XI. Развод по-степному
1.
– Ты Карахар? – спросил человек. Оружия у него не было, и на ловушку все происходящее не походило. Переговоры в Степи – дело святое. Закончатся – пожалуйста, режь врагов снова, коли не сумел с ними договориться…
Переговоры проходили в наскоро собранной на узкой полоске галечного пляжа юрте. Десять нукеров с луками стояли полукругом с одной стороны юрты. С другой – десять бойцов Отдела. Посматривали друг на друга неприязненно, но уважительно. В юрту зашли двое. Карахар и Сугедей.
– Я Карахар, – сказал подполковник.
А вы думали, что в Карахаре семь локтей роста, плечи – сажень, и глаза мечут молнии?
Неизвестно, что там себе думал Сугедей, но начал он без обиняков, совсем не похоже на цветистую дипломатию Нурали-хана:
– Я – Сугедей. Люди степи признали мою власть, и эти земли теперь мои. Я сам покараю онгонов и уничтожу их логово. Нам нечего делить. Ты можешь вернуться в свою крепость, а можешь встать под мои бунчуки. Тогда у тебя будет все, и твои Драконы пойдут рядом с моими конниками, сокрушая царства. Подумай об этом, Карахар. Я не держу зла на тех, кто раньше сражался со мной, а сейчас служит мне.
Сугедей сделал паузу и прибавил:
– А еще подумай о том, что будет, когда у тебя закончатся патроны.
“Патроны” хан произнес по-русски и почти правильно.
– Патронов у меня больше, чем у тебя воинов, – ответил Гамаюн, не выдавая неприятного удивления. Парень непозволительно много знал. И этим был опасен для Девятки больше, чем все остальные владыки степи, вместе взятые.
Источник? Милена? Разберемся… Но – если она у него, пусть скажет об этом сам…
– У меня есть дело к онгонам. Они похитили мою жену. А закон Степи прост – земля принадлежит не тому, кто объявил ее своей. А тому, кто может ее удержать. Войди в пещеру – если сможешь.
Полчаса назад наконец подтянулась техника. И при нужде Гамаюн мог устроить новую демонстрацию огневой мощи. Ребята у хана прыткие, и позиция у них удобнейшая, но подполковник не сомневался в своем превосходстве.
Точно такую же уверенность испытывал Сугедей. Пять тысяч не вступавших в бой нукеров наготове. И близится союзница-ночь…
– Твоя жена у меня. Мои люди убили похитивших ее. Я мог бы вернуть ее тебе. Какой выкуп ты согласен заплатить?
Карахар сказал жестко:
– За свое выкуп не платят. Свое берут назад.
Вот так. И только так. Иначе – ты конченый человек, слабость в Великой Степи никому не прощают.
Сугедей кивнул, словно ждал именно этого.
– Я мог бы вернуть ее тебе, – повторил он свои слова. – Но она не хочет возвращаться. Ты знаешь законы Степи? Есть и такой: если женщина не хочет жить с мужем, он должен вернуть ее отцу. И поискать себе другую жену.
Хан говорил правду. Другое дело, что при дефиците рано гибнущих мужчин правило это применялось крайне редко. В основном для расторжения династических браков – при изменениях в политической ситуации.
Но Милена… Да… Милена, похоже сделала в жизни новую ставку. И это тревожный признак – чутье у дочери генерала Таманцева безошибочное. Если, конечно, молодой хан не лжет.
Ладно, продолжим дискуссию на тему местного кодекса о семье и браке.
– Женщина сама должна сказать мужу, что не будет жить с ним. Я хочу услышать свою жену.
2.
Шаги были не слышны. Холодный металл ствола прижался к затылку неожиданно.
Бывший отставной майор, а ныне полковник Камизов оборачивался медленно. Застали его в крайне неудобной позе – наклонившимся над распахнутыми железными створками люка. Внизу, в люке, – два длинных ряда разъемов. Дело происходило на третьем этаже обесточенной “двойки” – слабый свет сочился сквозь мутные, специально сделанные непрозрачными стекла.
Полковник наконец обернулся.
Миша Псоев, бывший лже-черпак, отступил назад, опустил пистолет. Улыбнулся паскудно. Повисло молчание и полковник нарушать его не собирался. Старый волк прошел ту еще школу – прекрасно знал, что заговоривший первым теряет преимущество. Правильно держать паузу – большое искусство.
Но Миша не стал тянуть резину:
– Я не знаю, полкан, что ты задумал. Что-то задумал, раз ездишь сюда втихаря. Задумывать вы умеете… Но задуманное надо выполнять. Это умею я. И я не хочу ждать, когда с меня сдерут кожу – а дурак Звягинцев ведет все к этому… Считай, что я предложил свои услуги.
Речь Псоева полковника удивила. И не только содержанием, но и формой. Обычно бывшие сержанты изъясняются попроще… Но Миша был парнем начитанным, попавшим в армию с третьего курса института. И умным был тоже. Просто любил убивать.
– Пойдем, – сказал Камизов. – Потолкуем…
Его тайные визиты на двойку можно завершать. Все подготовлено. Напряжение на аппаратуру и на антенну можно подать одним поворотом рубильника.
А задумал Камизов не много и не мало: взять под контроль Водяного Верблюда. Таманцев и Звягинцев в эти планы полковника как-то не вписывались…
3.
– Все решено, Леша, – сказала Милена. – Я встретила другого и полюбила…
– Слишком мелодраматично звучит. К тому же ты вроде как на службе числишься… Изложи в виде рапорта на имя генерал-майора Таманцева: так и так, прошу досрочно прервать действие контракта в связи с изменением семейных обстоятельств. В течении двух недель рапорт рассмотрят, получишь обходной лист…
– Прекрати! Не место солдафонским шуточкам… Все кончено раз и навсегда. Ты услышал, что хотел? Прощай!
Она быстро вышла из юрты.
– Прощаются с мертвыми, – сказал Гамаюн вслед. – Живым говорят: до свидания. Рано ты нас похоронила. Свидимся…
Вернулся Сугедей.
– Уходи, Карахар. Здесь больше нет ничего твоего.
4.
– Хреново, – сказал Ткачик. – Жена – твое личное дело. Но перемирие до утра мне не нравится. Хан, айдахар ему в душу, точно нападет ночью. В степи нам никто не страшен, а в теснине… Надо уходить или вышибать этих душманов.
– Не нападет, – сказал Гамаюн. – Не успеет. Мы ударим первыми.
Другого выхода не оставалось. Подполковник мог плюнуть на тестя-генерала, пусть сам гоняется по степи за дочкой. Но на кону стояли тысячи жизней. С таким бесценным (и добровольным) источником информации Сугедей легко и просто прикончит Девятку – в тот момент, когда ему это покажется наиболее выгодным. Слово “патроны” он уже выучил. Выучит и “гранаты”, и “мины”, и обучит своих орлов пользоваться… Учительница есть, причем с опытом работы в Школе, умеет объяснять на доступном кочевникам уровне. Значит – надо остановить. Здесь и сейчас.
– Пойдешь ты, морпех. Подбери группу пять-семь человек. В темноте сделаете на резиновой лодке крюк по озеру. Айдахаров здесь почему-то нет, тюлени непуганные… С воды никто вас ждать не будет. А я ударю с фронта, отвлеку внимание. Твоя цель – ханский шатер. Возьмешь за глотку первого попавшегося и…
– Подполковник! – перебил Ткачик, плюя на субординацию. – Ты уж не учи Чубайса пробки выворачивать…
Гамаюн решил пока не обращать внимания.
– Главное – Милена. Хану ее оставлять нельзя. Ни в коем случае… Если получится – берете в охапку и возвращаетесь тем же путем. Если нет… действуй по обстановке. На все сорок минут – на большее у меня боезапаса не хватит. Потом отступаю к степи… Вопросы?
Вопрос у Ткачика имелся один: а почему бы подполковнику самому не разобраться со своими семейными проблемами? Потому что Ткачику не ясно, чем и кем он может пожертвовать, чтобы заполучить Милену живой. И, по большому счету – так ли уж она нужна живой?
Но начальству подобных вопросов не задают.
5.
Всадник нарисовался на фоне заходящего солнца четко – черный силуэт на вершине холма. И тут же от КПП ударил крупнокалиберный. Нервы у всех были натянуты как струны, и ждали от степняков одного – мести за сожженное Звягинцевым кочевье.
Лошадь билась на земле – билась, чтобы никогда не подняться. После трех четырнадцатимиллиметровых пуль не поднимаются. Хайдар Пака – парнишка осеней пятнадцати, не более, – отползал, юркой степной ящеркой вжимаясь в ковыль.
Перевалил через гребень, сполз ниже, поднялся на ноги, поспешил вниз – там стоял заводной конь. Передавать послание в негостеприимную крепость парню расхотелось. Найдутся и другие способы рассчитаться с торговцем за долги отца…
6.
Мир упал набок, застыл под углом почти девяносто градусов, затем качнулся обратно, принял нормальное положение. И снова стал падать.
Происходили эти метаморфозы лишь с тем, что находилось за огромным экраном рубки – с подсвеченной закатным солнцем озерной гладью и с далекой полоской берега. Внутри компенсаторы качки работали идеально. Но все равно, ничего приятного в наблюдаемом зрелище не было.
Женька вздохнула и вынула ладонь из сенсорного шлема. Линия горизонта вернулась в свое законное положение. Да, нелегко научиться передвигаться при помощи четырех пар ласт – особенно если все предыдущие пятнадцать лет для этой цели служила одна-единственная пара ног.
С надетым шлемом у нее получилось бы все легко и естественно. И порой Женьке хотелось, очень хотелось надеть его. Она весьма смутно помнила все, что произошло при прошлой попытке – но твердо знала одно: этого делать нельзя. Как бы трудно ни пришлось – нельзя.
Она опять положила ладонь на мягкие ворсинки внутренней поверхности шлема. И снова попыталась развернуть Верблюда на малом радиусе…
Мир за экраном качнулся.
Но устоял.
7.
Степняки редко умеют плавать. Ни к чему. В мелководных степных речках недолго отыскать брод… А от Белой Воды и ее обитателей кочевники предпочитали держаться подальше.
Но среди разноплеменной орды Сугедея нашлась сотня урянхайцев, привыкших преодолевать вплавь холодные реки и озера своей родины. Они и составили ударную группу, призванную после заката атаковать Карахара со стороны озера, вплавь.
Другая группа, втрое большая, уже начала обходной маневр – со стороны скал. Невысокие темноволосые горцы должны были спуститься на длинных веревках с вертикальных обрывов – и обрушиться на зажатых в теснине Драконов Земли.
Обе группы получили самые подробные объяснения от Милены – и Сугедей верил, что проникнуть во чрево Драконов воины сумеют.
Стемнело. Урянхайцы потянулись к полоске прибоя. Ничего лишнего, лишь кончары приторочены за плечами…
Одновременно шесть человек – группа Ткачика – усаживалась в надувную лодку. Но столкнуться с урянхайцами на половине пути группе захвата не пришлось.
Потому что позабытые онгоны нанесли удар – и по тем, и по другим.
Но – в эту атаку пошли не все восьмипалые.
8.
– Ну что с тобой делать… – сказал Андрей Курильский. – Живи, раз пришел. У нас никого не гонят…
Он подбросил в огонь кизяка. Костерок запылал ярче. Пришелец протянул к нему руки – вполне человеческим жестом. На руках было по восемь пальцев.
– Твои-то следом не заявятся?
Пришелец покачал головой. Он оказался на редкость немногословен.
– А то у нас с онгонами мир, сам понимаешь… Из-за одного… хм.. человека в драку никто не полезет…
– – Они не придут. Они уже мертвы, хотя не знают этого, – сказал пришелец, не шевеля губами. Или не сказал, просто подумал – но Курильский прекрасно его понял. Другие сугаанчары тоже, хотя Андрею казалось, что объясняется восьмипалый по-русски…
– Ну тогда живи. Если женщина нужна – так невест хватает, я вон на третьей жениться собрался…
Пришелец снова покачал головой. В женщинах он не нуждался. Все, что требовалось онгону, лежало в поклаже, принесенной на спинах сопровождавших его невиданных животных, не живых и не мертвых. Сегодня днем эта странная процессия вышла из потайного отнорка у заваленной Пещеры Мертвых – после чего секретный лаз перестал существовать.
– Только одно условие, – вспомнил вдруг Андрей. – Никаких ваших фокусов с трупами! В земле хоронить будем, как белые люди…
Ему показалось, что пришелец чуть заметно улыбнулся, причем не губами. Кожа у онгона оказалась розовато-серого цвета, с сиреневым отливом. Курильский сидел рядом и не знал, что еще сказать существу, решившему дожить у сугаанчаров оставшиеся ему годы – сотню-другую, не более… Восьмипалый был очень стар.
Но – обычаи Великой Степи предписывали поддерживать беседу с пришедшим к твоему костру человеком. Даже если он не совсем человек. И Курильский посмотрел на Оджулая, ища его помощи в продолжении дипломатической беседы.
Старый беркутчи спросил:
– Что ты умеешь делать, человек, вышедший из-под гор? Пасти скот? Охотиться? Убивать врагов?
Пришелец помялся. Он мог многое – но почти все его знания и умения имели здесь малую цену. Приборы и агрегаты, с которыми он умел работать, остались в обреченной пещере. Охотиться онгон как-то не научился, а убивали за него обычно другие…
– – Я могу лечить… – сказал-подумал наконец пришелец.
– Тогда вылечи моего внука, – сказал сугаанчар без малейших просительных ноток в голосе. – И ты станешь моим побратимом.
…Человек и не-человек стояли над мальчишкой пятнадцати осеней – пареньком, пытавшимся убить подполковника Гамаюна. Мальчишка метался в бреду. Правая рука распухла и почернела.
– – Что с ним?
– Старухи говорят – это плата за то, что он поднял руку на Карахара. Я им не верю. Саанкей сунул руку в расщелину скалы, чтобы достать птенцов голубя. А гюрза тоже любит птенцов и не любит, когда ей мешают…
Не-человек нагнулся, тонкие гибкие пальцы пробежали по руке мальчика, по телу, по лицу. Старик отвел взгляд. Тридцать пять лет он жил по соседству с онгонами – но впервые так близко и так долго находился рядом с одним из них.
Восьмипалый снял широкую повязку со лба, наклонился ниже, приблизил огромный фасеточный глаз к больной руке.
– – Руку надо отрезать.
– Нет.
– – Иначе он умрет.
– Пусть. Без руки он не станет воином. Не станет мужчиной. Я не хочу, чтобы сын моей дочери проклинал меня за каждый день подаренной ему жизни.
– – Нет. У него вырастет новая рука. Это не сложно, надо… – что дальше сказал или подумал онгон, Оджулай не понял, разобрал лишь конец мыслефразы:
– – Он станет воином.
…Восьмипалый знал очень многое. Но не все. Он рассчитывал дожить у сугаанчаров остаток жизни – столько десятилетий, сколько суждено его изношенному телу. Онгон не знал, что меньше суток назад оно, это тело, превращено в ничто системой утилизации ВВ. Не знал, что проживет не век-другой, а гораздо дольше. Что станет Богом – и умрет. Но – останется жить вечно в изолированных, замкнутых на себя псевдо-нервных цепях Водяного Верблюда…
Они все еще стояли ложа у Саанкея, когда восьмипалый увидел маленькую девочку. Осеней пять, не больше. Заплаканное лицо. Подошла, присела, осторожно коснулась руки больного. Плечи дергались от рыданий.
Онгон смотрел на нее не отрываясь. Фасеточный глаз-самоцвет переливался в свете костра. И не только глазами смотрел восьмипалый на пятилетнюю Сауле…
…она не сказала никому, но только она, Сауле, во всем виновата, каменная куница повадилась таскать птенчиков из гнезда, каждый день по одному, и Сауле было очень их жалко, и она попросила старую змею…
Восьмипалый осторожно прервал мысленный контакт. Триста лет – после смерти луноокой Джеймун – он не встречался ни с кем, обладавшим способностями такого уровня. Жизнь в качестве скромного лекаря на кочевье сугаанчаров приобретала иной смысл…
9.
– Тот, кто принесет мне голову Карахара – получит улус Нурали под свою руку, – сказал Сугедей и больше не прибавил ничего.
Его нукер-баши – сотники и полутысячники – молчали. Сугедей никогда не давал пустых обещаний – это знали все. Но и имя Карахара было восточным кочевникам знакомо – и ничего успокаивавшего о Черной Птице, повелевающей Драконами Земли, они не слышали.
Милена стояла рядом с ханом, что само по себе казалось необычным, – женщинам в ставке во время сражения делать нечего. Она удивила собравшихся еще больше, заговорив командным тоном:
– Пусть ваши люди не надеются на темноту. У аскеров Карахара есть глаза, видящие в ночи. И не надейтесь на луки – Стрелы Грома стреляют дальше. Все должны решить копья и кончары. Пусть девять воинов падут, но десятый подойдет к врагам вплотную. Тогда Карахару не поможет ничто.
Послышался ропот. Женщина осмеливается указывать воинам? Неизвестно зачем оказавшаяся среди них чужачка?
Сугедей поднял руку и сказал:
– Вы слышали? Да будет так! Идите к вашим воинам!
Ропот смолк мгновенно. Нукер-баши потянулись к передовой. Сугедей с ними, ничем не выделяясь, в таком же сером халате, в простом шлеме-шишаке грубой поковки…
Милена осталась в ставке, у шатра. Смотрела им вслед и думала: ошибки быть не может. Эти – победят. Обязательно победят, победителей она определяла иррациональным чутьем, не подвластным логике – как птицы, не владеющие навигацией, определяют путь к родным гнездовьям… Победят – это стало последней мыслью Милены.
Дойти до своих отрядов командиры не успели. Скалы содрогнулись и стали рушиться. Первый же громадный обломок, с двухэтажный дом размером, раздавил ханскую ставку. И всех, кто в ней находился.
10.
Оружие онгонов, по большому счету, оружием не было. Создавалось, по крайней мере, для других целей. Для мирных. Но если пьяный водитель самого мирного асфальтоукладчика зарулит в лес и наедет на муравейник – муравьям достанется ничуть не меньше, чем от аналогичного визита самого милитаристкого танка…
Обстрел, устроенный Гамаюном, казался теперь фейерверком на детском утреннике. Древние скалы содрогались – до самых своих оснований. И рушились. Обломки убивали живых и погребали мертвых. Распахивались хищными пастями трещины – и схлопывались со всем, что туда попадало. Озеро кипело странными волнами – они не катились никуда, а сшибались на месте с яростью бьющихся насмерть конных полков. Воздух стонал, как стонет очень сильный человек от нестерпимой, сводящей с ума боли. Люди гибли.
Потом все кончилось – оружие онгонов не могло работать долго, не разрушив ткань времен и не уничтожив их убежище. Бешеная пляска скал прекратилась – и на уцелевших ринулись глинолицые.
Вход в пещеру Ваир-хана оказался фальшивкой. Настоящий вход, никем до того не замеченный – распахнулся. Одна из скал просто-напросто исчезла, открыв обширный естественный грот. И грот, и тянущийся от него вниз, вглубь скал, извилистый тоннель были полны рабами онгонов. Они ринулись наружу молча, без боевого клича, без кипящего в крови азарта последней схватки… Ринулись мертво.
И атаковали живых.
11.
Ходовые системы она освоила. И поняла, что Дракон может передвигаться, не только плавая и ныряя – но и многими другими способами. У Женьки появилось странное чувство, сродни тому, что бывает у впервые севшего самостоятельно за руль мотоцикла – хотелось газануть, выжать из Верблюда все, на что он способен…
Она сдержалась.
И занялась системами разведки и сбора информации. Давно пора понять, что происходит вокруг Девятки и вокруг озера.
