IX. Легенда
1.
Ак-кончары шли степью – всадники, кибитки, верблюды. Овечьих отар – главного богатства степняков – не было. Часть овец захватили свирепые нукеры Сугедея, часть пала, не выдержав быстрых и долгих переходов – овцы достаточно медлительные животные.
Всадников тоже оставалось мало. На сто тысяч кибиток – меньше шести тысяч мужчин, способных сидеть в седле и держать оружие. И те были измотаны проигранными битвами, многие ранены.
Ак-кончары шли степью. Сзади оставался след из костей животных – на махан пускали лошадей и верблюдов. И – оставались крохотные безымянные холмики. Умирали дети. Умирали старики. Умирали раненые воины. Впереди летели вестники-хайдары с переломленными дротиками в руках. Ак-кончары просили мира.
На пятый день после перехода границы их старейшины поднесли Нурали-хану дары: черного коня, черного барана и черную собаку. Четвертым даром, не предусмотренным ритуалом, стала голова Тохтчи-нойона – последнего перебежчика от Нурали под бунчук Улюкай-хана, ныне погибшего владыки ак-кончаров.
Пресветлый хан плюнул голове в глаза, даже сейчас хитро прищуренные. И отшвырнул в сторону – недостойна быть пиршественной чашей. Остальные дары принял. Ак-кончары стали его подданными, население ханских земель неожиданно увеличилось вдвое. Правда, их, земель, больше не стало. Не стало больше овец. И воинов – не намного больше.
Но это неважно. Овцы окотятся, женщины нарожают воинов. По случаю объединения братских тюркских народов закатили трехдневный той. Нурали своими руками разделывал голову пресловутого черного барана, оделяя старейшин былых врагов кого ухом, кого глазом, кого губой – высшая честь у степняков. Буза лилась рекой. С пиршественной кошмы не вставали. Упившиеся спали тут же. Веселились, не думая о нависшем с востока Сугедее. О самозваном хане, явившемся ниоткуда и набравшем за последние год-два невиданную силу. О его непобедимой орде, свалившейся на голову старым владыкам степи, как беркут падает на зайца-толая…
На третий день, под конец пиршества, прискакал хайдар. С вестью о судьбе рода, после заключения мира откочевавшего на прибрежные пастбища, к самой Девятке.
И веселье как рукой сняло.
2.
– Ты чем это у сугаанчаров разжился, мичман? – порой Гамаюн по привычке называл Ткачика именно так.
– Да вот, провернул один бартер… Степные сувениры, – туманно ответил морпех.
– И что же из вверенного имущества ты на сей бартер пустил?
Когда каждый штык на счету, держать нестроевого интенданта – роскошь. И обязанности каптенармуса (баталера, зампотыла, каптерщика, квартирмейстера и т.д. и т.п. ) исполнял Ткачик. Флотские – народ хозяйственный. Утром Гамаюн краем глаза видел, как кавторанг притащил и загрузил в машину тяжело звякнувший сверток.
– Не наезжай, командир. Пустил на это дело исключительно личное имущество. Два номера “Плейбоя”. От сердца оторвал. Видел бы ты, как глаза у мужиков здешних загорелись… Да и дамочки заинтересовались.
– Смотри, грянет тут сексуальная революция. А ты в ее родоначальники угодишь…
Последние дни они с Ткачиком общались примерно в таком стиле. Разговор, начатый после поломки бензовоза, не возобновился.
Дальнейшее обсуждение вопроса: от сердца или от какого другого органа оторвал экс-мичман пресловутые “Плейбои” – пресек свист с вершины скалы, известной как Верблюжья Голова. Сигнал от Багиры. Из степи приближался всадник.
Хайдар от Пака.
3.
Послание оказалось в двух частях. Первая часть – четыре исписанных мелким почерком листа. Вторая – две аудиокассеты.
Гамаюн мельком просмотрел листочки. Пак раскопал некий гуляющий по степи шедевр устного народного творчества – музыкальную поэму неизвестного автора. Название в вольном переводе звучало как “Легенда о Ваир-хане, его дочери луноокой Джеймун и восьмипалых онгонах”.
Дату создания легенды Пак не смог установить даже приблизительно. Но из разряда свежих бестселлеров она вышла как минимум несколько поколений назад – информатор Кулая, сам не молоденький, слышал шедевр еще от деда.
На кассетах имел место текст поэмы в исполнении певца-акына. На листках – сжатое изложение Кулая. Ну что же, приобщимся к местной поп-культуре…
…Дребезжание дутара вполне гармонировало со старческим фальцетом певца. В русском переводе нерифмованные вирши звучали примерно так:
Велик и могуч был властитель степи Ваир-хан.
Велик Ваир-хан!
Кочевья его занимали всю степь до последнего моря.
Велик Ваир-хан!
Стада тонкорунных овец не исчесть, как песок у Синей Воды.
Велик Ваир-хан!
Коней табуны, проходя, сотрясали копытами землю,
Велик Ваир-хан!
Табунщики их Ваир-хана считали владыкой.
Велик Ваир-хан!
Верблюдов могучих мохнатые спины казались ковром,
Велик Ваир-хан!
В степи расстеленным веленьем великого хана.
Велик Ваир-хан!
И т.д. и т.п. Короче, велик и славен Кочубей, его поля необозримы… А на деле-то, небось, правил хан на территории с пару районов будущей Джезказганской области. Ох уж эти поэты…
Длительный подход к теме Гамаюна не привлекал. Судя по тому, что кассет понадобилось две, поэма не из коротеньких. Подполковник промотал вперед, снова послушал. Неведомый бард покончил с инвентаризацией движимого имущества владыки и столь же обстоятельно принялся за гарем.
Каждая жена Ваир-хана описывалась до мельчайших деталей, типа родинок у пупка и цвета волосяного покрова интимных частей тела. Подобная осведомленность автора наводила на некоторые подозрения, но к сути дела – к онгонам – не приближала.
К тому же устная и поэтическая речь степняков несколько различались. Гамаюн понимал все с пятого на десятое, о значении многих слов приходилось догадываться. Он выключил магнитофон и стал читать резюме Пака. Стиль капитана запаса С.Д. Кулая понравился подполковнику гораздо больше.
4.
Из письменного сообщения Пака:
…похитили несовершеннолетнюю дочь хана, предположительно обладавшую паранормальными способностями (разговаривала с птицами и животными – и они слушались ее). Источник подчеркивает, что похищение девственницы стало не первым – но хан отреагировал только на случай с собственной дочерью.
В качестве ответной меры Ваир-хан предпринял экспедицию против онгонов силами 5-6 эскадронов легкой кавалерии. Располагая агентурными данными о дислокации противника, хан вышел в район замаскированной базы онгонов (в дальнейшем – пещера). Несколько раз источник подчеркивает характерную деталь – все отборные воины (личная гвардия хана) шли в поход в медных шлемах.
Имеется конкретная привязка пещеры к местности. Гористый берег озера, скала, поднимающаяся из воды “как воловий рог” напротив входа в пещеру. Сам вход описан как малозаметное отверстие в почти вертикальной расселине, напоминающее ……. …...
Незаметно проникнуть в расположение противника хану не удалось. В боестолкновении с рабами восьмипалых онгонов (трудно уязвимыми, боящимися ударов лишь в голову) Ваир-хан потерял большую часть личного состава, но пробился во главе группы прорыва в пещеру. Описания базы смутные и поэтичные. Но ясно, что Ваир-хан нашел свою дочь Джеймун живой и даже по-прежнему девственной.
Характерная деталь: в схватке в пещере были уничтожены несколько духов-онгонов. Их гибель источник приписывает волшебным свойствам личного оружия Ваир-хана – бронзовой секиры. Но можно допустить вполне материальную и смертную природу восьмипалых.
При отходе остатков группы прорыва онгоны применили колдовство (неустановленное оружие?). Ваир-хан, его дочь и почти все их спутники погибли. Двоим тяжело раненым удалось выползти из пещеры и отступить с остатками группы прикрытия…
Все понятно и ясно, подумал Гамаюн. Пещера Мертвых завалена взрывами – поищем пещеру Ваир-хана. А там бронзовую секиру в руки – и вперед.
Интересно, почему они взяли Милену, раз интересуются девственницами? Среди ее достоинств подобное не числится…
5.
Ладно. Надо выходить на побережье и искать эту самую пещеру. Едва ли тут много торчащих из озера скал в форме воловьего рога.
В исходе атаки на онгонов Гамаюн не сомневался. Уж если джигиты Ваир-хана с примитивными бронзовыми топорами прорубились к сердцу базы… Похоже, самое действенное оружие онгонов – пси-атаки. Нападающие попросту начинают убивать друг друга. Просто, эффективно, экологически чисто. Но действенно лишь до тех пор, пока о таком оружии не знают. Ваир-хан, судя по всему, знал.
Надо было спокойно просчитать все варианты предстоящей драки, но в голову лезли почему-то другие мысли. О возвращении. И о продолжении разговора с Ткачиком.
Гамаюну все больше казалось, что Таманцев бутафорил, разыграв в вечер путча убитого горем родителя. Никогда раньше генерал не пылал излишком отцовских чувств. Просто ловко использовал представившийся случай. Почти все недовольные новым руководством Отдела ушли в степь. В рейд на самого опасного противника из встречавшихся им до сих пор.
Таманцев же не проигрывал при любом исходе дела. Либо он избавлялся от потенциальных оппозиционеров, либо его наперсник Звягинцев получал время, чтобы прибрать все вожжи к рукам. Милена в генеральской игре оказалась мелкой разменной монеткой. Как, впрочем, и жена, г-жа Мозырева – уже смахнутая с кона.
Гамаюн не терпел штабных интриг и сознательно держался от них подальше, сосредоточившись на внешних проблемах Девятки. На Степи. Но сейчас… Тревожно было подполковнику. Как поведет себя Звягинцев? Какими методами попробует завоевать авторитет в Отделе и в Степи?
Звягинцева подполковник знал хорошо. Пока оставалась вероятность возвращения, тот демонстративно держался в стороне от многого. От ареста Орлова. От рейдов в степь – хотя не раз высказывал мысль, что хороший степняк – мертвый степняк. И Гамаюн подозревал, что после отключения, после бесплодной попытки вернуться, Звягинцев наломает дров. Которые полыхнут жарко. Очень жарко.
6.
Кочевье пылало.
Пламя над кибитками поднялось жарко и весело. Сухое дерево занялось мгновенно. Войлок съеживался от жара, вспыхивал – отвратно несло горелой шерстью. В огне корчились трупы – обезглавленные.
В этот рейд Звягинцев взял самых надежных. Тех, кто жаждал кровавой мести за Посты и Ак-Июс. Кто считал, что лучшая политика – выжечь и перебить всё и всех на три дня конного пути от Девятки.
Уцелевшие воины – человек пятнадцать – стояли связанные. Смотрели, как сгорают жены и дети, убитые у них на глазах.
К старейшине, тоже связанному, стоявшему в стороне, вразвалку подошел человек. Миша Псоев, известный лейтенанту Старченко и покойному Щуке как лже-черпак. Отчаянный боец. Доброволец, пришедший в Отдел одним из первых. Пришедший по простой причине – нравилось убивать.
– Хорошо кожу сдираешь? – поинтересовался Миша. – Хочу научиться. На тебе и попрактикуюсь.
“Попрактикуюсь” Псоев сказал по-русски. Остальное на языке адамаров. Миша вынул нож, оглядел седого, невысокого старейшину взглядом скульптора, примеряющегося к глыбе мрамора. Сказал снова по-русски:
– Если что не так сделаю – подскажешь…
…Воинов оставили жить. Когда все кончилось, выкололи глаза, развязали и отпустили. Одного зрения не лишили, но обрубили обе кисти. Раны аккуратно продезинфицировали, забинтовали. Пусть всем рассказывают, что в Степи появился человек куда страшнее Карахара.
Реклама в любом деле – главное.
