Глава четвертая
Над головой полковника висел герб Российской Федерации, искусно вырезанный из дерева, трижды отлакированный и бережно прикрепленный к геральдическому щиту, обитому пурпурным сукном. Каждое перышко орла отличалось от соседнего, скипетр и держава были выполнены в мельчайших деталях, обе маленькие и большая короны могли считаться отдельными произведениями искусства. Это, несомненно, была работа мастера. Работа зека, имеющего не одну ходку.
Рядом была небрежно прилеплена распечатанная на лазернике эмблема Северного Кольца — золотистый овал, опоясывающий верхнюю часть Земли, словно лавровый венок, водруженный на голову очередного цезаря. Армия никогда не одобряла решения верховных властей о вступлении в организацию, где у руля стояли самодуры — выходцы из бывшего Совбеза ООН.
Побарабанив пальцами по столу, полковник снова надел очки и перечитал рапорт комвзвода Москвичева о вылазке на территорию дружественного Казахстана.
— Маразм, — изрек он, откладывая бумагу.
Уже около года делать рядом с границей суверенного Казахстана было абсолютно нечего. Формально он, конечно, не входил в состав Кольца и служил буфером между Китаем и Западной Сибирью, но амортизация была настолько велика, что давления узкоглазых здесь практически не чувствовалось.
Зачем вообще нужна их воинская часть, командир отдельной разведроты полковник Николай Пимкин не понимал. Достаточно было погранцов и бригады ПВО, дислоцирующихся чуть южнее.
Раздался стук в дверь.
— Войдите.
В кабинет втиснулся прапорщик Машукшин. Неплохой в общем-то военный, но слишком склонный к скрупулезному анализу и статистическим подсчетам всего вокруг, он был слегка неудобен Пимкину. Хотя терпим.
— Товарищ полковник, прибыла телега с провиантом из Омска, — доложил Машукшин. — Хлеб, сойка, картошка, мука, чай…
— Ну гони ее сюда, будем жрать, — перебил полковник, снимая очки. — Заводи кобыл прямо ко мне в кабинет.
— Не понял. — Прапорщик недоуменно лупнул глазами и пригладил черные, не по уставу длинные волосы.
— На кой хер мне нужен начпрод Петров?! — неожиданно взорвался Пимкин.
— Выполнять возложенные на него служебные обязанности!
— Вот и пусть выполняет! Какого хера вы ко мне со всяким хреновым дерьмом претесь?! Сопли вам еще вытирать не хватало! Пусть этот старый хер наполняет свои пещеристые тела кровью с бромом и бегом бежит напряженным членом скидывать жратву на склад, а то я его на «тумбочку» поставлю! Вопросы?
— Никак нет!
— Выполнять на хер!
— Есть!
Когда дверь захлопнулась за вылетевшим Машукшиным, полковник встал, скинул китель и бросил на журнальный столик. Затем снова сел, оперся локтями на стол и тупо уставился на черный экран ноутбука.
Как все надоело. Тупой начпрод, тупая часть, отупевшая страна и тупой мир. Как только боги отобрали огонь, и без того расшатанная бедностью и внеуставщиной российская армия бросилась во все тяжкие. Разворовывая самих себя, солдаты успевали между делом отбиваться от внешних врагов благодаря каким-то особенным генам, берущим начало еще от Ивана Грозного. Все происходило по древнерусской традиции — бухай, плодись, веселись, а в редкие моменты просветления вваливай по самые почки наглым супостатам. Естественно, что Штатам и Европе в сложившейся ситуации было выгодно иметь такую разнузданную, но бешеную в гневе отдушину. А нашим было по хер, под кого прогибаться, лишь бы бабла башляли. Хоть под янки, хоть под богов новоявленных…
Звякнул телефон. Старый — дисковый, с тяжелой изогнутой трубкой и витым проводом, — он напоминал полковнику о былом величии, о том времени, когда по этим аппаратам отдавали такие приказы, что весь мир вздрагивал.
Телефон еще раз тренькнул, уже более настойчиво. Полковник машинально надел очки и взял трубку.
— Дежурный, капитан Василенко, — гаркнул невидимый динамик. — Товарищ полковник, вас по «Ангаре» вызывают. Из Новосибирска.
— Могли бы и напрямки позвонить, — проворчал Пимкин. — Давай переключай.
В трубке щелкнуло, и фон слегка изменился.
— Генерал Бонах говорит. Здравия желаю, Коля.
Пимкин внутренне напрягся. С бывшим приятелем по Высшему командному они расплевались лет десять назад, после того, как тот крупно подставил Николая. Командующий 41-й общевойсковой армией генерал-лейтенант Бонах звонил полковнику, только чтобы отдать приказ по коду «Каверна», идущий напрямую от начальника Главного оперативного управления. Приказ на устранение диверсионных групп. Приказ, о который сам генерал никогда не марал руки.
— Здравствуй, Бонах, — сухо ответил полковник. — Зачем по «Ангаре»-то?
— Зашторена надежней.
— Ну-ну. Выкладывай, чего хотел. Бонах посопел в трубку и сказал:
— Вводная из Главка пришла. Нужно задержать нескольких архаровцев. Вчера поступили сведения, что они выехали из таможенной зоны Омска и направились на восток. Предположительная цель — диверсия на Сибирской АЭС под Томском. Сечешь, Коль?
— А менты на что? Ну или федералы? Мы от внешних врагов страну защищать должны, а не в собственном дерьме копаться.
— Отставить. — Тон генерала переменился, в нем неприятно звякнула жесть. — Сказано — сделаешь! Ты, товарищ полковник, там сидишь, чтобы приказы выполнять, а не рассуждать.
Пимкин откинулся на спинку кресла. Ему и раньше приходилось выполнять подобные поручения Главка, но теперь в груди вдруг заскребся холодок нехорошего предчувствия.
— Бонах, ты не психуй, — медленно проговорил полковник. — Присылай мне приказ с соответствующими сопроводиловками, и мы тут поглядим, что можно сделать.
— Бумажки я тебе уже с утра отослал, у дежурного спроси. Вкратце дело обстоит так: нужно задержать этих архаровцев и допросить как положено. Хорошо допросить, товарищ полковник. Настолько хорошо, чтобы они показания дали, покаялись как следует и чистосердечное подписали.
Пимкину очень не понравилась интонация, с которой Бонах произнес последнее слово.
— А что же это за страшные бойцы такие?
— Вся информация у дежурного. Об исполнении доложить лично мне. Вопросы?
— На чем они перемещаются?
— На экипаже. Черного цвета. Четыре лошадки.
— Мы не успеем их догнать. Если они вчера выехали из Омска, то теперь при самом неудачном раскладе — уже на подъезде к Венгерово. Даже если я всю свою конюшню запрягу — бесполезно. А следующий поезд в округ только послезавтра…
— Возьмешь у погранцов САБМушку. Разрешение есть. Еще вопросы?
— Только один, Бонах. Они действительно диверсанты?
— Приступить к исполнению, товарищ полковник.
— Есть, товарищ генерал-лейтенант.
Пимкин впечатал жалобно тренькнувшую трубку в аппарат. Снял очки, побарабанил пальцами по столу. Надел очки. Вновь поднял трубку и набрал трехзначный номер.
— Дежурный?
— Капитан Василенко слушает.
— Пакет из округа приходил?
— Так точно.
— Какого хера сразу не доложил? Пошли там солдатика какого, пусть принесет.
— Есть…
Заканчивая просматривать документы, полковник очень крепко задумался. И раньше случалось подобные операции проворачивать, но то были захваты вооруженных групп, которые состояли из профессионалов. А здесь… Ерунда какая-то. Четверо юнцов, к тому же один вообще немужского пола. В сопроводиловках были краткие досье на них.
Двое работали в журналистике, были непосредственными участниками августовских событий 2012-го. Один из них — некто Долгов — проходил по делу «консультантов», но абсолютно ничего собой не представляет. Обычный добропорядочный гражданин, который лишь волей случая оказался на время приближенным к богам. Вторая — бывшая коллега его. Девушка более чем пристойных нравов. Третий — Егоров — и вовсе был охламоном, постоянно нигде не работающим. А вот четвертый… Герасимов… Ого! А вот это уже интересно.
— Та-ак… — вслух протянул Пимкин. И не придумал ничего лучше, чем повторить: — Так. Что же ты мне, Бонах, про этого четвертого сразу не сказал…
Полковник встал, прошелся взад-вперед, машинально набросил китель и остановился, глядя в окно. Либо эта операция — простое прикрытие, либо его — Николая Пимкина — вновь хотят серьезно подставить. Вопросы? Еще какие! Ежели прикрытие, то зачем так безбожно врать насчет АЭС? Да эти герои трансформаторную будку-то не смогут сломать… А если подставить хотят, то за какие такие прегрешения? Неужто Бонах жаждет настолько грязно отправить его в отставку? Да нет, быть не может. Генерал, конечно, мудак, но не глупец.
Зачем вся эта клоунада? Да и что там этот четвертый в такой компании делает?
А вот мы и выясним — что да зачем…
— Дежурный, найди Москвичева. Пусть бойцов поднимет своих, а сам живо ко мне дует. И водилу к погранцам пошли, нужно срочно пригнать к нам САБМушку — их командиру я сейчас отзвонюсь.
— Может, все-таки стоит самим сгонять?
— Не нужно пока никуда гонять.
— Уверен?
— Да. Ты мне вот лучше что расскажи. Как эта инфа утекла?
— С ними некто Герасимов. Его работа. К Долгову была прикреплена девка-эллинес, поэтому я подумал, что специально к этому Герасимову и не надо никого пришпиливать.
— Шлепнуть их надо было, как только начали копошиться.
— Так до последнего момента у них дома даже телефон на прослушке не стоял — никто не думал, что все настолько серьезно. А потом рыпнулись, а их уже и след простыл. Хорошо, что девка сразу просекла и за ними увязалась.
— Дура она. Я ж сказал завалить Долгова. И Герасимова этого… тоже надо было.
— Хорошо, что она хоть на связь вышла. Они ж ее сцапать умудрились.
— Вот и лови теперь сам этих искателей истины. — Зевс почесал лохматую кошку, мурчащую рядом с ним в кресле, и вдруг фыркнул: — Долгов-Долгов, куда ж ты полез… червячок…
Apec не разделял его юмора. Он предложил:
— А может, дать ребятам команду, пусть этого кретина хлопнут? Ну… космонавта.
— Он же совсем сдвинутый. Слюни пускает и трясется весь — не жалко болезного?
После этих слов Apec все же улыбнулся краешком губ. Зевс посерьезнел.
— Думаешь — бахнуть его?
— Да хрен знает. Закоротит что-нибудь в мозгах, наболтает…
— Это верно. Перестрахуйся.
Apec задумчиво поглядел сквозь пузатую стеклянную стенку — коньяк так и остался не пригублен. Он поставил бокал на стол, тронул мизинцем титановую дужку очков и посмотрел на Зевса. Встретился с его темным, прохладным взглядом, спросил:
— Не страшно?
— Страшно, — сказал тот, и глаза бога будто бы подернулись тонкой пленкой. — Мне уже очень давно страшно, Apec. Мы с ними чересчур похожи — ни палачами не получается стать, ни кем-то еще… Другими… Тебя в последнее время не достает какое-то странное ощущение?
— Похожи? — Apec проигнорировал вопрос. Зевс помолчал, прежде чем ответить.
— Слишком. Слишком похожи… Знаешь, этакое гнетущее, незнакомое ощущение… изменений. Очень неприятное ощущение.
— Нашим будем говорить про этот героический квартет? — сменил тему бог войны.
Зевс встряхнулся. Его взгляд снова стал привычно-прохладным.
— Да ладно, не надо пока. В крайнем случае — сами все уладим. Мелочи. А эти гниды из-за пустяков год поминать могут и глумиться. — Он задумался на миг. — Вояки твои точно надежные?
Apec хрустнул пальцами, остро усмехнулся и сказал:
— А русские вояки — они все надежные.
Самоходная атомная боевая машина — в просторечии САБМушка — была похожа на слегка приплюснутую тринадцатиметровую сигару, закованную в тяжелую комбинированную броню.
В передней части располагалась кабина для механика-водителя, штурмана и стрелка, ее шестислойное бронебойное стекло было самым уязвимым местом, но грозно торчащая сверху пневмопушка и два П-пулемета по бокам давали возможность при необходимости вести плотный фронтальный огонь и даже обстреливать фланги. В кормовой части восьмидесятитонного монстра находились реакторный и двигательный отсеки, выпирающие над корпусом метровой полусферой. Широкие гусеницы давали машине устойчивость и прекрасное сцепление с почвой, а мощнейший движок и современная гидрообъемная трансмиссия позволяли развивать скорость до 80 километров в час с полной нагрузкой. В железном брюхе, кроме малогабаритного комплекса АСУ, баков со сжатыми инертными газами и воздухом для П-орудий, резервуаров и компрессоров системы охлаждения, коробки оптико-электронного комплекса подавления и прочих полезных гаджетов, размещалось два десятка мест для штурмовой группы…
Этакая сухопутная атомная субмарина.
Всего в распоряжении российской армии имелось двенадцать САБМушек. Чрезвычайно дорогостоящие машины использовались лишь в крайних случаях, для молниеносных рейдов на сопредельную территорию, обороны границ от зарубежных аналогов и для перемещения обнаглевших высших генеральских чинов. Какого лешего на относительно спокойной линии с Казахстаном до сих пор дислоцировалась одна из них — для Пимкина оставалось загадкой. Словно ее специально держали поблизости его разведроты для такого вот идиотского случая…
— Задача ясна-а? — проорал старлей Москвичев, характерно для прожженного командира растягивая последнюю гласную.
— Так точно! — отозвался взвод.
Бойцы стояли возле пыхтящей на холостом ходу САБМушки в полной выкладке. Кевларовые броники поверх теплых химзащитных камуфляжей; удобный заплечный вещмешок с запасом провианта и предметами личной гигиены; в карманах портупеи — фонарик, счетчик Гейгера, портативная рация, комплект аккумуляторов, десантный нож, миниатюрный GPS, две дополнительные обоймы; на плече — пневматический автомат Калашникова с откидным прикладом; на ногах — туго зашнурованные берцы; на голове — каски с поднятым прозрачным забралом.
— Командовать операцией будет лично полковник Пимкин! — снова гаркнул Москвичев. Повернулся кругом и отрапортовал: — Товарищ полковник, четвертый взвод отдельной разведывательной роты к выполнению боевого задания готов. Командир взвода старший лейтенант Москвичев.
Пимкин отдал честь и, не убирая руку от виска, поковырял в ухе.
— Хватит так вопить, Глеб, — сказал он. — Экипаж машины в сборе?
— Так точно. Водитель Фитилев, штурман Грачев, стрелок Рыжов, связист Клещов и инженер Фенченко находятся на борту самоходной атомной…
— Все понятно. Говорю же, хватит орать. Давайте, времени мало — наполняйте свои пещеристые тела кровью с бромом и забрасывайте набухшие члены внутрь.
Москвичев развернулся к строю и завопил так, что даже ворчания САБМушки стало не слышно.
— Слышали приказ, вашу мать?! А ну-ка живо по местам, черепа салабонные-е! Бегом а-а-а-арш!
Солдаты посыпались внутрь бронированной сигары, словно горох в банку. Старлей Москвичев снова повернулся лицом к полковнику, подвигал поперечными морщинами на лбу, снял каску.
— Товарищ полковник, разрешите вопрос?
— Валяй. Только не ори, я тебя умоляю.
— Возможно, я не до конца разобрался в поставленной задаче… Но зачем нужен САБМ и взвод элитных разведчиков для захвата четырех каких-то невооруженных гражданских упырей? У нас ментовку распустили, что ли?
— Ты слышал такое слово — приказ? — осведомился Пимкин.
Москвичев вновь подвигал морщинами, нахлобучил каску и прогорланил:
— Так точно! Виноват! Разрешите идти?
— Иди и не отсвечивай, — кивнул Пимкин, ковыряя мизинцем в ухе.
— Есть идти и не отсвечивать!
Москвичев сделал «кругом» и исчез в брюхе САБ Мушки. Полковник постоял еще немного, глядя на ровные ряды заклепок на стыках броневых плит машины, поправил свой АКП и зашагал к открытому люку. Уже захлопывая тяжелую дверь, он пробормотал себе под нос:
— Это самая глупая операция на моем веку.
Через минуту реактор, спрятанный за двойной свинцовой заслонкой, нагрел пар до необходимой температуры, и он начал давить на поршни, уходя в систему охлаждения и снова возвращаясь по контуру. Задние ведущие гусеницы взрыли мерзлую сибирскую землю, бросив комья грязи в ряд летних солдатских рукомойников.
И грозная туша САБМушки рванулась вперед, смяв чей-то неудачно попавшийся на пути велосипед…
Снег уже полчаса валил крупными хлопьями, когда броневик наконец выскочил на относительно ухоженное шоссе, высоко задрав нос и с грохотом опустив передние гусеницы на хлипкий асфальт.
Штурман Грачев посмотрел на экранчик бортового GPS.
— Фитиль, через полтора километра будет развилка, свернешь направо, — сказал он.
— Угу, — буркнул долговязый водила Фитилев. — Грач, а мы за кем так шпарим?
— За тушенкой.
Фитиль обиженно уставился на дорогу и чуть прибавил скорость.
— Сам ни хера не знаешь, — огрызнулся он спустя минуту.
Трасса свернула под плавным углом, и САБМушка въехала в редкий сосновый бор. Деревья здесь росли вольготно, не мешая друг другу, а потому каждое из них можно было считать произведением искусства — кряжистые и развесистые лапы, раздвоённые, а то и расстроенные стволы, плоские верхушки. Снег тонким слоем осел на желтовато-серой опавшей хвое.
Фитиль служил уже второй год в этих краях, но выбираться за пределы части удавалось редко: в увольнение пускали раз в месяц, а боевых и учебных операций было и вовсе ничего — место-то довольно спокойное… Поэтому он порадовался открывшемуся виду. Все-таки в суровой сибирской угрюмости есть своя прелесть…
— Ебить твою! — заорал стрелок Рыжов, сидевший с правой стороны.
Фитиль успел рвануть рычаги в последний момент. Ошарашенный олень метнулся в сторону из-под передних рулевых гусениц, буквально вспахавших несчастный асфальт. САБМушку основательно тряхнуло и повело в сторону, в салоне что-то грохнулось на пол, оттуда раздался одинокий матюг, но Фитиль справился с машиной и сумел выровнять ее, не сверзившись в кювет.
— Рыжий, ты чего так вопишь! Дураком ведь чуть не сделал… — крикнул он, глубоко и прерывисто вздыхая.
— Сейчас Москва придет, и тогда точно дураком станешь! — пообещал стрелок.
В кабину просунул длинноносую рожу Клещов и спросил:
— Олень?
— Олень! — злобно откликнулся Грач, покосившись на Фитиля. — Еще какой! Длинноногий самец… Клещ, слушай, шел бы ты из кабины! Крути свою АСУ.
— Ее Фенченко крутит вообще-то, к тому же…
На середине фразы длинный нос Клеща стремительно исчез из кабины. На его месте оказалось красное от гнева лицо Москвичева.
— Вы чего творите, мазуты-ы?!
Взгляд Фитиля остекленел. Он бесцветным голосом отрапортовал:
— Животное на дорогу выскочило, товарищ старший лейтенант!
— Это ты животное! — коротко сообщил ему комвзвода. — Вернемся — наряд вне очереди.
— Есть!
— Долго еще вилять? — уже на тон ниже спросил Москвичев.
— До Венгерово километров десять.
— В общем, как только видите любое средство передвижения — мигом докладывайте.
— Есть.
Москвичев вышел, придерживаясь за железные кронштейны. Грач прищурил глазки и мстительно заметил:
— Ну, что я тебе говорил? Ты животное.
— Отвали.
Через полчаса САБМушка грозным стальным чудовищем пронеслась по улицам Венгерово, заставляя шарахаться в стороны кучеров и восхищенно таращиться вслед местную ребятню, бегающую по первому снегу. Москвичев приказал Фитилю остановиться у поста милиции уже на выезде из населенного пункта, но не глушить мотор.
Они вдвоем с полковником вышли из сыто урчащего броневика и прошагали к скособоченной будке, в которой двое сержантов и лейтеха глушили самогон. На звук движка офицер вышел и, увидев картину, отвалил челюсть.
— Здорово, служивый! — заорал Москвичев, в который раз заставив Пимкина сморщиться.
— Здравия ж-желаю… Ч-чем обязан?
Кроме того, что лейтеха был напуган и до крайности удивлен, он был еще и вдребезги пьян.
— Ты как стоишь, солдат? — тихо произнес полковник, подходя к милиционеру вплотную.
Лейтеха вылупил глаза и попытался изобразить стойку «смирно», но из-за своего состояния чуть не упал и, сокрушенно вздохнув, вновь обмяк, чтобы приобрести хоть толику устойчивости. У Пимкина заслезились глаза, когда до его носа долетел лейтешный выхлоп.
— Пипец, — резюмировал полковник. — Глеб, иди-ка глянь — остальные такие же?
Москвичев зашагал к будке, оставляя на девственном снегу следы рифленых подошв.
— Ну и что с тобой делать прикажешь? — риторически проговорил Пимкин.
Лейтеха хотел что-то предложить, но какие-то остатки здравого смысла, видимо, все же остались в его туманном мозгу, и он промолчал. Лишь печально пожал плечами.
— Ну и распустили ментов… Глеб, что там?
— Еще двое, товарищ полковник. Сержант и… снова сержант. В мясо.
— Ясно. Запиши номера их удостоверений, я Самсонычу позвоню — пусть он им внушение сделает. — Полковник помолчал, глядя на пошатывающегося лейтеху, а потом заорал ему прямо в рожу: — У тебя на каком расстоянии от края погон звездочки должны быть прикручены?!
Лейтеха, не ожидавший такого поворота, сел прямо в лужу.
— Вста-ать, когда с тобой разговаривает старший по званию!
Пропитой представитель власти кое-как поднялся, машинально потирая ушибленный зад. Скрипя берцами, подошел Москвичев. Кто-то из бойцов вылез из САБМушки подышать воздухом и понаблюдать за разбором полетов. Из ментовской будки высунулась взлохмаченная голова одного из сержантов и выблевала на снег скудный обед.
— Отвечать на поставленный вопрос! — потребовал Пимкин.
— Двадцать п-пять миллиметров… — из последних сил выдавил лейтеха.
Пимкин хмуро посопел. У него был давний проверенный тест: злостных нарушителей служебной дисциплины он огорошивал внезапным вопросом на знание Устава. Если они отвечали правильно, то ограничивались «губой» или «тумбочкой» и парой нарядов, а если нет — он устраивал им «звездопад». И погоны летели вместе со звездами в разные стороны. Конечно, этот мент не был у него в подчинении и вообще относился к другому министерству, но полковник готов был собственноручно содрать с него погоны в случае неправильного ответа.
— Ты можешь сказать, какие экипажи проезжали в сторону Новосибирска за последние шесть часов? — четко и громко выговаривая каждое слово, спросил Пимкин.
На челе лейтехи отразилась работа мимических мышц, всколыхнувших остатки головного мозга. Он долго гримасничал и наконец выдал ответ:
— Три.
Полковник еще несколько секунд стоял молча, а потом не выдержал и рассмеялся:
— Нет, ну ты глянь на этого салабона, а, Глеб! Я его про качество спрашиваю, он мне про количество.
— Интеллект, — с кривой улыбкой кивнул Москвичев.
— Можешь описать экипажи? — снова четко поинтересовался полковник у лейтехи, так, видно, и не уловившего юмора ситуации.
— Черные, — после очередного раздумья выдал блюститель порядка.
— Сколько лошадей? Пауза.
— Восемь, четыре и двенадцать.
— Двенадцать? — удивленно уточнил Москвичев.
Лейтеха сделал неопределенное движение лбом и губами, вновь изобразив мимикой замысловатый узор — мол, сколько видел, столько и видел, не виноват.
— Да у него просто в глазах двоилось, — объяснил полковник. — Значит, наши клиенты ехали на первом из трех экипажей, если только этот математик ничего не пропустил и не напутал.
Москвичев согласно кивнул.
— Когда проехал первый экипаж? — спросил Пимкин лейтеху. — Тот, в котором четыре лошадки было? То есть для тебя-то — восемь лошадок.
— Час-сов пять назад. Прим-мерно.
— Километров на сто ушли. Может, на сто двадцать, — подытожил полковник. — Глеб, перепиши данные с его служебной ксивы и погнали. Думаю, через пару часов мы познакомимся с нашими загадочными и чрезвычайно опасными диверсантами.
Снег покрыл узенькое шоссе тонким ровным слоем, на котором вихляли темные полосы следов. САБМушка уже обогнала два экипажа, заставив лошадей дико заржать и броситься в сторону, и теперь оставалось только ждать, что вот-вот впереди, за белесой мгой, появится третий.
Вокруг раскинулась Барабинская степь. Сначала то там, то тут попадался мелкий, приземистый кустарник, но уже спустя десяток километров справа и слева потянулись бескрайние поля с редкими оврагами, заросшими умирающей травой.
Вечерело быстро, как всегда бывает осенью в Сибири. Фитилев включил прожекторы, которые пробили желтоватые конусы в снежной мути…
Грач толкнул Рыжова локтем, и тот резко вскинулся.
— Не спать, Рыжий! Войну проспишь.
Рыжий похлопал глазами, глядя на летящие за бронестеклом хлопья, и вздохнул:
— Такой сон приснился ужасный.
— Ну? Расскажи.
— Стоит передо мной дюжина голых девок. Из одежды — только большие белые банты в волосах. И еще флажки с триколором в руках держат. Красивые-е…
— Девки или флажки?
— Девки, конечно!
— Ни хера ж себе! Это ты называешь ужасным сном?!
— Да погоди ты! Не перебивай… Ну и вот, значит, стоят они передо мной и по очереди читают стишок. Выразительно так, будто первоклашки… «Первомай! Первомай! Кого хочешь выбирай! Первомай! Первомай! Кого хочешь выбирай…» А я будто в землю врос. И, главное, страшным голосом кричу: «Я бром! Я бром! Прием! Как слышно?»
Фитиль заржал так, что чуть было не сдвинул рычаг поворота. А Грач от хохота заколотил кулаком по экрану GPS, благо тот прочный оказался.
— Смешно вам, — хмыкнул Рыжий. — А мне, когда проснулся, обидно до костей стало. Бабу хочу.
— Да ладно, это фигня, — сквозь хохот выцедил Грач. — Ты вот представь, как раньше космонавтам по полгода на орбите приходилось без женской ласки. Я о плохом думать не хочу, но даже при самом хорошем раскладе — ты только вообрази, как они в невесомости дрочат!
Рыжий тоже хихикнул.
— А ты что, Грач, типа, умный?
— Я в детстве хотел космонавтом стать, хотя это уже было не модно. Даже в летное собирался поступать после школы. Но вот однажды к бате пришел брат, то есть мой дядя родной, и они водки нарезались в дребадан. Я тогда, кажется, классе в десятом учился. Ну и дядя меня спрашивает, мол, кем быть-то хочешь? Космонавтом, отвечаю. Он сначала спьяну подумал — издеваюсь: чуть в ухо не засветил. А потом видит, что я серьезно, и говорит: «Я, значит, как-то работал на одном объекте в районе Мирного. Там космодром Плесецк недалеко, случалось болтать с космонавтами. Много, значит, интересного они рассказывали. Про то, как блюют новички, кто впервые в невесомость попадает, на тренажерах-то одно, а на орбите — совсем другое. Про то, как первый раз ссать и срать ходят. Умора, значит. Вроде как — и смех и грех. Но самое ужасное наступает, когда так без бабы тошно становится, что аж яйца сводит. Дрочить, значит, в невесомости — это целая наука…»
— Подробностей не надо, ебить тебя конем… — выдавил Рыжий, щурясь и вздрагивая от хохота. — Некоторые детали лучше предоставить на растерзание фантазии.
Фитиль вдруг резко перестал ржать и глянул на темные стволы деревьев, замелькавшие рядом. Луч прожектора скользнул по пролеску, возле которого дорога круто поворачивала влево. Он всмотрелся в приборы. Пробежал по сенсорам пальцами и обронил:
— Слышь, Рыжий, сновидец ты наш, ну-ка посмотри — у тебя на тепловизоре никого?
Рыжий, подавив остатки смеха, включил панель инфракрасной наводки и замер. Через секунду прошептал:
— Семнадцать целей на одиннадцать. Расстояние двести пятьдесят. Движутся к шоссе за поворотом.
Грач медленно перевел на него взгляд и через миг пулей вылетел из кабины.
— Товарищ командир! Засада!
САБМушка повернула и остановилась возле небольшой полянки, продолжая высвечивать прожекторами занесенную дорогу метров на тридцать. Впереди ничего не было видно, кроме бесконечного снегопада, который, казалось, еще усилился.
— Клещов, проверь свои частоты.
— Пусто, товарищ командир!
— Вызови по «Омеге»!
— Я пробовал! Это не наши! Москвичев метнулся к кабине.
— Ну?
— Возле шоссе, метрах в ста. Они словно в замешательстве — как-то странно бегают туда-сюда.
— Товарищ полковник, может, жахнем предупредительный? Мало ли чего?
— Валяй! Только по деревьям.
— Слышали приказ?! Ну-ка, стрелок, предупредительным по деревьям выше цели на полтора метра-a! Ого-онь!
Рыжов слегка повел рукоятку и надавил гашетку на небольшом джойстике, с которого управлялась верхняя пневмо-пушка. Где-то на границе слышимости пшикнуло. Пуля 20-го калибра под огромным давлением сжатого газа вылетела из ствола и, полоснув пургу, выбила щепу из толстого сучка над незнакомцами.
Пимкин просунул голову в кабину, спросил:
— Ну как?
Рыжов припал к дублирующему окуляру тепловизора.
— У них… Они… Вот, сами посмотрите, товарищ полковник…
На центральном экране появилась картинка, на которой скакали разноцветные разводы.
— Секунду, сейчас фильтр включу, — засуетился стрелок. Цветные пятна потускнели, контуры обрели четкость, и вскоре изображение стабилизировалось. Стало видно, как полтора десятка темных силуэтов с натугой разворачивают нечто громоздкое в сторону САБМушки.
— Что это? — негромко спросил полковник.
— Какое-то оружие, — запинаясь, ответил Рыжов. — Наверное.
— Что значит «наверное»?
— Нет никаких следов тепловой, электрической, ядерной активности! Даже если бы там был аккумулятор — приборы бы его засекли!
— И какого хрена это значи-ит?! — заорал в свою очередь Москвичев.
— Они никак не смогут в нас выстрелить! Ничем, кроме пневматики! Но пневматикой нашу броню не пробьешь!
— Надежно экранированная ЭСМ-мина… — прошептал Грачев.
На него одновременно уставились четыре пары глаз. Зеленоватые огоньки приборной панели подрагивали на щеке полковника, и казалось, будто у него начался тик.
— Твою ма-ать… — произнес через мгновение Фитилев. — Димка, высекай все электрические цепи на хрен! Клещ, Фенченко, слышите?! Всю электронику вырубайте, кроме комплекса подавления, а то нас отключит минут на десять!
В салоне возникла суета, защелкали тумблеры. Фенченко заорал:
— «Давилка», мать ее через…
Впереди что-то на миг изменилось — будто снежная рябь стала прозрачней. А потом раздался глухой хлопок…
Электросветовая магнитная мина угодила прямиком в бронированное стекло и ослепила всех, кто был в кабине, даже тех, кто успел закрыть глаза. Полковник почувствовал, что по телу пронеслась противная дрожь, и услышал, как кто-то безбожно заматерился в салоне. Рядом проорал что-то нечленораздельное Москвичев и сослепу крепко толкнул Пимкина в грудь. Едва не разбив голову обо что-то твердое и холодное, полковник инстинктивно закрылся руками, выронив свою каску.
Зрение возвращалось медленно. Перед глазами плыли радужные разводы вперемешку с лиловыми кляксами.
— Отстави-ить! — раздался душераздирающий возглас над самым ухом. — Слушай команду! Экипажу, проверить все системы машины! Доложить о готовности вести бой! Инженеру приступить к устранению неисправностей! Взвод! Приготовится к боевым действиям на местности! Ждать моей команды-ы!
Полковника вытолкали из кабины, и он наконец смог различить, как луч чьего-то фонарика высвечивает скамейки, на которых силуэты бойцов опускали забрала на касках, снимали автоматы с предохранителей, деловито и коротко переговаривались.
— Машину вырубило на четверть часа минимум, — раздался из кабины перепуганный голос водителя. — Ходовая цепь в какаху! Фенченко, подключай резерв!
— Все вынесло, — басовито ответили откуда-то с кормы. — В ближайшие минут двадцать рассчитывайте только на механику. На прожекторы смогу дать энергию из аккумуляторов через минуту… Понапихали электроники, демоны…
— Я вас, черепа салабонные, на «губе» сгною, если не приведете машину в порядок через пять минут! — взревел Москвичев.
— Товарищ старший лейтенант! Это невозможно! Комплекс подавления внезапно отказал! Мина сработала прямо возле нас! Пережгло всю электронику, понимаете?! Нужно цепи дополнительные запускать, модули… Сверхточные приборы вообще навзничь, дублирующих на борту нет…
Полковник уже различал, как вокруг нервно скачут лучи фонарей, перекрещиваясь и выхватывая людей.
— Глеб, — позвал он. Москвичев не откликнулся. — Глеб!
— Слушаю, товарищ полковник!
— Что нам грозит? И что мы можем предпринять?
— Ситуация — говно! Сами слышали! В мертвой САБМушке мы словно в капкане! Да, броня крепкая, но не полностью герметичная — диверсанты могут вытравить нас химией или еще что-нибудь сотворить… К тому же мы глухи и слепы. Ни локации, ни связи, ничего! Я предлагаю выбраться наружу и оборонять машину, пока экипаж не приведет ее в более-менее рабочее состояние!
— И это — твои четыре сопляка на тарантасе, Бонах?… — прошипел полковник куда-то вверх. — Ну, мудила штабная… — Он взял себя в руки, громко скомандовал: — Давайте-ка, ребятки, наполните свои пещеристые тела кровью с бромом и надавайте разбухшими членами по башке этим педрилам!
— Слышали приказ?! Взво-од, на выход! Первое отделение наносит дружественный визит с тыла и ликвидирует орудие противника во избежание повторной электромагнитной атаки! Второе и третье — занимают круговую оборону! Инженер, когда будут прожекторы?
— Свет — через тридцать секунд!
— Первое отделение-е… пошло-о!
Снаружи стояла непроглядная тьма, в которой можно было различить лишь собственные руки и автомат. К тому же температура основательно упала, и даже через утепленные камуфляжи чувствовалась недоброжелательность сибирской осени.
Бойцы выскакивали из открытой двери и тут же, пригибаясь, бросались в разные стороны. Первое отделение под командованием сержанта Маджаряна растворилось в лесочке и стало по не очень широкой дуге огибать предполагаемое месторасположение противника. Второе и третье отделения возглавляли сержант Врочек и старшина Долинго. Они рассредоточились вокруг САБМушки и замерли, прислушиваясь.
— Тихо вроде, — прошептал Врочек.
— Маджаряновские удачно ушли. Без шума, — откликнулся Долинго.
— Когда там эти мазуты свет…
Все вокруг будто вспыхнуло. Бойцы инстинктивно зажмурились и стали водить стволами из стороны в сторону. Кто-то вполголоса выругался.
Это прожекторы САБМушки вновь заработали, причем не только передние, но и задние — несколько менее мощные, но все же дающие достаточно света для обороны тыла.
Оказывается, буран за это время поутих, и теперь дорога и близстоящие деревья высвечивались отлично, и никто не смог бы подобраться к броневику незамеченным. Только с флангов оставалась мертвая зона.
— Главное, чтоб снайпера не было, — тихонько сказал один из бойцов, наполовину укрывающийся за гусеницей.
— Не може його там бути. Рудий казав, що електрики не пометив. А для приладу ничного бачення вона потрибна, — ответил ему сосед.
— Чу! Заткнулись, салабоны, — шикнул на них Москвичев, осторожно выбираясь из приоткрытой двери. — Врочек, первое ушло?
— Так точно, ушли ребятки. Э-эх… связи, жаль, нет…
— Будет тебе ев… Что-то чавкнуло.
Москвичев осекся и удивленно посмотрел на Врочека.
— Товарищ командир!
Старший лейтенант Москвичев как-то ломано привстал, выронил автомат и завалился навзничь вдоль гусеницы — из его горла на снег тут же натекла темная лужа.
— Снайпер!
— Бля…
— Не може його там бути!
— Под машину все! Живо! — скомандовал Врочек, бросаясь пластом за спасительные траки.
Еще один боец вздрогнул и осел. Украинец.
— Что там, Глеб? — спросил полковник, высовывая голову из люка.
— Куда голую башку вытащил?! — крикнул Долинго, напрочь забывая о субординации. — В лесу — снайпер! Комвзвода убит!
— Твою мать… — чертыхнулся Пимкин, скрываясь в машине. Изнутри раздался его приглушенный возглас: — Экипаж, когда эту консервную банку почините?!
Врочек, лежа за гусеницей, слегка выглянул, быстро осмотрел освещенную дорогу с падающими на нее редкими хлопьями. Пробормотал:
— Странно… Почему они не стреляют по прожекторам? Наверное, прибор ночного видения только у снайпера. Да и как он, сука, против света умудрился нас разглядеть…
И тут началось.
Фигурки в серых камуфляжах выскочили будто ниоткуда. Ослепительная вспышка на мгновение превратила снежинки, окружающий лес, полянку, тушу САБМ в негатив. На этот раз, правда, это была обыкновенная световая граната с непороховым запалом и специальным химическим веществом, единовременно выделяющим большое количество фотонов.
У кого-то из бойцов Врочека не выдержали нервы, и он, слепо щурясь, заорал:
— Мочи гондонов!
Солдаты инстинктивно принялись давить на курок и садить пулю за пулей практически наугад.
— Долинго! — позвал Врочек, переползая левее, чтобы оказаться под брюхом броневика. — Долинго! Левый фланг держи!
Несколько пуль взрыхлили снежок и чиркнули об асфальт прямо перед носом сержанта. Отрикошетив от дороги и днища САБМушки, они утихли, чуть было не размозжив ему ногу. Врочек прополз немного вперед и, стараясь сильно не высовываться, оглядел освещенный прожекторами сектор.
Фигурки в камуфляжах действовали грамотно и умело. Они приближались к броневику цепью, то и дело меняя траекторию движения, чтобы не стать легкой мишенью. Походя они вели постоянный, но неприцельный огонь короткими очередями. Несколько нападавших уже лежали ничком на дороге, но по меньшей мере десяток продолжали наступать.
— Ну, сучье племя! Ну, ловите!
Врочек принялся поливать всю простреливаемую зону из АКП, который тяжело пыхтел, шипел и выплевывал пули. Двое или трое нападавших упали замертво, еще один схватился за плечо и дико завопил, нарушая переливы шипящего стрекота пневматического оружия. Через пять секунд Врочек перевернулся на бок, вытащил из портупеи обойму, защелкнул ее, подал рычажком воздух из накопителя в рабочую камеру и принялся вновь лупить, не щадя пуль и припевая:
— Полковнику никто не пишет! А сержанту никто, бля, не звонит!
Пятеро бойцов в серых камуфляжах, несмотря на плотный заградительный огонь, все же добрались до САБМушки, и между ними и остатками взвода Москвичева завязалась самая настоящая рукопашная. Крики слились в один ужасный стон, движения замедлились, словно при рапидной съемке. Где-то заскрежетал металл — видимо, кто-то из нападающих попытался штурмовать броневик…
Врочек выбрался из-под днища машины и с ходу засветил кому-то из «серых» тяжелым прикладом в грудь. Тут же получил профессиональный — короткий и сильный — удар кулаком в незащищенную челюсть и отключился…
Когда он пришел в себя, то обнаружил, что валяется возле края дороги, уткнувшись носом в липкую, соленую ткань чьей-то химзы. Один из нижних зубов неприятно кололся под языком — пришлось его выплюнуть. Приподняв голову, сержант Врочек увидел, как остатки подоспевшего первого отделения добивают «серых», а полковник Пимкин стоит, прислонившись к борту САБМушки, и вытирает окровавленной тряпкой шею.
Двигатели машины работали. Если б на пять минут раньше! Всего на пять минут…
Врочек поднялся и, слегка прихрамывая, пошел к броневику.
При нормальном освещении бойцы выглядели ужасно. Забравшись в начавший теплеть от реанимированной системы отопления салон, они расселись кто куда и принялись ощупывать себя. Двое втащили раненого и аккуратно положили его в проходе. Куча собранного трофейного оружия уже лежала в углу возле реакторного отсека.
— ФСБ, надо же… — в который раз удивился Пимкин, снимая с раненого солдата броник и расстегивая камуфляж. — Куда мир катится. Связь с частью когда будет?
— С минуты на минуту, — откликнулся Клещов.
Из кабины высунулся Фитиль и с тихим ужасом осмотрел салон, заваленный окровавленными тряпками.
— Москвичев и Долинго убиты, — сказал Врочек, щупая языком саднящую ямку, где недавно был зуб.
— Потери личного состава? — осведомился полковник.
— Одиннадцать убиты, двое легко ранены. И один… вот. — Врочек кивнул головой на раненого, которого полковник пытался привести в чувство нашатырем.
— Этот не жилец, — жестоко сказал Пимкин, убирая флакон со спиртом. — Проникающее в печенку. Броник не помог — лупили почти в упор. — Он поднялся на ноги и рявкнул: — Связь!
— Есть связь! — вскинулся Клещов, давая полковнику трубку.
— Дежурный?! Полковник Пимкин говорит.
— Так точно. Дежурный прапорщик Машукшин!
— Олег! Слушай очень внимательно. Через минуту получишь от нас координаты. Свяжешься со спасателями и скажешь им, чтобы забрали отсюда два десятка трупов.
— Не понял, товарищ полковник! Повторите!
— Хрена ли ты не понял?! Двадцать трупов! Из них одиннадцать… — Пимкин скосил глаза вниз. — Нет, двенадцать — наши. Остальные — федералы.
— Есть…
— Так… Дальше. На связь с нами не выходить, если будет нужно — я сам свяжусь.
— Есть.
— Так, что еще… Что еще…
Полковник вдруг звезданул трубку об пол и взревел:
— Я не знаю, что еще, вашу мать на хер!
Бойцы замерли в самых нелепых позах — кто как был. Из кабины вновь высунулась физиономия Фитилева и быстро исчезла.
Врочек положил свой грязный автомат на скамейку, нагнулся и поднял аппарат.
— Товарищ, полковник! Товарищ полковник! Как слышите? — разражалась чудом уцелевшая трубка голосом прапорщика Машукшина.
— Говорит сержант Врочек. Приказ понятен?
— Кто говорит?
— Сержант Врочек. Приказ, едрена мать, понятен?!
— Так точно!
— Приступить к исполнению.
Дверь пыхтящего и постепенно оживающего броневика со скрежетом раскрылась. Несколько бойцов тут же наставили на нее оружие.
— Свои, свои! — В салон ввалились двое солдат, ходивших в разведку к месту засады. — Не стреляйте.
Пимкин все еще стоял, глядя в то место, куда швырнул трубку от радиостанции.
— Товарищ полковник, — обратился один из вернувшихся. — Товарищ полковник!
Он поморгал и поднял слезящиеся глаза.
— Возле орудия мы нашли одного раненого.
— Их? — очень спокойно спросил Пимкин.
— Так точно. Их.
— Привели «языка»?
— Вон, возле гусеницы валяется.
— Говорить сможет?
— Сможет. Только вряд ли станет. Он по званию — майор. И морда такая… кирпичом…
Полковник посмотрел на солдат без выражения и достал из нарукавного кармана прозрачный флакончик с порошком светло-кремового цвета.
— Я ему сейчас укольчик в яйца сделаю. Пентотальчик натрия. Он мне расскажет даже, кто Кеннеди замочил и первым на Луне насрал.
— Это еще не все, — продолжил солдат, протирая рукавом стекло своей каски. — Мы осмотрели окрестности и нашли четырех застреленных лошадей. Животные лежат, а повозки нет…
— А вы случайно не догадались чуть дальше поискать?
— Догадались, товарищ, полковник. В лесу, метрах в пятидесяти, нашли экипаж. Кучер убит, а четверо пассажиров…
— Что с ними?
— Связаны. Лиц не видать от грязи. И почти окоченели — на фонарик еле реагируют. И… кажется, один… одна из них — девушка.
— Вашу мать, — прошипел полковник. — Сержант, срочно организуйте доставку людей в машину!
Врочек принялся отдавать короткие, четкие команды.
— Девушку мы принесли, — добавил солдат, который до этого молчал.
— Так заносите, олухи членобромные! — взорвался полковник, отталкивая их и выбегая наружу.
Среди трупов, подтаявшего от крови снега и бурых разводов он не сразу различил маленькое тельце, скорчившееся на обочине. Подбежал, взглянул в серо-белое от грязи и мороза личико.
— Ну, олухи! Ну, салабоны тупорылые… — пробормотал полковник, поднимая Маринку на руки. — Ну, я вам дам, разведчики гребаные…
Он внес девушку в салон, осторожно положил на скамейку и принялся растирать заиндевевшие щеки. Еле слышно приговаривая:
— А тебя, Бонах, я лично похороню. Похороню-похороню, не сомневайся, товарищ генерал-лейтенант… Вот только узнаю, что происходит. Узнаю, что творится в этом ссаном мире, и похороню.
