Глава вторая
Бывает, что люди совершают поступки, вероятность успешного исхода которых очень низка. И участники той или иной авантюры прекрасно это понимают. Но тем не менее совершают такие поступки: ищут, идут, любят, крадут, стремятся, бьют, делают что-то еще… А ведь зачастую успешного итога не случается. Но люди — это единственные, пожалуй, существа во Вселенной, которые осмеливаются столько нахально выступать против теории вероятности.
Квартиру пришлось сдать внаем двум добропорядочным на вид женщинам, которые утверждали, будто вернулись в родную Москву, но обнаружили, что их жилье уже занято чужими людьми. Дамы оказались щедрыми и уплатили аванс за три месяца — поэтому вырученных денег хватило, чтобы купить четыре билета на поезд до Екатеринбурга, и еще осталось на питание. С наемщицами заключили договор, заверив его у местного нотариуса, но Максима все равно не покидало ощущение, что он теряет жилище.
На вокзале толпилось множество людей, жаждущих пробиться в поезд на халяву, — кому-то из них осточертела Москва, и они готовы были жить в средневековой глубинке, нежели в полной преступности столице, кто-то хотел попасть к родственникам в другие города, а некоторым просто некуда было больше податься, ведь даже хибарок на всех не хватало. Но перед перронами стояли заслоны милиции и тщательно проверяли проездные документы.
Пока Маринка, Юра, Фрунзик и Максим продирались сквозь толпу, у них дважды пытались вырвать из рук скарб и стащить из карманов билеты.
Первый раз Фрунзик поймал за запястье подростка лет четырнадцати с гигантской гематомой возле левого глаза. Пацан тут же состроил жалобную физиономию и заскулил:
— Дядечка, родненький, не бейте! Матушка померла, бати отродясь не было — сироткой остался… Кушать хочется, аж пузо пухнет! Уже неделю воском свечным питаюсь…
— А щель в заднице ты себе не замазываешь воском? — зло зашипел Фрунзик, зыркнув на воришку красными глазами.
Пацан ощерился и попытался вырваться. Но Фрунзик крепче схватил его за руку и подтянул к себе.
— Воровать — плохо! Понял, гаденыш? Понял, я спрашиваю?
— И без тебя знал, бледномордый! — с неожиданной ненавистью в голосе огрызнулся пацан. — Пусти! А то царапну — я спидозный!
Фрунзик быстро отдернул руку от мальчишки, и тот мигом нырнул в людской поток. Наверняка — в поисках очередной жертвы.
— Бендер недобитый, — хмыкнул Юрка, хлопая Фрунзика по плечу. — Ты бы ему еще яблоком вдогонку засветил. Ладно, двинули.
Но не успели друзья сделать и пары шагов, как произошла вторая попытка кражи. На этот раз вора обнаружила Маринка. Она отдернула сумку, попятилась назад и уперлась спиной в Максима. Долгов тут же схватил за шиворот мазурика и рывком развернул его к себе…
На него смотрели пустые рыбьи глаза… женщины.
На вид — лет пятьдесят. Бедно, но со вкусом одета, седые волосы собраны в тугой пучок, в руках исцарапанный диск с каким-то фильмом.
— Зачем? — растерянно прошептал Максим, забывая, что его слова теряются в гуле толпы.
Женщина промолчала. Ее кто-то толкнул, но она лишь пошатнулась, не пытаясь бежать. Продолжая смотреть на Долгова пустым взглядом.
— Зачем вы хотели украсть сумку? — громко крикнул он. Несколько ближайших прохожих обернулись, но тут же снова пошли своим путем, не найдя ничего интересного.
— Зачем?! — заорал Максим. — Ведь вы могли спросить!
Маринка дернула его за рукав химзы и тихонько сказала:
— Не надо, Макс…
— Почему, почему вы не спросили? — еще громче крикнул Долгов. — Это ведь так просто! Сказать слово! Почему?
И тут женщина улыбнулась, пуская лучики морщинок вокруг рыбьих глаз.
Вместо языка виднелся темный обрубок давно зажившей плоти.
Маринка махом потеряла сознание, и Юрка еле успел подхватить ее под мышки. А Максим еще несколько секунд смотрел на страшный оскал в упор — до тех пор, пока горячая влага не взорвалась в его глазах.
Он так хотел, чтобы это были слезы.
Но это были не они.
Это был неуклюжий плевок.
Сев в переполненный плацкартный вагон, друзья заняли свои полки и развернули бумажный пакет с провиантом. С соседних мест сразу стали поворачиваться любопытные носы, но Фрунзик встал, сдернул потертое одеяло из верблюжьей шерсти и занавесил проход, создав отдаленную иллюзию купе.
— Максим, перестань молчать, — сказала Маринка, дотрагиваясь до плеча Долгова.
Он вздрогнул и вдруг прижал девушку к себе. Крепко, отчаянно, будто кто-то сейчас мог отнять ее.
Юрка Егоров и Фрунзик Герасимов принялись резать черствый хлеб и отщипывать равные кусочки сойки, они очень, очень старались не поднимать глаз. А Максим сжимал опешившую Маринку все сильнее, и сильнее, и еще сильнее — до тех пор, пока она не засипела от нехватки воздуха. Тогда он отпустил ее и отвернулся к окну.
Поезд дернулся, и все вокруг сдвинулось чуточку назад. И еще чуточку, только быстрее. И еще немного. И еще.
За МКАДом состав лязгнул сцепами и замер. Таможенники, выполняющие заодно и функции пограничников, громыхая сапогами, стали заходить в вагоны и проверять документы у всех пассажиров.
Сдернув одеяло, мужик в зеленой форме с гербом Москвы на рукаве бесцеремонно уселся на полку Маринки и окинул девушку заинтересованным взглядом. Второй остался стоять в проходе, придерживая холеную немецкую овчарку на коротком поводке.
— Что вывозим? — участливо поинтересовался таможенник. — Ценности, произведения искусства, электроприборы?
— Ничего, — хмуро ответил Юрка. — Жратву в дорогу и сменное белье.
Таможенник нехотя оторвал взор от Маринкиных ножек и посмотрел на него.
— А куда направляемся?
— В Екатеринбург.
— Что, в столице не понравилось?
— Везде хреново.
— Ну хорошо. А какова цель визита?
— К друзьям. На похороны.
— Сами — москвичи?
— Да.
— Паспорта давайте.
Все достали из внутренних карманов химзащиток документы и положили на стол. Таможенник стал их скрупулезно изучать, бормоча себе под нос:
— Сами понимаете, прут что ни попадя из Москвы. Нагло прут. Обогреватели, микроволновки, другие дефицитные приборы. Недавно вообще курьез приключился: умелец один пытался небольшой холодильник и электроплиту вывезти. В сортире вагонном умудрился спрятать на время прохождения контроля. Еле вытащили. Отнекивался потом — мол, как же я мог затащить… — Погранец пожевал губами, разглядывая фото Маринки. Продолжил: — А обратно — в столицу — люди едут. Без здешней прописки, а значит, и без допуска второго уровня. Ну и как мне их в пределы МКАДа пускать? Не положено. Тоже, юродивые, изгаляются. То на третьей полке одеялами забаррикадируются, то между вагонами раскорячатся, то на крыше распластаются. Один под вагоном ухитрился прицепиться за кронштейны какие-то — собаки учуяли, лай подняли. Он с испугу отвалился и лежит на шпалах, глазами лупает… Фрунзик?
Таможенник удивленно поднял глаза и вперился в Герасимова.
— Фрунзик, — с вызовом ответил тот.
— И альбинос, — утвердительно кивнул таможенник.
— И альбинос, — выдавил Герасимов.
— То есть — альбинос Фрунзик? — еще раз уточнил таможенник.
Герасимов злобно потер отвисшие мочки ушей и взорвался:
— А вдруг я еще и педик?!
Собака в коридоре на всякий случай гавкнула. Таможенник вздохнул и пожал плечами.
— Тогда вас точно придется обыскать.
Юрка не выдержал и хихикнул. Даже сумрачный последние полчаса Максим отвернулся от окна и посмотрел на бледно-зеленое от гнева лицо Фрунзика.
— Давайте! Валяйте! — зафырчал Герасимов, извлекая свою сумку из-под полки. — И не зваться мне Фрунзиком, если хоть что-то найдете!
— А вы не шумите, не шумите! — сказал из прохода второй таможенник. — Все, что нужно, мы обязательно найдем…
В течение следующих пяти минут под возмущенные возгласы пассажиров из других концов вагона погранцы шерстили шмотки, вываливая их прямо на пол. После этого они обыскали всех четверых лично. С особым удовлетворением первый таможенник провел руками по исхудавшей фигурке Маринки. Максим дернулся было, но девушка просяще посмотрела на него, и Долгову пришлось сдержаться, чтобы не врезать наглецу по морде.
— Странно, — резюмировал наконец таможенник. — Первый раз наблюдаю столь подозрительную картину — сидит передо мной альбинос Фрунзик, и нет у него никакой контрабанды.
Соседние пассажиры заржали в голос.
Герасимов вскинул на ухмыляющегося таможенника красные глаза, которые от злости приобрели и вовсе багряный оттенок, и выцедил сквозь зубы:
— То есть обычно вы ловите альбиносов по имени Фрунзик с рюкзаком героина? По десять человек на дню?
Пассажиры чуть не свалились со своих полок. Юрка уронил голову на грудь в немом приступе хохота, а Маринка, хихикая, уткнулась в плечо Долгова.
Самодовольная ухмылка сползла с лица таможенника, и он рявкнул:
— А вот шуточки держи при себе, гражданин ф-ф-ф… Фрунзик.
Он развернулся и вышел в проход, чуть не отдавив лапы служебной псине…
Через десять минут поезд, поскрипывая на стрелках, выехал за пределы Москвы.
Отопления, конечно же, не было, титан возле купе проводника давно пустовал, за окном бесновался промозглый октябрьский ветер, сующий тонкие пальцы сквозняков во все щели. А в одном из тамбуров — под магниевой табличкой с надписью «Не курить!» — был пририсован издевательский смайлик.
* * *
Стемнело резко и неожиданно, как всегда бывает осенью. Свет в вагоне включили на треть мощности, поэтому стало вдвойне неуютно. Большинство пассажиров, укутавшись в одеяла, окуклились на своих полках и захрапели.
— Мне вот что интересно, — негромко произнес Егоров, отхлебывая из термоса остывший чай, — что у них за язык такой. В основном-то они по-русски шпарят, но иногда проскальзывает какое-то словечко непонятное.
— Я читал где-то, будто лингвисты даже какую-то ассамблею собирали или консилиум, как там это у них называется… — ответил Фрунзик. — Самое смешное — ученые умы не смогли определить, к какой языковой группе относятся высказывания богов. Не нашли аналогов в земных диалектах.
Маринка повозилась на верхней полке и свесила голову. Предположила:
— Неужели все же инопланетяне?
— Но тогда абсолютно не ясны их мотивы. — Юрка поднял брови.
— Но пипл же хавает… — привычно фыркнула Маринка.
— Да кто, ёклмнпрст, хавает! Бабки в очереди в питачок, — отмахнулся Фрунзик. — Взгляните внимательнее на этих так называемых, богов. Они не стремятся к власти. Они не интервенты. И что прикажете думать? Дюжина пришельцев из космоса вступила в контакт лишь для того, чтоб посмеяться над нами?
— Эксперимент. Помните, Зевс как-то сказал, что у людей стал атрофироваться инстинкт самосохранения. Воля к жизни. Вот они и меряют, где планка. Изучают.
— Вам не надоело об одном и том же спорить? — вставил Максим. — Версию про эксперимент уже давно отбросили за явным отсутствием четкой цели. А присказки об измерении воли к жизни — вымысел. Слишком все логично получается, а меж тем они-то себя зачастую как раз нелогично ведут. Не там мы ищем. Совсем не там.
— А вдруг это разведка? — оживившись, предположил Юрка. — Они исследуют нашу планету, анализируют, подходит ли она для экспансии, представляет ли ценность. Рассчитывают силу возможного сопротивления… Вдруг это — всего лишь авангард?
— Авангард чего?
— Основных сил.
— Слушай, я тоже фантастику читал. Но твои предположения похожи даже не на выдумку, а на басню.
— Потому что могут оказаться верными?
— Потому что слишком попахивают морализмом! Ах вы, этакие-растакие людишки, пришло время показать, как вы можете отразить угрозу извне. Тру-ля-ля! Да если б цивилизации, рядовой представитель которой может целую планету огня лишить, потребовалось что-то — нас бы давно растоптали и не заметили. Без всякого предварительного изучения… Не то. Всё не то.
Юрка фыркнул и не счел нужным продолжать дискуссию.
— Какая же у тебя версия? — нахмурился Фрунзик. — Проснулись древние могучие силы и решили поиграть в песочнице, где вдруг обнаружились жучки и прочие бутявки?
Долгов не ответил.
— А может быть, это магия? — невпопад сказала Маринка. Она все так же свешивала головку, и поэтому от притока крови на побагровевшем лбу пульсировала жилка.
— Доказать еще надо, — ответил Егоров, закручивая крышку термоса.
— Не там мы ищем, — повторил Максим.
— Вот поэтому и надо у Торика спросить.
— А ты иди объявление повесь — куда мы направляемся. А то еще не все знают.
— Да хватит на меня бросаться! Сам злой и других выводишь из себя!
— Пошел ты…
— Ребят, ну-ка отставить! — Фрунзик хлопнул по столу ладонью. — Этак мы и до Урала не доберемся! И не зваться мне Фрунзиком…
— Да ладно! Брось из себя лидера строить, — снова отворачиваясь к окну, сказал Долгов. — Тут каждый, куда ни плюнь, покомандовать горазд.
Маринка вздохнула, и ее головка наконец скрылась в полумраке верхней полки.
— Давайте спать, — подытожил Фрунзик. — Завтра день будет нелегкий…
Максим проснулся от ощущения, будто чего-то не хватает. Он сел и протер глаза.
Не хватало стука колес — поезд стоял на какой-то станции.
Долгов отбросил одеяло и свесил ноги. Посидев так минуту, он натянул ботинки и набросил химзу. Прислушался. Наверху посапывали Маринка и Фрунзик, с нижней полки доносился мерный свистохрап Егорова. Максим встал и пошел по темному проходу к тамбуру.
Проводник — кряжистый старик в ватной телогрейке — стоял возле открытой двери и глядел на зданьице вокзала, над которым виднелись подсвеченные одиноким прожектором буквы «Агрыз». При появлении Долгова он даже не обернулся.
— Казань проехали уже? — спросил Максим, становясь рядом.
— Часов пять назад была. По объездной проскочили, чтоб на таможне не торчать лишние полчаса. — Проводник передернул плечами и мотнул головой в сторону пустынного перрона: — Раньше здесь всегда рыбу продавали, сладости, водку татарскую и удмурдскую. А теперь вон… ни души, ни огонька.
Максим вдохнул воздух, пропитанный креозотом и какой-то тяжелой волглостью, высунулся из вагона и глянул в сторону головы поезда. Пути в этом месте изгибались, поэтому электровоза видно не было — лишь темные бока нескольких ближайших вагонов. Призрачной сетью повисли сверху провода, набрякшие кое-где гроздьями изоляторов, на излучине стрелки отражался синий свет невидимого отсюда огонька семафора, вдалеке слышался металлический стук молотка обходчика.
Долгов плотнее закутался в куртку.
Что-то противоестественное было в привокзальном пейзаже. То ли не хватало огней, то ли — людей… Всем существом ощущалось нечто тяжелое в холоде этой осенней ночи — словно взгляд в затылок. Пристальный, заставляющий озираться, несущий страх, беспрепятственно проникающий сквозь плоть, как нейтрино.
Что-то стояло за всей этой историей с богами. Что-то непостижимое, пугающее, живущее по ту сторону логики и морали. И каждый человек, Максим был уверен, ощущал присутствие. Нет, не явный факт существования самих богов, а нечто прячущееся за ними, за их поступками — нечто движущее ими.
Веками мы смотрели на небо с диким ужасом, гадая — что скрывается за его синью днем, кто таится за его ночной тьмой. Смотрели. А оттуда скорее всего так же внимательно смотрели на нас. И вот, когда наука, казалось, пробралась в каждую щелочку общества, когда люди поверили в свою неуязвимость, когда приготовились дотянуться до звезд, небо рухнуло. И в очередной раз придавило всех крошечных человечков своей необъяснимостью…
А быть может, и вовсе наоборот — мы врезались в небо.
Хотели украсть у него что-то очень важное, не принадлежащее нам. Хотели присвоить себе тайно, потому что не могли попросить. Как та женщина на вокзале…
Максим втянул голову обратно в тамбур и обратился к проводнику:
— У вас сигареты не будет?
Старик впервые повернулся и посмотрел на него. Прищурился.
— Ты идиот?
— Не понял…
Проводник осторожно отодвинул Максима и захлопнул вагонную дверь. Лязгнул ключом.
— Если напился, так иди спать, — проворчал он.
— Я не пьян… — Неожиданно до Макса дошло, какую глупость он сморозил. — Вот черт! Это ж надо! Машинально спросил ведь… Все-таки два года — это чудовищно мало, чтобы отучить человека от благ и пагубных привычек.
— Человек — та еще скотина, — глубокомысленно изрек проводник и заперся в своем купе.
Поезд тронулся. Максим постоял еще немного перед расписанием, намертво приклеенным к двери, и пошел к своему месту. Спать совершенно не хотелось, но надо было пересилить себя — завтра и впрямь предстоял тяжелый день. Ближе к вечеру они прибудут в Е-бург, и придется думать, как добираться дальше, потому что денег на поезд уже не оставалось.
— Сумасшедшая какая-то поездка, — прошептал вслух Максим, идя по проходу. — Взрослые люди ведь. Четверо взрослых…
Кто-то скользнул в полутьме. В трех метрах перед ним! Обыкновенные пассажиры таким крадущимся шагом не ходят в туалет по ночам! Мало того — этот подозрительный субъект только что сидел на его — Долгова — полке.
— Эй! Ну-ка стой!
Тень ускорила шаг, и на фоне тусклого прямоугольника света мелькнул невысокий силуэт. Дверь, ведущая к сортиру, открылась и быстро захлопнулась. Следом за ней с глухим стуком бахнула дверь в противоположный тамбур.
Максим, стараясь не вписаться лбом в железные ступеньки, торчащие со стороны боковых полок, кинулся за грабителем. По пути он зацепился ногой за угол чьего-то одеяла и чуть не полетел на пол. Чертыхнувшись, все же добежал до сортира, распахнул дверь и уставился на унитаз. В кабинке никого не было. Он быстро рванул следующую дверь — пустой тамбур.
Поезд набирал ход. За маленьким грязным окошком тянулись две едва различимые полоски удаляющихся рельсов. Оказывается, на одной из предыдущих станций отцепили несколько вагонов, и теперь они ехали в последнем.
Долгов в недоумении подергал за ручку. Заперто наглухо.
Чертовщина какая-то. Неужто привиделось? Да нет, он явственно видел, как кто-то прошмыгнул с его места и скрылся здесь. Но ни в туалете, ни в тамбуре никого нет.
Ну и ну…
Максим помотал головой и решил идти спать.
Перед тем, как забраться под одеяло, он достал из кармана миниатюрный фонарик и тщательно проверил вещи. Продукты, белье, предметы гигиены, запасные аккумуляторы, блокнот…
Ничего не пропало.
На следующее утро Максим проснулся разбитым. Ночные похождения не прошли бесследно — остаток сна он провел, мечась на простыне из стороны в сторону: то ему грезилось, что за ним гонится Зевс, оскалив огромные зубы-лезвия, а впереди стена, уходящая в необозримую высь, то снилось, будто он бредет вверх по пологому склону горы, и не видно ни вершины, ни подножия, лишь бесконечный наклонный ковер из цветов и кустиков под ногами, а навстречу идет человек в скафандре, и лица его не узнать — оно искалечено осколками разбитого гермошлема.
Кошмары редко приходят в одиночку…
Долгов протер глаза, сел на полке по-турецки и рассказал друзьям о незваном госте. Фрунзик сразу принялся проверять свои шмотки, но быстро убедился, что все на месте, и успокоился.
— Кто это мог быть? — нахмурив лобик, спросила Маринка.
— Да кто угодно. — Юрка приложился к термосу. — Мало ли ворья развелось сейчас. За кусок хлеба перо под ребро сунут.
— Мне другое покоя не дает, — сказал Максим. — Куда он мог подеваться? Я буквально через секунду проверил туалет и тамбур — но там никого не было. Да и что он здесь делал? Ведь ничего не исчезло.
— Может, не успел?
— Может быть. А может, и не нашел.
— Что? Что у нас можно найти? Все было тут, мы даже ничего не прятали специально.
— Всё было тут… — задумчиво повторил Долгов. — Всё, кроме меня.
Остальные озадаченно уставились на него. Фрунзик яростно потеребил отвисшую мочку уха.
— Ты хочешь сказать, что этот тип искал тебя? — осторожно спросил он.
— Я ничего не хочу сказать. Просто я отсутствовал минут пять, ну, может, чуть меньше. Опытному карманнику этого времени хватило бы, чтоб обобрать нас до нитки.
— Ну, во-первых, вовсе не обязательно, что воришка был опытный. А во-вторых, если уж ему действительно нужен был именно ты, то зачем бежать? Как-то не складывается.
— Значит, я ему нужен был спящий.
— Параноик. На кой ты кому-то сдался? Чего с тебя взять-то?
— Хм… Понятия не имею…
Остаток дня прошел в вялом перебрасывании ничего не значащими словами и экономном поедании хлеба с сойкой.
Прикинули остатки бюджета. Выходило, что дальнейший путь придется совершать на лошадях. От Екатеринбурга до Томска было чуть больше полутора тысяч километров, так что получалось, что при самом благоприятном стечении обстоятельств на дорогу уйдет еще недели полторы-две. На этот срок продуктов, естественно, не хватало, так что было решено закупить их в привокзальном питачке, чтобы дальше не зависеть от проблемы дефицита провианта.
При подъезде к Екатеринбургу поезд остановили местные таможенники — каждый крупный город в России уже в течение года имел собственные правила въезда и выезда. Но здесь погранцы были на порядок лояльнее, чем в столице, так что на досмотр пассажиров и оформление нужных документов ушло не более пятнадцати минут.
Вежливо попрощавшись с проводником, друзья спрыгнули на перрон, асфальт на котором давно не ремонтировался и пошел трещинами. Дождь слегка моросил, но, по заверению аборигенов, здесь он был неопасный — восточнее Урала химическая зараза, как правило, не распространялась.
Вокзал представлял собой зрелище удручающее. Привыкнув к относительному московскому комфорту, Максим не думал, что в провинции все настолько плохо…
Бомжи, словно нахохлившиеся воробьи, облепили выходы из тоннелей. Смотреть на эти человеческие отребья было, по меньшей мере противно. Кто-то возился в куче тряпья, кто-то, пуская слюни, клянчил монетку на опохмел, кто-то просто сидел в луже собственной мочи, глядя в одну точку. Вонь стояла неописуемая. Видимо, местные менты отказались от затеи гнать бомжей взашей, да и любой нормальный человек побрезговал бы прикасаться к этим смердящим рохлям. Не стрелять же их, в конце концов, — все-таки людские отродья. Жалко.
В самом тоннеле, ведущем на привокзальную площадь, заправляли фарцовщики и каталы. В тускло-желтом свете нескольких маломощных ламп эти ребята дурили приезжих и торговали всякой мелочью — то ли перекупленной, то ли ворованной.
— Эй, браток, нужен фонарик? Задаром отдам! Всего пару сотен прошу! Задаром, считай!
— Новые велосипеды и рикши по низким ценам! Импортные и отечественные!
— Рукогрейку бери! На трех пальчиковых аккумуляторах фурычит. Здесь тебе не юга — зимы суровые!
— Химза свежая! Почти неношеная! Чистая, не с трупа снимал! Благоверная шила, сама!
— Пневматика есть. И ПМП, и АКП достанем, если хорошо платишь…
Возле одной из стен стоял лысый, как колено, наперсточник, ловко вертевший три колпачка, и приговаривал:
— Смотрим-замечаем, шарик примечаем! Кто приметить мастак, обретает пятак! Кому не везет, тот червонец отдает! Смотрим-замечаем! Не зеваем, деньги получаем!
Вокруг хваткого наперсточника топтались несколько зевак, а один простачок играл, ставя на кон дешевенькие наручные часы. Видать, доверчивый гражданин уже крупно продулся.
Неподалеку фланировал милиционер с электрической дубинкой, старательно не замечая мошенников и спекулянтов.
Возле выхода из тоннеля начиналась территория кучеров. Некоторые были одеты в обыкновенные современные куртки и плащи, а некоторые в старинные ливреи — для привлечения клиентов не только красноречием, но и необычным нарядом. Однако было видно, что галуны пришиты неаккуратно, лишь бы в глаза бросались, да и золотистый некогда цвет их уже поменялся на грязно-коричневый.
Кучеры наперебой выкрикивали:
— До Перми! До Первоуральска!
— В Талицу кому надобно? С комфортом доставим! В первоклассной карете с мини-баром!
— Тюмень!
— Курган!
— В Челябинск едем! Недорого!
— Шадринск! Омутинский! Голышманово!
— До Омска! Только наша артель доставит вас до Омска! — голосил угловатый подросток осипшим от бесконечного напряжения голосом. — Следуй с нами, путник, если ты не распутник! Любая бричка, любой тарантас, с условием, друг мой, что не пидарас!
Максим задержался возле него. Остальные тоже остановились и поставили сумки на бетонный пол.
— А до Томска довезешь? — спросил Долгов у подростка.
Тот еще несколько секунд по инерции продолжал выкрикивать пошлые лозунги, после чего замолчал и уставился на него. Видимо, парень настолько отвык от клиентов, что забыл, как с ними общаться.
— До Томска, — внятно повторил Максим.
— До Томска, — эхом откликнулся подросток и вдруг встрепенулся, осознав, какая удача ему привалила. — Нет, господин! Из Е-бурга в Томск конные не ездят, только поезда, потому как далековато чересчур. Но мы вас до Омска довезем, там с Новосибирском есть сообщение, а уж оттуда — рукой подать!
Остальные кучера, завидев перспективных клиентов, мгновенно облепили четверых друзей и принялись балаболить с удвоенной силой:
— В Шадринск! Поехали в Шадринск!
— В Первоуральск! Места-то знатные — обелиск Европа — Азия!
— До Кургана…
Маринка подхватила свою сумку и придвинулась ближе к ребятам. Фрунзик стрелял глазами по сторонам, опасаясь — как бы не увели скарб под шумок, а Егоров недовольно морщился от мерзкого ора.
— Да замолчите вы наконец! — не выдержал Долгов спустя полминуты. — Не надо нам ни в какой Первоуральск!
— А до Уфы? — с угасающей надеждой поинтересовался один из кучеров в самопальной ливрее. — Наша транспортная артель имени Альберта Сайфуллина — лучшая в Башкирии. В пути предлагаем бесподобный травяной бальзам…
— Нам в Томск надо попасть.
После этой фразы интерес кучеров быстро улетучился. Они с неразборчивым ворчанием рассосались по своим местам, и процесс монотонного выкрикивания возобновился.
Подросток же продолжал с благоговением и надеждой таращиться на Максима, изредка бросая взгляд в сторону Маринки.
— А до Омска — дорого возьмешь? — спросил наконец Максим.
— Как обычно, — тупо ответил юнец. Потом, видимо, сообразил, что сморозил глупость, и уточнил: — Дорога дальняя, сами понимаете. Опасная — бандитов полно и прочей погани. Лошадей менять придется много раз…
— Хорош зубы заговаривать. Сколько?
— Экипажи и брички в такую даль не ездят. На тарантасе будет полторы тысячи. В карете с четырьмя кобылками две, с шестью — две с половиной. Есть еще варианты с переделанными под повозки авто… Тут зависит от класса машины. На постоялых дворах за ночлег платите отдельно. Таможенные пошлины — тоже.
Долгов переглянулся с остальными. Егоров скорчил трагическую морду и сделал очень грустные глаза, Маринка лишь шевельнула носиком и нахохлилась, а Фрунзик пожал плечами и принялся теребить бледную мочку уха.
Максим вздохнул. Право на решение было предоставлено ему. Бюджет позволял потратить на дорогу около двух тысяч с учетом ночлега и еды. Вот так задачка.
— Пойдем посмотрим на твои тарантасы, — решил он наконец.
Парень чуть не подпрыгнул от радости и молниеносно подхватил сумку Максима с пола, порываясь помочь.
— Эй! А ну-ка поставь на место!
Подросток послушно опустил сумку и призывно замахал костлявыми руками:
— Айдате скорее! Скоро стемнеет. Если будем выдвигаться сегодня, то нужно торопиться, чтобы хоть до Каменск-Уральского добраться, потому что через Тюмень нельзя ехать — там сейчас логово у Сержа Свалова. Его головорезы за проезд по ихней территории бешеные бабки дерут. Через Шадринск, конечно, тоже небезопасно, в тех местах нынче Сотона-Окунь промышляет гоп-стопом, но там есть шанс проскочить. А через Тюмень — нет. Меня, кстати, Некрасиком зовут. А вы бывали в Е-бурге? Нет? Тут у нас хорошо, кислота с неба не капает, эллинесы почти все западнее ушли и забрали свои дурацкие убеждения с собой, в питачках пристойную жратву продают, вот с работой, правда, туго…
Слушая бесконечную болтовню Некрасика, друзья поднялись по лестнице и вышли на привокзальную площадь.
Вот тут бедность и запущенность провинции проявились во всей красе.
Прямо посреди площади стояло несколько хибар, накрытых общим брезентовым тентом. Рядом возвышалась куча мусора, под которой угадывались очертания контейнеров и остовов машин. Возле свалки под неусыпным наблюдением наряда милиции, привязанная к столбу, паслась костлявая корова — что бедная скотинка жрала, оставалось не ясно. По правую руку находились несколько бронированных окошек, над которыми висели буквы «АССЫ», выгнутые из кусков железной арматуры. Несмотря на то что на город уже спускались сумерки, фонари не горели — отчасти из-за того, что были разбиты, а отчасти по причине экономии электричества. В дальнем конце площади, возле заросших бурьяном трамвайных рельсов, находилась остановка местных экипажей, развозивших кредитоспособных приезжих по городу. Людей на площади было немного — в основном хибарщики, кучера, торговцы велосипедами, бомжи и менты. Ну и пассажиры, конечно, — как прибывшие, так и отъезжающие.
— А трамваи у вас разве не ходят? — спросил Юрка у юного артельщика.
— Энергии не хватает. ГЭС на Чусовой полгода назад построили, а река взяла и русло поменяла. Пермь с Камы кормится, возле Челябинска АЭС рабочая — но они с нами делиться не хотят. В домах с семи утра до шести вечера свет отрубают. А вы откуда? С Нижнего или с Казани, поди?
— Мы из… — начала Маринка, но Фрунзик быстро перебил ее:
— Из Казани.
— Ясно, — кивнул Некрасик. — Вот мы и пришли.
Они остановились возле шлагбаума на противовесе, который загораживал проход на небольшую стоянку, где среди нескольких припаркованных карет и бричек скучали кучера и молодой охранник.
— Постой, — сказал Максим. — Нам нужно купить продовольствие. Где у вас ближайший питачок?
— Привокзальный питачок в будни работает только до пяти вечера, а другие далеко, и очереди там огромные.
— В таком случае нам придется ехать завтра, потому что запасов провианта не хватит и на три дня.
— Это не обязательно. — Некрасик навалился своим нескладным телом на противовес и поднял шлагбаум. — Наша артель может обеспечить вас едой. На все время пути.
— Бесплатно? — подозрительно сощурившись, спросил Егоров.
— Ага. И навечно, — не удержался и съязвил подросток. — Конечно, нет. Но по расценкам питачков. Может, самую малость подороже.
— Мы подумаем, — ответил Максим. — Нужно ли официально подтверждать заказ ваших транспортных услуг?
— А то ж. У нас все честно, кого попало не возим. Айдате вон в ту будочку, там все и оформим. У вас никакой контрабанды, надеюсь, нет?
— Нестиранная пара носков считается? — ехидно поинтересовался Егоров.
— Вы зря смеетесь, — серьезно ответил Некрасик, направляясь к неприметной конторке в дальнем углу стоянки. — Если вы будете провозить через таможню разные недекларированные штучки, нам придется изменить цену.
Друзья переглянулись, следуя за юным артельщиком. В этом угловатом подростке уже почти не осталось того простодушия и услужливости, с которой он уговаривал их в тоннеле. Почувствовав, что клиенты крепко зацепились жабрами за крючок, он превратился в собранного и делового торгаша.
У Максима складывалось впечатление, что Некрасик, как, впрочем, и все остальные люди, живущие здесь, забыли о том, каков был их родной город два с небольшим года назад. Они будто родились и выросли в этом странном средневековье, смешанном с атомными электростанциями, питачками и пневматическим оружием нового поколения. А самое ужасное заключалось в том, что, по всей видимости, им было комфортно. Или — по барабану.
Быть может, прав был Зевс — не осталось у нас воли к жизни?
Максим вспомнил фантастические книжки про могучих регрессоров, которые отбрасывали планету в феодализм, чтобы потом сделать из нее процветающую колонию, и на миг его сердце замерло в ледяных ладонях страха. А вдруг?…
— Что с тобой? На тебе лица нет, — обеспокоенно спросила Маринка.
— А… — Долгов посмотрел на нее. Улыбнулся: — Много думать — пагубно.
— О чем думал-то?
— Маринка, если бы тебе предложили жить в семнадцатом или восемнадцатом веке, ты бы согласилась?
— Хм… Смотря кем и где. Какой-нибудь французской графиней — возможно, и не отказалась бы. — Она по-девчоночьи пфыкнула вверх, сдувая челку с глаз.
— А если бы, скажем… э-э… в двенадцатом-тринадцатом?
— Ну уж нет! Там антисанитария была, войны, чума, крестовые походы и прочая гадость. Хотя нет, чума в четырнадцатом веке пол-Европы выкосила… А чего это ты вдруг спросил?
Максим помолчал, погладив по дверце одну из карет. Наконец сказал:
— Вам не кажется, что боги сознательно зашвырнули нас в техногенное средневековье? Перекинули с одной ветки развития на другую.
— Изобрел самокат, тоже мне… Генри Форд, — фыркнул Фрунзик. — Если бы ты мне назвал причину — другое дело.
— Мы что-то сделали не так. Мы совершили ошибку, после которой наш путь развития оказался тупиковым.
— А вдруг это боги совершили ошибку, а не мы? Не допускаешь?
— В тот миг, когда Прометей подарил нам огонь?
— Ты не просто параноик. Ты параноик-философ.
— А я скептик, — вставил Егоров, ставя свою сумку на асфальт. — И хочу жрать.
Скрипнув несмазанными петлями, Некрасик открыл дверь будочки и сказал:
— Тесновато. Все не влезете, да и незачем. Дайте паспорта кому-нибудь одному, и пусть он заходит.
Собрав документы, Максим вошел внутрь конторки и обнаружил перед собой лысеющего мужика, заросшего огромной смоляно-черной бородой до самых глаз. Он сидел за столом и читал книжку в тусклом свете одинокой двадцативаттки, висящей на двух проводах. Увидев посетителя, мужик положил книжку разворотом вниз, не закрывая, и протянул руку:
— Андрей. Можно просто — Борода. Оформляться будем? Максим пожал сухую крепкую ладонь и огляделся, где бы присесть.
— Стульев нет, — бесцеремонно сказал Борода. — Я кучеру Семецкому поменял на книги.
Только сейчас Долгов заметил, почему внутри этой будки так тесно — то, что он вначале при неверном свете принял за заднюю стенку, оказалось книгами. Стопки лежали на полу и упирались в потолок.
— За ними еще восемь слоев, — прокомментировал Борода.
— До Омска, — не в силах оторвать взгляд от чудесной коллекции, произнес Максим. — На четырех лошадках.
