Глава пятая
На Тверской была пробка. Движение перекрыли, пропуская правительственный кортеж к зданию Госдумы, и водители возмущенно сигналили на разные лады. Не для эффекта, а просто так — от нечего делать. На Манежке зажглись фонари, подрагивая бледно-желтыми светлячками в спускающейся синеве вечера. Гуляющие люди текли неторопливыми потоками: кто-то в сторону Александровского сада, кто-кто к Воскресенским воротам. Возле входа в «Националь» переминался пожилой швейцар в темно-синем сюртуке и черном цилиндре.
— Максим!
Долгов вздрогнул и резко обернулся. Перед ним стояла некрасивая девушка лет восемнадцати. На ее маленьком личике с близко посаженными глазами читалось любопытство и какое-то… служебное рвение.
— Напугала?
— Немного. Вы кто?
— Я из местной общины «Эллинес». Мы поддерживаем сошедших в наш мир великих олимпийских богов.
Девушка сказала все это со смесью гордости и благоговения в голосе. «Неужели эти сектанты и впрямь так преклоняются перед Зевсом? — подумал Максим. — Ну и ну. Не хватало нам еще одних фанатиков…»
— Я должен был здесь встретиться с другим че… — Максим осекся. — С другим.
— Пойдемте, вас ждут, — снисходительно усмехнувшись, ответила девушка.
Она развернулась и, не оглядываясь, направилась к входу в отель. Максим последовал за ней, стараясь подавить в себе ощущение, что стал героем какого-то нелепо-жутковатого шпионского сериала.
Швейцар приветливо кивнул и открыл перед ними двери. Не задерживаясь возле ресепшна, девушка уверенным шагом направилась к лифтам. Долгову не оставалось ничего другого, кроме как следовать за ней. Они поднялись на третий этаж.
— По коридору, третья дверь направо. Президентский сюит, — негромко проговорила девушка.
— Я вторую обувь не захватил, — сказал Максим, глядя на шикарный ковер.
— Вас ждут, — без тени улыбки констатировала девушка. Развернувшись, она вошла в лифт. Двери закрылись.
— Зомбированная какая-то, — вполголоса промолвил Долгов. — И без чэ ю.
Он недолго постоял под строгим взглядом администратора, сидевшего за большим столом в холле, и двинулся к указанной двери.
На этаже стояла тишина. Мягкий ворс принимал в себя туфли, на него было даже чуть-чуть жалко наступать.
Максим остановился перед двустворчатой дверью в президентские апартаменты. Тихо. Только сердце колотится, как метроном.
Переборов невольно накатившую волну страха, Долгов постучал. Никто не отозвался. Он постучал еще раз, сильнее, после чего с силой распахнул створки, которые нехотя поддались — оказалось не заперто.
— Заходи, Максим, — сказал Зевс, не вставая с кресла. — Я задремал.
Долгов вошел в апартаменты и в нерешительности остановился, не в силах отвести глаза от правильных черт лица громовержца. Ноги мгновенно стали ватными, в груди заметался холодный колючий комок, мысли спутались… Будто какая-то магическая аура чудовищной силы, исходящая от Зевса, наглухо сносила с любого смертного смелость, уверенность, сминала волю. На пресс-конференциях с Максимом такого не происходило — возможно, оттого, что там вокруг было множество других людей. Но вот сейчас, наедине…
Бог наконец поднялся. Одернул свитер, смахнул щелчком прилипшую ниточку с джинсов и сказал:
— Чего встал? Вон бар — иди жахни чего-нибудь, расслабься. Только не нажирайся в хлам, ночь еще впереди. Будешь сегодня нашим гидом. А? Интригует? Хочешь провести ночь в компании кутящих богов?
— А есть выбор? — дрогнувшим голосом произнес Максим, так и не сдвинувшись с места.
В прохладном взгляде Зевса мелькнул интерес.
— Это ты мне скажи — есть выбор? Ты теперь наш консультант. И как раз на вопросы из разряда метафизики будешь отвечать. Или не будешь?
— Ну отчего же не ответить, — немного осмелев, сказал Долгов. — Только нужны ли кому-нибудь мои домыслы?
— Занятный ты человек, Максим. Вместо того чтобы отвечать — сам спрашиваешь. Уже два вопроса. Есть ли выбор? Нужны ли кому твои слова?
— Вы ошиблись. Я не смогу ответить на эти вопросы.
— Смело. Это очень смело — заявить богу в глаза, что он ошибся.
— Извините.
Зевс пристально посмотрел на Максима и прошелся по гостиной.
Обстановка была воистину королевская. Лепные узоры на высоких потолках, окрашенные в приятный бежевый цвет, антикварная мебель, большое полотно на стене — лесной пейзаж в спокойных теплых тонах. Два огромных кресла, журнальный столик между ними, плазменный телевизор, Hi-End-компоненты, большое зеркало, тяжелые портьеры на окнах, прихваченные тесьмой.
За приоткрытой дверью в спальню было видно гигантское ложе, где могли уместиться, наверное, человек пять. Простыни были смяты.
— Так ты будешь пить или нет?
— Нет. Повременю.
— Ладно, давай-ка я познакомлю тебя с остальными. — Зевс подошел к двери в ванную и громко спросил: — Афродита, долго еще собираешься плескаться?
— Выхожу, — донесся из-за двери мягкий женский голос. — Чем займемся?
— Спустимся к ребятам. Скоро Аид с Аресом должны из Нью-Йорка вернуться.
— Apec — козел.
Максим стоял, отвалив челюсть.
— Семейные разборки, — пояснил Зевс, глянув на него. — Apec недавно одного из ее любовников мочканул.
— Какие-то странные у вас отношения, — решившись, сказал Максим. — В мифах по-другому.
— Поживи с наше, — усмехнулся громовержец.
Он шевельнул рукой, и Hi-End-проигрыватель включился. Заиграла приятная музыка. Долгов не мог точно определить, но кажется, что-то из зарубежной классики.
Дверь распахнулась, и из ванной вышла Афродита. Максим даже прикрыл глаза, чтобы не видеть ее ослепительной красоты. Небрежно обмотанная полотенцем, ее фигурка вогнала бы в перманентный экстаз любого нормального мужика. «Все святые! — подумал он. — Не хватало мне только возжелать жену Ареса и любовницу самого Зевса».
— О, ты не один, — сказала Афродита, подходя к мини-бару и открывая бутылочку с вермутом. — Привет, Максим. Присоединишься к нашему фуршету сегодня?
— Наверное, — растерянно ответил Долгов. — Откуда вы обо мне знаете?
— Зевс рассказывал.
Максим посмотрел на громовержца.
— Я изучил несколько кандидатур на роль консультанта, — развел руками тот. — Ты оказался наиболее оптимален.
— Усреднен, — прошептал Максим.
— Усреднен? Хм… Можно и так сказать. Афродита осушила бутылочку и закрылась в спальне.
— Все-таки попробуй отбросить свою неуверенность и ответить на два вопроса, которые сам озвучил, — произнес Зевс, подходя ближе. Долгов почувствовал, как от него пахнет дорогим одеколоном. — Есть ли выбор? И важны ли слова?
— Выбор… В частности или в целом?
— Это принципиально?
— Не знаю… — Максим удивленно поднял брови. — Пожалуй.
— Тогда — в целом.
— Думаю, скорее да, чем нет.
— Почему?
Долгов почесал правую щеку, ответил, чувствуя себя студентом на экзамене:
— Ведь судьбы нет…
— Хитрец, — погрозил пальцем Зевс, разворачиваясь на каблуках. — Твой ответ звучит с интонацией вопроса.
Максим виновато ухмыльнулся.
— Если ты думаешь, что я тебе скажу, есть ли судьба или нет, то глубоко заблуждаешься. Я понятия не имею. — Громовержец рассмеялся. Долгов вздрогнул от этого перекатистого смеха. — Значит, ты считаешь, что выбор есть. Стало быть, человечество может избежать тех неприятных перспектив, что я ему пообещал?
— Боюсь, что не может, — сдвинув брови, сказал Максим.
Зевс удивленно воззрился на него.
— Ты противоречишь самому себе.
— Нет. Человечеству скорее всего суждено потерять огонь. Но у него есть выбор, как повести себя после этого.
— А ты не глуп, — удовлетворенно произнес Зевс. — Значит, все же выбор существует не всегда.
— Всегда. Просто в данном случае он был сделан задолго до вашего появления. И не нами.
— Снова не логично…
— Все логично! — зло сказал Максим, слегка повышая тон. — Если огонь и впрямь был когда-то дарован нам по ошибке, то это не наша вина. До этого момента у нас был выбор — добыть или не добыть его. Но мы смотрели на молнии и пожары и видели в них лишь ужасные дикие силы, мы не сумели приручить огонь, сделать из него покладистого домашнего питомца.
— Хм…
— И даже после этого оставалась альтернатива. Ведь мы давно могли открыть новые источники энергии и перестать засирать планету и уничтожать друг друга.
— Ого! — Зевс неподдельно восхитился. — Брависсимо!
— Но главное заключается не в этом.
— Да ну! В чем же?
— В том, что у вас тоже есть этот самый выбор.
Зевс хищно цыкнул и провел языком по верхнему ряду зубов.
— Бесспорно. И мы его уже сделали. Максим вздохнул и опустил глаза. Сказал:
— Одного не пойму. Зачем? Единственное логическое объяснение — ради власти. Но ведь это не так: с вашими возможностями захватить власть нетрудно и без глобальных катаклизмов.
— Значит, объяснение нелогическое, — довольно осклабился Зевс. — Размышляйте. Ищите. Вам — людям — никто не мешает.
— Конечно. Лишить огня целую планету — подумаешь мелочи…
— Ну а что же со второй задачкой? Максим наморщил лоб.
— Слова… Важны ли слова? Странный какой-то вопрос.
— Да, непростой.
— Мне кажется, абсолютно не важны. Потому что…
— Стоп! — воскликнул Зевс, поднимая руку. — Достаточно. Не объясняй. Хочу сам подумать над этим на досуге.
Максим пожал плечами. Не надо, так не надо. Происходящее все больше походило на какую-то жуткую игру — будто перед людьми разложили мозаику из миллиона кусочков и наблюдают, как они будут ее собирать.
Из спальни тем временем вышла Афродита, облаченная в вельветовые брюки и свободную, слегка мятую блузку светло-серого цвета. Максим, глядя на нее, с приземленной завистью подумал, что богиня любви даже в таком пролетарском прикиде выглядит бесподобно.
— Что, непритязательный наряд? — улыбнулась Афродита, перехватив его взгляд. — Нужно быть ближе к народу, растворяться в нем. Так интереснее.
— Пойдемте вниз, — сказал Зевс, беря ее за руку. Максим невольно посторонился, пропуская богов вперед. Проигрыватель отключился. Классическая музыка стихла.
Возле дверей, ведущих в ресторан на втором этаже, стояли двое служащих отеля, глядя прямо перед собой остекленевшим взглядом людей, погруженных в глубокий транс. Чуть в сторонке перешептывались несколько парней и девушек, среди которых была и та, что встретила Максима. При появлении Зевса они согнулись в полупоклоне и подали знак служащим. Те, продолжая таращиться в никуда, механически двинули руками и распахнули двери.
В ресторане правил бал Дионис. Размахивая своей неказистой шляпой, он произносил тост, суть коего заключалась в осмеянии Геры, которая уже порядочно набралась и спала, уронив голову на объемистую грудь.
— …и восторжествует сладкий порок бытия! — пьяно выкрикнул Дионис. — Да здравствует инцест и промискуитет! Долой моногамию!
— Ура! — поддержал его Аполлон и хлопнул по ягодице невысокую черноволосую женщину — свою сестру Артемиду.
— Промискуитет — стадия половых отношения, предшествовавшива… пред-шест-во-вав-ша-я установлению норм брака и семьи, — пробормотала Гера, не поднимая головы. — Оглушил и пяль на здоровье, пока тепленькая…
Громко заорал осел, стоявший посреди стола. Бородатый Посейдон повел рукой, и минералка из его фужера всплыла вверх большой колышущейся каплей с десятками пузырьков внутри. Покровитель водной стихии залихватски подбоченился и швырнул «каплю» прямо в раззявленную пасть ослу. Животное поперхнулось, прекращая орать, и обиженно покосилось глазом на Посейдона. После чего процокало копытами по скатерти и, наступив в тарелку с осетриной, спрыгнуло на пол.
Присутствующие затряслись в приступе дикого хохота.
Дионис опрокинул в себя стакан коньяка и швырнул пустую тару в гигантское витражное окно. Толстое стекло стоически перенесло выходку юноши, и отпружинивший стакан попал точно по темечку Афине, обгладывающей запеченную индюшачью ногу. Богиня, покровительствующая науке, размазала по щекам помаду вперемешку с жиром и швырнула обкусанный окорочок в Диониса. Бог виноделия вовремя увернулся, пропуская снаряд над левым плечом, и завопил:
— Гуляй! Веселись! Валим на улицу!
— В ломы, — отмахнулся хромой Гефест, ловко лузгая семечки и плюясь кожурками во все стороны. — Обожаю подсолнухи!
Максим с ужасом глядел вокруг. Некогда роскошный зал ресторана походил на портовый кабак после солидного погрома. Одна из тяжелых люстр валялась на полу, придавив кого-то из обслуги. Под беднягой растеклась темная лужа, и, похоже, никому до этого не было дела, кроме оскорбленного осла, который подошел к телу и принялся настороженно к нему принюхиваться. Бахрома на занавесках тлела. Часть посуды была перебита — осколки фарфора и хрусталя валялись повсюду, другая часть загажена до неузнаваемости. В разбитом зеркале криво отражался заваленный остатками жратвы камин. На паркете была накидана бесформенная груда тряпья.
— Знакомьтесь, — обратился Зевс к присутствующим. — Это Максим.
Осел отвлекся от обнюхивания трупа придавленного люстрой официанта и приветственно фыркнул. Артемида, не переставая лобызаться с Аполлоном, скосила глаза и помахала рукой. Дионис картинно приподнял шляпу и решительно заявил:
— Штрафную! Штрафную, мать твою!
— Я не… — начал Долгов, все еще не оправившись от шока.
— Чего ты «не», чего ты «не»! — передразнил его юноша. — Все ты «да»! Ну-ка иди сюда, сейчас на брондер… бундер… на брудершафт тяпнем! Так это у вас называется, кажется?
— Давай-давай! — ободряюще сказала Афродита. — Богу пьянства отказывать нельзя…
Максим, переборов искушение еще раз взглянуть на тело погибшего официанта, подошел к Дионису и взял из его рук бокал.
— Чего пальцы-то дрожат? — поинтересовался юноша. — Вмазал уже, что ли?
Максим хотел ответить, но Дионис уже ловко пропустил свою руку под его локоть и, шумно выдохнув, выпил. Максим вдруг почувствовал, что нужно тоже срочно опрокинуть в себя содержимое бокала. Он залпом влил в себя прохладную водку. Она слегка обожгла пищевод, скатилась приятным цунами в желудок. Господи, как хорошо! Почему он раньше не мог распробовать вкуса этого чудесного нектара?! Какой же он глупец…
Дионис выпростал руку из-под локтя Максима, и тот почувствовал, как блаженство исчезло. Во рту появился горький привкус спирта, хотя водка была явно не суррогатная.
— Ладно, больше не буду напускать на тебя морок, — смилостивился Дионис.
— Будь добр.
— Но тогда ответь на один вопрос, консультант…
— Максим. Меня зовут Максим, — сказал Долгов, подхватывая кусочек буженины с уцелевшего блюда.
— Ой-ой-ой, какие мы нежные! — нетрезво покачнувшись, рассмеялся Дионис. — Ты бы особенно не выпендривался… Максим. А то я из тебя в два счета хронического алкаша сделаю. До конца дней будешь трястись за каждый глоток денатурки и милостыню на опохмел просить вместо утренней зарядки.
Максим благоразумно решил промолчать.
— А вопрос такой, — сказал Дионис, панибратски его обнимая. — Вот ты на секунду почувствовал мой морок, тебе подумалось нечто вроде: «Как же я мог до сих пор не распробовать вкуса этого чудесного напитка?» А потом оказалось, что все это иллюзия, и в твоем желудке обыкновенная водяра, хоть и не худшего качества. Что лучше — иллюзия блаженства или обыкновенное опьянение?
— Разве обыкновенное опьянение — не иллюзия блаженства?
Дионис слегка отстранился от Долгова и посмотрел на него подозрительно трезвым взором своих чуть раскосых глаз. Нелепая шляпа бога съехала на затылок, из-под ее полей выбился вихор.
— Верно, — сказал он. Хитро ухмыльнулся и повторил: — Верно.
К ним приблизился Аполлон, покачиваясь и застегивая на ходу ширинку.
— Ты наш консультант, верно? — спросил он.
— М-да… — Максим пожал плечами.
— И за каким хером только Зевс взял человека, у которого творческий потенциал не выше среднего? — Покровитель искусства задумчиво почесал в паху.
— Чтобы не шибко умничал, — огрызнулся Долгов. Аполлон нахмурился, но морщинки на его высоком мраморном лбу тут же исчезли. Бог заржал.
— Во дает! Слышь, Дионис, а он приколист!
— Да, — откликнулся Дионис, — нормальный чел.
Максима била внутренняя дрожь. Не от испуга или обиды, даже не от злости — от непонимания трепыхалось что-то мерзкое возле сердца. Что за спектакль? Зачем они издеваются над ним? Или?…
Он даже слегка вздрогнул от неожиданной догадки. Конечно! На кой ляд богам вообще над кем-то издеваться? Между ними и смертными такая пропасть, что понять их истинные намерения не представляется возможным. Они просто-напросто ведут себя естественно. А то, что их поведение не укладывается в общепринятые модели, к которым мы привыкли, так это неудивительно! Ведь мораль, этические нормы, система ценностей этих… существ отличаются от человеческих настолько, что мы будто существуем в разных измерениях.
Те вещи, которыми дорожат люди, богам до фонаря.
Вот оно — самое пугающее звено во всей этой цепочке несоответствий… Нужно лишь отстраниться от леденящего трепета в груди, и кусочки паззла становятся на свои места.
Грациозный Аполлон легонько толкнул Максима в плечо, возвращая в реальность.
— Эй, ты чего напыжился, будто таракана съел? Пойдем, покажу кое-что.
Он дал пинка ослу, вставшему поперек прохода, и двинулся в дальний угол зала, где располагалась дверь, ведущая на кухню. Максим последовал за ним.
Возле двери Аполлон остановился, взялся за резную ручку и спросил Долгова, прищурившись:
— Как ты считаешь, в чем ценность настоящего произведения искусства? Не обыкновенной ремесленной поделки, коих миллионы вокруг, а великого творения. Шедевра.
Максим задумался. Он никогда не размышлял на эту тему — как-то не было повода.
— Испытание временем?
— Ерунда. Время бесконечно — таких произведений искусства, которые могли бы представлять ценность в течение вечности, не существует.
— Что же тогда… — Максим посмотрел в глаза Аполлона. Глубокие, темные. Предположил: — Творение, рожденное в муках?
— Да, — прошептал бог. — Именно. Только такая работа запомнится, только в ней будут сквозить боль, страдания. Только такой шедевр принесет впоследствии мастеру, создавшему его, истинное наслаждение. Когда художник осознает, что работа закончена, он почувствует блаженство.
Аполлон распахнул дверь.
В нос ударил сладковатый запах паленой плоти…
Через несколько секунд Максима вывернуло прямо на паркет.
Перед глазами поплыли темные круги, в ушах зазвенело. Сквозь накатившую муть он услышал далекий, резонирующий голос покровителя искусства:
— Ремесленник многолик и многодуш. Но настоящий, великий мастер всю жизнь верен своему идеалу, одному-единственному образу, который впоследствии может стать его шедевром. Ремесленник — предатель своего личного бога. Мастер — нет.
…сидела на табуретке посреди кухни. Обнаженная. Под спутанными, слипшимися космами лица ее не было видно. Лишь подрагивающий подбородок, покрытый красными пятнами, и шея в каких-то темных потеках. В правой руке женщина держала стержень, увенчанный раскаленным жалом, от которого тянулись два провода к прибору для выжигания по дереву. Ее некогда красивое тело было покрыто багряно-коричневым узором. Ноги — от бедер до самых щиколоток… Лобок, живот, ребра, грудь, предплечья и плечи… Все было растерзано огненным жалом… В страшной вязи угадывались очертания какого-то города с фасадами зданий, шпилями крыш… фигурками людей… Женщина вдруг методично закивала головой и с шипением провела раскаленным кончиком по левому запястью, делая очередной дымящийся штрих на полотне своего тела…
Голос Аполлона продолжал раздаваться где-то на границе слышимости.
— Посмотри на эту женщину. Она создает настоящий шедевр, единственный шедевр в своей жизни. Он запомнится навсегда. К тому же в любой момент она сможет полюбоваться своим творением… Это настоящее искусство! Что думаешь, консультант?
— Под мороком? — выплевывая сгусток блевотины, прошептал Максим.
— Конечно. Иначе бы она уже давно сдохла от болевого шока.
— Вы психи…
Максим разогнулся, посмотрел сквозь застилающую глаза пелену на прекрасное лицо Аполлона.
Сладковатый запах продолжал щекотать ноздри, становясь приторным.
Стало быть — вещи, которыми дорожат люди, богам до фонаря. Так?
Но он-то — человек.
Максим вложил в удар всю ярость, которая плескалась в нем. Голова Аполлона круто откинулась назад, из сломанного носа по гладко выбритой щеке заструилась кровь. Бог пошатнулся и, сделав два неуверенных шага, завалился навзничь.
Женщина закричала.
Пронзительно.
Дико.
Страшно.
Умирая…
— Вырубил, — констатировала Афродита, безразлично толкнув Аполлона в бок носочком туфли. — Когда очнется, тебе лучше не попадаться ему под руку. Изуродует.
Максим смотрел на нее с ненавистью. Гнев бурлил в нем. Бешено колотилось сердце, перед глазами плыли радужные пятна, кулаки были стиснуты до белизны в костяшках. Мыслей не было. Хотелось схватить эту сучку за сивые патлы и таскать по всему ресторану, слушая, как она кричит…
Аполлон зашевелился, прохрипел что-то нечленораздельное, размазал рукой кровь по лицу и приподнялся. Максим ударил его ногой, дробя остатки костей носа. Бог упал, не издав ни звука. Кровь стала растекаться под его головой темным пятном.
— У-у… — протянул подошедший Зевс. — Зря ты так, консультант.
— Что же вы творите? — прошипел Долгов, поворачиваясь к громовержцу. — Выродки! Как вы смеете… Неужто в вас не осталось ничего человеческого?
Зевс почесал мочку уха и уклончиво ответил:
— Это ваша забота — думать о человеческом. А за что ты беднягу Аполлона уложил?
Максим побледнел. Он посмотрел на громовержца в упор — никакого страха или благоговения перед богом не осталось. Долгов отошел от дверного проема и молча показал на истерзанное тело.
Зевс оглядел мертвую женщину с головы до ног и озадаченно произнес:
— Ну и что? По-моему, красиво…
— Ч… ч-что?… — У Максима перехватило дыхание.
— Да ладно! Я пошутил! — захохотал Зевс. — Это омерзительно! Аполлон всегда был извращенцем в своих творческих выдумках!
Рассудок у Максима вконец помрачился. Он приблизился к громовержцу и уже занес руку, чтобы ударить того в ровный ряд зубов, как раздался хлопок, и витражные стекла в зале со звоном разлетелись на тысячи осколков.
Прогремел оглушительный взрыв, вспыхнуло что-то яркое, будто свет ударил со всех сторон. В мыслях Долгова пронеслось, что именно так, наверное, выглядит смерть. Но через миг пространство вскипело вибрирующими звуками, и он понял, что все еще стоит на ногах.
Перед глазами заметались какие-то серые пятна, кто-то сильно толкнул его в плечо, и Долгову пришлось сделать пару приставных шагов, чтобы сохранить равновесие. Он инстинктивно прикрыл голову руками и пригнулся. Зрение возвращалось с неохотой — сначала стали различаться контуры стола и стульев, затем в нескольких метрах от него пару раз что-то бесшумно сверкнуло.
Следующий толчок все же сбил Максима с ног. Он споткнулся о распластанное тело Аполлона и полетел под ноги какого-то призрачного силуэта. Тень метнулась влево и будто слилась со стеной.
— Иалуа! — заорал Гефест, прежде чем маленькая игла впилась ему в шею. Хромой бог огня завалился набок, и семечки из его кулька посыпались на паркет.
Посреди зала вспыхнул огромный факел, стремительно принимая очертания человеческой фигуры. На пол, словно ниоткуда, свалилось какое-то незнакомое Максиму оружие с тонким стволом и объемным прикладом. Горящий силуэт, дико крича, замахал руками и начал метаться, поджигая скатерть и занавески. Через миг он зацепился ногой за труп официанта, врезался в стену и рассыпался снопом искр.
«Почему его не было видно до воспламенения? — мелькнуло в голове Максима. — Наверное, ослепление от светошумовой гранаты еще не прошло…»
— Седьмой, пошел! Юрик, пошел-пошел, живей! — крикнул кто-то, и тяжелые створки входной двери слетели с петель.
В проходе что-то неуловимо изменилось — словно сгустки воздуха устремились в зал по ломаным траекториям. Рассредоточились, замерли и слились со стенами.
Оптическая броня!
Максим читал про такую в журнале об экспериментальном вооружении бойцов спецназа, но до этого момента думал, что это выдумки журналистов. Стало быть — она и правда существует… Эластичный, сверхпрочный материал, на поверхности которого находятся миллионы оптоволоконных элементов, которые изменяют яркость таким образом, что человек в неподвижном состоянии практически полностью мимикрирует под окружающую среду. А в движении он похож на полупрозрачный сгусток, будто коэффициент преломления атмосферы в этом месте слегка изменен…
С момента начала штурма прошло не больше двух секунд, которые показались Максиму без малого минутой. За это время спецназовцы, потеряв трех человек, усыпили всех присутствующих богов, кроме Зевса и Посейдона.
Возле окна снова метнулись «воздушные фантомы», перегруппировываясь. Рядом с головой могучего Посейдона просвистела игла и воткнулась в стену за его спиной.
— Четыре! Страхуй!
— Снаружи…
— Что? Пыль? Какая пыль?…
Из темных провалов разбитых окон донеслись крики.
— Диа вел ранша! Диа! — сказал громовержец, выбрасывая вперед руку.
Столы и стулья разлетелись в мелкую щепу, словно от взрыва. Разнокалиберные занозы колкой метелью вонзились в щеку Долгову, он дернулся и упал на пол, прикрывшись жестяным подносом.
В местах, где находились невидимые бойцы, воздух снова «зашевелился», и капельки крови стали падать на паркет там и тут.
Иглы со снотворным засвистели градом. Но Посейдон уже успел поставить преграду, защищая себя и Зевса: прямо посреди зала из остатков спиртного, напитков, жира и прочей жидкости возникло подобие сетки, пролетая через которую, заряды меняли траекторию и втыкались в потолок и стены в самых неожиданных местах. Тонкие вихри «кружев» жидкой плетенки сбивали иглы, летящие со скоростью пули. Видимо, в этом водянистом щите происходили какие-то незаметные невооруженным глазом процессы на молекулярном уровне.
Краем глаза Максим заметил, что Аполлон приходит в себя. Кости, хрящи и плоть его носа регенерировали с чудовищной скоростью — буквально на глазах прекратилось кровотечение, кровавое месиво засохло темной коркой, которая отвалилась сама собой, кожные покровы срослись и шрамы исчезли. Долгов даже протер глаза, сомневаясь — не обманывает ли его зрение.
Зрение не обманывало.
Аполлон приподнялся, встряхнул головой и сфокусировал взгляд на Максиме.
— Ну ты и сука, — плотоядно оскалившись, обронил он. — Я сейчас тебе продемонстрирую, насколько это больно — дробить нос каблуком.
Но не успел бог встать на ноги, как сразу четыре иглы впились в его шею. Аполлон рухнул как подкошенный. В это же время зашевелился Гефест. Старик открыл глаза, поморгал, словно отгоняя назойливые видения, и нащупал пальцами шип со снотворным. Выдернул его резким движением.
— Препараты долго не действуют! — заорал Максим, стараясь пробраться ближе к входу.
— Пробуйте паралитик! — скомандовал кто-то из спецназовцев.
Тем временем Зевс и Посейдон принялись зачищать помещение. Они наносили зверские удары по полупрозрачным силуэтам. Бойцы вылетали в окно один за другим, будто это были не обстрелянные тренированные мужики по центнеру весом, а детишки из младшей группы детского садика.
Добравшись до дверей, Долгов выполз в холл и замер на карачках. Огляделся, рывками поворачивая голову. Несколько служащих лежали в неудобных позах, и не надо было быть судмедэкспертом, чтобы понять — они мертвы. А на ступеньках лестницы пыталась встать на ноги некрасивая девчонка лет восемнадцати. Ее маленькое личико с близко посаженными глазами было залито кровью. Господи, да она что, пыталась справиться с элитным взводом спецназа?
Максим подбежал к девчонке и положил ее голову к себе на колени, пачкая брюки смесью крови, слез и соплей. Возле ключицы у девчонки была рваная рана. Похоже — огнестрел.
— Что же вы наделали? — прошептал Максим, глядя на тела других ребят из общины, валяющиеся рядом. — Кого ж вы защищали, кретины… Зверей?
— Нет… — прохрипела девчонка. — Богов…
— Идиотка! — злобно рявкнул Долгов, поднимая ее на руки. Тело оказалось неожиданно тяжелым. — Идиотка долбаная…
Из ресторана раздались крики, что-то полыхнуло. Максим понес девчонку вниз по лестнице, стараясь не споткнуться. Позади него кто-то с грохотом вывалился из зала и распластался по полу.
— Стой! Подождите! — заорал Долгов, увидев бегущего навстречу швейцара. — Где у вас медпункт?!
Пожилой служащий мельком скосил на него расширенные от ужаса глаза и побежал дальше, не останавливаясь. Цилиндр свалился с его головы и покатился по ступенькам. Одна из фалд темно-синего сюртука была оторвана, вся ткань на спине осыпана чем-то пепельно-белым.
— Черт! Чтоб тебя! — выругался Долгов, спускаясь в холл отеля.
Здесь царила паника.
Асинхронно хлопали выстрелы. Несколько бойцов ОМОНа вели беспорядочный огонь по входным дверям, давно уже разлетевшимся стеклянной крошкой. Метрдотель и трое портье волокли тела убитых и раненых за стойку ресепшна, кресла были перевернуты и залиты кровью, весь пол усыпан каким-то тленом — настоящий атриум хаоса…
С улицы доносился вой сирен.
Да что же там происходит?! С кем они воюют? Боги же на втором этаже, в ресторане…
— Сюда! — махнул рукой Максиму один из портье. — Кто там у тебя? Тащи сюда!
Долгов, задыхаясь от тяжелой ноши и порохового дыма, добежал до стойки и опустился, не в силах больше нести девчонку.
Молодой белобрысый портье приложил два пальца к ее шее, заглянул в зрачки, бегло осмотрел рану на груди. Крикнул:
— Возможно, легкое задето! Но, думаю, выживет! Дай-ка мне платок, если у тебя есть…
Максим порылся в кармане пиджака.
— Ты знаешь, что делаешь? — спросил он, протягивая платок портье.
— Да, — откликнулся тот, доставая полотенца из фирменной целлофановой упаковки, лежавшей рядом, и раздирая их на узкие полоски. — Я в меде учусь на третьем курсе, здесь подрабатываю. Помогай! Надрезай и рви на полосы толщиной сантиметров десять-пятнадцать, а платок мы сейчас приложим к ране! Чистый хоть?
— Угу.
Максим извлек полотенце и стал его рвать. Портье наложил девчонке какую-то хитрую повязку и принялся обрабатывать стонущего омоновца, у которого оголенная рука и часть туловища были покрыты какими-то странными пятнами.
— Что с ним? — спросил Долгов.
— Трупные пятна, — ответил портье, перетягивая бедняге руку выше локтя. — Видимо, какое-то новое оружие — я не понимаю… Он просто мгновенно стал разлагаться…
— Разлагаться? — переспросил Максим, решив, что ослышался.
— Да! Это еще что! Тут несколько человек вообще в прах разнесло! Знаешь, дружище, я в анатомичке много перевидал, но такое… до сих пор мурашки по коже…
— Аид… — прошептал Долгов. — Конечно, их же с Аре-сом не было на этой вакханалии в ресторане! Они должны были из Нью-Йорка вернуться… Вот с тылу и ударили.
— О чем ты? Говори громче!
— Бесполезно все это! Я видел — у них регенерация раз в пятьсот быстрее, кости сами собой срастаются. Снотворное практически не действует. Зря все это, зря…
Девчонка вдруг открыла глаза. Сказала:
— Нельзя победить богов. Вы все еще не верите?
Максим посмотрел на нее. Девчонка улыбнулась и снова отключилась.
— Так это всё — боги? — ошарашенно крикнул портье. — Ну конечно! Как же я сразу не догадался! Аид — владыка мертвых! Вот почему… в прах-то…
Выстрелы вдруг смолкли. Остался лишь звон в ушах. Сквозь него пробивалось унылое завывание сирен, а еще — неприятное шуршание битого стекла под чьими-то подошвами да редкие неразборчивые реплики, доносящиеся из раций сквозь помехи.
— Хана, — сказал кто-то за стойкой. — Юрьич, хана.
Максим выглянул и замер.
На лестнице стояли боги.
Все.
Одиннадцать.
Будто их не осыпали градом игл с паралитиком и снотворным, будто не изрешетили свинцовым дождем. Лишь рваные клочки одежды свидетельствовали об этом, но ничего больше. И поэтому боги, в свисающих окровавленных лохмотьях, казались еще страшней.
Уцелевшие бойцы ОМОНа все еще давили по инерции на спусковые крючки автоматов, но хромой Гефест уже сделал свое дело — порох не воспламенялся в гильзах, и пули оставались в патронниках.
В разбитые дверные проемы со стороны улицы уже просунулись несколько камер и фотоаппаратов любопытных папарацци. Сигнальный маячок подъехавшей «скорой» пульсировал красно-синими вспышками в темноте.
— Вы хотели гнева богов? — спросил Зевс. И, не получив ответа, кивнул: — Вы обретете его.
Никто не успел заметить, как шевельнулась рука Гефеста. Дохнуло адским жаром, ослепительная вспышка на миг превратила все вокруг в негатив, и огненная волна прокатилась по холлу отеля, сметая на своем пути впавших в ступор спецназовцев, остатки интерьера и дверей. Она выплеснулась на улицу пыльно-багряным языком, отсветы которого отразились на лицах оставшихся в живых службистов, военных, милиционеров, врачей, журналистов, на уцелевших стеклах машин, на асфальте, на барельефах окрестных зданий, на подсвеченном знаке «М» возле входа в метро.
Затем подняла руку Афродита. И тысячи птиц сорвались в безумии и заметались по огромному городу, выбивая стекла. Бродячие собаки и кошки потекли по улицам, сбиваясь в стаи и бросаясь на прохожих, домашние любимцы вдруг зарычали на обожаемых хозяев.
Apec вскинул вверх раскрытую ладонь. И милиционеры, вздрогнув, развернулись, направляя оружие на мирных жителей.
По мановению Посейдона река вздыбила свои волны и выплеснулась темной многотонной массой на мостовые, сметая машины и троллейбусы, разбивая витрины и калеча людей.
Аполлон грациозно вознес длань. И сотни беременных женщин споткнулись, упали, повреждая плод. Чтобы не родились одаренные младенцы, которым суждено было стать талантливыми художниками, музыкантами, скульпторами, писателями, дизайнерами, актерами.
А затем Дионис поднял руку. И тысячи алкоголиков захлебнулись, делая роковой глоток.
Затем — Афродита. И влюбленные поссорились, чтобы через час изменить друг другу.
После — Гера. И распались семьи.
Дальше — Афина. И вместо открытия вакцины от СПИДа ученый где-то в застенках подмосковного НИИ вывел формулу нового смертельного вируса.
А следом за ней шевельнул сухими пальцами Аид. И истлевшие кости давно умерших постучали в тысячи дверей, заставив родственников вздрогнуть и с животным ужасом припасть к глазку.