Часть вторая
Боги
Глава первая
На правой руке, между большим и указательным пальцем, было выведено число 328. Криво, размашисто, наспех. Чернила уже начали подтекать, и Максим старался держать руку в кармане куртки, чтобы дождь окончательно не смыл заветный номер. Из-под капюшона он наблюдал за извилистым телом очереди, которое упиралось раздувшейся головой в стену склада с крошечным окошком.
Сегодня в северо-восточных питачках давали хлеб и соевое мясо. На сойку у многих денег не хватало, но люди все равно толкались, давили на соседей локтями и упорно удерживали свои позиции, чтобы урвать хотя бы килограмм-другой спрессованной серой массы с отрубями под гордым названием «батон московский».
Долгов пришел к ближайшему пункту продажи питания — в просторечии «питачку» — часов в пять утра, но уже более трехсот человек успели записаться перед ним — видимо, караулили с вечера.
Он как-то читал, что в конце прошлого века уже существовала система номерков. Во времена застоя, когда были перебои с продуктами питания, люди занимали очередь и отмечали свою позицию порядковым номером, который записывался прямо на руке. Вот и теперь не придумали ничего лучше, чем вернуться к давно испытанному способу.
Кто-то скажет, что за туфта! Возьми да и перепиши номерок, чтоб продвинуться вперед! Но на самом деле — не так все оказывается просто.
Вообще очередь — штука чрезвычайно хитрая. Ведь, как известно любому русскому человеку, кроме самого фактора последовательности, существует очень сильный психологический момент. Тебя запоминают соседи. И не приведи господь попытаться пролезть раньше положенного! Разорвут! Так и здесь — человека запоминают стоящие впереди и позади. Соответственно, фокус с переписыванием номерка заранее обречен на провал, а иногда — опасен для здоровья.
До сокровенного окошка оставалось еще метров двадцать, а значит — человек семьдесят.
Около полутора часов ожидания.
Максим смахнул с капюшона капли и оглянулся. Хвост очереди терялся в пелене бесконечного дождя.
В этом году октябрь выдался сопливый, что затрудняло перемещение по открытой местности без химзащитной куртки. Ближний Восток с неделю назад снова засыпал европейские страны Северного Кольца каким-то ядовитым дерьмом, которое до сих пор выпадало с осадками. До Москвы, конечно, доходило не так много, но облысеть можно было махом. А вот югу и юго-востоку России досталось по полной программе. Накануне по радио передавали, что химатака выкосила чуть ли не четверть населения Краснодарского края. Правда, в ответ Россия, Объединенная Европа и США ввели в Ирак очередную порцию миротворческих сил, которые зачищали города и деревушки с завидной скрупулезностью и рвением…
— Эй, есть посмолить?
Максим глянул на прыщавого парня лет двадцати, который неизвестно когда успел очутиться рядом и теперь таращился на него в упор немигающим, голодным взглядом шакала. Химзащиты на нем не было, поэтому лысина и красные пятна на лице удивления не вызывали.
— Не курю.
Парень шмыгнул носом и улыбнулся, отчего его уродливое рыло сделалось еще страшнее. Обнаружилось, что половина зубов отсутствует, а вторая половина — догнивает.
— Пустишь вперед? — не прекращая скалиться, поинтересовался парень. — А то номерок смыло, а в хибарке баба с пацаненком ждут.
— Не пущу.
Дикий оскал медленно сполз с его лица. Он еще некоторое время постоял рядом, а потом поднял левую руку, выставил два пальца и сделал движение возле головы Максима, будто сканировал его.
Долгов не шевельнулся, но на всякий случай сжал в кармане кисть в кулак.
— Ну смотри, сука. Я тебя запомнил. Больше в этот питачок лучше не ходи, — посоветовал прыщавый, отваливая в сторону и поднимая с асфальта свой старенький велосипед.
Максим разжал кулак и посмотрел, как тарабанят по удаляющейся лысине капли.
— Совсем обнаглели, — вздохнул стоящий сзади него мужичок. — За МКАД их гнать надо, чтобы допуск второго уровня — ни-ни.
— Коренные москвичи, — пожал плечами Долгов. — За штамп в паспорте прячутся, сволочи. И никогда не было ни баб постоянных, ни тем более детей у этих упырей.
— Ты смотри, сегодня аккуратней будь, когда домой пойдешь. Порешат ведь. Дом-то есть? Или хибарничаешь?
— Хибарничаю, — ответил Долгов, приподнимаясь на цыпочки и глядя поверх голов. Осталось человек шестьдесят — если кто-нибудь не решит устроить драку, то в течение часа подойдет и его очередь.
Максим соврал. Дом у него был.
На последнем этаже старой панельной двенадцатиэтажки на улице Цандера у Долгова имелась двухкомнатная квартира с маленькой кухонькой и крошечным раздельным санузлом.
Два года назад, когда началась вся катавасия с огнем, ему пришлось продать свою однокомнатную в центре, чтобы хоть как-то прожить в первое время. Электроэнергия тогда подорожала так, что даже не каждый обеспеченный москвич мог себе позволить расходовать ее почем зря. Тем более что в первые месяцы кризиса остановились практически все заводы, стали банкротиться предприятия и частные фирмы, а это, в свою очередь, привело к невиданному росту безработицы.
Нефть, уголь, газ обесценились. Транспорт был парализован, а регулярное сообщение между материками и вовсе прекратилось, ведь ни самолеты, ни пароходы не могли сдвинуться с места. Везде был необходим процесс горения, которого бездушные боги лишили всю планету в один момент. Редкие рейсы совершались атомными подлодками и ледоколами, но на них можно было попасть, лишь выложив баснословную сумму. Многие страны принялись снимать с прикола древние парусные суда, больше походившие на музейные экспонаты, чем на реальные корабли.
По суше на дальние расстояния передвижение было возможно лишь по железным дорогам, и только на тех участках, которые были снабжены контактными проводами. Билеты на поезда стоили огромных денег. В городах перемещались в основном на велосипедах. Вскоре дошло даже до того, что в обиход вернулись экипажи, запряженные лошадьми, ведь двигатели внутреннего сгорания стали бесполезной грудой железа, и люди без сожаления выбрасывали свои дорогие авто на свалку. Хотя некоторые переделывали машины так, чтобы их могли тащить лошади, — вынимали двигатель, облегчали кузов, отвинчивали ненужные детали.
Остановились теплоэлектростанции. И магнитогидродинамические, и дизельные, и газопоршневые. Из ТЭЦ продолжили функционировать лишь геотермальные, коих насчитывался всего-то десяток-другой во всем мире. Внутреннего тепла Земли аномалия исчезновения огня, к счастью, не коснулась, иначе наша планета в считанные недели превратилась бы в кусок льда, а еще вероятнее — развалилась бы на части из-за перепада давления. Серьезных тектонических катаклизмов не возникло, хотя все действующие вулканы уснули и более не проявляли активности.
Энергию пришлось добывать не тепловыми способами. На полную мощность работали ГЭС, возводились все новые и новые плотины на могучих реках, совершенствовались уже существующие. Турбины вращались неустанно, давая крохи тепла людям и мизер электроэнергии бытовым приборам и механизмам. На равнинах все чаще можно было увидеть огромные лопасти ветряков, а в горах гигантские плоскости солнечных батарей. Возле крупных населенных пунктов воздвигались мощные АЭС, но темпы строительства оставляли желать лучшего, потому что многое из технологии монтажа пришлось менять хотя бы по причине невозможности сварки. Ни электрической, ибо плазма — тот же огонь, ни уж тем более газовой.
Зато «зеленые» просто запищали от радости. Ведь тех 9 миллиардов тонн углекислоты и прочей гадости, которые ежегодно выбрасывались в атмосферу, не стало. Дышать в мегаполисах действительно стало легче уже через месяц после того, как Гефест забрал огонь. Но, как вскоре выяснилось, пищать от восторга гринписовцы поторопились. Через некоторое время они с удивлением стали замечать, что количество предприятий по обогащению урана неуклонно растет. А уже спустя полгода выяснилось, что перерабатывать то дикое количество ядерных отходов, которое оставалось в сомнительно герметичных резервуарах многочисленных АЭС, ни у кого нет ни возможности, ни желания. Девать тонны буйно фонящего шлака было некуда, поэтому его решили топить в океанах. «Зеленым» вновь пришлось начать голосить и ругаться на чем свет стоит.
В экономических и политических сферах тоже произошли серьезные изменения. Нефтяные бароны и державы рухнули в одночасье. Зато стали возникать олигополии, владеющие основными источниками альтернативных энергоресурсов. Россия, Канада, США и Европа объединились в Северное Кольцо, которое стало самым серьезным политическим флюгером в мире. Даже Совет Безопасности ООН уже не имел того влияния, что раньше, потому что все его шишки перебрались на ключевые посты Кольца. Оппозицией Северному Кольцу, естественно, выступил весь Ближний Восток. Китай тоже не радовался подобному положению дел и время от времени похлопывал по пузатым бокам своих ядерных боеголовок. Япония, к всеобщему удивлению, сохраняла относительный нейтралитет.
Вести войны в привычном для человечества смысле слова, как и предсказывал Apec, стало невозможно по причине невозгорания пороха и недетонации взрывчатки. Военная промышленность развитых стран резво переключилась на создание новых видов оружия. Наименее энергоемким оказалась пневматика, и уже спустя месяц на вооружение стали поступать различные образцы ружей и даже автоматов, принцип действия которых был основан на энергии сжатого воздуха или иных газов. Особой популярностью пользовался небезызвестный автомат Калашникова, который русские умельцы переделали под пневматику. Правда, у него слегка уменьшилась скорострельность и увеличилась масса, но новый АКП все же не намного уступал своему «порохозарядному дедушке».
Ближний Восток и страны Северного Кольца, однако, не преминули воспользоваться химическим оружием — руки-то давно чесались, и всякая болтовня об уничтожении этого дерьма на протяжении многих десятилетий оставалась лишь болтовней. В первые же недели кризиса последовало несколько атак как с одной, так и с другой стороны. После того, как зарином-зоманом и прочими «приправами» потравили несколько миллионов людей всех вероисповеданий, пришлось немного остепениться. И в дальнейшем завязалось вялотекущее противостояние между Востоком и Западом, которое и войной-то толком нельзя было назвать. Так, гадили друг другу, делили энергоресурсы, демонстрировали накачанные ягодицы. Хорошо, хоть хватило ума не схватиться за ядерные кувалды…
Уровень жизни упал во всем мире. Даже Америке не удалось устоять после сокрушительного удара олимпийских богов. Не хватало продовольствия, теплой одежды и, конечно же, электроэнергии. Те, кто не успел приобрести электрообогреватели и микроволновки, в первое время были вынуждены жить в холоде и голоде. Даже в развитых странах, даже в крупных городах с современной инфраструктурой люди скатывались к нищете и преступности. Что уж говорить о провинции и странах третьего мира. Там наступило настоящее средневековье.
Сами боги появлялись то тут, то там. Развлекались, кутили, предавались плотским утехам — благо денег им хватало. По всей видимости, они заручились финансовой поддержкой каких-то крупных воротил, хотя на власть не претендовали. Более того, боги даже сами не пользовались огнем, несмотря на то, что Гефест мог делать это беспрепятственно, и у остальных скорее всего была подобная возможность. Этакий политкорректный книксен в сторону людей. Лицемерный, как и все остальные их поступки.
Зевс жил где-то в пригороде Нью-Йорка — по слухам, ему понравился этот гигантский мегаполис, да и уровень жизни там был более-менее сносный.
Apec с Афродитой много путешествовали, впрочем, Артемиду с Посейдоном тоже частенько видели в разных уголках света.
С покровителем водной стихии однажды произошла неприятная история, последствия которой в очередной раз потрясли весь мир…
В Лондоне, где они с Артемидой проводили уикэнд, портье одного из местных отелей чуток нахамил богу после того, как тот велел выгнать всех докучливых постояльцев вон. Что поделать — консервативные английские служащие до сих пор не привыкли к столь наглым клиентам… К тому же Посейдон не назвал себя, желая остаться инкогнито.
На следующее утро сдвиг литосферных плит в Атлантическом океане породил серию мощнейших подводных землетрясений. Сначала в северной части Бискайского залива образовалось несколько волн, которые едва сумели достичь берегов Франции и Англии. А спустя сутки начал свой путь роковой солитон, высота которого возле мыса Лендс-Энд достигла 56 метров.
Благо основную часть населения прибрежных районов, руководствуясь настойчивыми предупреждениями сейсмологов и океанологов, все же начали эвакуировать…
Посейдон в интервью хихикал и отнекивался, говорил, что он, мол, в лучшем случае отвечает за канализацию, но никак не за тектонические процессы…
Гигантская волна налетела на полуостров Корнуолл, как на киль перевернутой лодки. Разбившись на два исполинских потока, цунами понеслось к Бристольскому заливу на севере и в глубь пролива Ла-Манш на юге. Города и поселения, находящиеся возле берегов, буквально сметало плотной серо-синей стеной воды. Пензанс, Фалмут, Падстоу были стерты с лица земли в считанные минуты. Эта же участь вскоре постигла Бьюод и крупный порт Плимут. Захлестнув южную оконечность мыса Старт, волна завихрилась и ударила по Пейтону и Торки.
Отголоски цунами добрались до Суонси, Портсмута, Нормандских островов и даже до Брайтона. Также порядочно досталось северу Франции, а на берегах Бельгии возле Остенде разыгрался страшный восьмибалльный шторм…
Трагедия Великобритании потрясла весь мир. За неучтивость одного заносчивого клерка поплатилась целая страна.
Никто не мог предположить, что катастрофа подобного масштаба произойдет в относительно спокойном сейсмическом поясе, поэтому, несмотря на поспешную эвакуацию, погибло более тридцати тысяч человек, около семидесяти тысяч получили ранения и увечья, десятки тысяч считались пропавшими без вести. Лишившимся крова не было числа. Ущерб, нанесенный небывалым в истории человечества стихийным бедствием, оценивался британскими властями в миллиарды фунтов стерлингов.
Безусловно, вся Англия, начиная от Лондона и заканчивая Сандерлендом, была переполнена эвакуированными людьми и беженцами. Королева объявила траур, и все Соединенное Королевство приспустило государственные флаги.
Но потерявшим в панике голову людям было все равно. Уже на второй день столицу охватили гражданские беспорядки, справиться с которыми полиция оказалась не в силах. Властям пришлось вводить в Лондон регулярную армию. Но и это не помогло — толпа будто обезумела. Степенные, уверенные в непоколебимости своей империи англичане просто-напросто не были готовы к столь ужасной трагедии. В очередной раз пошатнулась одна из важнейших человеческих потребностей — потребность в личной безопасности. А потеря уверенности в завтрашнем дне зачастую влечет за собой безрассудство в дне сегодняшнем.
Мародеры громили витрины на центральных улицах, сектанты засыпали штурмовые отряды полиции камнями и бутылками, беженцы протестовали против всего на свете и требовали вернуть им кров. Премьер-министр рвал на себе волосы размеренными и обстоятельными движениями, присущими настоящему эсквайру.
Гуманитарная помощь поступала не только из европейских держав, России, США и Японии, но и из других стран, даже из тех, которые считали Великобританию своим врагом…
А Гефест продолжал самозабвенно лузгать семечки подсолнухов, потешаясь над самобытной выходкой Посейдона.
Боги жили своей богемной жизнью среди хаоса и несчастья.
Гера с Дионисом периодически впадали в длительные запои и, натрескавшись спиртного, принимались громить бары и рестораны местности, в которой на тот момент находились. Про дела Аида толком никто не знал, но говаривали, будто бог мертвых всерьез увлекся буддизмом…
— Чего встал?! Сойку или хлеб брать будешь? Максим вздрогнул и посмотрел на продавца, высунувшего в окошко сытую харю.
— Сойку, граммов восемьсот. И три батона. — Он сунул руку за пазуху и достал несколько мятых купюр.
Продавец трижды хлопнул по маленькому прилавку хлебом и принялся взвешивать соевое мясо. Соседи зашушукались. Долгов прекрасно знал, что его покупка — для многих непозволительная роскошь, барство. Мужичок, который уже заводил с Максимом беседу насчет быдла, легонько толкнул его в бок и негромко сказал:
— Говоришь — хибарничаешь, а жратвы набрал на неделю вперед. На хер врать-то?
Максим промолчал. Сунул продавцу деньги, сгреб в охапку хлеб и пакетик с сойкой и отошел в сторону. Мужичок проводил его обиженным взглядом.
Поправив капюшон, Долгов упаковал драгоценные покупки в плотный пакет и, сунув его себе под мышку, пошел прочь. Целый день был потерян в этой дурацкой очереди, где вся человеческая злоба рвется наружу, обливая вонючими волнами близстоящих. Целый день под этим унылым, опасным дождем. Целый очередной долбаный день.
Звездный бульвар был по-осеннему пуст. Лишь редкие прохожие спешили домой, чтобы не быть застигнутыми нависшими над городом сумерками, да стучали вдалеке подковами лошади, таща по мостовым разносортные брички и кареты. Фонари не горели, и поэтому сквозь пелену дождя деревья, дома, брошенные машины, мокрые тротуары — все это казалось каким-то полуреальным. По левую сторону, за жилыми кварталами, хмурое небо насквозь протыкал шпиль Останкинской телебашни.
Максим шел, глядя, как носки его крепких армейских ботинок мелькают внизу, сбивая на лету капли. Два или три раза в неделю приходилось совершать подобные вылазки в питачок, чтобы не сдохнуть с голоду. Они жили вместе с миниатюрной Маринкой, с которой когда-то работали вместе в пресс-службе, с Юркой Егоровым и хитрым Фрунзиком Герасимовым — Юркиным приятелем. Было тесно в двух не особенно больших комнатах, но вчетвером шанс выжить в нынешней Москве был гораздо выше, чем в одиночку. К тому же у них было общее дело, которым, чтобы окончательно не скатиться к средневековым манерам, приходилось заниматься. Без расчета на успех…
Подножка была поставлена умело. Максим полетел вперед, еле успев выставить перед собой ладони, чтобы не разбить лицо об асфальт. Пакет с едой откатился в сторону, один батон вывалился наружу и остался лежать в мутной луже.
Быстро вскочив на карачки, Долгов обернулся и встретился взглядом с давешним — прыщавым. Рядом с ним стояли еще двое ублюдков, поигрывая ножами и придерживая за руль единственный велосипед.
Значит, от самого питачка пасли, гниды.
— Превед, — оскалился прыщавый, нарочно коверкая звуки.
Максим сделал попытку подняться на ноги, но получил оглушающий удар ботинком по скуле и завалился на бок.
Лежать ни в коем случае было нельзя, иначе искалечат! Нужно было сопротивляться, не влезать в шкуру беспомощной жертвы!
Перед глазами, кроме пелены дождя, дрожала еще одна пелена — зыбкая, бледно-розовая, как после полновесного нокдауна. Подташнивало. Скорее всего — сотрясение мозга обеспечено. Но необходимо подняться на ноги.
Обязательно! Во что бы то ни стало!
Максим сплюнул, набросил капюшон и встал. Порешат или просто изобьют?
— Что, сука, боишься? — сказал один из ублюдков с ножом в руке. — Ментов нет рядом. С утра твой трупак обнаружат здесь люди, если, бля, до этого не найдут собаки или вороны не выклюют твои наглые зенки. Боишься, сучонок доморощенный?
— Пусть тебя отребье скурвленное боится, сволочь, — прошипел Максим и со всей дури пнул его носком берца под коленную чашечку.
Парень упал как подкошенный и утробно завыл от дикой боли. Теперь ему остаток жизни придется с огромным неудобством по ступенькам ходить.
Прыщавый ударил Долгова справа.
Хорошо поставленным боксерским хуком.
Точно в то же место, в которое недавно попал ногой…
Перед глазами Максима мелькнули ветки деревьев на фоне темнеющего неба, и он завалился навзничь, приложившись вдобавок затылком об асфальт. Последнее, что он успел почувствовать перед тем, как провалиться в тошнотворную бездну, был жесткий пинок по почке. И несколько противных плевков дождя в лицо…
— Да если бы те двое мужиков мимо не проходили, тебе все кости б переколотили, — хмыкнул Юрка, подавая Максиму чашку с кипятком и маленький кусочек весового шоколада. — Пришлось им всю жрачку отдать, которую ты купил, в качестве вознаграждения за спасение тебя любимого.
Долгов убрал от лица платок с колотым льдом и еще раз посмотрел на себя в осколок зеркала. Ну и разукрасили! Полморды — один сплошной фингал. Ладно хоть руки-ноги целы остались, да печенку не отбили. Правда, тупо болела левая почка, и на спине была неглубокая резаная рана, но это — ерунда.
Больше всего ему было обидно за отданную еду, ради которой он целый день простоял в этой пресловутой очереди. Теперь придется до вторника питаться скудными заначками.
Маринка вышла из ванной и остановилась перед Максимом, укоризненно покачивая головой. В тусклом свете единственной двадцативаттки она была похожа на ведьмочку — волосы не уложены, на худющем теле какой-то древний сарафанчик, руки в боки.
— Ну, — вздохнув, произнесла она, — тебе трудно было пустить этого хама вперед? Спринципиальничал?
— Вот это неологизм, — попытался сменить тему Долгов, улыбнувшись здоровой половиной лица. — Я даже не выговорю, наверное. Как там? Спринпици… Тьфу ты!
— Ты не язви, не язви, — нахмурилась Маринка. — Теперь придется в другой питачок ходить, который аж на Рижской. И оглядываться все время — не пасут ли: эти шакалы обиду долго помнят, сам знаешь. Им-то терять нечего.
— Да ладно тебе, как-нибудь переживем, — отмахнулся Долгов.
— Пережуем, — вставил Юрка.
— И пережуем, — согласился Максим. — А косточки выплюнем.
— Вы невозможны! — всплеснула тонюсенькими руками Маринка. — Оба!
В прихожей послышался лязг отпираемой двери, и уже через несколько секунд в квартиру ворвался Фрунзик. Его бледное лицо альбиноса, которое в полумраке казалось физией мертвяка, сияло, а красноватые глаза казались призрачно-серыми. Он постоял некоторое время, позволив всем остальным налюбоваться своим счастливым видом, и только потом заорал:
— Нашел!!!
Маринка вздрогнула от этого душераздирающего вопля. А когда до нее дошел смысл сказанных слов, бедная девчонка даже села от неожиданности — благо сзади был продавленный диван, а то бы так и шлепнулась попой на пол.
— Представляете, — взахлеб начал рассказывать Фрунзик, параллельно снимая химзащитку, — я сумел пробраться внутрь Садового через перегон метро! Между «Смоленкой» и «Арбатской» какие-то умельцы расковыряли заваренные входы, ну и целых пять часов шныряли туда-сюда, пока менты им по жопам дубинками не накостыляли. И не зваться бы мне Фрун-зиком, если б я не использовал такой шанс! Я пробрался в архив ФСБ… Тихо! Молчать! Не спрашивайте меня — как? Это останется моей личной гомосексуальной тайной до могилы! Так вот, пробрался я в эту кротовью нору и проглядел материалы разработки по нему… Ого, Макс! Что это у тебя с хрюслом?
— Не томи, зараза! — рявкнул Долгов. — Где? Фрунзик поиграл бровями, гнусно улыбнулся и до омерзения таинственным шепотом сообщил:
— Под Томском. Там какая-то секретная «дурка» есть. Видно, Зевс и компашка туда его запихали еще до своего появления на играх, ведь до этого он в Кащенко был. Хотя по гэбэшным делам тоже проходит — что-то во всем этом странное имеется.
— Это ж около двух с половиной тысяч кэмэ, — сказал Юрка Егоров упавшим голосом. — Как мы доберемся? Пешкодралом? На совдеповских великах?
— Вот давайте и подумаем, как добраться, — фыркнул Фрунзик, почесав нечеловечески отвисшие мочки ушей. — Чего разнылся-то сразу? И, к слову… до Томска около трех тысяч километров.
Егоров лишь обреченно махнул рукой. Он был самым пессимистичным балластом их маленькой компании.
— О! Чуть не забыл! Я ж там в центре, возле Лубянки, еще кое-что выменял у местного барыги, который некоторых членов Правительства снабжает…
Максим открыл рот, но Фрунзик протестующе выставил вперед белесые ладони:
— Не спрашивай.
Маринка хихикнула, забравшись на диван с ногами. За окном шарахнуло так, что у всех уши заложило. Начиналась гроза.
— Это знак! — назидательно поднимая указательный палец, сказал Фрунзик. — Знак к свершениям! Оп-ля!
Он извлек из-за пазухи бутылку арманьяка с кривоватым горлышком. Максиму показалось, что Юрка при виде такой роскоши даже пустил слюну из уголка рта.
Старые кожаные кресла, диванчик, неверный свет, бокал с арманьяком и приятные собеседники — что еще нужно для счастья? Пожалуй, камин. Но этого ребята себе позволить не могли по двум причинам: во-первых, не было самого камина, во-вторых — огня.
Зато был масляный электрообогреватель, стоявший возле наглухо заклеенной балконной двери, и работающий на четверть мощности по причине жесткой экономии энергии.
— А что, если, пока мы отсутствуем, сюда кто-нибудь вселится? — предположил Егоров, вальяжно развалившись в кресле и катая в пальцах бокал с благородным напитком. Он уже порядком захмелел.
— Как вселится, так и выселится, — сказал Максим. — Оставаться в квартире никому нельзя, нужно держаться вместе.
— Да, — согласно кивнула Маринка. — Если все же решим добраться до Томска, то поедем все.
— Фигли решать? — пожал плечами Фрунзик. — Сколько мы уже ищем его? Полгода? Больше?… И вот теперь, когда известно последнее местонахождение, осталось лишь подобраться к нему и все разузнать.
— При условии, если он вменяем хотя бы на йоту, — уточнил Максим.
— Будем надеяться.
Юра внезапно поставил свой бокал на столик, чуть не расплескав остатки содержимого, и потер пальцами глаза, которые устали от вечно тусклого освещения.
— Бред какой-то… — произнес он. — Вам не кажется, что все наши домыслы от недожора, недотраха и банального холода?
Маринка, Фрунзик и Максим с удивлением уставились на него. Егоров отнял руки от лица, обвел всех по очереди хмурым взглядом и вдруг громко и с неожиданной злобой сказал:
— Ну, чего таращитесь?! Сами подумайте, насколько вероятна та гипотеза, которую мы приняли за аксиому?
Максим тоже отставил свой бокал и ответил:
— Настолько же вероятна, насколько невероятна. И пока она не проверена, лучшего никто не предложит. Или у тебя есть другая гипотеза на роль аксиомы, а?
— Есть одна, — огрызнулся Юрка. — Мы в дерьме. И никакой свихнувшийся астронавт нас из него не вытащит!
— Тебе нельзя пить, — тихо сказала Маринка. — Юр, не надо больше, ладно?
Егоров насупился, но возражать не стал. Лишь тягостно вздохнул.
Их гипотеза, автором которой являлся Фрунзик, пожалуй, и впрямь была слишком смела. Но кроме нее, к сожалению, ничего в распоряжении не имелось…
Фрунзик предположил, что боги не могли находиться на Земле все время, потому что в этом случае обнаруживалось слишком много нестыковок. И в общем-то они лежали на поверхности.
Во-первых, Зевс сам обмолвился во время пафосного появления на Олимпиаде, что, мол, «мы изучили историю вашего общества и пришли к выводу…». Бла-бла-бла. Изучили! Зачем всеведущим богам изучать историю людей? Да затем, что они не всегда были в курсе событий, а значит, либо спали где-нибудь на планете, либо находились вне пределов Земли. Ученые и спецслужбы многих стран перекопали гору Олимп в Греции вдоль и поперек, также они по камушкам разобрали места древних захоронений, склепов, мемориалов, акрополей и прочего тлена. Никаких следов пребывания богов на планете не было обнаружено, а верить в их небесную сущность, магические составляющие и эфирное происхождение как-то не хотелось — это было бы совсем пошло, несмотря на крах многих научных воззрений.
Во-вторых. На кой ляд громовержцу и его, так скажем, соратникам понадобились консультанты? Боги очень неплохо разбирались в каких-то общих теориях и глобальных понятиях, но они подчас оказывались интеллектуально беспомощны в незначительных детальках, в тонкостях быта и психологии. Это могло означать только одно — отсутствие опыта в частностях. А последнее, в свою очередь, подразумевало, что они не только не всегда были в курсе событий, но вообще лишь недавно стали познавать современную Землю. При этом, будучи в курсе социологических, экономических, политических и прочих теорий человечества в целом. Парадокс? Несомненно.
И третье — совсем уж непонятное. Почему именно олимпийские боги? Почему, к примеру, не славянские языческие? Или, скажем, не скандинавские? Да мало ли религий, где процветает многобожие! Ан нет, именно Зевс и компания.
Случайности? Совпадения?
Возможно.
Но тут вдруг всплывает очень интересный факт. За два года до появления богов произошла странная история с экипажем корабля «Конкистадор», который совершал экспедицию к Марсу. Непонятная история. Загадочная.
Снова совпадение?
Не исключено. Ведь наш мир настолько невероятен по своей сути, что совпадения тут случаются слишком часто.
И снова — «но».
Один из членов экипажа все же сумел спастись с межпланетника, на огромной скорости ушедшего в недра Солнца. Астроном Святослав Торик.
По данным СМИ, сотрудников управления информации «Роскосмоса» и пресс-службы NASA, a также пресс-центров других организаций, имеющих отношение к этому полету, «Конкистадор» исчез с экранов следящих комплексов 16 апреля 2010 года. Некоторые специалисты предполагали, что на межпланетнике вышла из строя система навигации, он потерял управление и, сойдя с орбиты, упал на поверхность Марса.
Молчание длилось долгие месяцы, гнетя всех людей. Пугая.
И вдруг, спустя полгода тягостного неведения, корабль возникает в опасной близости от Земли. Событие само по себе очень странное, потому что ни одна из космических обсерваторий, ни МКС-2, ни орбитальные спутники слежения не фиксировали приближения «Конкистадора» до тех пор, пока он на огромной скорости не появился в нескольких световых секундах от нашей планеты. Но дальше начинается самое загадочное во всей этой истории! Межпланетник, не отвечая ни на какие позывные, неожиданно изменяет курс и направляется в сторону Солнца. Одновременно от корабля отстыковывается спасательная шлюпка и падает в Тихий океан, сойдя с орбиты на автоматике. На борту обнаруживают одного из членов экипажа — российского астронома Святослава Торика, который находится в состоянии сильнейшего умственного расстройства. У него наблюдается моторная афазия, то есть полная утрата речевых функций, и абсолютная дезориентация во времени и пространстве…
После этого информация о местонахождении выжившего члена экипажа с запоминающейся фамилией строго засекречивается. По официальным данным, беднягу помещают в клинику имени Кащенко под неусыпный надзор спецслужб.
И вот тут возникает несколько чрезвычайно любопытных вопросов.
Раз. Как смог человек в состоянии умопомешательства выжить в течение стольких месяцев в пространстве?
Два. Куда исчезли остальные члены экипажа?
Три. Торик ли изменил курс корабля в последний момент?
Четыре. Как «Конкистадор» мог оставаться незамеченным для современных средств комической локации?
И самый главный вопрос: что же все-таки произошло там, в холодном космосе, в миллионах километров от нас, на далекой планете Марс?…
— Если б только знать наверняка насчет второй спасательной капсулы, — задумчиво проговорил Максим. — Ушла ли она вместе с кораблем к Солнцу или приземлилась где-нибудь в пустыне, неся на борту одиннадцать…
Он запнулся, глядя на черно-фиолетовые тучи за окном.
— Кого? — зябко пожала плечами Маринка. — Одиннадцать богов?
— Не знаю, — ответил Максим после долгой паузы. — Не знаю.
Оглушительно бахнуло.
Фрунзик вздрогнул и тоже посмотрел за окно.
— Гром без молнии. Уже столько времени прошло, а все никак не могу привыкнуть. Кошмар.
— Феномен, — поправил Долгов.
— А я все же не понимаю, почему молний не стало во время грозы. Это же электричество, а не огонь, — сказала Маринка. — И звук ведь от разряда рождаться должен, а не просто так. Верно?
— Ну-у… Зевс же громовержец, а не молниеносец, — попытался пошутить Максим.
Никто не улыбнулся.
Снова бахнуло. И где-то далеко, внутри темных туч, покатилось неуклюжее эхо.
