Глава 17
Сказ о том, что у лжи длинные ноги, но все равно растут они из задницы

Вадим перевел недоуменный взгляд с распластанного юноши на меня и, сложив веер своих пальцев, произнес недоуменно:

— Оба-на, а чего я такого сказал?

— Все нормально, — поспешил успокоить его я. — Большое тебе спасибо. Хорошо, продолжим. Прокоп, если позволишь, я задам несколько вопросов. Или давай я начну говорить, а ты продолжишь. Если в чем-то ошибусь, уж сделай милость, поправь.

— Смотря о чем будет идти речь, — тихо произнес юноша, очевидно, до конца решивший держаться выбранной роли героя-молодогвардейца.

— Интересное замечание, — усмехнулся я. — О сборе цитрусовых в условиях Царства Вечных Льдов. Или лучше о разведении кроликов в шляпе волшебника. Молодой человек, — я перебил сам себя, — напоминаю о том, что мне поручено вести дело о похищении наследницы грусского престола, и вы в нем замешаны, как изюм в тесто. Только от вас зависит, пойдете ли вы свидетелем, или же, невзирая на все причитания Делли, мне придется квалифицировать вас как одного из основных, а возможно, и основного организатора преступления. Надеюсь, вам не надо объяснять, чем это грозит?

— Я дал слово! — Прокоп попытался гордо вздернуть подбородок, однако в лежачем положении это движение смотрелось довольно нелепо. — И не скажу более, чем мне позволено.

— Кем позволено? — поспешил уточнить я.

— Машей! — не задумываясь ни на секунду, выпалил секретарь хранителя королевской печати.

— Угу! Это как раз то, что я и надеялся услышать. Значит, вы действительно работали в сговоре. Полагаю, и дракон, буянивший во дворце, тоже из вашей компании.

— Да, — подтвердил мои предположения юнец. — Маша подружилась с ним еще прошлой осенью, когда гостила…

— Когда гостила у своей двоюродной бабки герцогини Бослицкой, верно?

— Верно. — Прокоп чуть склонил голову в знак согласия. — Громобой Егорьевич их познакомил.

— Чрезвычайно ценное знакомство. — Я развел руками, не зная, что и сказать. — Делли, ты ведь тоже была с принцессой в Гуралии? И выходит, просмотрела ни много ни мало — целого дракона. Как такое могло случиться?

Фея начала густо краснеть, что само по себе было для меня немалым открытием. До сих пор я не числил таких способностей за чудодейскими особами.

— Но ведь… Громобой… и опять же, Маша ни на секунду не оставалась одна… — Она умолкла и затем, вздохнув, созналась: — У меня там были личные дела…

— Понятно, — протянул я, в принципе соглашаясь, что у такой очаровательной феи вполне могут быть дела, требующие времени и не терпящие лишних глаз. — Ладно, проехали. Итак, ты, Маша и дракон состояли в сговоре. Верно?

— Да, — согласился молодой человек.

— Цель сговора?

— Я не могу этого сказать, — безапелляционно отрезал опрашиваемый.

— Хорошо… Впрочем, ничего хорошего, но предположим. Кто еще, кроме вас троих, принимал участие в этом деле?

— Для вас это не имеет никакого значения, — упрямо мотнул головой Прокоп.

— Мне лучше знать, что имеет значение, а что нет. Подумайте, молодой человек, вам лучше ответить. Скрытность резко снижает ваши шансы выпутаться из этой ситуации с минимальными потерями.

— Маша поручила мне сознаться, что это именно я снимал эти апартаменты по просьбе своего знакомого, и посмотреть на вашу реакцию. Если бы вы оказались достаточно благоразумными, мне надлежало подать знак, и все дальнейшее Маша поведала бы вам сама.

— Маша была в саду?! — не сговариваясь, выпалили мы с Делли.

— Да, — четко проговорил Прокоп.

— Вот такие пироги. — Я свел пальцы рук на затылке. — Обычные детские шалости, только в гипертрофированном виде. Злостное хулиганство с далеко идущими политическими последствиями.

— Я не понимаю, о чем вы говорите! — проговорил наш пленник.

— Это не существенно. Лучше скажите, зачем вы вообще устроили весь этот цирк с драконом, маскарадом и тайными явками на болоте?

— Так было надо! — упрямо отозвался юнец.

— Прокоп, кто тебе сказал, что так надо? — вмешалась в разговор Делли.

— Маша, — честно сознался верный наперсник отчаянной беглянки.

— О, уже теплее! А кто придумал, как устроить тарарам во дворце и сопутствующие спецэффекты?

Царедворец угрюмо насупился.

— Можешь не отвечать, — насмешливо кинула ему фея. — Это ее затея. Девочка всегда во всех играх и озорствах в застрельщицах ходила.

— Это правда? — спросил я нахмуренного парня. Тот продолжал молчать. — Значит, правда. Ладно, — махнул рукой я. — Собственно говоря, какое теперь имеет значение, кто что придумал. Не пороть же вас за это. Хотя, пожалуй, стоило бы. Расскажите, лучше, молодой человек, что за чехарду вы устроили со свечами почтеннейшего Горицвета Вящеславовича. Он тут намедни очень по этому поводу печаловался.

— Моя в том вина, — сознался юный заговорщик. — По моему указу в имении матушки на свечном заводике их отлили. А фитили я самолично прокатывал чудодейственным зельем.

— Верю, — согласился я. — Охотно верю. А зельечко-то небось Маша варила? Или же вы и сами алхимией балуетесь?

Вновь молчание было ответом на вопрос.

— Ну, не хотите, не говорите, — хмыкнул я, — дело ваше. Поведайте-ка лучше другое. — Я наклонился над лежащим юношей, переходя с добродушного тона на холодно-официальный. — Зачем печать королевскую украли?

— Я… — замялся Прокоп.

— Правду говорить! — жестко отрезал я. — Не маленький, соображать должен, чем бы дело ни закончилось, кража королевской печати — это государственное преступление! На каторгу загремишь. Не отводи взгляд, в глаза смотри! Ты что же думаешь, мы тут дураки все, один ты умник выискался? Ну, давай говори! Будь мужчиной, не болтайся, как дерьмо в проруби! Нам доказать, что ты печать во время паники в зале из шкатулки спер, что от табака прочихаться. Но вот интересно мне знать, это вы с Машей такой оборот удумали, или ты под шумок решил свои собственные дела подправить? Кайся, грешник, скидка выйдет! — Я насмешливо глядел на ошеломленного прессингом царедворца. — Давай, давай! Не хлопай глазами — не делай ветер!

Производимое мною действие на «оперном» жаргоне называлось «брать на понт». Несомненно, секретарь хранителя печати мог совершить вменяемое ему преступление, но доказать, что он действительно его совершил, было практически невозможно. Да и было ли преступление? Печать на месте, никаких последствий ее исчезновения не наблюдалось. Упрись сейчас Прокоп, мол, ничего не знаю, не был, не участвовал, и мне бы осталось лишь разводить руками. Мол, на нет и суда нет. Однако в отличие от урлы отечественного производства, спешащей при первой же встрече произнести роковое: «Не бери на понт, мусор!», здешние вельможи еще никогда не сталкивались со столь откровенным и беспочвенным наездом. К тому же выдвинутое мной предположение, будто печать могла быть похищена в личных корыстных целях, точно чертенок подзуживало неопытного в криминальных делах юношу обелить себя. Как говорится, шила в ягодице не утаишь.

— Я взял печать, чтобы изготовить королевский указ о взятии под стражу, — оскорбленным тоном выпалил юнец.

— Кого? — тут же осведомился я.

— Того, кто угрожает Маше! — все так же резко отозвался Прокоп.

— Не глупите, молодой человек! — повысил голос я, на ходу осмысливая услышанное. — Скажу — не скажу… Тоже мне, таинственный незнакомец! Мы здесь делаем одно дело, и вы обязаны говорить. Ваша сестра в опасности, а вы скрываете от следствия имя того, кто ей угрожает. Вы что же, с ума сошли?

— Я не знаю его имени. И вообще, мне о нем ничего не известно.

— Молодой человек, не пытайтесь ввести нас в заблуждение. Это не в ваших интересах. И уж тем более не в интересах человека, безусловно, вам дорогого, — с напором проговорил я.

— Это правда! — едва не выкрикнул юноша, на глазах бледнея от слабости и негодования. — Подозреваю только, что ей угрожает тот, вернее та, кто встречался со мной у Русалочьего грота вместо вас.

«М-да, пожалуй, все сходится. Волшебница здесь в гостинице, она же ночью в парке и утром в кортеже».

— Кто может знать ее имя? — задал вопрос я. — Только не говорите, что его не знает никто. Чего-то же вы опасались? Значит, кто-то из вас знал, чего именно. Итак, я слушаю.

— Возможно, Маше больше известно, — тихо промолвил юноша, устало прикрывая глаза.

— Где она скрывается?!

— В полночь была в Русалочьем гроте, — грустно улыбнулся молочный брат принцессы. — Где сейчас — не ведаю. А и знал бы — не сказал. Если она захочет, сама вас найдет. Можете не сомневаться. А сейчас простите, у меня слипаются глаза.

Я было собрался вывести засоню из дремоты радикальным способом, скажем, при помощи обливания холодной водой, однако заботливое вмешательство Делли разрушило мои коварные планы.

— Он еще действительно очень слаб, — склоняясь над Прокопом и буквально заслоняя его от меня, заговорила она. — Мальчику надо передохнуть, иначе мозг может воспалиться.

— Ладно, — недовольно буркнул я, досадуя о невозможности продолжить допрос столь осведомленного свидетеля. — Пусть отдыхает.

Фея захлопотала над разметавшимся на кровати воспитанником, накрывая его легким верблюжьей шерсти одеялом. Я раздраженно отвернулся и вышел из комнаты. Сеанс терапии, который намеревалась устроить подопечному наша соратница, не слишком занимал меня. Гораздо больше мне хотелось получить ответ на вопрос, куда, собственно говоря, подевалась чересчур бойкая девица королевского происхождения, и отчего вдруг ее высочеству взбрело в голову назначать встречу именно мне, а не, к примеру, родной и любимой Делли. «А может, это очередная уловка? — проскочила в мозгу шальная мысль. — Но, господи, чья?!»

В соседней комнате царило радостное возбуждение. Обещанный графу ужин был принесен, водружен на стол, и оставшиеся без присмотра едоки, не дождавшись окончания затянувшегося допроса, уже изрядно проредили количество блюд, благоухающих восточными пряностями и острым чесночным духом. Довольный жизнью камергер, вкусивший от щедрот местной кухни, вальяжно развалившись в курульном1 кресле, вещал на радость развесившего уши слушателя:

— …и вот, после ее слов, в которые я, надо сказать, уверовал немедленно и свято, я распрощался с моей обожаемой труппой…

— С кем?! — переспросил Вадюня. — Я чего-то не врубился, при чем тут трупы?!

— Что вы, никого не надо рубить! Не трупы, а труппа. Мои артисты! Я с ними столько исколесил по свету. — Де Бур вздохнул. — Но когда Дева разъяснила мое истинное предначертание, я отправился сюда, напутствуемый ее благословением, и вот, как ясен свет, все, о чем она говорила, сбылось от слова до слова.

— Прошу прощения, ваше сиятельство, — я попытался изобразить некое подобие изящного поклона, — я на время похищу вашего собеседника.

— О, Клин! — только сейчас заметив мое присутствие, встрепенулся Злой Бодун. — Вы там скоро? А то ж в натуре на поляне все стынет, а что не стынет, то чисто греется.

— Вадим, иди сюда, поговорить надо.

— Братан! — извиняющимся тоном обратился к нашему гостю могутный витязь. — Ты тут жди, никуда не разбегайся, мы с Клином чуток перетрем. Ну, все типа чики-чики. Ты, короче, понял.

Уж не знаю, что из сказанного понял граф де Бур, однако, согласно кивнув, тут же отпустил оперативника, впрочем, не слишком нуждавшегося в его разрешении.

Мы с Ратниковым отошли за дверь, и я заговорил, положив руку на плечо Вадиму.

— Слушай, дело затягивается. Пацан снова в отключке. Ты бы гостя во дворец отвез, а то скоро закат, стража его обыщется. Им же ворота запирать надо, а ключи этот брелок ходячий у себя хранит. Придется ребяткам всю ночь дверную ручку по очереди держать, чтоб никто не вошел.

— Знаешь, Клин, тут чисто такая байда наворачивается — закачаешься! Ты догадался, кто этот граф такой?

— Гигант мысли и отец грусской демократии? — выдвинул предположение я.

— Не, ну в натуре, без хи-хи ха-ха, — насупился Вадюня.

— Как кто? Камергер, граф, ну кто еще? Откуда мне знать?

— Это же Буратино! — радуясь моей дремучести, выпалил Ратников тщательно лелеемую новость.

— В каком смысле? — изумился я полету мысли друга.

— В смысле — Буратино, — отчего-то понижая голос до шепота, затараторил Вадим. — Его имя Пиноккио Буратино. Ну, по-графски значит Пино де Бур Л’Отино. Это у них по понятиям круто считается. Ему чисто за бугром, ну то есть это, за Хребтом, одна бикса нагадала, что он сын какого-то табуретского короля и ему надо ехать сюда. А тут ему лафа попрет, всем стоять, остальным строиться! Прикинь, у них за бугром какая-то железная тетка, но я типа не врубился в натуре что к чему, но вот как она скажет кому, так и все.

— Железная? Памятник, что ли? — уточнил я, сомневаясь в точности формулировки.

— Че железная? — не понял Ратников.

— Эта самая тетка.

— Не, — потряс головой мой друг, — вроде как живая.

— Ну ты же сам только что сказал, что железная!

— Я? Не, это не я, это он базарил. Но может, у нее погонялово такое? — предположил Злой Бодун. — Ща вспомню… Шмара… Не! Баба? Не, как-то иначе… Ну, типа, Железная Дама.

— Дева Железной Воли? — предположил я, выдавая на-гора слышанное нынче от Лось-Ярыльского словосочетание.

— О! — Довольный Вадим щелкнул пальцами. — Самое оно! А я тут кумекаю: Железная Леди, ну как-то так.

Дверь чуть-чуть приоткрылась, и из-за нее донеслось деликатное покашливание упоминавшегося выше пациента Девы Железной Воли.

— Прошу прощения, господа. Надеюсь, не прервал вас…

— Нет-нет, граф, все в порядке, — успокоил я камергера. — Что вам угодно?

— Я весьма благодарен за ужин, — кланяясь, не сгибая спины, проговорил Пино. — Но, видите ли, время уже близится к закату. Мне во что бы то ни стало необходимо быть во дворце.

— Да, конечно! Мы с Вадимом как раз говорили об этом, — согласно кивнул я. — Он сейчас же отвезет вас ко двору. — И, повернувшись к Ратникову, добавил: — Не задерживайся. Ты мне понадобишься здесь.

Общего, практически семейного ужина не получилось. Вадим увел де Бура, спешащего вновь приступить к несению придворной службы, и я остался один в комнате перед накрытым столом.

— Делли, — я заглянул в опочивальню, где все еще хлопотала над нашим подопечным заботливая фея, — ты скоро?

— Да-да, иду, — тихо проговорила верная соратница, поднося палец к губам. — Только тс-с! Он заснул, не разбуди!

Через несколько минут мы уже сидели за столом, сопровождая поглощение содержимого выставленных перед нами блюд ненавязчивой беседой. Признаться, магические перипетии последних дней порядком утомили меня, да, вероятно, и Вадима. Впрочем, могутный витязь все еще воспринимал творящееся вокруг чародейство как сказку, в которую ему довелось попасть, но мне-то приходилось выстраивать логические конструкции, включающие столь эфемерные пункты, как наведенные чары, когти загадочной птицы Гру, тормозные пути дракона и тому подобные нелепости! Голова гудела от этой дребедени! Пытаясь отогнать грустные мысли, я пустился в отвлеченную беседу ни о чем, как пускается в плавание вокруг света измученный бытовыми склоками англичанин.

— Скажи, Делли, а что за песни мне тут пел Вадим о том, будто графу де Буру за Хребтом Дева Железной Воли нагадала богатство, знатность и прочий джек-пот?

— Ну что ты, Виктoр, — уписывая с завидным аппетитом омлет из перепелиных яиц, покачала головой фея. — Вадим ошибается, Дева Железной Воли никому не гадает. Она может определить судьбу, это да.

— То есть как — определить? — Я удивленно поднял брови. — Она что же, может управлять событиями?

— Каждый человек в той или иной мере управляет событиями, — пожала плечами фея. — А она… Ну, в общем, это трудно объяснить, но я попытаюсь. Представь себе, что очень много народу в едином порыве страстно желает, чтобы произошло что-то определенное.

— Легко, — кивнул я. — Помню, когда чемпионат мира по футболу проходил, то все отечественные миллионы населения желали победы нашей сборной. Результат плачевен.

— Нет, это совсем другое, — досадливо поморщилась кудесница. — В твоем случае каждый хотел сам по себе, а здесь эти желания превращаются в единый поток. Понимаешь?

— Нет, — покачал головой я. — То есть теоретически да, но как это выглядит на практике — не представляю.

— Как бы тебе это объяснить… Впрочем, ты слышал историю этой самой Девы?

— Откуда? — удивился я. — Я и о ней-то краем уха какие-то россказни слыхивал. То она театрального импресарио в камергера превращает, то буреломные деревья заставляет ходить…

— Все наверняка сложней, — поморщилась Делли. — Но давай лучше по порядку. — Она набрала в легкие побольше воздуха, готовясь к эпическому рассказу. — Давным-давно, века два тому назад, в Империи Майна, правда, тогда еще не бывшей империей, жил человек по имени Якоб Афуль. Это был весьма талантливый и добрый человек, мечтавший о том, чтобы люди, его окружавшие, жили в мире, тепле и достатке. А поскольку по профессии и призванию он был размысл1, мысли и чувства господин Афуль выражал при помощи своего искусства. Он связывал мостами берега рек, и страны, разделенные прежде непреодолимыми бурными потоками, словно протягивали друг другу руки. Он возводил невероятные башни, знаменующие совершенство и могущество человеческого разума, и всякий, глядевший вниз с этих башен, мог видеть, как хорош мир, в котором он живет, как уютны дома, окруженные садами, здесь и там разбросанными вокруг башен мастера Афуля.

Лишь одно печалило его до слез. Стоило размыслу построить мост над бурными водами, как местные воеводы тотчас же начинали строить планы, как хитрее по этому мосту перебросить войска и ударить в самое сердце соседа. Стоило возвести башню, немедля находился военачальник, желающий разместить на ней наблюдательный пункт. В грусти и печали сидел мэтр Якоб Афуль в своей мастерской, вздыхая о том, что лучше бы ему и вовсе не заниматься своим ремеслом, чем видеть воочию превращение плодов его гения в подспорье для кровожадных злыдней.

Кто знает, когда б не лучезарный лик любимой дочки Корделии, быть может, этот почтенный человек наложил на себя руки. Но любовь к единственному ребенку, ее веселый добрый нрав давали печальному мэтру Афулю силы жить и творить дальше. Но вот однажды в его мастерскую пришел некто, назвавшийся представителем Мурлюкского Банка «Национальный Обсерватор»…

— Это тот, который жабсы выпускает? — по въевшейся привычке оперативника поспешил уточнить я.

— Он самый, — утвердительно кивнула Делли. — В принципе это даже не банк, а объединение нескольких десятков банков, принадлежащих ныне потомкам и родственникам того самого менялы, который первым «обнаружил» в желудках жаб золотые самородки.

Так вот, — продолжила повествование фея, — представитель «Национального Обсерватора» прибыл в мастерскую маэстро с весьма выгодным предложением от своих хозяев: изготовить огромную статую прекрасной девушки с фонарем в руке. По мысли заказчиков этот фонарь — своеобразный маяк — должен был освещать наиболее удобную дорогу в Мурлюкию через горный перевал Юного Орка. Заказ этот сулил немалые деньги и позволял размыслу впредь никогда не задумываться, как свести концы с концами. И-и… подумав, он согласился. Однако Якоб Афуль не был бы сам собой, если бы взялся строить обычный маяк или фонарный столб. В голове его родился образ девы, огонь в руке которой будет не только освещать путь, но и прибавлять сил всем отчаявшимся, согревать замерзающие в холоде людские души, давать огонь, который при желании можно было бы видеть, где бы ты ни находился, и служащий путеводной звездой для всякого, ищущего лучшей участи. Вот какова была мечта у этого, вне всякого сомнения, мудрого и доброго человека. Он придал лицу Девы черты Корделии. Она действительно была хороша в те годы. Мне доводилось в прежние времена встречаться с ней. С упорством обреченного мэтр Якоб начал одну за другой решать все новые и новые задачи, возникающие при строительстве этого гигантского сооружения.

— Погоди, — вставил я, — мы же, кажется, говорили о человеке. Или я ошибаюсь?

— Не перебивай! — отмахнулась Делли. — Всему свое время. Забот у маэстро Афуля было множество. Необходимо было придумать сплав, который бы не ветшал с годами. Разработать гигантскую систему креплений, позволяющих Деве выстоять в самых ужасных лавинах с самыми ужасающими ветрами. Нужно было разработать и создать неугасимый светоч, видимый в любом тумане со всех уголков мира. Многие месяцы, а потом и годы, невзирая на все возникающие трудности и препоны, создавал Якоб Афуль свое величайшее творение.

И все это время нежно любящая дочь была рядом с отцом. Она отвергала многочисленных женихов, чтобы опекать и ухаживать за своим гениальным родителем, а Якоб Афуль трудился все неистовее и неистовее. Казалось, от перенапряжения сил он стареет на глазах, а подмастерья искуснейшего маэстро уже почти открыто говорили о том, что Железная Дева, вероятно, станет не только самым колоссальным его творением, но и последним. Но вот, когда дело подошло к концу и статуя уже была готова, в ночь перед тем, как многочисленные гости и господа из «Национального Обсерватора» должны были увидеть долгожданный шедевр, Якоб Афуль пришел на площадку, где была установлена гигантская статуя. Сорвав покрывающее ее полотно, устало воззрился мастер на дело своих рук. Говорят, он смотрел на Деву почти до рассвета. Смотрел, не отводя взора, и ужасался увиденному.

Перед ним была огромная… неимоверно огромная железная статуя, размеров, никогда доселе невиданных человеком. Светильник в ее руке мог рассеивать мрак на десятки верст в округе. Но в ней не было главного. Того самого, что хотел вложить в грудь Железной Девы старый мастер. Увы, человек, будь он даже трижды гениальным, не в силах сделать то, что подвластно одному лишь солнцу — зажечь живую душу в мертвой оболочке.

Разбитый и сокрушенный увиденным, с первым лучом светила мастер опрометью бросился домой и без сил рухнул на заботливо расстеленное дочерью ложе. «Что с тобой, мой дорогой отец?» — встревоженно спросила Корделия. «Я создал чудовище! — промолвил тот. — Величайшее дело моей жизни — пустая железная болванка, мрачная и напыщенная. И я уже не в силах что-нибудь здесь изменить». «Не кори себя, она прекрасна, — твердо проговорила любящая дочь. — Ты переутомился, у тебя жар. Отдохни, я сама пойду к гостям. После стольких лет труда боги не допустят, чтобы твой великий план потерпел крах. И я не допущу этого». — Фея замолчала.

— Что же было дальше? — захваченный ее рассказом, спросил я.

— Люди утверждают, — медленно продолжила Делли, — что после этих слов с ясного утреннего неба сорвалась молния и ударила в светильник, сжимаемый рукой Железной Девы. Но, возможно, это легенда. Одно известно достоверно: в то утро Якоб Афуль смежил очи, чтобы больше никогда не открыть их. А его убитая горем дочь, призвав врача и слуг к угасшему отцу, сама отправилась на церемонию открытия статуи, скрывая под улыбкой слезы и стоны. Никто в тот день не узнал о смерти мастера. Но вот статуя… Никто из когда-либо видевших ее не в силах забыть увиденное. Она живет, глаза ее притягивают к себе взоры, огонь в светильнике отогревает замерзшие души и дает силу жить. Но что самое главное, — Делли на секунду задумалась, — воля всех людей, населяющих Мурлюкию или желающих направить свои стопы за Хребет, притягивается к Светоносной Деве, точно невероятно огромным магнитом, собирается ею и направляется туда, куда велит ее сердце.

— Стоп! — Я потряс головой. — Делли, солнышко, сегодня был трудный день, и я, вероятно, туго соображаю, уж извини. Но… Откуда взялось сердце?! Я, кажется, потерял нить повествования.

— Сердцем Девы стала Корделия Афуль, — отчего-то очень печально разъяснила фея. — После смерти отца жизнь в миру потеряла для нее всякий смысл. И она, как бы тебе этот объяснить… Нет, невозможно… Она стала единым целым с грандиозным творением отца. Она наполнила ее жизнью. Именно ее воля по сей день делает Железную Деву воплощением волшебной силы и залогом процветания Мурлюкии.

— Все, девушка, туши свет, бросай гранату! Что-то я окончательно запутался, — развел руками я, с грустью вспоминая, что намеревался скрасить ужин легкой беззаботной беседой. — Ну, хорошо, ты фея. У тебя срок годности… о-у, срок жизни — пока не надоест. Но срок жизни человека, даже если он живет где-то в статуе, в общем-то не слишком долог. Ну, пятьдесят, хорошо, шестьдесят лет прожила там твоя знакомая без жалоб на сердечно-сосудистые заболевания. Ну, предположим даже, что благодаря горному воздуху, воздержанию и регулярному питанию протянула она лет до ста двадцати. Но все равно как-то концы не сходятся…

— Виктoр, — строго прервала меня Делли, — я подозревала, что ты не поймешь, но все же верила… Видишь ли, магия фей по природе своей весьма отлична от людского волшебства. Нам непонятно многое из того, что вполне подвластно людям. Ни одна фея не сумеет из лесной пичуги сделать устройство для оповещения о приходе гостей, а потому бессмысленно говорить о том, что в мире возможно или невозможно. Никто ничего не знает наверняка.

Ужин мы заканчивали в молчании. Я тщетно подыскивал слова, чтобы вновь заговорить с боевой подругой, Делли явно думала о чем-то своем. Уж не знаю, чем бы все закончилось, но тут на пороге возникла широкоплечая фигура Вадюни, озаряющего полумрак апартаментов лучезарной улыбкой глубокого довольства собой.

— Брателлы! — едва входя в номер, громогласно изрек он. — У меня тут чисто вопрос нарисовался не хилый.

— Что за вопрос? — повернул голову я, внутренне осознавая, что трапеза окончена.

— Я тут пока таксовал, прикинул себе то-се и в натуре не усек. Ежели подруга никуда конкретно не убегала, то кого же тогда этот самый королевич по тайге ловит, что тот Тарзан мартышек?

— О ясный свет! — всплеснула руками вернувшаяся из воспоминаний кудесница. — Элизей же! Элизей, бедняжка, ни о чем не подозревает! Он же за драконом гонится… А вдруг догонит, схватится не на жизнь, а на смерть?!

— А че, круто было бы! — вновь расплылся в улыбке Вадим. — И я бы побычился! Только у ваших драконов в натуре голов маловато. Я читал, и по три бывает, и вообще до хренища.

— Вадюня, остынь! — шикнул я. — Ты не в сказке. Здесь и дракон, и принц Элизей играют в одной команде. Только не знают об этом.

— Ну, зашибись! — пожал плечами Вадим. — Не, ну в натуре свой дракон чисто суровая подписка!

Я хотел еще что-то сказать, но Делли опередила меня.

— Вероятнее всего, Маша рассказала дракону об Элизее, и в случае, если королевич догонит предполагаемого похитителя, тот не станет его атаковать. А вот Элизей… Тот уж если что решил, нипочем не отступится. Если принц с первого удара крыло ему повредит, конец дракону. Машин жених — боец известный!

— В любом случае вызывай своего Рэмбо. Надо его заворачивать обратно в Торец.

Большое зеркало пошло волнами, наконец выпуская из зыбкой глубины на поверхность озаренную лунным светом могучую фигуру Элизея. Королевич шел через чащобу, ведя коня в поводу, то ли сбившись с дороги, то ли совершая хитрый обходной маневр, суть которого была мне не ясна. Обязательные приветствия, обычные при обращении высокорожденных «абонентов» магической зеркальной сети, отзвучали, и Делли поспешно перешла к делу, торопясь изложить буйноголовому витязю суть полученной нами информации.

— Что-то вы, феюшка, несообразное наплели, — дослушав речь сотрудницы Волшебной Службы Охраны, промолвил Элизей. — Уж и не знаю, лембой1 вас, что ли, водит или ненароком кто попутал? Да только баете-то вы несусветицу несусветную! Как же Машенька, свет мое сердечко, в Торце может быть, когда ее в третьем часу пополудни вместе со змеем крылатым здесь у реки хлопы видели?

— Послушайте, ваше высочество, — вмешался я. — Вы уж не обижайтесь, но у нас точные данные, полученные из достоверного источника. Возможно, перед вами какой-нибудь другой дракон с другой принцессой? Или не принцессой вовсе.

— Да вы что, сударь мой, оскаженели?! — взъярился не на шутку оскорбленный моим предположением богатырь. — Всяко глупо слово в пронос1 явите! Как же не она, что ж вы меня за дурня стоеросового держите? Я все точнехонько выспросил. Хлопы мне ее, бедолажную, одно в одно обсказали. Дракон, пасть паскудья, из реки воду хлестал, а она, солнышко мое ненаглядное, на бережку сидела, пригорюнившись, да слезы лила.

— Но это никак невозможно, — чуть слышно проговорила Делли, бледнея на глазах, должно быть, припоминая тот вариант, при котором ее высочество вполне могла очутиться в столь бедственном положении на берегу лесной речушки.

— Да что ж это деется-то! — гневно нахмурил брови наш собеседник. — Мало того, что драконы меня путать вздумали, так еще и вы им под стать!

— Погодите-погодите! — вклинился я в возмущенную речь августейшего жениха, немного досадуя на себя за отсутствие подобающих манер. — Как это драконы вас начали путать?

— Хитро! — с превосходством ухмыльнулся богатырь. — Да уж не хитрее меня. Шел я, шел по следу чудища, ан вдруг — бац! К полудню говорят мне, мол, двух драконов зрели. Один к стрессильванской границе подался, другой же в собиесскую сторону. Но не на того напали! Я их уловку разгадал! И местечко, где эта морда пучеглазая укрылась, мне хорошо ведомо. Коли будет благосклонен Солнцелик, там мы с пужалищем поутру силами и померяемся. Так что уж не обессудьте, а недосуг мне с вами лясы точить. Сами видите, и так напрямки иду, без пути-тропинки. Бывайте! Свидимся еще.

Зеркало вновь пошло волнами, не отзываясь более, несмотря на попытки Делли возобновить связь.

— Отец Небесный! — прошептала не на шутку встревоженная речами Элизея фея. — Неужто и впрямь не убереглась деточка наша?

— Возможно, — мрачно констатировал я. — Вполне возможно. Во всяком случае, по времени, кажется, все совпадает. Одно из двух: либо дело обстоит действительно так, как мы себе представляли, и колдунья все-таки действительно сумела похитить принцессу. Либо возможен такой вариант: Маша, разжившись где-то мурлюкским драконом, сама умчалась отсюда навстречу Элизею. Ведь она, как и Прокоп, вчера ночью видела меня на поляне у грота. Можно предположить, что, лишившись поддержки в Торце, королевишна кинулась под защиту жениха. Ведь она-то знала, в какую сторону союзный дракон потащит за собой принца.

— Но… ведь мурлюкским драконом надо уметь управлять, — вмешалась в мои рассуждения фея.

— Делли, — с сарказмом проговорил я, — откуда ты можешь знать, вдруг дедушка Громобой научил дорогое чадо не только общаться с дикими звероящерами, но и летать на их окультуренном варианте.

Наша соратница возмущенно фыркнула:

— Ну, знаешь ли!

— Не знаю, — покачал головой я, — но хотел бы узнать. Меня, видишь ли, в рассказе Элизея смущают некоторые детали. Во-первых, полет. Дикий дракон, как всякая порядочная тварь, тащит добычу в когтях. Мурлюкский же сработан во имя человека, поэтому у него должна быть какая-то кабина, а иначе при таких скоростях пилота со спины сдует. А раз так, колдунья вполне могла спрятать там девочку от лишних глаз. Как я помню, Гуралия в хороших отношениях с Грусью и если что, не замедлит сообщить о следах похищенной принцессы. Но предположим, по какой-то причине волшебница, кстати, о ней почему-то крестьяне не упоминают, выпустила свою заключенную подышать свежим воздухом, пока ее монстр охлаждает двигатель. Насколько я мог узнать Машу, не в ее обычае грустить на бережочке, если есть хоть какой-то шанс, например, спрятаться в лесу. А кроме того, делайте что хотите, но мне кажется неслучайным столь ловкое пересечение траекторий двух таких занятных драконов. В любом случае вынужден констатировать, что имеется ряд вопросов по этим летающим рептилиям, а потому я нахожу своевременным, — мой взгляд упал на циферблат часов, — м-м… условно своевременным навестить почтеннейшего Громобоя Егорьевича с целью получения на них внятных ответов. Не желаете ли подышать свежим воздухом, друзья мои?

— Как, это опять вы?! — удивленно захлопал глазами граф де Бур, увидев нашу неразлучную троицу, стоящую у ворот. — Вы подняли меня с постели! Ну неужели не существует другого времени для прогулок по парку!!!