Глава 18

В Санкт-Йоханесбург наш кортеж въезжал неспешно, с возможной пышностью, как и подобает поезду будущей принцессы императорского дома. Конечно, потрепанный вид возка, усталые и запыленные лица рыцарей эскорта не слишком соответствовали торжественности момента, но других взять было негде. К тому же радость от окончания пути настолько ясно просвечивалась сквозь пыль и усталость, что все остальное попросту забывалось, становилось несущественным, неважным.

Хлопотливый бургомистр, встречавший кортеж у городских ворот, предоставил в наше полное распоряжение небольшой, но вполне удобный отель, принадлежащий некогда роду лотарингских графов фон Штеренталь, в прежние времена ежегодно приезжавших сюда на богомолье. На фасаде этого небольшого городского замка все еще виднелся герб их древнего рода: черное поле, усеянное золотыми шестилучевыми звездами.

— Ну, блин, все, — глядя на щит, укрепленный над воротами, восхищенно изрек Лис. — Всем стоять, остальным строиться, трамваям бежать справа. Раз, два, три… семь… десять… Ясно, «Хилтон» не угадывается. А если тут есть еще теплый сортир и горячая вода, то я готов самолично еще пару звездочек пририсовать.

Горячая вода в замке нашлась. Понятное дело, она не лилась из крана, ибо никакого крана и в помине не было, зато расторопные слуги в кожаных передниках на голое тело не скупясь доливали ее из кипящих поодаль котлов в небольшие частные бассейны, именуемые здесь в угоду древней латинской традиции ваннами.

— Так что же все-таки произошло? — Лис расслабленно откинулся в деревянной бадейке, позволявшей ему вытягиваться во весь свой немалый рост, и пальцем поманил слугу, дежурившего с ковшом возле бочки с пивом.

— Это я у вас хотел спросить, — усмехнулся пребывающий примерно в той же позиции фон Нагель. — Утром, когда мы расположились в Риббеке, заняли, кстати, весьма неплохую гостиницу, я послал гонца, как мы и договаривались, на лесную дорогу. Гонец вернулся, доложив, что добрался аж до места ночного боя, но никого не обнаружил.

— А, это нас бес попутал, — скривился Венедин.

— К нам прибыл человек из города, — вмешался я, — сказал, что от тебя. Назвался местным купцом. Сообщил, что ваш отряд попал в засаду и что ты послал его увести нас в безопасное место.

— Мы попали в засаду? — удивленно переспросил фон Нагель, поднимаясь на локтях. — Бюргеры разбили отряд тевтонских рыцарей? И вы могли в это поверить?!

Мы могли в это поверить. Мы знали о швейцарских баталиях, о битве «Золотых шпор», после которой французский король был вынужден возводить в рыцарское звание крепких парней из городской и сельской бедноты, чтоб только восполнить потери своей броненосной кавалерии. Мы знали еще много чего, о чем отважный Ульрих фон Нагель не мог и подозревать.

— Так, собралось на ратушной площади несколько десятков каких-то горлопанов с дубьем, но мы рассеяли их, даже не обнажая мечей. Правда, пришлось вздернуть тамошнего сборщика пошлин, но, похоже, в городе только обрадовались этакому его возвышению. — Тевтонец захохотал над собственной шуткой.

— Что же было дальше? — поинтересовался любопытствующий Лис.

— Мы разослали по округе местных охотников, наказав им искать ваши следы. Не могли же вы в самом деле упорхнуть с дороги, словно ангелы небесные. — Он на секунду замолчал и покосился на Венедина. — Хотя кто вас, магов, знает?

— Не, не могли, — покачал головой мой друг. — Если б могли, стали бы мы по дороге тащиться.

— И то верно, — согласился тевтонец. — Так вот, охотники вернулись и сообщили, что, возможно, вас отчего-то вдруг понесло в соседнее баронство, будь оно неладно. Мы собрались было ехать туда, но городской магистрат упросил меня сопровождать их представителя к развалинам замка Херсирк — он как раз гореть закончил.

— И что там? — Лис вынырнул из индивидуальной пучины и с явным интересом приготовился слушать отчет риббекской поисково-спасательной экспедиции. С момента встречи на лесной дороге с вепреобразным соседом Херсирка, проявившим видимый интерес к подвалам сгоревшего замка, он не уставал корить себя, что поспешил с поджогом и отступлением и, вероятно, пропустил что-то весьма ценное.

— Сундуки с золотом и драгоценностями, — буднично ответил фон Нагель. — Восемь штук.

— Ну нормально?! — повернулся ко мне Лис. — Тут из-за жалких пятисот солидов буквально мощи святого Дезодорана пришлось распродавать, а в замке бесхозный золотой запас зазря грунт продавливал!

Я не стал напоминать другу, что в тот момент его мысли были заняты совсем другим и что «жалкие пятьсот солидов» являли собой примерно годовой доход с баронства вроде того же Штраумберга. Тем более что фон Нагель, принявший стенания Лиса за шутку, только улыбнулся и продолжил:

— Так вот, добрались мы до Херсирка, а тут откуда ни возьмись является соседский барон со свитой и давай кричать, что по древним грамотам эти земли его предкам принадлежали и что поскольку ни из графов Грамбрехтов, ни из Херсирков в живых никого не осталось, то теперь он здесь властитель. Видимо, городской совет нечто подобное подозревал, потому как только барон закончил себе горло рвать, бургорат вытащил из-под плаща грамоту с городской печатью, в которой черным по белому записано, что городской магистрат и жители вольного города Риббека желают видеть своим правителем государя-императора Фридриха II.

В общем, случилась там перебранка, но барон сражаться не думал — он и его люди по-охотничьи снаряжены были, так что мы его одолели. Вот он-то мне и сказал, что встретил вас в своих землях. Правда, он отчего-то твердил, что вы шверинцы, что граф Генрих непременно затребует себе Херсирк и только он, в смысле фон Штраумберг, сможет отстоять эти земли для Империи.

— Он что же, тоже решил идти под руку Фридриха? — спросил я, широко открывая глаза от удивления.

— Ну, честно говоря, у него особо не было выбора, — усмехнулся фон Нагель и сделал знак слуге подлить еще горячей воды в ванну.

Наш отдых в Санкт-Йоханесбурге грозил затянуться. К вечеру того дня, когда мы въехали под гостеприимный кров штерентальского отеля, словно дождавшись окончания нашего пути, зарядил мелкий противный осенний дождь. Несколько раз за время путешествия по Германии он порывался излиться на землю, но, очевидно, кто-то из духов воды все еще продолжал оставаться слугой талисмана, поскольку закрывавшие небо тучи, уронив на землю десяток капель, тоскливо тянулись дальше на восток, чтобы где-то там разгуляться во всю мощь.

Теперь же я грустно созерцал сквозь свинцовый переплет окна скрывающуюся под водой брусчатку, на которую нескончаемой струей из пасти кованого дракона-трубы изливался поток дождевой воды.

— Интересно, где сейчас великокняжеский поезд? — вздохнул я, отворачиваясь от унылой картины осеннего половодья.

— Завяз поди где-то, — лениво отозвался Лис, прислушиваясь к звукам, доносившимся из соседней комнаты.

Там проходила ежевечерняя церемония отхода ко сну юной невесты. Вернее, ежевечерней она стала совсем недавно. Еще несколько дней назад девушка, намаявшись в пути за день, попросту валилась с ног, и суматошные няньки, видя усталость любимой дитятки, помогали ей, едва разлепляющей глаза от усталости, раздеться и улечься в нагретую бронзовой грелкой постель. Все это время юная красавица порывалась настоять на своем праве отходить ко сну без посторонней помощи, но тщетно.

Теперь же ситуация изменилась самым неожиданным образом: девица устраивала скандалы из-за неправильно поданной ночной рубашки, из-за жестких перин, набитых лебяжьим пухом, из-за колючих простынь тончайшего хорасанского шелка, изводя придирками всех и каждого, попадавшегося ей на глаза. Для нас во всем этом была небольшая, но все же удача — завтрашняя принцесса, внезапно воспрянув ото сна, заявила, что не желает видеть стражу в своей спальне, и потому мы теперь выпадали из ее поля зрения хотя бы в этот поздний час.

— Скорее б уже все эти бояре со своими дьяками приезжали, задолбала меня подруга, сил нет. Вроде бы в начале пути была человек как человек, а сейчас какая муха ее укусила? — Лис улегся на длинную резную скамью, стоявшую под стеной нашей комнаты, примыкавшей к покоям княжны.

Я пожал плечами:

— Должно быть, волнуется перед свадьбой. Опять же, переходный возраст.

— Слушай, — Лис посмотрел на меня долгим тоскливым взглядом, — нам же не обязательно дожидаться всех этих свадебных фанфар. Сдадим невесту боярам с рук на руки и «адью». Я слыхал, император постоянно в Святую землю отряды посылает. Не могу я больше лыбы строить перед их светлостью. Очень хочется снять ремень, задрать подол и, так сказать, настучать ей по ягодичным местам, чтоб мозгов в голове прибавилось.

— Недолго осталось, — утешил его я. — Завтра поутру ее поведут в аббатство наставлять в католической вере, на это уйдет от силы дня три. У императора с его отношением к религии подобные дела много времени не отнимают. Православный, католик, мусульманин, иудей — для него все едино, был бы человек полезный. А дальше придут бояре — слава Богу, нет — их проблемы. Вряд ли государь станет откладывать свои дела и дожидаться, пока они сюда доплетутся. Насколько я понимаю Фридриха, для него их миссия уже выполнена.

Как я и предполагал, утром следующего дня в штерентальский отель явился промокший до костей церковный служка, сообщивший, что его высокопреосвященство архиепископ Трирский пожаловал в аббатство и с нетерпением ожидает свою будущую духовную дочь в соборе Святого Иоганна, где он будет иметь высокую честь наставлять ее высочество в тонкостях католической веры.

— На улице дождь! — возмутилась Алена Мстиславишна. — Я никуда не пойду!

— До ворот аббатства, — склонившись в церемонном поклоне, лепетал служка, — вы сможете доехать в возке. А у самых ворот его преосвященство любезно предоставляет вам собственный прекрасный балдахин, который будут нести шесть сарацин, привезенных из Святой земли и крещенных его высокопреосвященством.

Я услышал, как тяжко вздохнул Лис при заветных словах «Святая земля».

— Скоро уже, скоро, — прошептал я ему, — потерпи чуть-чуть.

— Сил же никаких нет, — едва шевеля губами, пожаловался он.

— Я не хочу никуда идти! — не унималась княжна. — Если вашему епископу так припекает меня поучать, пусть он сам отправляется сюда вместе со своим хваленым балдахином.

— Это никак невозможно, — не меняя интонации, продолжал служка, — ибо наставления в вере должны происходить в стенах Святой церкви, и уж никак не в покоях отеля.

— А отчего я вообще должна принимать вашу веру? — продолжала капризничать киевлянка. — Я не желаю. Пусть принц меняет веру, если ему так надо!

Я слушал девушку и не узнавал ее. Всего лишь несколько дней назад на постоялом дворе, выслушав мой рассказ об императоре Фридрихе, она искренне и всерьез собиралась водить с ним тесную дружбу, и обряд перехода в католичество, похоже, не занимал ее ни секунды. Теперь же эта разумная девочка отказывалась подчиняться не то что требованиям политической необходимости, но даже элементарным правилам приличия.

— Условия вашего перехода в католичество внесено в договор, который изволил подписать ваш отец, — не повышая тона, изрекал служка. — На него есть дозволение от митрополита Киевского.

— Мне нет дела до того, что подписывает мой отец, нет дела до митрополита и вообще я не желаю ничего менять. Я не выспалась и хочу есть! — Она повернулась к монаху спиной, намереваясь уйти, но была тут же перехвачена крепкими руками мамок, имевших, видимо, четкие указания на этот случай. Уж не знаю, показалось ли мне или нет, но был в этот миг в очах румяных дородных улыбчивых молодок какой-то недобрый злорадный блеск. — Не желаю! — донесся отчаянный вопль из соседней комнаты.

— А вот, Аленушка, платье шелковое узорчатое, — не обращая внимания на разгневанный визг княжны, мягко увещевал голос первой мамки.

— Никуда я не поеду! — бушевала девица.

— А вот обручья к нему золотые, да с яхонтами светлыми, — вторила первой мамке вторая.

— А! Не дергай мою косу! — вопила вошедшая в раж княжна.

— Лента у вас нынче будет плетения дивного, из французских земель привезенная, — уговаривал мягкий голос Татьяны Викулишны.

— Я не поеду!

— А вот ожерелье с бубенцами да каменьями. А серьги-то, гляньте, какие ладные…

— Я не желаю…

Желание и нежелание взбалмошной девицы соблюдать заведенный обычай уже не имело никакого значения. Фигуры большой политической игры были тронуты с места, и, стало быть, каждая из них должна была ходить, как повелось от века. Спустя примерно минут сорок снаряженная и украшенная невеста, с ненавистью взирая вокруг злыми глазами, была передана в руки конвоя, под локотки сведшего ее к ожидавшему у ворот отеля возку.

— Я велю вас казнить, — причитала княжна, — вы у меня попомните, все ответите.

— Прошу пожаловать. — Лис галантно открыл дверцу экипажа перед упершейся Аленой Мстиславишной. — Лезь, дура, кому говорю. Боже, когда все это кончится!

— О великий, — Ансельм, обряженный оруженосцем, подъехал к вскочившему в седло Венедину, — если мне будет позволено, я осмелюсь вам напомнить…

— Отстань! — раздраженно огрызнулся Лис. — Не до тебя. Потом напомнишь.

Ученик мага печально вздохнул и занял свое место в строю кортежа.

— Двинулись! — скомандовал я.

Обещанный его высокопреосвященством балдахин ожидал Алену Мстиславишну у ворот аббатства. Здесь конный путь заканчивался, и далее всякий христианин должен был шествовать ногами, проявляя тем самым почтение к святой земле монастыря. Шесть рослых левантийцев, чернобровых и чернооких красавцев-усачей в ярких шелковых нарядах, стройных, как кипарисы, с кривыми мечами за поясом, держали толстые резные шесты этого сооружения, имевшего явно восточное происхождение. Отделанный поверху выделанными шкурами балдахин имел подбой из золотой парчи, усеянной золотыми кистями и серебряными бубенцами, мелодично перезванивающимися на каждом шагу.

— Я туда не пойду, — капризно произнесла княжна, с непонятно откуда взявшейся тоской взирая на ворота аббатства.

— Может быть, действительно подождать до завтра? — с недоумением наблюдая происходящее, спросил уже спешившийся фон Нагель. — Возможно, она просто еще не освоилась.

— О, это ты ловко придумал, — фыркнул Лис. — Недельку-другую туда-сюда поездочимся, а там, глядишь, вашего архиепископа как раз кондрашка и хватит.

— Завтра ничего не изменится, — вздохнул я. — Истерику надо переломить.

Мы заняли места под балдахином. Невеста принца посередине, мы по бокам, подпирая ее с обеих сторон, остальная свита пристроилась чуть поодаль сзади под проливным дождем, мысленно благодаря неизвестного архитектора, решившего устроить вход в собор всего лишь в пятидесяти шагах от ворот аббатства.

— Пошли, — вздохнул я.

И мы, едва не неся юную истеричку под локотки, сделали первый шаг на пути к храму.

— А-а-а! — в ужасе взревел кто-то за нашей спиной.

— О-о-о! А-а-а! — вторили первому голосу другие, с той же панической интонацией.

Мы с Лисом крутанулись на месте, обнажая мечи, готовясь принять неожиданный удар и до последнего вздоха защищать несносную девчонку. Искаженные ужасом лица, люди, шарахнувшиеся от нас в сторону, все это пронеслось единым мигом. В следующую секунду тяжелый изукрашенный балдахин парашютом рухнул нам на головы, закрывая белый свет и заставляя упасть на колени.

— А-а-а! — в каком-то животном ужасе ревели придворные, сопровождавшие нашу процессию, не в силах вымолвить ни единого связного слова.

Первым пришел в себя Ансельм.

— Убежища! — пронзительно закричал он, и мне было слышно, как быстро захлюпали по лужам его сапоги.

— Выбираемся! — кратко скомандовал я, поднимаясь на ноги и стараясь нащупать в темноте руку княжны.

— Демоны! — кричали снаружи. — Убить их! Убить! В огонь!!!

— Об чем они лопочут?! — возмутился Лис, отчаянно пытаясь вылезти из-под парчи. — Какие демоны? Кого убить? Я их щас сам здесь всех поубиваю! Балдахин не могут поднять, уроды! Ученичок еще сыскался! — Он вонзил меч в переносную крышу, не утруждая себя поисками выхода. — Шо ж они нас все ловить-то пытаются?

— Убить их! Убить!

Мне наконец удалось поймать рукав Алениного платья, но он был пуст. Вернее, в глубине рукава копошилось что-то, весьма отдаленно напоминающее человеческую руку. Я двинул ладонью выше и неожиданно для себя наткнулся на чьи-то паклеобразные космы с болтавшейся в них лентой.

— Ай-й! — взвизгнула нелюдь.

— Убить их! Демоны! Подменыш!

— Назад! — перекрывая шум толпы, громыхнул голос Ульриха фон Нагеля. — Того, кто двинется, зарублю на месте! Как бы то ни было, они опоясанные рыцари и имеют право быть судимыми равными себе. А ну назад! — вновь взрыкнул он.

О балдахин шлепнулось что-то тяжелое, вероятнее всего, камень.

— Похоже, это они нас убивать собираются, — прокомментировал я.

— Вот спасибо, подсказал!

Визжащее существо, извивающееся в моей руке, пыталось изловчиться, чтобы цапнуть меня щелкающими в темноте зубами, но, получив удар по голове эфесом меча, стихло и лишь едва слышно поскуливало, трясясь от страха.

— Рыцари, окружить балдахин! — вновь скомандовал фон Нагель.

— Не сметь! — прервал его приказ чей-то властный, хорошо поставленный голос. — Господин прецептор, извольте отозвать своих людей. Нечестивцы коснулись ногой освященной земли и теперь, как вам известно, они подлежат церковному суду.

— Да, но вторая их нога все еще оставалась на земле императора, ваше высокопреосвященство. Получается, они находятся в его воле не менее чем в вашей.

Мы с Лисом резко начали пятиться назад, стремясь обеими ногами оказаться в юрисдикции императора Фридриха II. Что бы это нам ни сулило, оно было лучше нежных объятий матери нашей католической Церкви. Которая, как водится, карала любя, но, увы, любовью слишком пламенной и оттого непереносимой для живых существ.

— Император будет здесь завтра, — холодно произнес архиепископ Трирский. — До этого момента повелеваю заключить подменыша и его пособников в темницу аббатства.

— Как прикажете, ваше высокопреосвященство, — ответствовал фон Нагель. — Надеюсь, вы не будете возражать, монсеньор, если я лично возглавлю их охрану.

— Нет, — немного помолчав, бросил церковный иерарх без особого энтузиазма. — Окажите любезность. Но перед каждым выходом из аббатства вас или ваших людей потрудитесь ставить меня в известность. Я отдам приказ страже.

Все это время мы отсиживались под балдахином, ожидая решения нашей горькой участи. Можно было, конечно, выскочить, с криком и ревом размахивая мечами, но вряд ли бы подобный маневр продлил наши жизни. Общее количество хорошо вооруженных опытных и умелых бойцов по ту сторону нашего «укрытия» изрядно превышало пропорцию десять к одному. Однако отсиживаться под балдахином далее не имело смысла.

Мы дернулись, выползая наружу и выволакивая на свет божий то, что еще недавно считалось киевской княжной. Нелюдь двух с половиной футов росту, почти полностью скрытая в ставшем вдруг длинном богатом платье, дергалась, пытаясь выбраться из своего наряда, позванивая подвесками-бубенцами, тряся тяжелыми серьгами и тараща круглые совиные глаза, полные ужаса. Зеленовато-бурая шерсть, покрывавшая его от пяток до самого лба, стояла дыбом от страха, и рот с бледно-серыми губами кривился в плаксивой гримаске. Собравшийся под дождем у монастырских стен народ прерывисто выдохнул, увидав вместо ясноокой красавицы мерзкую страхолюдину. Меня, как, вероятно, и Лиса, в этот момент более занимало другое — ряд копий, направленных на нас.

— Сдайте ваше оружие, господа рыцари, — скомандовал, подходя к нам, Ульрих фон Нагель. — Я не верю, господа, что вы причастны к этому ужасному преступлению, — тихо промолвил прецептор, протягивая руку за моим мечом, — но я не в силах сделать для вас более чем уже сделал. На суде, а можете мне поверить, я сделаю все возможное, чтобы уберечь вас до этого часа, я буду свидетельствовать в вашу пользу. Я расскажу правду, и будем надеяться на милость государя. А теперь, прошу вас, сдайте оружие.

Где-то высоко над головой заскрежетал засов, и мерные шаги возвестили о том, что у нас появился гость.

— Надеюсь, это обед принесли, — с нескрываемой досадой в голосе, звеня удерживающей нас возле стены цепью, произнес Лис.

Шаги слышались все ближе, и вскоре мы увидели отблеск пламени факела, качающийся при ходьбе и оттого особенно зыбкий и нервный. Свет его выхватил из тьмы ряд железных прутьев ярдах в двух над нашими головами вровень с полом, широкую полосу засова, запирающую лаз в нашу темницу, и малую часть сводчатого потолка прямо над ней. Свет приближался, становясь все ярче, и вскоре остановился прямо возле решетки. Наверху послышался глухой стук, и над решеткой, освещенная мечущимся светом факела, появилась побитая оспой рожа в монашеском капюшоне.

— Еда, — кратко бросил монах, склоняясь над засовом, чтобы отпереть фиксирующий его замок.

— А раньше вы пожрать принести не могли? — зло вскинулся Лис.

— Сначала была вечерняя трапеза братства. Затем отец-настоятель велел раздать часть объедков нищим. Другую часть отнесли свиньям, — не меняя тона, пояснил слуга Господний, — а то, что осталось после хрюшек, досталось вам. Так что возблагодарите Господа, Отца нашего небесного, что они не все сожрали.

— Ах ты ублюдок! — взорвался и без того взбешенный Венедин. — Да твоя мать сама была свинья! А твое, урод, место не в монастыре, а на ярмарке в балагане детей пугать!

Монах остановился, слушая брань моего друга и глядя на него ничего не выражающими пустыми глазами. Дослушав до конца яростную тираду беснующегося узника, он выпрямился, осенил себя крестным знамением, поднял с пола ведро с отбросами и вывернул его нам на головы.

— Жрите, нечестивцы!

Мы едва успели отпрянуть от обрушившегося сверху потока помоев, предназначенного нам для употребления вовнутрь. Деваться особо было некуда: каменный мешок три шага в длину, три шага в ширину — вот что представляла собой монастырская темница.

— Истинный пример человеколюбия и христианского милосердия, — печально вздохнул я, слушая, как удаляются шаги монаха, как капает вниз с железных прутьев буроватая жижа, составлявшая наш ужин. — Ладно, предположим, что у нас сейчас пост. Давай вернемся к исчезновению Алены.

— В гробу я видал такие посты, — раздраженно бросил Лис. — А к пропаже, что к ней возвращаться, уже все говорено-переговорено! Пропала она на постоялом дворе. Во всяком случае, первые симптомы появились в день отъезда.

— Забытый кинжал фон Зальца?

— Да. Серебро, святые мощи в рукояти, понятное дело — подменыш до такого и не дотронется. Опять же все ее истерики и закидоны именно тогда начались. Все равно не ясно, кто и когда ее подменил. Из чужих был только Ансельм. Он, конечно, Буратино недоделанный, но тем не менее когда бы он умудрился все провернуть? Днем он со мной в городе буржуинов на бабки разводил…

— А вечером сидел возле Ропши. Практически безотлучно, я свидетель. Наши все отпадают. Кроме тебя, у нас магов не водится, а для того чтобы вызвать подменыша, нужен кто-то, водящий дружбу с фейри.

— Ну ты же не станешь меня подозревать? — с недоумением в голосе произнес Лис. — В этом мире у меня никаких знакомых фейри не водится.

— Ты что, с ума сошел?! — возмутился я.

— Я-то в своем уме, но все же бред какой-то получается: и ворив нэ було, и батька вкралы. Она ж ни на секунду одна не оставалась! Если не мы с тобой — так Ропша, не Ропша — так наши ребята. Уж на самый худой конец мамки или Танюха. А фейри, кстати, тоже не дураки. Они в место, где тусуются два каких-никаких, но мага, по своей воле нипочем не сунутся!

— Значит, вероятно, была еще чья-то достаточно мощная воля.

— О Господи, чья? — едва не срываясь на крик, выдохнул Лис.

— Не знаю. Но мне не дает покоя исчезновение разбойников с постоялого двора. Так все было подстроено, сколько человек убито, такая многоходовка, и вдруг — бац! — после первой неудачи с сетью они исчезают, как будто так и надо. Ни мне здрасьте, ни тебе до свидания. Все это не кажется странным только лишь если предположить, что подмена была заготовлена еще до того, как разбойники покинули постоялый двор.

— Допустим. Но кто знал, что я с Танюхой завалюсь на сеновал, что Ропша будет при смерти… Да нет, и все равно мамки были рядом, а эти курицы спят чутко, чуть что, такой бы шум подняли, мертвые бы проснулись.

Я печально вздохнул. Разговор в таком духе продолжался у нас по кругу несколько часов без заметных успехов. Мы явно упускали из виду что-то важное и никак не могли понять что.

— Ладно, — махнул рукой я, — давай попробуем заснуть. Завтра приезжает император. Состоится суд, как говорится, надо выглядеть. К тому же, как утверждал Володимир Муромец: утро вечера мудренее.

— Здесь утро не наступает никогда, — вглядываясь в мрак темницы, жестко отрезал Лис.