У вертолета Гамаюна встретил Стасов:

– К генералу, срочно.

Срочно так срочно. Гамаюн сел к нему в «уазик», сзади – трое автоматчиков из службы Звягинцева. Из Отдела, что интересно, на вертолетной площадке никого. Арест? – подумал Гамаюн с каким-то даже ленивым любопытством. Оружие, однако, орлы Стасова у него не забрали. Ну да это ненадолго, стволы при входе в штаб у всех отбирают…

Двух других крокодилов, кстати, на площадке при их возвращении не оказалось – к чему бы? Гамаюну было все равно – делать что-либо и думать о чем-нибудь он не хотел. У любого мозга есть свой сенсорный предел – максимум входящей информации и внешних факторов, на которые он может адекватно отреагировать за определенный промежуток времени. Гамаюн подумал, что свой предел он сегодня уже превзошел… Подполковник слегка ошибался.

…Таманцев сидел один за своим столом – там же, где проводил совещание. Без заполнявших его людей кабинет казался огромным и несколько зловещим.

Генерал начал без долгих предисловий:

– Пока ты парил в воздусях, Сирин умер, – сказал он сухим и безжизненным голосом. – Задохнулся. Асфикция. Не механическая. Внешних следов отравления нет. Орлы Кремера срочно колдуют со вскрытием – но не гарантируют ничего без нормальных тест-систем и грамотных токсикологов. Ну и как тебе это нравится?

Гамаюну это не понравилось. Смерть Сирина – само собой. Но еще не нравились слова генерала и не нравился тон. Не нравились глаза и лицо. И – пальцы, нервно барабанящие по тому самого ларцу. По ящичку с серебряной отделкой (да что же это за талисман, черт возьми?!)… Таманцев – и нервы?! Час с небольшим назад, когда решалась судьба путча и выяснялось, кто засевшая в штабе крыса – тогда он оставался спокоен и холоден как лед. Что же стряслось, пока подполковник “парил в воздусях”? Всего лишь загадочно умер Сирин, в чем генерал, похоже, пытается обвинить начальника Отдела?

Гамаюн спросил прямо, в лоб, официальным тоном и на “вы”:

– Вы обвиняете меня в преступной небрежности, товарищ генерал-майор? Или в преднамеренном отравлении арестованного?

Таманцев глядел на него с тяжелым прищуром.

– А ты не ершись. Лучше посмотри сюда…

Генеральский палец незаметным касанием надавил какую-то выпуклость на серебряной отделке ящичка. Ларчик оказался с секретом, но открывался просто. Правда, несколько неожиданно – массивная крышка осталась на месте, а торцевая стенка разломилась пополам и на правую ладонь генерала резко выскочил некий предмет, тоже отделанный серебром.

– Вот, подарили бывшие потенциальные противники, а ныне союзники в контртеррористических и прочих операциях, – сказал генерал без всякого выражения. – Капсюльный кольт тысяча восемьсот какого-то года – точная копия. Только чуть переделан под патроны нынешнего сорок пятого калибра… Нравится?

Восьмидюймовый ствол заокеанского подарка был направлен на Гамаюна.

Прямо в лоб.

Двадцать лет спустя, подумал Гамаюн. Как в романе – в том, где постаревшие мушкетеры оказались по разную сторону баррикад и скрестили шпаги.

Двадцать лет спустя…

А когда-то, двадцать лет назад, капитан Таманцев так же сидел со своим земляком-кубанцем лейтенантом Гамаюном. Здесь, на Девятке. И говорили они о другом. Таманцев клялся, что все равно прорвется из этой дыры наверх, и опять будет писать рапорт в академию – плевать, что нет руки в верхах и протекции. А Гамаюн… Он сейчас и сам не помнил, что думал и говорил тогда – год назад закончивший училище лейтенант.

Таманцев добился своего – шел наверх медленно, но уверенно. А Гамаюна жизнь бросала по синусоиде – то вверх, то вниз…

Очередное падение случилось три года назад – когда подполковник, миротворствуя, в результате красивой контрразведывательной операции взял шестерых вооруженных бандитов – и тут же расстрелял после короткого допроса. Бандиты оказались не простые, с политической окраской – поднялся до небес вой о превышении полномочий и отзыве мандата миротворцев. (Хотя программа бандюков была незамысловата: перебить всех русских, и всех абхазов, и все иные нацменьшинства и, заодно уж, половину грузин – как сочувствующих врагам нации… Но – политические!)

Два года в Чечне мало исправили положение. Ни Москва, ни Питер не светили, не говоря уже о загранице – и Гамаюн ухватился за предложение ехать на Девятку. Тем более когда узнал, что здесь опять Таманцев – генерал-майором…

Но прежние отношения старых друзей не вернулись…

– Ты посмотри, Леша, как интересно все получается. Куда не кинь – все на тебе сходится. Десять лет тебя на Девятке не было – и вдруг возвращаешься. И с твоим именно появлением вся свистопляска начинается. Не с моим, и не с Сиринбаева приездом. Случались ведь и раньше пробные включения “двойки”. Все режимы пусть не разом, но прокатывали. А теперь назвали на большой Прогон шишек, своих и закордонных – бабах! – и все мы у черта в заднице, причем в каких временах этот черт шляется – неизвестно. Но что интересно: все большие люди, чью безопасность подполковник Гамаюн обеспечивать прибыл – тю-тю! За стеклом остались – не докричаться, не достучаться. А подполковник – вот он, передо мной сидит, живой-невредимый. Совпадение?

Я тебе не мальчик, чтобы на мне такие подходы пробовать, зло подумал Гамаюн. Прием, действительно, старый как мир: обвиняй подследственого в чем-то крупном, чего он заведомо не совершал – глядишь, расколется или проговориться о реальных грешках. Все так… Но… Совсем не нравились Гамаюну глаза Таманцева.

Недаром ведь следователи садятся спиной к свету или слепят допрашиваемых лампами – голос и вазомоторику можно научиться хорошо контролировать, а вот глаза выдают фальшь. Игры и бутафории сейчас в глазах Таманцева не было. Было что-то другое. Словно он действительно верил в то, что говорил. Если так – дело плохо. Путч, отключение, измена в штабе – и все эмоции внутри, ничего наружу… Крыша поехала у генерала? Или тот же симптомчик, что прорезался у Гамаюна перед самым явлением Гриши Зорина с автоматом наперевес? Нет, не нравилось все это Гамаюну – особенно в сочетании с дулом сорок пятого калибра, до сих пор направленным в его сторону. А для силовых решений позиция аховая – через широченный стол с нужной быстротой генерала не достанешь; можно, конечно, резким нырком уйти от первого выстрела – но пуль останется в барабане четыре, долго в догонялки с ними не поиграешь…

Генерал продолжил, задав неожиданный вопрос:

– Слушай, ты наркотой, часом, не балуешься? А то тут мне Кремер документик передал – посмеяться. На двадцати трех страницах один мудрила мысль доказывает: дескать, весь мир есть совокупность наших ощущений. А поскольку стал он, мир, вокруг Девятки явно бредовым и нереальным – стало быть, пребываем мы в чьем-то бреду, скорей всего наркотическом. Закумарил, сука, и сны видит – а мы все это дерьмо расхлебывай… Одно неясно: почему в этом сне-бреде все на пользу товарищу Гамаюну идет, а? Кем ты сюда приехал – разведенным опальным подполковником, которому два года уже третью звезду задерживают. А сейчас? Карахар, гроза Великой Степи! Второй человек на Девятке, хоть есть и постарше званиями… Или первый? Женился, опять же, на самой красивой женщине в городке. Что скажешь?

Не-е-т, Таманцев не спятил… Глаза генерала смотрели цепко и трезво. Что-то он сказал сейчас важное во всей этой словесной шелухе, и ждал на это “что-то” реакции – но Гамаюн не мог понять, на что.

– Вот как… – протянул подполковник, не пытаясь замаскировать издевку. – Значит, раньше у нас три версии имелось: мы в прошлом, мы в неимоверно далеком будущем, и мы не пойми в каком параллельном мире… Теперь, для полноты, четвертая появилась: вся Девятка имеет место в затаенных мечтах подполковника Гамаюна. Замечательно… Какой вариант выберете, товарищ генерал-майор? Может, подсказочку попросите? Пятьдесят на пятьдесят? Или умному другу за советом позвоните?

– А ты не хами, Леша, – сказал Таманцев. Очень устало сказал.

Положил револьвер на стол, брезгливо оттолкнул рукой. Провел ладонью по лицу. Посмотрел на Гамаюна – и во взгляде не осталось ничего, кроме тоски. Таким подполковник видел Таманцева лишь один раз – сразу после Прогона.

Генерал снова заговорил. Голос был никакой:

– Час назад твоя “кувшинная четверка” напала на Школу. Охрана вырезана без выстрела. Потом – ушли в степь. Через периметр. Из степи их встречали – часовые с трех вышек перебиты, сопротивлялся только один… Ушли – и как растаяли. Вертушки сейчас за видимостью, связи нет – но номер дохлый. Если сразу не засекли – есть где-то нора, до ночи отсидятся…

– Что с Миленой? – спросил Карахар. С трудом.

– Утащили с собой. Надеюсь – живой.

Милена была единственной дочерью генерала Таманцева.

Хотелось бросить всё и поднять всех – и повести в степь, и охватить широченной дугой все прилегающие к озеру окрестности, и стянуть этот гигантский невод к Девятке… Бесполезно. Нет стольких людей – даже если погнать на убой черпаков. Нет техники. Темнеет – и через час все преимущества в скорости и огневой мощи не будут значить ничего. А за ночь похитители могут отмахать верхами столько… В сторону гор, например. А слепой поиск в ущельях и лесах предгорьев – дело безнадежное, будь даже у них втрое больше вертушек и бензина к ним… Значит, поиск будет зрячим. Ниточка найдется. Весть о взятой жене Карахара степной телеграф разнесет быстро…

К словам генерала он стал прислушиваться с середины фразы:

– …деталь: все четверо были в нашей форме. И твои ребята у Школы подпустили их на расстояние удара ножом. Если допустить, что Сирина подставили как козла отпущения, а потом быстро ликвидировали – то кто, скажи на милость, мог все это организовать? Кто, кроме тебя? Вся информация была у двух человек. У меня и тебя. В себе я уверен. И кто у нас остается методом исключения?

– К чему мы тогда разговоры разговариваем? – мрачно спросил Гамаюн. – Зови Кремера, пусть колет “правдодел”. Потому как спецов по “конвейеру” у нас нет… А слишком грубо со мной нельзя – вдруг шока не выдержу. Сдохну и не расскажу, зачем жену сам у себя украл…

– Говорим мы по одной причине, – сказал Таманцев. – За тебя поручился человек, которому есть основания верить. И предложил альтернативную версию случившегося. Довольно странную версию…

Интересно, интересно – кто такой? Гамаюну оснований верить, значит, нет. Но логика генерала, стоит ее перевернуть, бьет по самому Таманцеву. Знали двое, в себе Гамаюн уверен. Значит? Хотя, если верить пословице, – что знают двое, знает и свинья. И опять же: ну зачем отцу похищать и тащить в степь собственную дочь?

Да, любопытные порой бывают отношения у сорокадвухлетнего зятя с сорокадевятилетним тестем. Куда там Фрейду с его эдиповыми комплексами…

Генерал нажал кнопку селектора и сказал всего одно слово:

– Заходи.

Вошел человек, которого Гамаюн меньше всего ожидал увидеть – здесь и сейчас.

Иван Савельевич Камизов, отставной майор, уже несколько лет руководил в Девятке загорскими монтажницами. Издавна повелось, что работы по пайке и сборке изделия 13Н7 проводили специалисты с засекреченного завода, дислоцирующегося в подмосковном Загорске. Причем специалисты женского пола – как менее склонные к утренней дрожи рук и паяльников, способной испортить тончайшие микросхемы. И молодые – семейных в трех-четырехмесячную командировку не больно-то заманишь.

Загорск давно переименовали, а завод рассекретили – но монтажниц возили по-прежнему оттуда. Ударный женский батальон им. мадам Бочкаревой (так неформально называли эту бригаду) несколько скрашивал тоскливую демографическую ситуацию Девятки. Их номера в “Хилтоне” всегда служили центром притяжения холостой молодежи – как штатской, так и военной. А иногда и не холостой… В далеких гарнизонах порой страсти бушуют – куда там мыльным операм. И бывали, бывали случаи – бросали седеющие майоры и подполковники жен, детей и карьеру – ради озорных глаз и звонкого смеха загорских девчонок. Все бывало…

Единственным мужчиной среди загорских специалистов был их начальник Камизов – рослый мужик лет за пятьдесят, добродушный, словоохотливый, весельчак и балагур, душа компании. Опять же отставник и выпить не дурак – считай, свой.

Сейчас именно он вошел в кабинет Таманцева – непохожий на себя. Другая походка, другая манера держаться. Другой взгляд – цепкий, без доброй лукавинки.

Через несколько секунд Гамаюн сообразил, кто присоединился к их милой семейной беседе. И сказал вошедшему:

– Здравствуйте, товарищ майор. Или у вас другое звание?

– Ну, если вы, Алексей Иванович, хотите официально, – тон Камизова тоже не походил на обычную его манеру разговора, – то называйте меня полковником. Но я предпочитаю по имени-отчеству…

– Догадался, значит, – процедил Таманцев, глядя в упор на зятя.

– Что есть такой человек, вычислить было нетрудно, – пожал плечами Гамаюн. – Но кто конкретно – понял только сейчас.

И в самом деле, поверить, что все дела Конторы вершил в Девятке главный ее чекист подполковник Варакушкин (если начистоту – налитый спесью дурак) было трудно. Варакушкин, отиравшийся при Прогоне у ЦПУ тринадцатой, служил, надо думать, для братьев по разуму официальной вывеской. И, возможно, козлом отпущения – если что вдруг стрясется. А также занимался неизбежным бумаготворчеством – планы, отчеты, проценты…

Реальными и тайными делами наверняка заправлял кто-то иной – в чьем удостоверении ни слова о принадлежности к Конторе не значилось. Вопрос состоял в другом: этот кто-то с равным успехом мог стать жертвой Прогона вместе с Варакушкиным – либо остаться в Девятке. Остаться законспирированным и лишившимся связи с Конторой…

И спустя некоторое время Гамаюн уверенно склонялся ко второму варианту. Исходя из единственной причины: из хорошего своего знания стукачей. Сексотов. Барабанов. Дятлов…

Сколько бы не отмывались интеллигенствующие стукачи в своих мемуарах: мол, время было суровое, мол, или на Колыму, или в сексоты, мол, никого всерьез не закладывали, а писали для проформы общеизвестные вещи – Гамаюн знал другое.

Стукачество сродни наркомании. На иглу тоже ведь не всегда добровольно садятся. Зато потом что дятлы, что наркоши ловят кайф от своего занятия – и не могут остановиться. Втянувшийся сексот работает не за деньги и не из страха – из удовольствия. То ли тут пьянящее чувство тайной власти над людьми, то ли благостное ощущение себя частью огромной и всемогущей машины – но факт остается фактом – стукач не может не стучать. Известно, что порой осведомители НКВД с приходом немцев начинали активно работать на гестапо, а после бегства фашистов – вновь на НКВД. Не менее клинический случай: доносы, которые долгие годы писались “в стол” – при утрате по какой-то причине связи с куратором…

Рассуждал Гамаюн просто: осиротевшие дятлы Конторы никуда не денутся. Придут в Отдел и предложат услуги. Плевать им, что конкурирующая фирма, – у них душа горит и облегчиться желает.

Не пришли. Не предложили. Значит – не осиротели. Значит, шеф их жив-здоров и аккуратно получает от подчиненных информацию… Теперь, после отключения, когда стало ясно: всё навсегда – теперь таинственный резидент должен так или иначе выйти из подполья. Собирать материалы без малейшей надежды переслать в родное ведомство – бессмыслица.

Значит, резидент ФСБ вышел из тени раньше. Вышел и пришел к Таманцеву. И оказался Камизовым. Вот и весь, собственно, секрет личной полиции генерала. Вот причина всей его подозрительной осведомленности в иных делах… Старая сеть стукачей Конторы. А боевиков-оперативников у Камизова, надо понимать, нет – или мало. Потому и родилась на свет служба оперативного реагирования. Или наоборот – как очередная сдержка и очередной противовес – на этот раз глубинному бурильщику. От всей страны остался крохотный пятачок – а игры ведомств все те же… У степняков все проще. И честнее.

– Я надеюсь, без обид? – дружески сказал Камизов.

Сколько раз Гамаюн слышал эти слова… А сейчас соседушка скажет, что делают они, по большому счету, одно дело…

– Одно ведь дело делаем, – продолжил вчерашний душа общества, а ныне обер-чекист Девятки, – одному знамени служим…

Гамаюн с трудом сдержал неуместный смешок.

Гамаюн, как выяснилось в ближайшие полчаса, оказался несправедлив к Камизову. Помимо дирижирования слаженным хором дятлов, тот занимался на Девятке и оч-чень интересными делами.

Вкратце суть была такова:

“Двойка”, как товарищу подполковнику очевидно известно, не только чисто оборонительное сооружение, способное обнаруживать, идентифицировать и отслеживать на огромных расстояниях атмосферные и космические объекты, могущие нести ядерную либо иную угрозу России и странам Содружества. “Двойка” должна выполнять и некую наступательную функцию. Ее фазомодулированная антенна, включенная в режим “белый шум” на полную мощность, способна превратить в сплошные светящиеся пятна все экраны радаров бывшего потенциального противника (а заодно и всех наших южных соседей) в девяностоградусном секторе на глубину около полутора тысяч километров. Заодно у них, у супротивников и соседей, случатся и другие мелкие неприятности: накроется вся связь в означенном секторе, включая спутниковую, и навигационные системы, и электронные СМИ и т.д. Проще сказать, что уцелеет: проводная телефония да оптико-волоконные устройства. Понятно, что о подобных возможностях “двойки” знает не один товарищ подполковник – бывший потенциальный противник тоже догадывается. И совершенствует системы шумоподавления и кодирования информации, а заодно числит Девятку в десятке (простите за каламбур) целей первого удара.

Но вот чего не знает товарищ подполковник и о чем уж совсем не должен догадываться бывший противник. (Честно говоря, он, Камизов, доводит эту информацию единственно ввиду полного исчезновения из окружающей геополитической реальности пресловутого противника.) Так вот – уже несколько лет ведутся глубоко секретные работы по использованию “боковых лепестков” частотного спектра излучения “двойки”, работающей в режиме радара. По использованию в качестве несущей частоты для качественно иных импульсов – влияющих на работу человеческого мозга. Подробности проводимых работ, используемую аппаратуру и темы, прикрывающие от посторонних глаз сию деятельность он, Камизов, раскрыть даже сейчас не может. Да и не это главное.

Главное в другом. В рамках подготовки к этой, сверхсекретной, операции схожее излучение (от источников несравнимо меньшей мощности) проверялось на людях. Естественно, исключительно на добровольцах. (При этих словах Таманцев с Гамаюном переглянулись. Добровольцы-то добровольцы, да только что им о сути испытаний говорили? Знавали они таких добровольцов, угодивших на инвалидность за три дня отгулов и талон на бесплатный обед.)

– Перехожу к главному, – сказал Камизов. – Естественно, никаких сложных действий исследуемое излучение задать не могло. В этом направлении делаются первые шаги. Наводятся простейшие эмоции: страх, апатия, подавленность… В принципе, это немало, если умножить на мощность “двойки” и на радиус ее действия. Но речь не об этом. О последействии излучения. О реакции на него человеческого организма…

Обер-чекист выдержал паузу. Гамаюн понимал, куда он клонит: Гриша Зорин, бригада водовозов, внезапно захворавший штабист Прилепский, террорист Кешка, проверенные бойцы, непонятно как подпускавшие врага на расстояние удара ножом. И – кочевья, на которых степняки сами подставляли горло… Но тут апатией и подавленностью не обойдешься – чтобы взять ребят из Отдела голыми руками, что-то посерьезнее нужно. Но тогда получается сплошной Голливуд: гений-одиночка, он же маньяк-профессор, втихаря усовершенствовавший аппаратуру “соседей”. И рвущийся к власти не то над миром, не то над Девяткой… Бред.

– Есть у меня источник, – продолжил Камизов, – в одной здешней структуре, условно именуемой “таблеточной мафией”. Одна его информация вызвала интерес: в Девятке резко повысился спрос на анальгетики, в частности на таблетки от головной боли. Причем странным оказался контингент страждущих – отнюдь не постклиматерические дамочки, как оно обычно бывает. Молодые, здоровые мужчины. Офицеры… Проработал я эту тему аккуратненько. И интересные вещи выяснил. Последний штрих сегодня лег – энцефалограмма дежурного по штабу. Кремер таких альфа-ритмов в жизни не видел. А вот мне приходилось… Я ему ненавязчиво посоветовал снять ЭЭГ у бригады водовозов, что вы, Алексей Иванович, отправили в санчасть сегодня. Результаты принесли только что, пока вы беседовали… хм… по-семейному. Все один к одному. Покойный Орлов был отчасти прав, как ни странно. На Девятке применяется психотронное оружие. Боевая суггестия. Применяется выборочно – и воздействие значительно превышает все достигнутые нашими специалистами результаты. Тут не наведенные эмоции. Тут задается конкретная программа действий…

Стемнело. Разговор длился больше часа – но ничего нового не дал. Были сведены воедино и получили объяснение странноватые случаи, известные им троим по отдельности. Гамаюн с Таманцевым узнали много нового о пси-оружии и симптомах поражения им – и только. Главные вопросы остались. Кто затеял эти игры с мозгами? Каким способом, на какой аппаратуре? Как, наконец, от этого защититься?

Хотя на последний вопрос предположительный ответ имелся. Металл несущую частоту (по крайней мере используемую наследниками железного Феликса) – экранировал. Достаточно толстый металл – подкладкой из фольги для фуражки не обойдешься. Шлемы-сферы бойцов Отдела казались идеальной защитой – и, можно предположить, именно их постоянное применение не позволило неведомому противнику давно добиться перелома в степных боях (хотя тот факт, что выступает враг именно на стороне степняков, вовсе не бесспорен). Но железо на голове – рецепт сомнительный. Всю Девятку днем в сферы не оденешь, а ночью спать в кастрюлях не заставишь…

Вариант с маньяком-одиночкой, гениально переделавшим генератор “соседей”, чекист отмел с порога. Аппаратура в настоящий момент в нерабочем состоянии, наполовину демонтирована, часть важнейших узлов отправлена в Москву, на доработку – продолжить опыты бурильщики собирались после Прогона, в спокойной обстановке, без высоконачальственных глаз.

Если не рассматривать в порядке совсем уж полного бреда версию о степном Эйнштейне-Кулибине, собравшем из подручных материалов гипноизлучатель – реальных вариантов имелось два.

Либо искусство гипноза и телепатии за пятнадцать последних (последующих) веков изрядно захирело (захиреет) – и сейчас боевые действия в ментальной плоскости против Девятки ведет некий местный колдун и чернокнижник.

Либо электронные и компьютерные технологии не являются их монополией – есть в Великой Степи и третья сила, враждебная и безжалостная.

– Последний вариант достаточно логичен… – задумчиво сказал Таманцев. – Попробуйте представить, что произошло после исчезновения Девятки – там, в нашем времени… Наверняка заинтересованные стороны бросили все силы фундаментальной и прикладной науки на это направление. Когда добились успеха? Через век? Через два, три? И – кто добился?

Гамаюн поморщился. Версия отдавала фарсом, фантастическим романом – темпоральная война в прошлом ради воздействия на будущее. Ерунда, противник отнюдь не похож на всесильных, подавляющих техническим превосходством суперменов из XXIV века – и ошибается, и допускает грубые ляпы, и ничего непоправимого, по большому счету, не добился. К тому же утратил свое главнейшее преимущество – о его существовании теперь знали.

Дальнейшие разговоры не имели смысла. Надо было делать дело. Выйти на таинственных невидимок – и уничтожить. Вот и все. Просто и ясно.

Таманцев тоже это понял и закруглил разговор, по излюбленной своей манере круто сменив в конце тему:

– Отделом ты командовать, Леша, больше не будешь. Ты пойдешь в Степь. И найдешь Милену и этих промывальщиков мозгов. В самые сжатые сроки. А сейчас – пойди и напейся. Это приказ.