Глава 26
Сказ о драконьих законах и беззакониях

Первые полчаса после того, как поле, вернее, теперь уже озеро, боя осталось позади, я напряженно прислушивался, стараясь уловить за спиной шум близкой погони. Однако вопреки моим тревогам свита Коло Шаровая Молния была слишком занята спасательными работами, чтобы озаботиться сведением счетов и наглядным порицанием неспортивного поведения группы поддержки Злого Бодуна.

— Ну, чисто каменный! — жаловался на горькую судьбину Вадим, пытаясь обнаружить на теле неушибленные места. — А лупит, ну в натуре, как та хрень, что стены разносит.

Честно говоря, я слушал своего приятеля вполуха, поскольку, чего уж тут мудрить, был непосредственным свидетелем его сокрушительного поражения. Куда больше тактико-технических характеристик Вадюниного противника меня волновало совсем другое. И теперь, успокоенный отсутствием позади ловчей стаи, я не преминул обратиться за разъяснениями к нашим очаровательным спутницам.

— Машенька, ответь, будь так добра, что это произошло на тропе во время схватки?

— Да ничего такого, — пожала плечиками принцесса Груси. — Я зеркальце позадь спины Вадимовой метнула, оно в озеро и обратилось. Все, как и следовало быть.

— Да я не о том! С зеркальцем все ясно, — поспешил уточнить я. — А вот что это за команда прозвучала, ну… необычайная?

— Тут я, господин одинец, и сама никак в толк не возьму, что ж такое сталось. Только-только собралась крикнуть в голос, чтоб кампион наш падал, как вдруг ни с того ни с сего кто только поблизости стоял, окромя, пожалуй, Делли, все как есть сами по себе наземь сверзились. Так что я и словечка молвить не успела.

— Ты че, Машунь? — обернулся в седле Ратников, от неожиданности едва не пуская коня мимо тропы. — Как же не успела?! Я ж вот этими ушами сквозь шлемак слышал: «Падай!» Причем конкретно почти в отключке.

— И мне тоже показалось, что ты кричала, — кивнул я, подтверждая слова друга. — Но, Вадик, Маша говорит правду. Девочка только рот успела открыть, а в округе всех осмысленных тварей, кроме феи, точно ветром повалило.

— Ну да, — усомнился Злой Бодун. — Вить, ты гонишь, такого в натуре не бывает!

— Бывает, — вмешалась Делли, спеша внести ясность в предмет спора. — Нечасто, но случается. Помните, я вам сказывала о том, что человек объединяет в себе драконью природу с нашей магической? Так вот, драконы легко могут чувствовать друг друга за десятки верст силою мысли. Мы же, как вам самим ведомо, словом можем изменять природу вещей и явлений. Вот оно и выходит, что изредка рождаются люди, объединяющие в себе и драконью способность, и нашу волю. Получается, что Машенька наша как раз из тех немногих. Но и то сказать, за ней с детства всякие диковины водились. То чайнаусскую вазу взглядом в воздухе поймает, то рядом с ней у старых вояк раны ныть перестают. Всякое, в общем, случалось, многого, поди, и не упомнишь.

Покончив с этим вступлением, Делли принялась пространно рассказывать о том, что можно было упомнить, с каждой минутой все глубже вгоняя в мировую скорбь могутного витязя Вадима Злого Бодуна Ратникова, и без того остро переживающего недавнее поражение пред ясным взором златовласой красавицы. Я же слушал фею вполуха, пытаясь найти для себя внятный ответ на вопрос, с чего бы вдруг мурлюкскому кампиону, да еще и паладину Девы Железной Воли, очертя что там уж у него есть, ломиться в бой за прелести грусской королевишны?

Ну ладно бы еще просто мурлюкский кампион, это в принципе объяснимо и вполне подтверждает мысль о том, что вся нынешняя охота за Машей организована захребетниками для того, чтобы добраться до неисчерпаемых залежей минеральных дров. Но титул паладина Светоносной Девы — это уж вовсе ни к селу ни к городу! Мало нам одной Повелительницы драконов, теперь еще и с этим монументом разбираться.

— …И вот нынче тоже, — продолжала заливаться соловьем фея, расхваливая и без того зардевшуюся воспитанницу, — с драконом-то какая штука выходит! Всякому ведомо, что твари они древние и гордые. С людьми без особой нужды и словечком не перебросятся.

Бывает, конечно, в краях, где люди поблизости от драконьих логовищ селятся, вот как, скажем, здесь, те народишко в кучу сгоняют, да и ставят условие: либо вы делаете то-то и то-то, либо жизни вам тут не будет. Да вот еще драконоборцы, которые всю жизнь положили на познание драконьих норовов и повадок, могут с ними рядиться о том, где этим зверюгам летать вольно и прибытно, а где суровый заборон поставлен. Но так ведь еще поди заставь дракона твои речи слушать да ответ держать. А чтоб вот так юная отроковица да стакнулась с чудовищем, да чтобы то с ней в заколоте было и в означенный день в означенный час вчуже слово свое исполнило, так то и вовсе вещь невиданная!

В древних летописях, может, один-другой случай и сыщется, чтоб дракон по доброй воле человеку помогал, но уж больно те сказы на байки походят. Впрочем, — Делли отчего-то печально улыбнулась, — я и о сем бы случае такое мыслила, как ни гляди — небывальщина! Но уж своими глазами видела, своими ушами слышала, ничего не попишешь.

— Хорошо, — дождавшись логической паузы в повествовании феи, вклинился я, — все это весьма занимательно. Но скажи, пожалуйста, какой интерес к ее высочеству может быть у Девы Железной Воли?

— Ты о чем? — вновь переходя от велеречивых напевов к обычным словесам, удивленно спросила сотрудница Волшебной Службы Охраны.

— Как это о чем? — удивился я. — Ты же сама слышала, что Коло Шаровая Молния именовал себя паладином Светоносной Девы.

— Пресветлый Солнцелик! — улыбнулась фея. — Какой кавардак у тебя в голове! Я же объясняла то, что Дева Железной Воли не что иное, как огромная железная статуя, стоящая на перевале через Срединный Хребет. Свет ее фонаря…

— Да-да, все это понятно, — перебил я кудесницу. — Но, во-первых, я навскидку могу назвать пару статуй с непоседливым и, прямо скажем, довольно жестоким нравом. Одна из них утащила в пекло любовника своей жены, другая гонялась за бедным студентом по залитому водой городу. Если же взять в расчет охраняющих пирамиды сфинксов и прочих каменных львов у подъездов, то список можно продлевать бесконечно. Ну и второе: ежели Коло Шаровая Молния Боук именует себя паладином этого архитектурного шедевра, то, стало быть, у означенной дамы есть некие свои интересы, которые печально нам знакомый боец отстаивал.

— Виктoр, — мягко пожурила Делли, — ты заблуждаешься. Дева Железной Воли, конечно, если мы не имеем в виду непосредственно маяк, — это светлый образ всего возвышенного, как у вас говорят, прогрессивного, всего, что дарит надежду и дает силу добиваться поставленной цели. И ничего более! Вот в вашем прошлом, если помнишь, рыцари направлялись в Святую землю, именуя себя паладинами Гроба Господня. Хотя гроб этот, как ты сам понимаешь, не давал им никакого поручения ни устно, ни письменно. Так что титул паладина Светоносной Девы не более чем титул.

— И все же это странно, — пожал плечами я.

— Что странного? — не унималась фея.

— Пока точно объяснить не могу. Сформулирую, тогда и скажу.

Трудно предположить, сколько бы мог продлиться процесс осмысления странностей, но внезапно, после очередного причудливого извива, дорога вывернула из леса, открывая взорам путников стоящую на утесе крепость. Впрочем, по большому счету не крепость, а так, крепостицу, чуть более укрепленную, чем загородная дача жутиморского городского головы. Хотя, если вдуматься, к чему в этих заповедных местах неприступные каменные твердыни? Мало кому придет в голову ломиться сюда сквозь чащобы лишь затем, чтобы вдосталь наесться козьего сыра, сушеных грибов да пополнить запасы беленого полотна, сотканного из шерсти местных овец. Вот и выходит, что стены и башни, украшающие утес, точно шляпа вальяжную лысину, нужны более для того, чтобы общинное стадо, не дай бог, не ушагало в пропасть разверзшегося у подножия утеса ущелья, а не для храброй обороны от невесть откуда взявшегося врага.

— Кичевань, — пояснила Делли, перехватывая мой взгляд. — Один из знатных городов Табанского герцогства.

Я с сомнением оглядел деревянный кремль на утесе, убогие домишки посада, сиротски жмущиеся к его стенам и кое-где робко спускающиеся вниз, туда, где у подошвы каменного великана, опасливо шарахаясь в сторону, бежала к далекому морю студеная речушка. Больше всего знатный град походил на передового барана, собравшегося сигануть со скалы, увлекая за собой всю отару. Помнится, не так давно Делли рассказывала, что Гуралия — страна весьма скромного достатка, но одно дело — слышать, а другое — видеть воочию. Пожалуй, рядом с этим населенным пунктом сонный Жутимор мог показаться весьма бойким городом.

Мы приближались к распахнутым воротам Кичевани, и я все силился разглядеть по ту сторону посадских заборов хоть что-то, свидетельствующее о бодрствовании местного населения.

Впрочем, надо отдать должное, жители городка оказались весьма приветливыми. Если и доводилось им отрываться от своих сонно заученных действий, чтобы посмотреть, кого там принесла нелегкая, они неизменно кланялись и улыбались незнакомцам, точно уже давно поджидали их. Покончив с этим, аборигены начисто забывали о чужаках и возвращались к прерванным домашним заботам медленно, без спешки, с осознанием величия каждого шага.

— Дивное местечко, — хмыкнул я. — Люди рождаются, живут и умирают, в общем-то и не заметив, что жили.

Я тяжело вздохнул, намереваясь и далее развить мысль о царящем вокруг запустении и сонном покое кичеванцев, но как нечаянный чих срывает снежную лавину с горного кряжа, так и мои философские брюзжания, сотрясая воздух, похоже, привели в движение дремотных табанцев. Откуда-то из глубины местной цитадели послышались разноголосые мужские крики и причитания, судя по звуку — явно женские.

— Клин, — повернулся ко мне Вадюня, — там, типа, хоронят кого-то или че?

— Или че, — вслушиваясь в происходящее, покачал головой я. — Тетки голосят, как по покойнику, а мужики радуются. — Я хотел продолжить мысль, что, возможно, помер от перенапряжения главный местный ловелас, но тут в воротах показалась ревущая и всхлипывающая на разные лады толпа простоволосых девиц в темных суконных сарафанах, окруженная унылыми стражниками в лаптях и онучах, бредущих, опираясь на тупые бердыши.

Насколько я мог заметить, практически все влачившиеся по дороге плакальщицы были бы хороши собой, когда б не красные зареванные глаза и того же цвета носы, утираемые груботкаными рукавами. Вслед столь необычному шествию слышались улюлюканье и свист сильной половины населения.

— Ну-тка не рюмайте! Не рюмайте! Смирно шагайте! — не обращая внимания на всадников, прикрикнул один из стражников, должно быть, старший. — Сами ж небось провину свою знаете!

Поглядеть со стороны, произнесенные караульщиком слова были брошены в пустоту. Никто из убивающихся девиц и не подумал внимать им. Да и сам лениво ступающий фельдфебель, похоже, не ожидал реакции на окрик.

— Эй, мужик! — сдавая Ниссана чуть назад, чтобы разгородить дорогу, обратился к стражу Вадим. — А типа куда вы их ведете?

— Так вестимо же куда! — не удостаивая любопытствующего даже взглядом, протянул охранник. — В пещеру к дракону, куда ж еще?

— Как это, в пещеру к дракону?! — возбудился Злой Бодун, расправляя плечи и метая взглядом молнии.

— Ведомо как, — пожал плечами его собеседник, останавливаясь и пересчитывая донельзя расстроенных барышень. — Обычным способом, ножками топ-топ, топ-топ…

— Ну, так в натуре не бывать этому! — встряхнул копьем славный витязь земли грусской, вспугивая дремавших в пыли воробьев. — Где там типа ваш дракон? Маша, ты чисто подожди меня здесь, пока я с этим ящером по понятиям перетру.

— Но, Вадим!.. — начала принцесса.

Договорить ей было не суждено. Дальнейшие ее слова потонули в нестройном, но весьма бурном гуле возмущенных голосов.

— Мужички! — орал как наскипидаренный еще мгновение назад сонный караульщик. — Хватайте колья да скорей сюда! Злой недруг дракона нашего погубить желает!

Вадим затряс головой, пытаясь осознать происходящее.

— За топоры, родимые! — во всю глотку вопил сторож, размахивая в воздухе бердышом. — Не выдадим кормильца супостатам!

— Клин, чего это они? — перекрывая голосом общий гвалт, страдальчески пробасил Вадюня.

И то сказать, положение его было безрадостным. Пока возбужденные призывом конвоира мужики выдергивали колья из окрестных плетней, пока вспоминали, где лежат искомые топоры, ревущие с новой силой девицы тучей обступили всадника на синебоком скакуне, норовя припечатать ему кулаком, вцепиться зубами, а то и вовсе стянуть наземь.

— Вы че, тетки, подурели?! — крутясь с конем на месте, завопил Вадим. — Я же типа вас защищаю! Машу не троньте, лахудры, под полубокс обрею! Делли, на помощь!!!

Похоже, дело принимало нешуточный оборот. Пытаясь восстановить поруганную справедливость и вновь обрести в глазах юной принцессы репутацию былинного героя, мой друг явно наступил на притаившиеся в траве грабли, и теперь мы сполна могли насладиться достигнутым эффектом. Уж не знаю, чем бы закончилась эта стычка: вырос перед воротами густой лес из гребешка или же дух макового сарафана вновь усыпил разбушевавшиеся страсти, а может, и вовсе вознесся незадачливый витязь со своей прелестной спутницей прямо на коне и перелетел на ту сторону пропасти, оставляя в дураках негодующую толпу, но всего этого не последовало. Ибо объявился в воротах Кичевани долгобородый богатырь на соловой лошадке с дедовским кладенцом в руках и одним только окриком утихомирил разбушевавшееся людское море.

— Кто такие? С чем пожаловали? — зыркая суровым взглядом из-под островерхого шлема, грозно прогудел он. — Отчего взыскиваете смерти нашего дракона?

— Ты отвечай, — шепнула Делли, несильно ткнув меня в спину кулачком. — В этих краях женщинам вперед мужчин говорить не годится.

— Ваше благородие! — выпалил я первое, что пришло в голову. — Вы уж простите, если что, без всякого ж злого умысла. Люди мы, сами понимаете, проезжие, в местных порядках не разобрались, вот ошибочка и вышла. Мой друг, видя слезы этих прелестных девиц, решил, что вы платите их жизнями дань какому-то злому дракону. Знаете, в других краях такое встречается.

— Хм, скажете тоже, девицами дань платить! Удумал же кто-то! — усмехнулся бородач, оглядываясь вокруг и тем давая сигнал к дружному веселью. — На что ж дракону девицы-то? Разве что пением да хороводами его развлекать? Сытности в них на один зуб, а гомону и визгу на всю пещеру.

— Ну, знаете ли?! — не замедлила возмутиться принцесса, ревностно оберегавшая права и свободы прекрасного пола.

— Маша! Маша! — Я перешел на полушепот, стараясь урезонить королевскую дочь. — Не стоит доказывать, что в тебе сытности на два зуба.

— Нечего меня пугать! — надулась красавица. — Я с тем драконом, между прочим, получше вашего знакома. Ежели хотите знать, как раз он-то в Торец и прилетал. Станет он девицами питаться, как же, держи карман шире!

— Воно как! — Кичеванский богатырь удивленно покачал головой. — Правду ли баешь, девица, что с нашим драконом дружбу водишь?

— Это истинная правда, — бросая на долгобородого взгляд сверху вниз, гордо произнесла Маша. — Не по роду мне ложью пробавляться.

— Тем месяцем кормилец наш и впрямь далече летал, да не так давно назад воротился. Не у тебя ли, красавица, гостевал?

— Мной был зван. И гостил у меня, — тоном, не оставляющим сомнений в царственности юницы, проговорила, хотя нет, не проговорила, изрекла Маша Базилеевна.

— Ну, коли так, — богатырь вернул кладенец в ножны и, приложив ладонь к зерцалу, чуть наклонил голову, — уж не побрезгуйте, и вы нашими гостями будьте. А этим-то, — он указал на томившихся вокруг девиц, — самое время в драконью пещеру отправляться. Так деды наши с драконом рядили, чтоб каждый месяц в оговоренный срок те из девиц, что хуже иных по дому хлопочут, отправлялись в пещеру чистоту наводить. Самое время им туда поторопиться. А вы уж, люди проезжие, коли по нраву вам, в гости ко мне наведайтесь. Откушайте, гости дорогие, с моего стола от щедрот крылатого кормильца нашего.

Стол кичеванского наместника тяжело было сломить яствами, а уж теми, которые достались седобородому богатырю от драконьих щедрот, так и подавно. В сущности, от обеденного меню среднестатистического жителя городка все, поставленное перед нами, отличалось не столько изысканностью, сколько количеством. Те же ячменные лепешки, те же сыры, та же баранина и битая птица плюс пиво в неограниченных количествах, наливаемое ковшами прямо из специально доставленной в трапезную бочки.

— Дракон — наша опора и надежа, — разъяснял невежественным чужестранцам радушный посадник. — В трудную годину крепкая оборона. В мирный час подмога, какой и цены-то нет. Надо, скажем, на поле земельку расчистить, к чему корячиться, дубы да вязы валить, пни корчевать? Сходи, дракону поклонись, дары поднеси, он разок пламенем дыхнет, затем выжигу коготками поскребет, и всех делов! Камни да коренья вон — паши да сей и добрым словом кормильца поминай. Или же вот стадо, скажем, на пастбище, что близ логовища расположено, выгонишь и не беспокоишься, ни тебе серые бирюки его не тронут, ни медоеды косолапые, ни злой бодун1 никого на рога не поднимет, а уж лихим людишкам туда и вовсе путь заказан. Так что, почитай, весь прибыток, что мы имеем, от доброты драконьей проистекает.

— Так кто ж знал? — обескураженно почесывая затылок, извинялся Вадим. — Я ж думал, что тут, ну типа, как обычно, чисто дракону надо голову снести.

— Да ну, пустое! — Хлебосольный наместник отмахнулся, пряча улыбку в густые усы. — Слыхивал я в прежние годы растабары, мол, драконы девиц за выкуп крадут да стольные грады подчистую грабят. Как по мне, так смысла в тех побасенках поменее, чем в рваном лапте. Ну да о других судить не берусь, в иных краях, поди, и драконы иные, а здесь в Гуралии испокон веку от них никаких закавык не бывало. Вот сейчас девицы наши пойдут кормильца пещеру прибрать, то будет им урок, чтоб впредь рачительнее были. А крепкокрылый-то наш между тем, чтоб девок не смущать да место не загораживать, как водится, за Кряж полетит Бослицкие земли оборонять да обихаживать. И им добро, и мы не внакладе. И кормилец наш доволен да сыт.

Мы жадно поглощали простую здешнюю пищу, слушая гостеприимного хозяина и только теперь понимая, насколько проголодались за день. Солнце все больше уходило за каменную гряду, радуя тем, что треволнения сегодняшнего дня, похоже, остались позади.

Я расслабленно жевал кусок сыра, одновременно вспоминая басню Крылова о вожделенном продукте, не употребляемом в пищу ни вороной, ни лисой, и соображая, что неплохо бы опросить зубастого любимца местной публики на предмет, не видел ли он вдруг во время своих парково-хозяйственных вылетов самозваную Повелительницу ему подобных и помороченного мурлюкского собрата. Того самого, не так давно стартовавшего из-под Торца. Перемежая жевание раздумьями о том, как следует построить допрос звероящера, я почти и не слушал напевную речь гуральского богатыря, но слова его, сообщающие о скором отбытии бронированного кормильца в Бослицкие угодья, выдернули меня из задумчивости, точь-в-точь дедо-бабовская бригада монстроидную репку.

— Уважаемый посадник, — фокусируя внимание на хозяине дома, заговорил я, — уточните, пожалуйста, если вас не затруднит, когда улетает дракон?

— Известное дело, — удивленно вскинул кустистые брови старый богатырь, — под утро. Девки к пещере по вечерней заре дойдут, в старой веже переночуют, а чуть свет за дело, чтоб часу не терять.

— Утром, — повторил я слова ветерана. — Угу. А нам бы с ним до того переговорить стоило. — Я посмотрел на Машу. — Ваше высочество, не откажите в услуге представить меня вашему приятелю.

— Так что ж, прямо сейчас и поскачете? — всплеснул руками посадник. — А с дороги передохнуть? Путь-то, поди, неблизкий был.

— Неблизкий, — подтвердил я. — Но времени на роздых нет, не так ли? — Я обернулся к дамам, и те, превозмогая накопившееся отвращение к дальним странствиям, молча кивнули. — Да, и вот еще что, — я полез в кошель за монетами, — там, в Лукоморье, за озером, Кот Ученый живет. Я ему бадью валерьяновой настойки задолжал. Вы бы не могли на этот счет распорядиться? Понятное дело, все расходы будут оплачены.

— О чем речь? — усмехнулся добродушный вояка, поглаживая усы. — Сделаем в лучшем виде! Только вблизи Лукоморья никаких озер не было.

— Теперь есть, — обнадежил я его.

Дракон обвел взглядом живописную группу, стоявшую у входа в пещеру, и, обнажив клыки в подобии улыбки, прорычал:

— Вот так компания! Два чужака и фея. Маша, что за сброд ты сюда привела?

— Фильтруй базар, черепашка-мутант! — возмутился могутный витязь, до сих пор не взявший в толк, как это вдруг можно общаться с подобными тварями, не имея намерения снести им головы с плеч. — Мы, между прочим, грусские бояре! А это чисто кудесница из Волшебной Службы Охраны.

— Вот ведь вопрос, — полуприкрыв желтые с черными вытянутыми зрачками очи, громоподобно прошептал ящер, — пылинка, обретая имя, перестает быть пылинкой или же нет? Становится ли она больше, чем пылинка, обретая имя? Или остается все той же обычной пылинкой, но только с именем?

— В натуре это он о чем? — ошарашенно глядя на мерно покачивающуюся драконью голову, пробормотал Злой Бодун. — Маша, чего это с ним?

— Он существует, следовательно, мыслит, — тихо проговорила наследница грусского престола, стараясь не потревожить старого знакомца. — По-другому драконы не умеют.

— Присуща ли воля ничтожной никчемной пылинке, и если нет, то вправе ли мы, пусть даже в рассуждениях, лишать ее права на эту волю? Является признанным и несомненным, что песчаная буря, поглощающая великие царства и стирающая даже следы их, есть воплощенная, хотя и неосознанная воля масс ничтожных пылинок. Но вот в чем вопрос, возможно ли мельчайшей части целого противостоять целому, подчиняя своей крошечной воле волю всего безмерного сообщества?

— Господи, — вздохнул я, — это что, он на все вопросы так отвечает?

— Это еще что! — обнадежила Маша. — Тут-то он просто недоумевает, что такие ничтожные существа, как люди, украсив себя титулами, заявляют, что имеют некую власть над событиями. Я права?

Дракон молча вздохнул, выпустив из ноздрей клубы дыма.

— И как тебе только удалось с ним договориться? — разгоняя темные смрадные облачка, пожал плечами я. — Не понимаю!

— Песчинка, унесенная вдаль яростным ураганом, вольна радоваться полету или же горевать. Но она не в силах объять сознанием, если считать, что у песчинки есть сознание, величие горы, остановившей ее полет. Что есть сознание этого факта, осознание естественных границ, поставленных с первых дней Всего, как не истинная и полная свобода. Но кто ответит, к чему такой малости свобода? Для того ли, чтобы уступить ее единому Творцу, чтобы он пекся о судьбах всякого и каждого, словно сторожевой пес? Или же для того, чтобы отринуть само существование свободы, предположив лишь возможность наличия ее. И тут мы вновь приходим к вопросу о воле, ибо каждый волен распорядиться своим даром в меру разумения своего. Но речено: бредущий во тьме не видит змею, свернувшуюся у ног; пересчитывающий солнечные лучи не видит змею, свернувшуюся у ног… Не лучше первое, чем второе, а потому цени дары, данные по несказанной доброте неведомого и неизъяснимого. Спеши использовать то, что тебе дано, таким образом, чтобы дающему не приходилось укорять себя за бессмысленность даров.

— Кто ж в натуре такое сказал-то? — с трудом дослушав громыхающие словеса драконьей премудрости, спросил Вадим.

— Я, — чуть приоткрыл один глаз звероящер. — Но уж куда чужакам, а уж тем паче фее, уразуметь даже такие очевидные вещи. — Дракон вновь зажмурился и, обернув вокруг себя длинный, заканчивающийся копьецом хвост, начал презрительно ковырять им в зубах.

— Пойдем отсюда, — тихо проговорила Делли, беря нас с Вадимом под локти. — Это была плохая идея — пытаться договориться с драконом.

— А типа Маша? — не на шутку забеспокоился Ратников, быстро сообразив, что девушка вовсе не торопится покинуть логово вместе с нами.

— Если он с кем-то и будет разговаривать, то только с ней, — подталкивая нас к выходу из пещеры, все так же негромко увещевала Делли. — Мы, феи, для дракона — наглые пришельцы, посягнувшие на их мир. Вы и вовсе нечто невообразимое. В Маше же он, вероятно, чувствует пусть дальнее, но родство. А голос крови у древних тварей очень силен.

— Но ведь и с тобой Маша, получается, в родстве? — поспешил восстановить историческую справедливость я.

— В определенной степени да, — кивнула могущественная кудесница, выводя нас на залитое лунным светом пастбище, простирающееся у драконьей пещеры. — Но за свою кровь эти чудовища готовы простить даже сомнительное родство с нами. Хотя…

— Ну, я типа извиняюсь. — Вадюня перебил ударившуюся в рассуждения фею. — Может, мне чисто там втихаря покараулить, чтоб в натуре ничего такого не стряслось? Я по жизни этому страшилищу ни на полпирожка не верю. Конкретно! — подытожил он.

— Не стоит, — покачала головой сотрудница Волшебной Службы Охраны. — Нынешние драконы высокомудры, но мнительны. Учует, что ты поблизости притаился, решит, что чужак задумал недоброе. Тогда уж нам не поздоровится! Если о чем с этой тварюкой и можно договориться, то под силу это только Машеньке.

Ожидание наше затянулось почти до утра. И хотя Делли с самым уверенным видом утверждала, что ее воспитаннице ничегошеньки не угрожает, мы так и не сомкнули глаз, сидя на призёмке сложенной из грубых камней невысокой башни, служащей жилищем пастухов и сосланных на уборочные работы ледащих девиц.

Появилась юная принцесса утром, изрядно уставшая, но явно довольная.

— Все ладно, — утирая пот с чела, проговорила грусская красавица. — Он доподлинно ведает, где в гуральских чащобах мурлюкский дракон таится, и согласен, раз уж все равно в Бослиц лететь, указать потаенное местечко. Сейчас же и отправимся. Только вот след вам, господин одинец, и вам, мой славный витязь, на спину благодетелю нашему ротаборную башню приладить. Не на хребте же промеж зубцов в полете трястись!

Ротаборная башня оказалась массивным деревянным сооружением с шестью широченными кожаными ремнями, скрепляемыми множеством пряжек под бронированным брюхом крылатого монстра. Вдвоем с этим одороблом справиться не удалось. На наше счастье наблюдавшие суету вокруг дракона пастухи, хотя и не без изумления, согласились помочь в комплектации зубастого истребителя.

Пара станковых арбалетов с немалым запасом стрел, отчего-то именуемых болтами, входили в комплект вооружения спинной надстройки, так что, судя по всему, экипаж дракона состоял из наблюдателя, двух стрелков и подающего стрелы помощника. Аккурат четыре человека. Увы, конных мест на спине крылатого воителя не предусматривалось, а потому с болью в сердце, в основном Вадюнином, волшебных скакунов пришлось оставить в опустевшей пещере временно исполняющими обязанности дракона. Впрочем, испытав на себе пиетет, с которым местные жители относились ко всему, что было связано с тотемным чудовищем, вряд ли приходилось волноваться за их сохранность.

Дождавшись завершения работ, клыкастый реликт взмыл под небеса, стараясь двигаться как можно более плавно, чтобы не растрясти нутро хлипких пассажиров. Мы летели над Кичеванью, над пропастью, отражающей в водах студеной речушки темное брюхо хранителя здешних мест. Летели, держась за обитые кусками овечьей шкуры ручки, разглядывая окрестности в узкие прорези бойниц.

— Не, ну в натуре, — глядя сквозь смотровую щель, задумчиво проговорил Вадим, — как-то тут все не по уму наворочено. Ежели из этого самострела вниз шмальнуть, можно же чисто крыло продырявить.

— Эти башни не предназначены для обстрела земли, — разгоняя вползающие в рубку облака, бросила фея. — Их начали ставить лишь тогда, когда мурлюки принялись накачивать своих драконов соком минеральных дров.

— Типа драконов сбивать, что ли?

— Не совсем, — зябко ежась от сырости, пояснила Делли. — Арбалетная стрела дракону повредить не может, разве что в глаз попадет. Болты против драконьих наездников предназначены. Видишь ли, дракона, даже мурлюкского, с помраченным сознанием и подавленной волей, на собрата натравить невозможно. У него от этого душевный разлад происходит, и он теряет ориентацию в пространстве.

— Ну, типа крыша едет, — перевел на доступный себе язык Злой Бодун.

— Примерно, — чуть поразмыслив, согласилась кудесница. — Вот мурлюки и приспособились со спин своих полоняников сети с каменными ядрами метать. Свалят дракона наземь, опутают, и все, прощайте древние свободы и рассуждения о воле песчинки. И от своей уж воспоминаний не останется. Вот против тех наездников ныне арбалетчиков в башни и сажают. Понятное дело, в тех местах, где, как здесь, драконы с людьми в согласии обретаются.

Крылатый монстр начал медленно набирать высоту, отчего-то приводя пассажиров в весьма приподнятое состояние духа и давая повод к безоглядному веселью.

— Через Хребет перелетаем, — невзирая на сочившийся в бойницы холод, заливаясь звонким смехом, сообщила Маша.

— А ну и хрен с ним! — так же радуясь невесть чему, махнул рукой Вадим, учащенно дыша. — Хорошо летим, блин горелый!

Спустя полчаса скальный гребень, упрятанный в непроходимых лесах, остался позади, и мы снизились. Почти тотчас же неконтролируемое веселье уступило место навалившейся медведем усталости и головокружению.

— На землю бы, — с трудом открывая глаза и с безнадежной тоской наблюдая все тот же однообразный — лес и сосны — ландшафт, кое-где прорезанный серебристыми лентами речушек, страдальчески произнес я. — А то мне выйти надо.

— Потерпи, пожалуйста, — глядя куда-то в неведомую мне точку, попросила Маша. — Мы уже над Бослицкими землями. Где-то здесь мой Элизей пропал. Если тут приземлимся, дракона нипочем не уговоришь дальше лететь. Такой уж у них нрав, одно дело в два захода они не делают.

Я вновь закрыл глаза и опустился на пол рубки, прислоняя голову к прохладным доскам борта.

— Дракон! — разгоняя дремотную обстановку в башне, выкрикнула Делли, лучше прочих сохранявшая четкость мыслей. — Мурлюкский дракон! К арбалетам!

Выработанная в годы армейской службы привычка повиноваться четким приказам пружиной выбросила нас с Вадимом из состояния прострации, заставляя напрочь отбросить все, что не касалось поставленной задачи. Зеленовато-бурая, под цвет горных лесов, туша мурлюкского дракона мелькнула совсем рядом с бойницами, позволяя досконально рассмотреть сочленение чешуи с острыми зубцами хребта. Даже ветер, поднятый резким поворотом шипастого хвоста, своеобразной пощечиной скользнул по нашим небритым лицам.

— Маша, стрелу! — заорал Вадим, хватаясь за рукояти арбалетного ворота. — Щас я его научу в натуре жизнь любить!

— Не-е-ет! — истошно закричала принцесса, хватая за локоть изготовившегося к выстрелу Вадима. — Не смей! Там Элизей, я его видела!

— Там действительно Элизей, — подтвердила слова побледневшей девушки фея. — Бьюсь об заклад, старая карга демонстрирует его в качестве приманки. Кажется, королевич без сознания. Маша, попробуй уговорить дракона, чтобы он принудил своего несчастного собрата опуститься на землю. Иначе нам его не достать.

Понять, что кричала нашему крылатому сотоварищу грусская принцесса, мне так и не удалось. Строго говоря, ее слова и словами-то можно было назвать весьма условно. Скорее это было что-то из разряда звуковых вибраций или уж и вовсе черт знает чего. Но ее крик «Держись!» застал нас, мягко говоря, чуть-чуть несвоевременно. В тот миг, когда дракон раза в три увеличил скорость, и нам оставалось держаться разве что за воздух. Как уж тут не поблагодарить создателя этой башни, не поскупившегося на овчину для внутренней обивки стен.

То, что происходило дальше, я описать не в силах. Должно быть, со стороны это походило на пилотажное шоу, где пара скоростных истребителей на радость зрителям гоняется друг за другом, то кувыркаясь в «бочке», то срываясь в пике, то выходя в «кобру», а из нее в «мертвую петлю». Однако уж как кому, а по мне высший пилотаж на драконе — это слишком. Бульдожьей хваткой вцепившись в одну из спасительных ручек, я прильнул к бойнице, глотками хватая воздух и изнывая от боли в ушах. Чего мудрить, мне пресловутая «мертвая петля» настала очень быстро. Вероятно, не будь дикой боли в ушах, я бы попросту потерял сознание, и этим все закончилось. Но от боли глаза вылезали из орбит, и волей-неволей приходилось созерцать то пятнистую спину мурлюкской гадины, то куски безоблачного неба, то несущиеся навстречу с фатальной скоростью стволы корабельных сосен, то…

— Железный Тын! — пересиливая себя, пробормотал я, искренне полагая, что кричу во весь голос.