся… Гамаюну вдруг показалось, что в нем вяло катится то же самое – мерзкое и холодное, а крови нет, кровь все ушла в землю; точнее, в бесплодный камень, чтобы и на камне что-нибудь выросло, но не вырастет ничего и никогда, разве что пирамидка из отрубленных голов, потому что кровь Драконов всегда ядовита, неважно, рассекают они воду, или воздух, или попирают лапами землю… Он поднял руку, чтобы убедиться, что вместо пальцев у него кривые и кинжально-острые драконьи когти, а может и не поднял, может это ему показалось, но когтей не было, пальцы как пальцы, только почему-то восемь, вот оно что подумал Карахар без удивления я тоже стал онгоном все так просто надо лишь чтобы тебя убили а убили меня не в пещере но гораздо раньше на Ак-Июсе дротик тогда не царапнул по касательной а убил наповал и я долго был глинолицым и исполнял неслышимые другим команды а теперь кончилась и эта служба и явился ангел чтобы забрать в наш драконий рай привет дружище я давно тебя жду какие же у тебя клыки зря тебе никогда не говорили что ты прекрасен наверное девственницы были счастливы у своих столбов…

11.

Сугедей завыл и вытянул камчой первого подвернувшегося нукер-баши – ни в чем не повинного полутысячника.
Выросший далеко на востоке, в предгорьях Алтая, он всегда считал Водяного Дракона еще одной легендой, каких много рассказывают у степных костров долгими осенними ночами…
Легенда ожила. Легенда подплыла к берегу и оскалила клыки размером со ствол доброй сосны. Легенда вытянула громадную башку на громадной шее – их размеры хан не мог сравнить уже ни с чем, просто не приходили в голову сравнения – и распахнутая пасть обрушилась на последних уцелевших Драконов Земли, казавшихся сейчас вовсе не драконами, а испуганными земляными зайчиками…
Ничего сделать с Хозяином Воды было нельзя. Впервые Сугедей столкнулся с чем-то, с чем ничего не мог сделать – и выл, и полосовал камчой ни в чем не повинного нукер-баши…
Потом он опустил камчу, но не перестал выть, уже от радости. Онгоны и их рабы, потерявшие все, разбитые и сброшенные со счетов, загнанные в узкую расщелину, – оказывается, сохранили одну из своих колдовских штучек, способных крушить скалы. Почему-то не применяли – но сохранили. Хан понятия не имел о существовании и принципе действия темподеструктуализатора, он просто злорадно выл, глядя, как невидимые и неслышимые удары корчат непредставимо-огромную тушу Верблюда…
Зубастая громадина оказалась крепче, чем древние скалы. Те пусть медленно, но поддавались волнам и потокам времени – Верблюд мог ими управлять. Всего этого Сугедей не знал – лишь видел, что шкура чудовища содрогается, но не рвется, выдерживая попадания в упор. А пасть продолжает что-то делать на берегу.
Затем голова отдернулась от берега. Повернулась в сторону восьмипалых и в сторону Сугедея. Водяной Верблюд фыркнул несколько даже презрительно. Хан увидел, как из ноздрей чудища вырвались струи пара, мгновенно окутавшие часть побережья.
…Пар стал лишь побочным продуктом действия хроноэмиттера. Водяная взвесь – микроскопические частицы озерной влаги, плавающие в воздухе, проживали за короткие секунды все годы своей последующей жизни: смерзались в кристаллики льда от зимней стужи, и летели вниз, и не долетали, и таяли, и испарялись в летнем зное, и нагревшимся паром стремились вверх, и снова замерзали…
Пожилой, с густой проседью в рыжей бороде нукер-баши, угодивший под камчу хана, на Водяного Верблюда не обращал ни малейшего внимания. Смотрел на Сугедея и не мог поверить привалившему счастью. Беспричинно гневался и срывал на окружающих злобу молодой владыка крайне редко – и попавшие под горячую руку хана не могли потом пожаловаться на его милости.
Белый туман накрыл хана и окружающих. Пожилой нукер-баши закашлялся – сухо, надрывно. Кашель перешел в хрип. Сугедей повернулся к нему, отведя взгляд от выполнявшего разворот Верблюда. Повернулся и не смог оторваться от дикого, нереального зрелища.
Нукер-баши уже не казался пожилым, но полным сил воином – перед владыкой стоял дряхлый старец. Борода стала седой, без единого рыжего волоска. Лицо – передержанное в духовке печеное яблоко. Кашель сгибал полутысячника пополам, мгновенно истлевший халат лопнул и расползся, обнажив иссохшее, кожа да кости, тело. Кашель смолк. То, что осталось от нукер-баши, недвижно вытянулось у ног хана.
Сугедей почувствовал боль во всем теле, во всех костях и мышцах – ноги, спина, руки… Особенно руки. Глаза слезились, то ли от тумана, то ли от чего еще. Он посмотрел на кисть руки, сжимавшей камчу – скрюченные, изуродованные артритом пальцы, старческие пигментные пятна.
Как уплывает в озеро Водяной Верблюд, Сугедей уже не видел. Предсказательница не обманула. Владыка умер от глубокой старости.
…Вася Скоробогатов бессильно опустил руки. РПГ звякнул о береговую гальку. Сожравшей подполковника Гамаюна зверюге кумулятивные гранаты видимого вреда не причиняли.
Верблюд нырнул и исчез.
Струя белесого пара бойцов Отдела не коснулась. И что все кончилось, поняли они не сразу.
Назад: XI. Развод по-степному
Дальше: XIII. Песнь Верблюда