Книга: Чужой огонь
Назад: Глава вторая
Дальше: Глава четвертая

Глава третья

Максим с грохотом поднялся, пнул громоздкий верстак берцем и шумно выдохнул. Егоров смотрел на него с оторопью — он никогда не видел Долгова настолько бухим.
В дым.
В карагач…
С противоположной стороны верстака, уставленного склянками из-под технического спирта, сидел огромный мужлан, подрабатывающий сторожем в одном из цехов бывшего ишимского автоприцепного завода, где они остановились на ночлег.
Шел четвертый день пути, до Омска оставалось километров триста-четыреста, не больше.
— Что ж, Г-гоша… — с запинкой проговорил Максим, глядя остекленевшими глазами на сторожа. — Давай еще по одной сы-ыг… сыграем.
Гоша волосатой рукой наполнил стаканы спиртягой на четверть и уронил пустую банку на пол. Раздался звон бьющегося стекла.
— Сыграем, — согласился он. — Только я тебе все деньги проиграл. У меня нет больше.
— Ну-у… Покумекай что-нибудь…
Гоша опустил щетинистый подбородок на ладонь и задумался, пьяно сопя.
— Ты что ж творишь, зараза, — негромко сказал Фрунзик, подходя к пошатывающемуся Максиму. — А если проиграешь? На что жить будем?
— Пошел на хер, — даже не взглянув в его сторону, прошамкал Долгов.
Фрунзик, не ожидавший такой наглости, даже опешил на миг. После чего взял Максима за расстегнутый ворот куртки и рывком развернул к себе.
— Ты кого на хер послал, скотина бухая?
— Тебя…
Долгов неуклюже попятился, пытаясь высвободиться, и Фрунзик разжал руки. Максим сделал еще пару шагов и свалился в груду крупных опилок. На его лице возникло зверское выражение дипломата, оскорбленного чистильщиком сортиров из вражеского посольства. Встав на ноги, он хотел было снова подступиться к Фрунзику, но тут Гоша шарахнул кулаком по верстаку и заорал:
— Придумал!
Максим в течение пары секунд продолжал с ненавистью глядеть на Фрунзика, автоматически стряхивая с себя опилки, после чего отвернулся, поднял табурет и уселся на него.
— Выкладывай!
— Мне год назад дядька подарил месторождение под Сургутом.
— И хер ли?
— Нефть! Понимаешь?
— И на хер она мне? Негор-рящая…
Гоша на миг растерялся и почесал в мясистом затылке.
— Как на хер? Нефть же, — изрек он, не придумав, видимо, иного аргумента.
Максим поводил бровями, взял стакан и приподнял его. Гоша, повинуясь собутыльнической магии, тоже машинально поднял тару. Они молча чокнулись и выпили.
Егоров подошел к Фрунзику и прошептал ему на ухо:
— Надо его укладывать. И деньги отобрать, а то продует.
— Да. Пошли.
Они подошли к Долгову, и Юрка ласково предложил:
— Максим, пойдем спать. Завтра в дорогу. Маринка уже давно легла, и Некрасик спит…
— С Маринкой? — прорычал Долгов.
— Нет, что ты! На другом складе. Вообще в противоположной стороне цеха. А Маринка здесь, рядом, в тепле. Пойдем спать, а?
Максим с усилием повернул голову и перевел на него бессмысленный взгляд.
— Ты не видишь, что я занят?
— А вы с Гошей завтра доиграете!
Гоша еще раз врезал кулаком по верстаку и протестующее заявил:
— Сейчас! Я нефть ставлю!
— Вот, — нравоучительно сказал Максим. — Человек серьезную игры… игру ведет. Не мешай.
— Деньги дай сюда и сиди хоть до утра, — дрожащим от гнева голосом выцедил Фрунзик. Его лицо из бледного стало совсем белым.
Показывая мимикой, что делает величайшее одолжение, Долгов перевел взгляд на Герасимова и многозначительно пожевал губами.
— Чего вылупился? Деньги давай сюда!
— Да забирай ты свои сраные деньги! — срываясь на фальцет, завопил Максим, вытаскивая из-за пазухи мятые купюры и швыряя их на пол. — Сожри их вместо сойки! И высри в Иртыш!
Фрунзик, скрипнув зубами, нагнулся, собрал банкноты и пошел прочь. Егоров постоял еще минуту, колеблясь, и тоже двинулся в сторону склада, где уже успел приготовить себе лежанку.
— Наливай, — хмуро сказал Максим, глядя сквозь Гошу.
— Спирт кончился.
— Как?
— Совсем.
Гоша потянулся, хрустнул костями и, взявшись за горло своего тельника обеими руками, плавно разодрал его до пупа. Вздохнул и вновь принял позу мыслителя, подперев голову кулаком.
Максим поднялся, чувствуя, как его «вертолетит», и отошел к каркасу фрезерного станка, стоявшему неподалеку. Он неумело сунул два пальца в рот и принялся ворошить ими в горле. Стало очень противно, и несколько спазмов заставили его грудную клетку содрогнуться. Спустя минуту он все же проблевался.
Ощутимо полегчало.
Долгов подошел к рукомойнику, прополоскал рот, сполоснул лицо и вытерся сальным полотенцем.
— Еще спирт достать можешь? — спросил он у Гоши.
— Могу, — грустно ответил тот, — только деньги нужны. — Полтинник за поллитровку.
— У тебя вообще не осталось?
Гоша поднял голову и выразительно посмотрел на Максима.
— Ладно. Сейчас попробую у своих достать.
Долгов, стараясь не шататься, подошел к складу и пинком открыл дверь. В полутьме он разглядел Егорова, ворочающегося на своей лежанке, контуры встрепенувшегося Фрунзика и Маринку, сопящую под двумя одеялами в дальнем углу.
— Юран, — обратился он к Егорову. — Дай полтяху взаймы. Завтра верну, я ж много выиграл.
— У меня нет, Макс.
— Ты не думай, мы же вместе выпьем!
— Правда нет, Макс. Я бы дал…
Долгов потер ладонями горящее от грязной воды в рукомойнике лицо и подошел к Маринке. Потряс ее за плечо.
— Что? Уже пора? — Она спросонья села и завертела головкой.
— Марин, у тебя нет полтинника до завтра?
— Какого полтинника?… А-а, денег… Нет, Максим. Я ж тебе все отдавала на хранение…
Максим согласно покивал и подошел к Фрунзику. Герасимов смотрел на него с презрением и злостью. Красными глазами из-под белых бровей.
— Не дашь денег, — полуутвердительно сказал Максим.
— Не дам.
— Значит, не дашь?
— Значит, не дам.
Долгов вышел из помещения склада, со всей дури хлопнул дверью, развернулся и проорал, проваливаясь в хрип:
— Вы трижды отреклись от меня! Как апостолы от Христа!
Обида клокотала внутри. Страшная, кровная обида.
— Эй, — позвал его Гоша, — хорош вопить! Не один тут ночуешь все же… Достал денег?
— Нет.
— Тогда в долг возьмем. Пойдем, у меня в питачке знакомый! один барыжит…
* * *
Трясло. Лежать в позе эмбриона было дико неудобно, но любое движение отдавалось невыносимой болью в башке.
Максим открыл глаза и в течение нескольких минут пытался понять, где находится.
Трясло.
Он осторожно пошевелился и приподнялся на локте, пробуя привести зрение в фокус, но рука не выдержала тяжести, и тело вновь обрушилось вниз. В голове взорвался бронебойный снаряд. Долгов тихонько застонал и вновь прикрыл глаза. Он уже понял, что валяется на одном из сидений в едущей карете. Рессоры в нанятом транспортном средстве были не очень мягкими, поэтому каждая кочка и ямка чувствовались прекрасно и отдавались чугунным маятником в висках.
Напротив дремали Маринка, Фрунзик и Юрка.
Трясло.
Максим хотел попросить воды, но во рту так пересохло, что ему пришлось некоторое время сглатывать и ворочать языком, дабы хоть какая-то влага выделилась из слюнных желез. Наконец он прохрипел, так и не подняв век:
— Воды дайте.
— Перебьешься, — ответил Фрунзик после паузы.
— Пожалуйста.
— Перебьешься.
Максим на время замолк, силясь вспомнить прошедший вечер. В голове вертелись какие-то слабо связанные образы, обрывки разговоров, игральные карты, опилки, блевотина, рукомойник… Отчетливо он припоминал только их прибытие в городок Ишим и цех какого-то бывшего завода, где решили остановиться на ночлег. А! Точно! Еще был местный сторож… Как же его звали… Гошей, кажется.
— Я вчера что пил?
— Спирт.
— Много?
Фрунзик не ответил. Вместо него подал голос Егоров:
— Помнишь, что творил?
— Ни черта. В карты играли вроде…
— Что ж ты так нарезался?
Долгов лишь вздохнул. Через минуту он все-таки открыл глаза. Изображение плыло.
— Далеко от Ишима отъехали?
— В карты играл?! — вдруг взорвался Фрунзик, заставив Маринку вздрогнуть и съежиться. — А ты помнишь, на что ты играл?! На наши бабки! А потом даже пытался свою квартиру на кон поставить! Что, скотина, подзабыл?!
Максим сморщился от ора взбешенного Герасимова, пытаясь осознать смысл слов.
— Хватит так кричать… — нахмурился Юрка.
— А как ты у нас деньги клянчил, помнишь?! — не обращая внимания на Егорова, продолжил Фрунзик. — Как апостолами, трижды отрекшимися от Христа, обзывал? Кстати, Библию перечитай, грамотей! Трижды отрекся один только Петр… А как потом заявил, что все мы давно превратились в зомби и вечно хотим жрать потому, что души нет, а плоть гниет, и ее вечно не хватает?
— Ого-го… — не сдержался Максим.
— Заткнись! Скотина ты! К Маринке приставал! Забыл, скотина?! Скотина!
Максим резко сел, несмотря на невообразимую вспышку боли в мозгу.
— Это правда? — спросил он у сжавшейся на сиденье девушки.
Она лишь слабо кивнула и затряслась от слез.
— Прости меня… — Долгов сделал попытку обнять ее, но тут же отдернул руки.
— Не смей ее касаться, тварь, — зловеще прошептал Фрунзик.
— Прости, Маринка…
Девушка быстро закивала, пряча глаза и всхлипывая. Ее темная челка затряслась в такт падающим слезам и движению кареты.
— Вы меня угомонили?
— Я тебе врезал, — слегка остывая, сказал Фрунзик. Порылся в сумке, вытащил фляжку с водой и протянул Максиму. — На. Губу нижнюю протри. Кажется, разбита.
Долгов послушно взял фляжку, но так и замер с ней в руке, забыв отвинтить крышку. Он никогда не напивался до такой степени, чтобы потерять контроль над собой… Приставать к девушке… Почему, почему, черт бы побрал долбаную жизнь, это произошло именно в данное время, именно в такой компании? Ведь никого не было для него теперь ближе этих людей. Отец спился практически сразу после событий двухгодичной давности, Астафьев погиб еще раньше, Бурмистров подался в большую политику, начисто забыв о существовании каких-то там долговых. Почему?!
— Потому что пить меньше надо, — хмуро обронил Герасимов.
Оказывается, Максим, незаметно для себя, последнее слово произнес вслух. Он наконец открыл фляжку и, набрав в ладонь немного воды, поднес ко рту. Но вместо того, чтобы протереть губы, внезапно принялся судорожно глотать влагу. Приложившись к фляжке, он пил до тех пор, пока Фрунзик не выдрал сосуд из его рук.
— Хватит лакать. Помучаешься немножко, авось впрок пойдет. И собственноручно тебя прибью, если хоть раз еще такое повторится. И не зваться мне Фрунзиком, если вру сейчас.
Маринка перестала всхлипывать. Судорожно вздохнув, она протянула руку и погладила Максима по коленке. Он дернулся, словно от электрического удара. Отодвинул ногу.
— Не надо.
— Я не обижаюсь. Со всяким бывает.
— Не надо.
На несколько минут повисла тишина, нарушаемая лишь фырканьем лошадей и скрипом рессор. Егоров пересел к Максиму, чтобы не тесниться с Фрунзиком и Маринкой, и отодвинул шторку.
Равнина была угрюма. Низкими и гнетущими осенними облаками небо обрушилось на грязно-серые, неухоженные поля. Стаи ворон разгуливали среди ошметков высохшей травы — изредка то одна птица, то другая топорщила крылья и разевала клюв, отрывисто каркая. Вдалеке виднелась небольшая деревушка — дворов в десять. Одинокая фигурка удалялась в сторону селения по разбитой копытами и телегами дороге. Лишь раз человек обернулся и взглянул на проезжающую карету.
Максим смотрел на пасмурный сибирский пейзаж. В похмельной голове застряла единственная мысль: как он изменился за последние два года. Безусловно, сам он — Максим Долгов, — а не пейзаж. Стал раздражительным, замкнутым, грубым. Даже проверенный разгильдяй Егоров казался теперь выдержанней и зачастую благоразумней его. В жизни не стало радости. И лишь общая с Маринкой, Юркой и Фрунзиком цель спасала от окончательного декаданса. А ведь люди вокруг приспособились, попривыкли к новому миру, приняли его реалии за данность. Не десятки, даже не тысячи — миллиарды людей. Может, проще надо быть? Меньше думать о причинах и следствиях? Просто тупо заботиться о личном благополучии, насколько это, конечно, возможно.
Долгов вдруг вспомнил мужика из пресс-службы МВД, которого они с Астафьевым встретили возле велотрека в Крылатском, когда только-только все это мракобесие начиналось. Владимир Игнатьевич… Или Владимир Иванович. Не важно. Как он сказал тогда? Мы живем в скучный век. Да-да, именно.
Живем в скучный век.
И даже немыслимые, противоестественные, выходящие за рамки прошлого опыта цивилизации события, связанные с исчезновением огня, не изменили этого. Потому что не только мы в нем живем. Потому что и он — этот скучный век — уже поселился внутри каждого из нас…
Снаружи всхрапнули лошади, и карета довольно резко затормозила. От рывка всех тряхнуло, и Максим вновь застонал от чудовищной боли в башке.
— Что там, Некрасик? — крикнул Юрка, приоткрыв дверь.
— Замерз. И отлить надо, — донеслось оттуда.
Максим натянул берцы, осторожно потянул за ручку и отворил дверь со своей стороны. Шагнул на ступеньку и спрыгнул на асфальт, прислушиваясь к гадкому звону в голове. За ним вылезли Фрунзик с Юркой и помогли спуститься Маринке.
Ветер был не сильный, но по-осеннему холодный. К тому же в воздухе неслась еле ощутимая и оттого дьявольски противная водяная взвесь.
— До Тюкалинска километров двадцать осталось, — сказал Некрасик, спрыгивая с козел. — Там придется заночевать, потому что до Омска сегодня уже не дотянем и лошади устали, а сменить не получится: Тюкалинск — поселение заброшенное, там с полгода назад мор какой-то был и народ ушел. Но крышу для ночлега найдем, только без света, поэтому придется тепло одеться.
— Ну что, раз уж встали — мальчики направо, девочки налево, — скомандовал Егоров и, кутаясь в химзащитку, сбежал с трассы во влажную грязь. За ним последовали остальные ребята.
— Э-эх-х… — мечтательно протянул Некрасик, расстегивая ватные штаны и доставая гигантский для своей худощавой комплекции инструмент. — Хорошо… Сейчас бы костерок развести. Вокруг сесть на бревнышки, закурить папироску, поболтать.
— А шашлычок из баранинки или карпаччо из куриных грудок не хочешь? — ехидно поинтересовался Фрунзик.
— Хочу, — сокрушенно ответил Некрасик. Застегнул ширинку и, разворачиваясь, добавил: — А еще хочу, чтобы тетка моя жива была.
Фрунзик мотнул головой и отбросил налезший на глаза капюшон. Ветер тут же хватанул его за белые волосы.
Максим подошел к канавке и хотел было присоединиться к коллективному отливу, как вдруг почувствовал в штанах какой-то инородный предмет. Он быстро расстегнул куртку, приподнял свитер и обнаружил заткнутый за пояс пакет.
— Это еще что? Мистика. Как я его раньше не заметил? — удивился он, доставая сверток.
— Это не мистика, а похмелье, — усмехнулся Егоров.
Развернув плотную бумагу, Долгов обнаружил внутри изрядно помятый целлофановый файл с какими-то бумагами.
— Что ты там у себя в штанах такое неожиданное обнаружил? — спросил Герасимов, подходя ближе.
Максим достал документы и тупо посмотрел на самый верхний. Потом быстро пролистал дальше.
— На право владения землей… — прокомментировал Егоров. — На разработку… Монтаж, демонтаж, передача в эксплуатацию… Смотри-ка, да тут двумя нотариусами все бумажки заверены!
— Это что? — Максим поднял глаза на Юрку.
— Пакет документов, подтверждающий твое право на владение нефтяным месторождением под Сургутом, — ответил он. — И когда успели только, алкаши…
— А это? — Долгов сунул под нос Егорову последний лист.
— А это копия дарственной на твою хату московскую на имя Чернышова Игоря Николаевича семидесятого года рождения, проживающего в городе Ишим Тюменской области, согласно которой…
Первым заржал Фрунзик.
Это было настолько неожиданно, что Максим и Юра некоторое время таращились на него, как на идиота в бурном припадке. Даже Некрасик, уже успевший подняться на насыпь, обернулся. Вторым захохотал Егоров, да так, что аж свалился на землю, благо на месте, где он стоял, была относительно сухая трава, иначе бы в грязь угодил. И только потом рассмеялся сам Максим. Сначала робко улыбнулся, потом закхыкал, согнулся пополам и закатился в истерическом приступе хохота. Параллельно он разбрасывал листки, которые незамедлительно подхватывались ветром и разносились по полю.
— И… и… — попытался сказать что-то сквозь ржач Фрунзик.
— Иги… — подхватил Долгов, поддаваясь новому метастазу смеха.
Егоров принялся с удвоенной силой кататься по траве. Через минуту Герасимов собрался с духом, вытер слезы и все же выдавил из себя:
— И кто кого надул, спрашивается?
На трассе появилась Маринка, с испугом спросила:
— Что происходит?
— Долой бюрократию! — выкрикнул Максим, выкидывая последний листок в пасть ветра. — Да здравствует кочевая жизнь!
Юрка закашлялся от спазмов смеха, валяясь на спине, и виновато посмотрел на вконец опешившую Маринку.
Некрасик лишь покачал головой и привычно полез на козлы. Ему дико захотелось домой в Е-бург, в родную артель — подальше от этой сумасшедшей компании.

 

В Тюкалинск въехали уже поздним вечером. Городок был не большой, но и не маленький. Обыкновенный провинциальный городишко. Только вот не виднелось ни одного светящегося окошка, ни один фонарь не горел на улицах, не слышно было ни лая собак, ни грохота колес, ни звона кастрюль. Мертвое место.
Лишь один раз показалось Максиму, будто он слышит позади какой-то стук. Но это могло быть как его похмельное воображение, так и случайный порыв ветра, сбросивший доску или кусок битого шифера наземь.
Некрасик остановил карету возле двухэтажного здания и сразу принялся распрягать запыхавшихся лошадей и кормить их сеном, упакованным в тугие снопики. Овес лошади получали только раз в три дня.
Друзья выпрыгнули из кареты, Егоров включил фонарик и посветил на табличку, прибитую возле входа в здание.
— Школа, — сообщил он. — Некрасик, мы точно здесь ни на кого не напоремся? А то получим очередь из пневматики в зад.
— Навряд ли, — откликнулся угловатый артельщик. — Здесь только проездом люди останавливаются. Сейчас вроде бы параллельных караванов нет. А местные сюда боятся пока возвращаться, думают, что болезнь еще не ушла. Суеверные.
— А что за болезнь-то была? — насторожился Фрунзик.
— Да я толком и не знаю. То ли проказа, то ли чумка какая-то. Но поморила люду немало — на врачей денег не было. Но вы не бойтесь, зараза давно уже ушла, я пару раз здесь ночевал с месяц назад.
Максим осмотрелся, привыкая к темноте. Улица с проваленным кое-где асфальтом, куча какого-то хлама рядом с покосившимся телеграфным столбом, возле поворота — разбитый грузовик. На миг ему показалось, что рядом с остовом машины кто-то стоит — неясный темный силуэт. Он вгляделся пристальней, но понял, что это всего лишь сломанное деревце. Зашибись, скоро мания преследования начнется. Не фиг так пить…
— Айдате внутрь, — сказал Некрасик, привязав лошадей к перилам крыльца. — Если вода нужна, то в конце улицы колонка есть. Но она ручная, качать придется.
— Не надо. Во фляжках еще осталось, — ответила Маринка, которая ведала провиантом и запасами воды.
Отворив скрипучую тяжелую дверь, Некрасик исчез внутри здания бывшей школы. Друзья, освещая себе путь фонариком, последовали за ним.
Уже заходя в вестибюль, Максим краем глаза заметил движение с противоположной стороны улицы. Он резко обернулся и вперился взглядом в холодную тьму. Ничего. Показалось. Вполголоса обругав самого себя, он захлопнул дверь.
В здании, как и говорил Некрасик, никого не оказалось. Из старых парт и еще не сгнивших занавесок они соорудили лежанки, наспех набили желудки сойкой и, напялив на себя весь имеющийся гардероб, чтобы не замерзнуть ночью, улеглись. Дорога, даже если просто сидеть и ничего не делать, подчас выматывает почище тяжелой работы.
Егоров погасил фонарик.
— Такое ощущение, что я сам сегодня вместо лошадок скакал, — пожаловался он, устраиваясь на своем месте.
— Путь всегда труден, — философски заметил Некрасик. Зевнул и негромко захрапел.
Через некоторое время засопела Маринка. Юрка отпустил пару бездарных шуток по поводу выигранной Долговым нефтяной скважины и прохезанной квартиры и тоже стал извергать характерный присвист. Фрунзик вырубился молча.
А Максиму не спалось.
Бодун стал потихоньку сдавать позиции, поэтому удалось более-менее привести мысли в порядок.
Они проделали уже больше половины пути. Завтра — Омск. Потом еще один длинный — чуть больше семисот километров — перегон до Новосибирска, а там уже и Томск совсем рядом. Раньше Максим никогда не был восточнее Уральских гор и рад был бы посмотреть на новые места, на Сибирь, на тайгу. Только мешала дикая усталость, полное отсутствие комфорта, антисанитария и опасность стать жертвой разбойников.
Один раз они чуть было не попались — в пролесках, не доезжая до Ишима. Возле неприметной деревеньки с примыкающей проселочной дороги выскочили четверо всадников с АКП наперевес. Пневматический «калаш» — оружие серьезное, и не жильцы были бы они, если б не чистейшей воды удача: железнодорожный переезд. Некрасик, ополоумев от страха, стеганул лошадей, и карета помчалась прямо под колеса идущего на полной скорости локомотива. Хорошо, что машинист даже не посигналил, и шлагбаума не было, иначе бы лошади испугались и тогда — конец. На полном ходу карета перескочила через пути, чуть не порвав упряжь и рессоры. Позади с оглушительным грохотом понесся длинный грузовой поезд, и преследователи остались ни с чем. В погоню после того, как состав проехал, бандиты не бросились — видно, решили, что с такими придурками связываться себе дороже. Повезло? Безусловно! После этого Некрасик еще километров пятнадцать гнал лошадей во весь опор, а Максим с друзьями сидели в карете, вцепившись побелевшими пальцами в дверные ручки и не говоря ни слова. Будто хлипкие замки могли остановить головорезов…
Долгов вспомнил то свербящее ощущение под ложечкой, ту обреченность загнанного, беспомощного существа. Отчаяние жертвы. В груди дернулся неприятный холодок… Он открыл глаза.
На потолке прямо над ним подрагивал мутный отблеск. Сердце заухало.
Свет! Откуда?!
Максим тихонько встал и подошел к окну. С высоты второго этажа он увидел задний двор школы с еле различимыми пятнами луж. В одной из них отражалась луна. Долгов посмотрел на небо — в рваном разрезе облаков действительно виднелся уголок желтоватого глаза.
— Твою мать, — прошептал он вслух, прислушиваясь, как сердце постепенно возвращается в прежний ритм. — Большая сестра следит за мной… Тьфу!
Долгов вернулся на свою лежанку, укутался в занавеску, чувствуя, как футболка прилипает к спине и бокам. Чертовски, до ломоты в зубах захотелось вымыться. Не забраться в горячую пенистую ванну и даже не встать под прохладный душ — на подобные роскошные допущения воображения уже давно не хватало. Хотелось прыгнуть в речку и плескаться там до посинения. Но это тоже пока оставалось лишь мечтой. Реки здесь были холодные, а ветер грозил вмиг пронзить тело насквозь, поэтому никто не рисковал, чтобы не заболеть и не подвести всю команду. Туалет ограничивался ежедневным споласкиванием лица, рук и ног с последующим растиранием их засалившимся полотенцем да чисткой зубов пустой щеткой — паста кончилась. Хотелось надеяться, что в Омске доведется нормально помыться и купить хотя бы минимальный запас предметов гигиены.
А еще постоянно мучил холод. И если нестиранные носки еще можно было перетерпеть, то эта вездесущая каналья казалась абсолютно неистребимой. В первые дни путешествия Маринка начала покашливать, и ребятам пришлось по очереди жертвовать своими куртками, чтобы девчонка вконец не разболелась. Холод был жесток. Он подчас мешал есть, пить, говорить, спать и даже мыслить…
Максим подумал, как подобную жизнь может выносить Некрасик? Это же — сущий ад! Сначала до хрипоты зазывать на вокзале клиентов, затем уговаривать их воспользоваться услугами именно своей артели, а не какой-нибудь другой, а потом днями, неделями сидеть на козлах, глядя на дорогу слезящимися от ветра и мороси глазами. А ведь он еще совсем ребенок…
Кто-то смотрел на Долгова. Сзади.
Максим вдруг почувствовал этот пристальный взгляд всеми нервами. Враз! Глубокий и жуткий, как надрез скальпелем. Внутри заворочался мохнатый комок страха, все органы будто стали меньше размером, кровь на миг застыла в артериях, а потом хлынула с удвоенной силой!
— Паранойя, — прошептал Максим.
И тьма слегка шевельнулась у его изголовья.
Он вихрем слетел с лежанки, свалив соседнюю парту — координация движений еще не до конца восстановилась после вчерашней пьянки.
События разворачивались мгновенно. Темный силуэт не стал нападать, напротив — бросился к дверям, ведущим на лестницу. Максим, практически не раздумывая, — следом. Сзади донесся возмущенный возглас Егорова.
Максим решил во что бы то ни стало догнать непрошеного гостя. Что-то буквально взвыло внутри, когда он почувствовал этот взгляд в затылок. Отдаленно знакомый взгляд. Давящий, уверенно-фанатичный.
Пролет. Еще один. Беглец стрелой вылетел в фойе и юркнул между сваленными в кучу стульями, повалил оторванную от гардероба вешалку. Максим чуть не споткнулся об нее, чертыхнулся и побежал быстрее.
— Макс! Тебя куда понесло? — раздался со второго этажа крик Фрунзика. — Совсем рехнулся, ёклмнпрст?!
Тем временем беглец достиг входной двери и с некоторым усилием распахнул ее. На миг его фигурка оказалась четко видна на фоне лунного марева, и Максим успел заметить, что гаденыш невысокого роста и довольно худой. Дверь захлопнулась. Долгов рванулся вперед, расшвыривая мебель.
— Нет, зараза, не уйдешь! В поезде ушел, а теперь — хрен я тебя упущу!
На улице было туманно. Беглец свернул направо по улице, в сторону раздолбанного грузовика. Он был проворен, молод, но не шибко силен — с натугой растянул пружину двери.
Максим перепрыгнул через перила и едва не угодил ногой в выбоину на асфальте. Хорошо, что он решил спать в берцах, иначе бы сейчас уже все ступни в кровь разодрал. С другой стороны, бежать в тяжелых армейских ботинках было неудобно. Силуэт юркнул за искореженный кузов. Долгов отставал метров на двадцать. Теперь ему оставалось рассчитывать лишь на свою выносливость — в скорости он уступал. Да и выпитый накануне алкоголь сказывался…
Из-под ног с диким мявом выскочил здоровенный кошак. Максим от неожиданности шарахнулся в сторону и обложил животное таким матом, что самому страшно стало. Откуда в этом вымершем месте кот?
Завернув за остов грузовика, Максим увидел, как беглец перелезает через забор. Времени терять было нельзя. Долгов, словно берсерк, бросился вперед. Фигурка бандюги вдруг свалилась с забора и шлепнулась спиной в грязь.
Вот он — шанс!
Но беглец оказался даже проворнее, чем Максим предполагал. Когда Долгов подбегал к нему, тот ловко лягнул ногой. Максим почувствовал, как колени подгибаются, и сел на задницу. Секундного замешательства поганцу хватило, чтобы вскочить и дать деру вдоль забора, в сторону какой-то площади.
Максим поднялся, машинально оттряхнул штаны и несколько раз глубоко вздохнул.
— Не уйдешь, козел, — прошипел он, глядя на удаляющуюся фигурку.
Луна полностью вышла из-за туч, и поэтому улицы, заполненные легким туманом, казались прожилками какого-то фантастического города.
Восстановив дыхание, Максим вновь бросился в погоню.
Выбежав на площадь, он осмотрелся. Посреди стоял какой-то памятник, направо и налево уходили неширокие улицы, а в дальнем конце виднелось старинное здание, напоминающее усадьбу или большой купеческий дом. Там и тут валялись обломки заборов, темные кучи жести и битого шифера, тряпье. Нестерпимо несло гнилью и затхлостью.
Долгов успел заметить, что беглец нырнул за памятник и больше в поле зрения не появлялся. Он никак не мог свалить из своего укрытия, не пробежав по площади, довольно ярко освещенной Луной, — значит затаился за памятником.
Делая вид, что растерян, постоянно оглядываясь во все стороны, Максим стал продвигаться к центру площади. Не доходя метров десяти до грязного гранитного постамента, он остановился и прислушался. Тихо. Лишь где-то далеко едва слышны неразборчивые крики Фрунзика и Юрки.
Максим ждал, стараясь не шевелиться и дышать потише.
Неподалеку скрипнул металл — видимо, какая-то железяка чуть сдвинулась под собственной тяжестью.
Максим ждал. Ну, у кого крепче нервы?
«Я знаю, что ты здесь, в нескольких метрах от меня, — подумал он. — А ты знаешь, что я не уйду, пока не поймаю тебя? Знаешь?»
Туман постепенно рассеивался. Уже стали видны детали барельефов на старинном здании, высвеченные лунным светом.
Максим ждал.
И беглец не вытерпел. Пригнувшись, он стрелой метнулся в сторону от памятника, огибая трухлявые доски с опасно торчащими гвоздями. Видимо, он все-таки не совсем точно представлял местоположение Максима, потому что дал деру не в противоположном направлении, а под острым углом. Это была его ошибка.
Долгов вложил в прыжок всю энергию, аккумулировавшуюся в его организме за несколько минут неподвижности. Раскрывшись, словно пружина, он выставил вперед обе руки, не задумавшись даже, что при приземлении может напороться брюхом на какую-нибудь ржавую арматуру. И этот безбашенный поступок оправдался — уже на конечной точке полета он задел ладонями беглеца, чем ощутимо изменил его траекторию и заставил завертеться на месте. Сам Максим жахнулся практически плашмя и в течение нескольких мгновений не мог дышать. Собравшись с силами, он поднялся и обнаружил, что преследуемый тип извивается в паре метрах справа, намертво запутавшись ногой в проволоке.
Максим быстро схватил его за шкирку и рванул, поворачивая лицом к себе. Гаденыш набросил капюшон и неожиданно царапнул ногтями Долгову по щеке.
— Ах ты сучонок! — выцедил Максим, хватая его за запястья и с силой разводя руки в стороны.
Незнакомец вырывался чрезвычайно рьяно, но был явно слабее Максима. Его лица пока так и не было видно под капюшоном. Шипя и чертыхаясь, Долгов отломал кусок проволоки и связал руки бандюги за спиной. После чего он вновь развернул его к себе и сорвал капюшон.
В первый момент Максим слегка отстранился, не веря своим глазам. Перед ним, корчась и подергиваясь в неудобной позе, лежала девчонка. Точнее — девушка. Лет восемнадцати-двадцати, не шибко симпатичная, с близко посаженными глазами на миниатюрном личике. Ее волосы были стрижены под пацана, коротко и небрежно.
— Ни хера себе, — выдавил наконец Долгов, не зная, продолжать злиться или все же рассмеяться. — Тебе чего от меня надо?
Девка затрепыхалась пуще прежнего и попыталась заехать ему коленом в пах. Благо ноги у нее основательно запутались, а то бы…
— Да ты что! Совсем офонарела?! — Максим легонько шлепнул девку по щеке. — Зачем меня преследуешь, а? Ну-ка рассказывай, а не то я тебя сейчас голой жопой на постамент посажу вместо памятника!
Девушка никак не отреагировала на его слова. Лишь выражение ее некрасивого лица слегка изменилось — словно кто-то надел на нее маску безразличия.
И Максим узнал ее.
…к себе на колени, пачкая брюки смесью крови, слез и соплей. Возле ключицы у девчонки была рваная рана…
Он приподнял остренький подбородок, расстегнул дрожащими пальцами воротник пальто, потом молнию свитера и изо всех сил рванул потную блузку. Ткань с треском разошлась чуть ли не до пупа, обнажая маленькие грудки с едва различимыми кнопками сосков и ребра, выпирающие сквозь кожу на исхудалом теле. Чуть ниже правой ключицы в неверном лунном сиянии белела звездочка шрама.
Максим отдернул руки, зачарованно глядя на бледную грудь девчонки. Он не ошибся, это была она.
Эх и болваны! Какие же наивные они были! Елки-палки… Думали, идиоты, что втайне от богов смогут приоткрыть таинственную завесу. Думали, что незамеченными смогут подобраться к сумасшедшему астронавту и расспросить его о том, что на самом деле случилось на Марсе… Не просто наивные. Дураки! Ведь боги при каждом шаге наступали им на пятки…
— Может, хоть в морду плюнешь? — спросил Максим, беззастенчиво разглядывая непривлекательную худобу тела.
Девчонка не удостоила его ответом. Она так и лежала с неудобно вывихнутыми за спину руками, вперив лишенный смысла взгляд в изодранные лунным светом облака.

 

— Где шлялся, психический? — выругался Фрунзик, когда Максим втолкнул пленную и захлопнул за собой дверь. — Мы полчаса орали, тебя звали!
Долгов деловито протопал к сваленной в кучу мебели, вытащил более-менее крепкий стул и поставил его сзади девчонки. Легонько стукнул ее под колени, заставляя сесть.
Егоров щелкнул фонариком. Желтоватый луч уперся в полуголое тело, задержался, потом плавно переплыл на лицо Максима и недоуменно остановился.
— Выруби, — щурясь, сказал Долгов. — И дай попить.
— Ты кого привел? — оторопело спросила Маринка. И вдруг завизжала: — Господи, что ты с ней сделал, изверг?! Ты что с ней сделал, я спрашиваю?!
Максим сморщился от визга, взял из рук Юрки фляжку и сделал несколько глотков. Сказал:
— Марин, не кричи, пожалуйста. Ничего я с ней не делал.
Маринка сверкнула глазами, но замолчала. Фрунзик подозрительно уставился на Долгова, сведя белые брови на переносице.
— Она нас пасет с самой Москвы, — объяснил Максим, брезгливо застегивая на пленной пальто, чтобы прикрыть срам.
— Зачем? — тупо спросил Егоров.
— Вот мы сейчас и попробуем это выяснить… — хищно прошептал Долгов, заглядывая в безучастное лицо девки. Луч фонарика отбросил на стенку две жуткие тени.
— Тихо, тихо, — вмешался наконец Фрунзик, потеребив себя за отвисшую мочку уха. — Ты не кипятись, а расскажи толком, что случилось. Ты ее знаешь?
— Знаю. — Максим уселся на краешек парты. — Два года назад, во время штурма ресторана в «Национале», я ее из-под пуль вытащил. Вон, на груди шрам, сам глянь, если не веришь.
— И что-о?… — непонимающе протянул Герасимов.
— А то, что она — эллинес.
Связанная девушка еле заметно вздрогнула.
— Ого-гошеньки-го-го! — воскликнул Егоров.
— Ив поезде ночью тоже она увивалась возле нас, — добавил Максим. — Мы были под прицелом, начиная с самого отъезда из столицы. Вот полюбуйтесь.
Он вывалил на стол содержимое кармана. Сотовый телефон, складной нож, два паспорта, несколько мятых купюр, зубная щетка, КПК и металлический предмет странной формы, похожий на небольшую овальную шкатулку.
— Это все было при ней?
— Именно. Прям-таки — набор юного шпиона, не находишь?
— Давайте на КПК глянем — там скорее всего есть какая-нибудь инфа.
— И адресную книгу на мобиле проверить надо!
— Точно.
После включения мини-компьютера на нем появилась надпись, что загрузка операционки невозможна по причине ее отсутствия. Система была снесена под корень вместе с информацией на флэш-карте. Мобильник оказался также девственно чист, будто его только что подключили и не успели сделать ни одного звонка.
Максим резко развернулся:
— Не могу поверить! Неужели ты успела все стереть, пока сидела за памятником? Ну и ну…
Фрунзик тем временем взял в руки металлический предмет, напоминающий шкатулку. Повертел его и осторожно положил обратно.
— А вот это уже интересно, — произнес Герасимов таким голосом, что все как по команде уставились на него. Лишь Некрасик продолжал как ни в чем не бывало посапывать на своей лежанке.
— Что это? — спросил Максим, осматривая «шкатулку».
— Положи на место, — вкрадчиво сказал Фрунзик. — Это портативная противопехотная вакуумно-пневматическая мина ППВПМ-13 с механизмом замедленного действия. И как она только через таможни такую дрянь протаскивала…
Долгов аккуратно положил опасный предмет на парту и инстинктивно вытер ладонь о штаны.
— Да ладно, — усмехнулся Герасимов, — не ссы! Видишь этот желобок возле верхней кромки? Там пусковой механизм должен быть, а его нет. Она выкинула его.
— А ты откуда все это знаешь? — подозрительно спросил Максим, отводя взгляд от мины.
— Я с военными иногда в Москве общался… — уклончиво ответил Фрунзик. — Не спрашивай. Это останется моей гомосексуальной тайной.
— И что же с ней теперь делать? — задумчиво проговорил Егоров.
— Что за задание было у тебя? — рявкнул Максим, подходя к девке. — С каких пор ты нас пасешь? Зачем?
Она молча смотрела в одну точку.
— Не ответит она тебе ничего, Мюллер-недоучка, — негромко сказал Фрунзик, неуловимо меняясь в лице. — Это же не человек. Это — эллинес. Такие ребята тебе ничего не скажут, хоть ты иголки им под ногти вгоняй. Фанатики. Приверженцы своих кретинских принципов. Они убеждены в спасении человечества богами… Зато я скажу. — Герасимов наклонился к уху пленницы и прошептал, но так, чтобы все слышали: — Ты ведь пасешь Макса с того самого дня, как исчез огонь, правда? Не ошибаюсь?
Девка не пошевелилась, лишь зрачки ее дрогнули.
— Он ведь был твой клиент, правда? И вас таких много. Зомбированных шпиков-недоучек, закрепленных за потенциально опасными людьми. За учеными, политиками, олигархами, военными… За бывшими консультантами… За теми, кто может раскрыть истинную сущность богов. Максим ведь был консультантом.
— Да-да, — пробормотал Долгов. — Усредненный человек, я помню.
Девка молчала.
Герасимов диковато усмехнулся и прошипел ей в самое ухо:
— Что, мы слишком близко подобрались к разгадке? А? Максим стоял в тусклом луче фонарика, брошенного на столе, и смотрел на них. Он не мог решить, чей взгляд в данный момент страшней — девчонки-эллинес или Фрунзика.
— Вы не понимаете, что творите, — тихо произнесла пленница спустя минуту. — Вы рушите мир.
Это были ее первые и последние слова за ту длинную ночь.
Назад: Глава вторая
Дальше: Глава четвертая