Глава 11
Сказ о том, что каждый имеет право налево, и лишь король имеет право, как хочет
Невзирая на очевидную истинность древнего изречения о соотношении утра и вечера, заснуть мне так и не удалось. Перевозбужденный за день мозг отказывался выключаться, заставляя вновь и вновь прокручивать в уме все разрозненные факты и фактики, относящиеся к делу о похищении грусской принцессы. Мысли шли по кругу, точно слоны на арене цирка, медленно и тяжеловесно. Однако никаких новых озарений не снизошло на усталую голову. Внутренне смирившись с непреодолимостью бессонницы, я снова вылез из-под стеганого одеяла и, затеплив свет в ложнице1, вернулся к рабочему столу.
Чемоданчик экспресс-экспертизы, подаренный когда-то коллегами при увольнении из органов, услужливо распахнул объемистое чрево, радуя глаз набором инструментов, реактивов и спецсоставов. Переполовиненные свечи действительно исправно горели, давая возможность работать с материалами исследования. Несколько коварных фитилей лежали на огнеупорном фарфоровом блюдце, входившем в малый пинкертоновский набор, наглядно демонстрируя абсолютную идентичность длины фитиля до места обработки и ширины обработанной нити. Вероятно, неизвестные мне пока злоумышленники, изготавливая такое вот хитроумное приспособление, накатывали валиком раствор (еще предстоит узнать чего) на сотни, а то и тысячи фитилей.
Десятки лакеев при помощи специального поджига запаливали эти свечи во дворце практически одновременно. Стало быть, и гасли они с интервалом в несколько секунд. Как вытекало из результатов экспертизы, в том месте, которое было обработано неведомым мне раствором, льняная нить приобретала свойства асбеста. Неслабо шагает алхимия в здешних краях. Судя по всему, после того, как свечи гасли, процесс окисления продолжался, через какое-то время делая их опять вполне пригодными для употребления. Ход довольно ловкий, но уж чересчур заковыристый. Для профессиональных преступников, так и подавно — те сложностей не любят. Так что, вероятно, фокус со свечами придумал человек с богатой фантазией и изрядными средствами. И, понятное дело, вхожий во дворец. Иначе каким образом этот набор юного чародея оказался в нужное время в нужном месте?
Ничего, глядишь, от нити этого фитиля, прошу прощения за каламбур, ниточка-то и потянется. Еще бы! Свечи для королевской свадьбы в ближайшей лавке не покупают. Рубль за сто, есть некая солидная фирма, которая выпускает престижные свечи, и уж конечно, ей и был спущен заказ на изготовление всего этого воскового великолепия. Раз так, значит, среди тех, кто руководил, или производил, или доставлял искомые предметы во дворец, есть соучастник неведомых злодеев. Круг лиц, имеющих отношение к свечным поставкам, невелик, стало быть, необходимо давить на слабое место. А дальше по связям дойдем и до остальных.
Обрадованный таким умозаключением, я поспешил вернуться на удобную гостиничную лежанку, приказывая себе не забыть утром выяснить все возможное касательно свечного заводика — мечты отца Федора. А также отдать соответствующее распоряжение по поводу людей, связанных с производством и транспортировкой партии бракованной продукции в Торец Белокаменный. Если еще Вадиму удастся поймать диспетчера злокозненной преступной группировки, то карты у нас на руках будут уже пригодны для игры. Я кинул взгляд на зачехленное зеркало, оставленное Делли в наших с Вадимом личных апартаментах, и у меня появилась мысль вызвать молчавшего целый день Ратникова. «Зачем? Время, пожалуй, уже за полночь. К чему беспокоить спящего витязя. Ничего спешного нет», — мелькнула в голове успокоительная мысль. «Просто не хочешь второй раз вылезать из-под одеяла», — ни с того ни с сего встрепенулась пребывавшая в летаргии совесть. «Ну уж нет, — вступился я сам за себя, — всякие волшебные трюки не по моей части. Вот поутру придет Делли, пусть она с зеркалом и колдует». Поставив точку в затянувшемся споре, я гордо возложил умную голову на подушку и с чувством выполненного долга смежил очи. «А если он сейчас торчит под воротами, в город попасть не может?» — попыталась достучаться неугомонная совесть. «Позвонил бы», — на первом всхрапе мысленно отозвался я.
Утро выдалось свежее и ясное. На этот раз колдуньи и мальчики-оборотни не тревожили мой сон, я бы еще с удовольствием понежился в постели, однако едва-едва забрезжил рассвет, сознания начали достигать чуть слышные звуки. То бормотание, то смех, а то и вовсе куски чьих-то разговоров.
— Что происходит?! — пробормотал я, нащупывая стоящий у изголовья колокольчик.
Спустя минуту вместо ожидаемой покоёвки на пороге спальни возник сам хозяин заведения, горя желанием продолжить вчерашний отъем денег у аристократии.
— Ваша ясновельможность, — закрывая за собой дверь, выпалил он. — Придворные уже построились и ждут. Еще до рассвета очередь занимали.
М-да, ничего не попишешь. Придется подниматься, умываться и приступать к дальнейшему опросу свидетелей. Я вздохнул и приказал, отбрасывая одеяло:
— Выясни, есть ли среди собравшихся лакеи, зажигавшие свечи в церемониальной зале в тот вечер.
— А, да-да-да, — затараторил тайный агент субурбанского Головного Призорного Уряда. — Сейчас все устроим. Прикажете немедля привести или…
— Давай, — кивнул я, окончательно пробуждаясь и изготавливаясь к долгому муторному общению с вероятными носителями крупиц драгоценной информации.
— Одно мгновение! — Щек поспешно скрылся за дверью.
Пожалуй, идея немедля выслушать слуг, имевших непосредственное отношение к свечам, была опрометчивой. Не прошло и пяти минут, как на лестнице разгорелся нешуточный скандал между представителями придворной знати, ждущими своей очереди, и тиунами, которые норовят пролезть на халяву.
— Господин одинец, вы же вчера ввечеру меня обещали вызвать первым! — сквозь приоткрывшуюся дверь кричал барон Закумар Закумарский.
— Да, я помню, — поморщился я. — Входите.
Как я и предполагал, опрос закумарского энтузиаста не дал сколь-нибудь внятных результатов. Барон долго и с упоением рассказывал о тонких винах, приготовленных для свадьбы, об огромных бочках пива, которые предполагалось выкатить для увеселения гуляющего люда, а между тем шум за дверями грозил перейти в потасовку. Принимая во внимание строение винтовой лестницы, последствия могли быть фатальными. Внезапно все стихло, я бы сказал, как по мановению волшебной палочки, но поскольку спустя мгновение в «кабинет» вошла Делли, не приходилось сомневаться, что все обошлось простым щелчком пальцев.
— Барон, — с тоской глядя на велеречивого собеседника, промолвил я, — надеюсь, вам больше нечего прибавить к вышесказанному. Ознакомьтесь со своими показаниями и подпишите на каждой странице.
— Ну что вы! — замахал на меня руками вельможный свидетель. — К чему эти глупости! Я вам вполне доверяю. Читать — дело не баронское! — Начертав косой крест и приложив для верности перстень с печаткой, Закумар Закумарский с чувством выполненного долга отправился во дворец, спеша приступить к своим прямым обязанностям.
— Привет! — подходя ко мне, улыбнулась Делли. — Есть что-нибудь интересное?
— Здесь, — я щелкнул пальцами по исписанному пергаменту, — полный отстой. Карта вин несостоявшегося праздника. А вот по свечам есть ряд вопросов.
— Понятно, — кивнула Делли. — Славный витязь Вадим Ратников свой светлый лик в зеркальце не казал?
— Нет, — отрицательно покачал головой я.
— Странно. — Очаровательная соратница подошла к волшебному агрегату и начала стягивать с него чехол.
— Может, он не смог его завести, — предположил я.
— Да уж что тут сложного, — хмыкнула красавица, устраиваясь поудобнее перед зеркальной гладью. — Вот сам погляди. Представляешь себе образ того человека, с коим хочешь связаться, и начинаешь мыслить о нем неотступно. И вот, коли рядом с ним зеркальце заветное есть, наше враз голубоватыми волнами пойдет. Вот… Ой! Красное!
— Где красное? — удивился я.
— Зеркало покраснело.
— Это оно здесь наслушалось, — съязвил я, пожалуй, неуместно, поскольку Делли только досадливо отмахнулась и заговорила возбужденно.
— Ты пойми, если бы Вадим был поблизости от зеркала, он бы его наверняка услышал. А оно бы, в свою очередь, почувствовало бы это и заголубело. А коли красным стало, выходит, нет рядом хозяина.
— М-может быть, он потерял свое зеркальце, — не слишком уверенно предположил я.
— Вряд ли, — покачала головой фея, — оно в рюкзаке лежало. Разве что он драгоценный рюкзак утерял.
— Может, он на постоялом дворе его оставил, а сам по делам отправился.
— Ну, может быть, конечно, — не слишком веря собственным словам, проговорила кудесница. — Но время-то еще раннее, куда б ему по утренней росе-то идти?
— Да ну, ты скажешь! — попытался я переубедить не на шутку встревоженную сотрудницу Волшебной Службы Охраны. — У меня чуть свет вон какая толпища под дверью собралась.
— Да, кстати, люди! — Фея хлопнула себя ладошкой по лбу и, закончив внезапный приступ самобичевания, щелкнула пальцами. Со стороны двери вновь донесся гомон спорящих голосов и истеричные увещевания попавшего, как кур в ощип, субурбанца, уговаривающего вельможный люд не чинить препон государевой службе. — Голоса им забыла вернуть, — пояснила Делли.
— Давай так, — предложил я. — Сейчас еще действительно рановато. Думаю, если все в порядке, к полудню Вадим должен вернуться. Тогда и разберемся.
— Ладно, — нехотя вздохнула Делли, явно не слишком доверяя моим доводам.
— Может быть, зеркало вообще разбилось, — уже вдогон своему предложению бросил я.
— Волшебное зеркало разбить невозможно, — покачала головой кудесница. — Ну да будь по-твоему, подождем.
Время шло, и с каждым ударом колокола на звоннице наше всевозрастающее нетерпение делало новый виток, рисуя в услужливом воображении картины бедствия одну страшнее другой.
— С ним что-то случилось, — нервно сжимая пальцы, бормотала Делли, время от времени пытаясь разглядеть Злого Бодуна в глубоком стекле волшебного зеркала.
Теперь я и сам с трудом скрывал волнение. Одного за другим отпуская свидетелей, я невольно поймал себя на мысли, что слушаю всех лакеев, баронов и постельничьих в четверть уха, выводя на пергаменте вместо текста показаний витиеватые арабески.
— Полдень! — наконец выдохнула Делли. И это слово прозвучало для меня громче, чем сопутствующий ему колокольный звон. — Он давным-давно был должен вернуться.
— Ты права. — Я скомкал пергамент и бросил его в корзину под столом — скоблить. — Щек, мы уезжаем в командировку. Номер оставляешь за нами. Людей пока распусти.
— Как прикажете, ваша вельможность! Как прикажете! — подобострастно начал кланяться «дворецкий». — А дозволите вопросик? Командировка — это далеко будет-с? А то я в картах несилен. Грешен, каюсь, а о таком месте не слыхивал.
— Это военная тайна, — заверил его я. — Говори только, что мы скоро будем. На днях и раньше.
Черный скакун моей боевой подруги был покрыт златотканой попоной с вышитой на ней двуглавой червонной птицей, что обозначало наш статус особливых государевых слуг и неукоснительно требовало у каждого встречного и попутного уступать дорогу.
…Помнится, первый раз, когда я увидел изображение на попоне, я иронично спросил у Делли:
— Это еще что за редкостный попугай?
— Что ты такое говоришь? — возмутилась фея. — Это древний символ Груси! Двуглавый петушок, отважная, но мирная птица, призывающая солнце.
— А, в этом смысле, — стушевался я, собираясь перевести ход беседы в иное русло.
— Да-да! — не унималась разгоряченная кудесница. — Невелика заслуга у ястребов да орлов бить мелкую пичугу да воровать овец у зазевавшихся пастухов. Поди, не зря такую птицу именуют хищной, то бишь вороватой. Сей гордый знак не таков! Прошлое его восходит корнями к самым высотам глубин истории. По сути, он — знаменитый на весь мир Золотой петушок, извещавший наших праотцев о враждебном нашествии.
— Так то же был золотой, а этот — красный! — уловив знакомый сюжет, вмешался тогда в разговор младший Ратников.
— И этот Золотой! — Делли отвергла довод Вадима как провокационный и несостоятельный. — Просто он из червонного золота.
— Тогда головы почему две? — не унимался Злой Бодун.
— Ну, во-первых, одна голова — хорошо, а две — лучше, — резонно ответила ему фея. — А во-вторых, каждый истинный патриот нашего отечества носит у сердца под рубахой этот священный для грусянина талисман.
— Ну и че? — хмыкнул витязь.
— По бытующему у нас поверью, в час, когда наступает пора действовать, петушок клюет хозяина в сердце и в темечко.
— И что, часто такое случается? — заинтересованно спросил я.
— По правде говоря, — вздохнула Делли, — не то чтобы очень. А если еще точнее, очень даже не то чтобы. Но так ведь и народ по большей мере бездействует. Стало быть, пора не пришла. И все равно, — не унималась девушка, — эта гордая солнечная птица одним только присутствием в гербе защищает рубежи Груси. И ежели кто с этим не согласен, то мы всегда готовы подпустить к нему поближе нашего красного петуха!
— Ага! — расплылся в улыбке Вадюня, указывая на раскрытые в предутреннем крике петушиные клювы. — А ежели что, в такой компании всегда есть возможность сообразить на троих.
Тогда шутка имела успех, но сейчас нам было вовсе не до шуток…
— Садись позади меня! — приказала Делли. — Сейчас пойдем на скорости.
Не желая спорить с феей, я повиновался, и седло, стоило мне прикоснуться к нему, обхватило меня мягко, но весьма надежно, точно кресло истребителя.
— Чтобы ветром не сдуло, — пояснила верная соратница, занимая свое место. — Готов? Ну, понеслась!
Уж не знаю, с чего бы это вдруг Делли поминала Феррари в женском роде, но волшебный скакун, получив столь недвусмысленную команду, молнией вылетел с гостиничного двора, заставляя меня признать полную обоснованность принятых феей мер безопасности. Синеокий совенок надсадно ухал, доходя до хрипоты, вращая глазами и щелкая клювом. Горожане, услышав знакомые сигналы, жались к обочине, пропуская оперативного скакуна. Ворота были предупредительно распахнуты, путь расчищен. Не повезло лишь маляру, выводившему на стене лозунг: «Торец Белокаменный — Вторая Троя! А третьей не бывать». Ударной волной у него сдуло ведро краски, заставляя заново переделывать работу.
— А почему «Торец — вторая Троя»? — крикнул я Делли, стараясь одолеть свист ветра в ушах.
— Потому что первая Троя была первой, — вполне резонно ответила мне лихая гонщица.
— Логично, — оценил ее ответ я. — А с третьей тогда что же?
— А третьей не будет.
— Почему же? — не унимался я, продолжая дорожную беседу.
— Ну, во-первых, потому что мы так думаем. А во-вторых, зачем еще одна нужна, когда этой вполне хватает.
Крыть было нечем. Да, впрочем, и вообще разговаривать на такой скорости было довольно неудобно. Ветер заносил в открытый рот пыль и мошкару, заставляя то и дело сплевывать через плечо на дорогу. Хотя в Груси это считалось вполне пристойным жестом.
По большей мере дорога шла по лесу, вообще покрывавшему, насколько я мог заметить, преизрядную часть страны. Однако, когда до Саврасова Засада оставалось расстояние не более пяти полетов стрелы, в смысле, одного эффективного выстрела из «калаша», утоптанный проселок вывернул на расчищенные места, откуда уже вполне просматривались городские стены. Впрочем, стены — стенами, они как ни в чем не бывало стояли на своем месте. Но вот что действительно привлекло наше внимание, так это толпа человек в пятьдесят, бредущая по тракту без видимой организации и в то же время явно целенаправленно.
— Не беженцы ли? Может, не ровен час Орда где объявилась? — останавливая коня, переполошилась фея, вглядываясь в бредущих по всей ширине дороги мужчин, женщин и детей разного возраста и звания. — Хотя, пожалуй, на беженцев не похоже — вещей нет. — Она приподнялась в стременах, пытаясь разглядеть получше преграждающий дорогу люд, не реагирующий ни на служебную попону, ни на совиное уханье, ни на громкое ржание официального вороного жеребца. — Что же это они удумали-то? — настороженно шептала фея, не зная, то ли предпринимать меры к разгону несанкционированной демонстрации, то ли, не связываясь, пропустить землебродов в лишь им известную дальнюю даль.
Уж и не знаю, к какому решению она готова была склониться, но тут от толпы отделился немолодой уже мужчина и, свернув на обочину, зашагал по высокой траве, не глядя, куда несут его ноги. Маршрут отщепенца был короток. Одно из немногих деревьев, оставленных, должно быть, для создания тени во время запашки, коварным образом оказалось как раз на пути у задумчивого прохожего, и ствол его, даже не качнувшись, принял удар лбом. Оглушенный пешеход рухнул как подкошенный на землю и забылся в глубоком бесчувствии.
— Затыкай уши! — оценив увиденную картину, скомандовала фея.
— Что случилось? — встревожился я.
— Это Переплутень!
— Может, ты просто заставишь его замолчать? — внес я свое предложение в способы борьбы с надвигающимся стихийным бедствием.
— Ни в коем случае. Посмотри, Переплутень идет из города. Все его послушники, судя по одежде, — явно горожане. Если вчера и сегодня в Засаде происходило что-то из ряда вон выходящее, Переплутень наверняка об этом расскажет. Правда, его пойди пойми, — поморщилась Делли.
— Тогда мне тоже не мешало бы его послушать, — предположил я.
— Никогда! Ты что, забыл Елдинские застенки?
— Может, на этот раз обойдется?
— Держи карман шире! — хмыкнула фея. — С Переплутнем стоит однажды согласиться и защиты от чар его голоса не будет.
— А как же тогда? Ты сможешь запомнить всю галиматью, которую эта тварь несет?
— Не проблема, — с превосходством улыбнулась кудесница, используя одно из любимых выражений Вадюни.
— Магия? — почтительно осведомился я.
— Диктофон. — Она достала из седельной сумки пластиковую коробочку и откинула крышку, проверяя наличие кассеты. — Славный витязь подарил.
— Очень удачно, — кивнул я уважительно. — Тогда самое время затыкать уши.
Пожалуй, лучше было бы на момент встречи с Переплутнем залепить их воском, поскольку даже сквозь созданную преграду до моего сознания доносились вдохновенные звуки строф хвостатого вещуна.
— Она пришла, чей лик подобен солнцу, внезапно воссиявшему в ночи. Преславные границы сокрушив, она заводит духов хоровод. И камень стен падет к ее ногам, рассыпавшись в растоптанную пыль.
Почему-то ответные слова феи были мне не слышны. Лишь по движению ее спины я понял, что фея обращается к Переплутню с вопросом, а внезапная сила, с какой вцепилось в меня чародейное седло, свидетельствовало о том, что даже в ослабленном виде вирши говоруна не окончательно утратили колдовскую силу.
— Где воин мой, прославленный копьем, сражающий сто витязей подряд, посаженный мной править над людьми и средь камней открыть к спасенью путь? Двенадцать раз ударит барабан, и солнце заколотится в стене. Распахнут мир, идущий наповал, идущий снизошел на красный шелк…
Я как можно крепче зажал уши, стараясь отключиться от едва различимых слов Переплутня. На мое счастье, увлеченный содержательной беседой с феей, он сосредоточил все свое обаяние именно на ней. Остальные же его адепты начинали разбредаться, кто устало ковыляя обратно в город, кто без сил падая в придорожную канаву, а кто и вовсе шагая вперед, так и не заметив отсутствия языкатого предводителя. Видимо, лишь это дало мне силы противостоять жгучему желанию следовать за четырехлапым трепачом.
Но вот содержательная беседа была окончена, и Переплутень зашагал своим путем, заученно декламируя очередные несуразные строки, похоже, не обращая при этом ни малейшего внимания на отсутствие последователей.
— Все! — крикнула Делли. — Можешь открывать уши!
Я облегченно последовал ее приказу.
— На вот, слушай. — Фея перемотала пленку на кассете и нажала кнопку «Play». Голос, доносившийся из динамика, был тускл и уже не звучал так бархатисто-завораживающе. Да, похоже, и батарейки уже садились, и потому Переплутень начал басить и растягивать слова.
— Двуличие повержено во тьму, — утверждала тайваньская говорилка, — и красен лик, что серым был рожден. Порвите сети, цепи все долой, победной дланью поражая тучи!
— Стоп. — Я выключил диктофон.
— Ты что-нибудь понял? — оборачиваясь и с надеждой глядя на меня, поинтересовалась Делли. — По мне, так полная бессмыслица.
— Угу. Угу. Не скажи. — Я покачал указательным пальцем перед носом. — Насколько я понимаю, Переплутень не способен обманывать. Он просто не умеет этого делать. Стало быть, все, о чем он говорит, имеет реальную подоплеку. Попробуем поставить себя на место этой твари.
— Давай попробуем, — со вздохом согласилась фея.
— Значит, так, — продолжал я. — Переплутень явно шел из Саврасова Засада.
— Ну, это и так ясно, — пожала плечами Делли.
— Насколько я мог понять, эта тварь города по своей воле не посещает. Там по нему тюрьма плачет. Причем каждый раз очень недолго.
— Ты хочешь сказать, что Переплутень был в заключении в Саврасовом Засаде? — переспросила кудесница.
— Наверняка, — задумчиво проговорил я. — Впрочем, это не я, это он хотел сказать. Сколько раз встречается в его болтовне «камень стен»? Потом этот «распахнутый мир», где явно речь идет о пребывании под стражей и освобождении.
— Пожалуй, верно, — согласилась Делли.
— Мне тоже так кажется. Но дальше Переплутень достаточно точно характеризует Вадима: «Витязь с прославленным копьем». Правда ведь похоже?
— Но Вадим сражался только один раз, — покачала головой наша соратница. — И Переплутня рядом не было.
— Ну, во-первых, я не исключаю, что об этом бое уже слагаются былины, но это в лучшем случае.
— А в худшем?
— Вот почему-то не нравится мне выражение о том, что лики, рожденные серыми, вдруг стали красными. И утверждение, что тот, кого он поставил «править людьми», пришел дать ему свободу, тоже как-то напрягает. Это что же выходит, что Ратников приперся в тюрьму и устроил там кровавую бойню? Понять бы еще, что там этот говорун нес насчет барабана и красного шелка…
Лицо Делли побледнело. Вероятно, до этой минуты вынужденная беседовать с Переплутнем фея старательно отгоняла от себя резонное в общем-то желание выслушивать речь болтливой твари. Теперь же, когда она вслушалась…
— Виктoр, у Переплутня с арифметикой плохо. Ему что пять, что двенадцать — все равно. В данном случае выражение «Двенадцать раз ударит барабан» означает дробь, которую выбивает перед началом казни барабанщик городского магистрата. А в алый шелк обряжены городские судьи. Но это же значит…
— Что барабан еще не ударил! — Я сорвался на крик. — Делли, погоняй!!!
* * *
Когда мы влетели под арку городских ворот, Феррари оглушительно ржал, совенок ухал, златотканая попона развевалась и хлопала на ветру. В общем, все в едином порыве твердило громогласно: «Прочь! Прочь с дороги!» Не разбирая особенно пути, Делли по кратчайшей прямой мчалась к городскому магистрату, распугивая многочисленных торговцев и их еще более многочисленных покупателей.
Как рассказывал не так давно ординарец начальника столичной городской стражи, Саврасов Засад был славен своей ярмаркой. Вначале сюда приходил торговец с коробом, потом на месте, где он промышлял, ставилась палатка. Затем лавка, лабаз, склады при лабазе, и только потом жилой дом, служивший одновременно конторой, молельней, а иногда и постоялым двором. Все это выстраивалось как бог на душу положит, от стены к стене, от забора к забору.
Здание городского магистрата, облепленное торговыми учреждениями, точно карниз ласточкиными гнездами, невзирая на глубоко партикулярный вид, все еще сохраняло первоначальный образ крепостной цитадели с четырьмя зубчатыми башнями по углам. У распахнутых кованых ворот суетился невзрачного вида служка, предлагающий за пару убитых енотов провести весьма познавательную экскурсию по древнему кремлю Саврасова Засада. Полагаю, после нашего посещения мест, достойных красного словца экскурсовода, в цитадели могло стать на порядок больше. Пара стражников, попытавшихся было затребовать наши с Делли ярлыки, влипли в стену на уровне второго этажа, едва имея возможность пошевелить пальцами. Не то чтобы у нас с собой не было спрашиваемых документов, но после встречи с Переплутнем на фею нашло весьма дурное расположение духа.
— Лучше молчи, — предупредил я очередного недотепу, попытавшегося на свою беду преградить путь неведомым посетителям.
Однако было уже поздно. Одного взгляда Делли было достаточно, чтобы, открыв спиной три двери, бедолага рухнул прямо на стол в кабинете бургомистра.
— Волшебная Служба Охраны, — прокомментировала случившийся беспорядок моя спутница, входя в апартаменты несколько ошалевшего городничего. — А это одинец-следознавец, начальник специальной следственной группы, учрежденной его величеством для выявления злокозненного ордынского присутствия. Вот наши ярлыки. Желаете — удостоверьтесь.
Мэр вольного города Саврасов Засад был человеком не храброго десятка. Впрочем, ни к чему такие доблести избраннику торгового люда. Но сейчас весь этот люд, ничего, правда, о том не подозревая, глядел на господина бургомистра, на своего избранника, и ждал от него достойной поддержки прав и вольностей купеческого звания.
— Ну… Это… — с достоинством проговорил городской голова, быстро пробегая глазами содержание верительных грамот. — Красиво нынче писцы столичные буквицы выводят. И печати вроде как настоящие. — Он замолк, просматривая пергаменты на свет, пробуя на зуб и на ощупь. — А вот только буянить-то у нас не на-адо. Ни к чему это. Мы, знаете ли, вольный город. И живем по старочестным укладам, которые еще пращуры нашего государя-батюшки торговому люду завещали. Мы люди благолепные, законопослушные. — Он вернул незваным посетителям документы, и мне почудилось, что я через пергамент ощущаю, как дрожат его пальцы. — Однако разору здесь устраивать не позволим. А то вот намедни приезжал к нам один такой. Тоже все грозился, кулаками махал. Насилу уняли буяна! На поверку лазутчиком оказался.
— Чьим лазутчиком? — Мы с Делли переглянулись.
— А леший его разберет? — пожал плечами бургомистр. — Может, что и ордынский. При нем такой же вот ярлык был. Да еще один субурбанский, что он, мол, не абы кто, а подурядник левой руки. А что, почтеннейшие, — без всякого перехода поинтересовался хозяин кабинета, подаваясь вперед, очевидно, для острастки, — коли вас потрясти, может, тоже что подозрительное сыщется?
— Только пошевелись, — тихо заверила его Делли. — Я размажу тебя по всему потолку.
— О, и тот витязь поначалу все грозился! — невесть чему обрадовался городничий. — Потом уж совсем вразнос пошел. Ветродую казенному зачем-то глаз подбил, прислугу отколошматил, стулья покрушил. Даже со стражей на копьях бился. Насилу сетью изловили! Все ему, болезному, не терпелось покуролесить. Сначала какую-то облаву устраивать звал, затем мальца рыженького требовал из тюрьмы ему выдать…
Я оглянулся, ища поддержки. Сквозь щель в приоткрытой двери проглядывало несколько пар глаз; рядом стояла Делли, раздумывая, то ли воплотить в жизнь свою угрозу, то ли подождать, пока говорливый мэр расскажет еще что-то полезное для следствия; в оконной раме на цепях в железном обруче ошейника с шипами вовнутрь висела громадная щекастая морда, вроде тех, которые в эпоху Возрождения рисовали по углам морских карт. Глаз на этой физиономии действительно был подбит.
— Между прочим, — перехватив мой взгляд, вновь заговорил бургомистр, — ветродуй мурлюкской породы. Ценная вещь.
— Послушайте, — собравшись с мыслями, начал я как можно мягче. — Мы приносим вам официальное извинение и за наше вторжение, и за те неудобства и разрушения, которые были причинены визитом нашего коллеги.
— Так, стало быть, вы тоже… того? — напрягся вольный городничий.
— Нет-нет. И мы, и арестованный вами вчера витязь действительно те, за кого себя выдаем. И я настоятельно не рекомендую вам и далее коснеть в своем заблуждении. В противном случае вас могут запросто обвинить в пособничестве ордынским шпионам. Если не верите, сейчас мы вас покинем и завтра же королевское войско будет стоять под стенами вашего города.
— Ну… предположим, — вынужденно согласился негостеприимный хозяин, прикидывая в уме, что в любом случае попытка силой удержать фею, да плюс к ней еще и одинца, при любом раскладе может дорого обойтись магистрату. — Ну предположим, — с тяжелым вздохом повторил он. — И чего же вы с нас взыскиваете?
— Во-первых, освободите витязя Вадима, сына Ратникова. Надеюсь, мы найдем возможность урегулировать тот досадный инцидент, виной которому послужило непонимание сторон. Во-вторых, передайте нам того самого рыжего подростка, о котором просил вас вышеупомянутый витязь. Собственно говоря, именно по его душу он в Засад и прибыл.
— Ага, вот оно, значит, какое дело, — выслушав мои слова, кивнул городской голова. — Так вот что я вам скажу. Витязь ваш в городской черте разор учинял, а стало быть, за железные-то двери не просто так посажен. И малец этот, уж не знаю, чем перед вами провинился, а в городе он нарушил закон старинного уложения о волшебстве и чарах, пытаясь из-под полы продать вот это самое волшебное зеркальце. — Бургомистр полез в стоящий рядом комод и вытащил оттуда волшебное стекло в серебряной оправе.
— Предвечный дух! — еле слышно выдохнула Делли. — Это же то самое! Я же его год назад в день рождения Маше подарила!
— Не ошибаешься? — тихо проговорил я.
— Точно! Мне ли не узнать?!
— …А стало быть, — продолжал голова торгового люда, — оба они не безгрешные агнцы и должны быть перво-наперво судимы у нас, коли уж тут изловлены. А потом и вам их можно выдать.
— Когда же суд? — поинтересовался я, больше стараясь выиграть время для оценки ситуации, чем действительно интересуясь датой этого знаменательного события.
— Так а чего тянуть, сегодня, поди, и осудят, — пожал плечами мэр. — Витязя вашего, чтоб неповадно было, казнят. Ну а малый-то по первой легко отделается — полсотни плетей всыпят и отпустят.
— А адвокаты? — Я ухватился за спасительную мысль, как утопающий за соломинку. — Адвокаты у них будут?
— А это что за птицы али рыбы такие? — искренне удивился городской голова.
— Ну защитники! — пустился в объяснения я.
— А! Кампионы! — расплылся в широкой улыбке городской голова. — Коли вы желаете, отчего нет?
