Глава 16

Забота о хлебе насущном и последовавший за ней процесс поглощения пищи на время заставили Лиса и его магического ученика отвлечься от темы экзамена. Вслед за трапезой вопрос о том, что же делать дальше, встал с новой остротой, поскольку выяснилось, что продовольствия на постоялом дворе хватит едва ли на пару дней весьма экономного стояния.

— В общем, так, — горячился Лис, — пора вспомнить школьный курс истории и осознать, что города — это не просто скопища домов, произрастающих за одной оградой, но и аккумулятор финансов в их первозданном денежном эквиваленте. Короче, самое время протрясти буржуа и послушать, как они будут звенеть.

— Может, все же доберемся до конторы Ганзейского союза? — возражал я, памятуя, что Лисовская манера ловить рыбку в мутных финансовых потоках ведет обычно к весьма далеко идущим последствиям.

— До этой самой конторы еще добраться надо! Наш любезный Карл из Риббека, купец, утверждает, что миль на сто в округе ничего подобного нет. С нашей скоростью это не меньше трех дней пути. Мы-то ладно, как-нибудь на подножном корму святым духом перетопчемся, но теток все же кормить надо. Да и ночевать под открытым небом тоже затея не ахти какая — октябрь на носу, того и гляди дожди пойдут.

— Хорошо, и что ты предлагаешь?

— Как это что? Провести безвозмездный заем денег у населения.

Последняя часть нашего разговора была услышана юной княжной, спускавшейся в этот момент по лестнице, чтобы узнать, отчего это вдруг воины ее эскорта изволят спать, когда она уже давно бодрствует.

— Я благодарю вас за заботу, господа, — тоном, не допускающим возражений, произнесла Алена Мстиславишна, — но если мы действительно в таком тяжелом положении, как вы говорите, быть может, стоит что-то продать?

— Чтобы продать что-нибудь ненужное, надо сначала купить что-нибудь ненужное, — процитировал Лис, — а у нас денег нет.

Княжна на минуту задумалась.

— Но есть одно из моих платьев. То самое, в котором я ходила под Херсирк.

Я улыбнулся обороту: «Ходила под Херсирк». Так обычно изъяснялись старые вояки. Юная девица произносила эти слова со знанием дела и явной гордостью.

— Починить платье уже невозможно, а жемчуга на нем нашито не менее чем на тридцать солидов.

— Нехорошо это как-то, — вздохнул Венедин, вообще крайне болезненно воспринимавший попытки женского участия в финансовых вопросах, а уж тем более такую благотворительность со стороны девочки-подростка.

— Я так велю, — гордо задрала подбородок княжна. — Готовьтесь ехать в город. А я сейчас прикажу Татьяне спороть жемчужины и принести их вам.

Лис перевел взгляд с девушки на меня, и я четко понял, что в его голове уже созрел коварный план по «рациональному» использованию выделенных средств, так что свернуть его с намеченного пути не удастся даже бульдозером.

— Слушаюсь, ваша светлость, — склонился в поклоне Венедин. — Все сделаем в лучшем виде.

— Недурственно, — похвалил будущего бакалавра магических наук высокоученый экзаменатор. — Чувствуется работа с материалом. Похвально, молодой человек. Однако вон уже виднеется город, и нам надо заняться некоторыми приготовлениями к предстоящему священнодейству. У вас с собой есть писчие принадлежности и пергамент?

— Конечно, — отозвался прилежный ученик, собираясь, очевидно, запечатлеть на выбеленных страницах крупицы Лисовской мудрости.

— Что? — переспросил юноша, вероятно, полагая, что ослышался.

— Пергамент. На кусочки, — чуть медленнее повторил Лис. — Ну что тут непонятного?

На некоторое время я был вынужден отвлечься от созерцания первого дня учебы незадачливого горе-чародея у светила венедской учености. Пришедшие в себя после тяжелой зельевой спячки воины нуждались в заботе и уходе не менее, чем изнеженные курсистки после посещения анатомического музея. Земля уходила у них из-под ног, головы чугунными ядрами обрушивались на стол всякий раз, когда, сидя за ним, они убирали поддерживающие лбы руки.

— Пожалуй, мне пора возвращаться в Риббек, — едва ворочая языком, выдал наш проводник, чувствовавший себя, быть может, самую малость лучше лихих вояк, изрядно принявших вчера на грудь. — Не хотелось бы, чтобы меня хватились. Да и вообще стоит посмотреть, как там и что. Повремените здесь пару деньков. Если фон Нагелю и его людям удалось спастись, я приведу их сюда, а нет — приду сам да выведу вас в обход здешних злыдней прямо к Триру.

— Ты б, может, не торопился, — глядя, с каким трудом вскарабкивается он на своего коня, предложил я.

— А, не впервой. В лесу развеюсь. — Купец дал шпоры своему скакуну, и я печально посмотрел ему вслед. Отпускать доброго Карла из Риббека одного без прикрытия не хотелось, но и прикрывать его было некем. Оставалось уповать лишь на милость Небес да на белый день.

— Не, ну ты, блин, жмот! — возмущался Лис, вращая перед носом у штраумбергского ювелира жемчужину с платья Алены Мстиславишны. — Прекрасный гиперборейский жемчуг! Где ты еще такой найдешь?

— Ага, это тебе вечерней лошадью из Парижа такие сведения принесли? — не унимался мой друг. — Шо ты мне тут горбатого до стены лепишь?! Какой малый спрос, какой брак? Скатный жемчуг! Верховный адидас Гипербореи подарил его блаженному Дезодорану на четки. Если я, вернувшись в Гиперборею, сообщу верховному адидасу, шо ты назвал его жемчуг дефектным, он устроит такой великий поход, что нашествие Аттилы покажется невинным паломничеством по святым местам.

— Ладно, только из уважения к вам, верховному адидасу и этому самому… блаженному Дезодорану — семнадцать солидов, — отступил от прежней позиции прижимистый ювелир. — Кстати, а кто такой этот блаженный Дезодоран?

— Как?! — Брови Лиса возмущенно поползли на лоб, грозя остановиться не ранее затылка. — Ты не слышал о блаженном Дезодоране? И это в тот момент, когда римская курия, отложив все свои дела, занята его канонизацией? Ты здесь ничего не слышал о блаженном Дезодоране? Да ты просто нищий духом! Стоп-стоп-стоп, я увлекся. Миа кулпа. Прости меня, почтеннейший ювелир. Давай вначале покончим с делами. Ты, кажется, говорил о семнадцати солидах?

— Да, — едва скрывая торжество в предчувствии изрядного куша, произнес тот.

— Давай сделаем так. Я не возьму с тебя этих денег. — Глаза ювелира удивленно расширились, и он хотел было что-то сказать, но мой друг не дал ему такой возможности. — Я отдам их тебе за пятнадцать золотых монет. Но с одним условием: ежели нынче к вечеру я принесу тебе пятнадцать солидов обратно да присовокуплю к ним еще один денарий в благодарность, то ты обязуешься вернуть мне все эти жемчужины в целости и сохранности.

— Хорошо, — поразмыслив и решив, что в любом случае останется в наваре, ответил заинтересованный золотых дел мастер. — Но зачем тебе это?

— Таким образом я осуществлю последнюю волю блаженного Дезодорана, этой благоухающей розы святости, наполняющей ароматом истинной веры самые отдаленные пределы Господнего мира, и вместе с тем сохраню… о, нет-нет. — Лис прикрыл рот рукой, словно боясь выпустить из него еще хоть один звук.

— А что это за воля? — поинтересовался ювелир, надеясь, быть может, с этой стороны подобраться к тайне, которую скрывал мой друг.

— Много лет тому назад, — начал витийствовать Лис, — блаженный Дезодоран, бывший в те времена богатым купцом, путешествовал вместе со мной, тогда еще совсем мальчишкой, через ваш город. Зайдя в церковь, которая находится, насколько я помню, где-то возле ратуши…

— Да-да, церковь Девы Марии, — закивал внимательный слушатель.

— Именно так! — подтвердил Лис. — Именно перед ликом Пресвятой Девы было ему послано видение: он узрел несчастную Гиперборею, задыхающуюся в зловонии язычества, и крест, обвитый алой розой, который он устанавливает посреди этих земель. И тогда он сказал мне: «Распродадим все и пойдем».

И я пошел, и воочию узрел многие чудеса, явленные этим святым человеком в далеких землях дикой Гипербореи, отныне осиянной светом истинной веры. Когда же, два года тому назад, смежил он веки, — Лис шмыгнул носом, — я поклялся исполнить его волю во что бы то ни стало. И как ни труден был путь, вот я здесь.

— Конечно, — торопливо кивнул хозяин лавки, делая знак слуге привести городского писаря. — Может быть, вам пока что-нибудь предложить освежиться с дороги?

— Блаженный Дезодоран, — повышая голос так, чтобы его слышали все присутствующие в помещении, а по возможности и прохожие на улице, — велел мне продать то дорогое, что сыщется в его имуществе, и вырученные деньги раздать без изъятия наиболее праведным и благочестивым жителям Штраумберга. Что я и намерен сделать немедля. — Он замолчал и потер озадаченно лоб. — Быть может, вы, почтеннейший мастер, соблаговолите провести нас до ратушной площади?

— Да, конечно, — закивал тот. — Но стоит ли туда ходить? Мы э-э… и сами можем пригласить наиболее почтенных и уважаемых граждан.

Лис насупился.

— О да, — вздохнул златоторговец, огорченный неудачей вылазки. — Конечно, всех. Разве мог блаженный Дезодоран поступить по-другому? Пойдемте, господа.

Путь, начатый от ювелирной лавки впятером, на ратушной площади закончился шествием не менее чем пяти десятков любопытствующих горожан.

Штраумберг нельзя было отнести к плеяде крупных городов Европы, и весть о том, что сейчас на площади будут раздавать деньги, облетела его быстрее, чем расторопный стриж успел бы пронестись по периметру крепостных стен. Однако, не обращая, казалось, внимания на столпотворение, Лис был суров и преисполнен важностью возложенной на него высокой миссии. Дойдя до входа в ратушу, он вытащил из висевшего на поясе кошеля коробочку с запасной тетивой и, не говоря ни слова, склонившись пополам, начал отмерять ею какое-то одному ему ведомое расстояние от массивной дубовой двери до… Заинтересованная толпа расступилась, освобождая ему дорогу.

— Вот! — произнес он, останавливаясь посреди площади. — Вот оно, это место!

— Он узнал! Он узнал его! — зашумели в толпе.

— Именно здесь, — во всю мощь своей луженой глотки вещал Лис, — блаженный Дезодоран сказал мне: «Мы не отправимся на ярмарку в Кельн, ибо забота о земных богатствах суетна. Мы распродадим все немедленно и отправимся нести свет истины в Гиперборею».

— О! — восторженно выдохнула толпа.

— И да будет свят этот город! — продолжал свой вдохновенный монолог Венедин. — Ибо в нем мне открылась истина. И да будут блаженны жители, имеющие счастье жить в его стенах!

Народ, внимательно слушающий каждое слово моего друга, взорвался восторженными рукоплесканиями.

— Бочку! Бочку прикатите! — заорал кто-то. — Не видно ничего!

— Умирая, — уже с бочки горланил Лис, — блаженный Дезодоран велел мне раздать вам все деньги, полученные от продажи его имущества.

— Давай! — заорали из толпы и десятки, а вернее, сотни рук устремились вверх, словно ожидая золотого дождя.

— Но как найти благочестивейшего среди благочестивых? — вопил в ответ Лис, картинно простирая над толпой руки с поднятыми вверх ладонями. — Как найти набожнейшего среди набожных? Добродетельнейшего в этой цитадели добродетели?

Алчущая золота толпа на секунду схлынула, задумываясь. Этого времени Лису было достаточно, чтобы начать очередное действие своего спектакля.

— Верно! Верно! — вопил возбужденный люд, и каждый прикидывал набор добрых дел, совершенных за время, прошедшее с последней исповеди.

Лис обвел глазами собравшихся и, увидев среди людского моря монашескую тонзуру, прикрикнул:

— Эй, расступись! Прошу вас, преподобный отче. Помогите мне в этом богоугодном деле. — С трудом протискиваясь через тесный коридор, внушительных размеров монах пробрался к бочке, с которой вещал Лис. — Знаете ли вы этого человека? — крикнул мой друг, указывая на румяного священнослужителя.

— О! — Лис склонился в поклоне. — Для меня высокая честь. Не будет ли любезен достопочтенный отче отметить один из предложенных кусочков пергамента священным для всех нас знаком креста. — Викарий согласно кивнул, сохраняя горделивое спокойствие, и принял из рук ошеломленно взирающего на происходящее Ансельма смоченное в чернилах гусиное перо. — Пожалуйста, — Лис протянул ему полный колпак обрезков пергамента, — выберите любой. И да свершится воля Небес! — Священнослужитель неспешно и величественно сунул руку в колпак, вытянул один из обрезков и с явным удовольствием начертал на нем требуемый знак. — Вот он! Глядите все — вот он! — вскричал душеприказчик апостола Гипербореи, затем, предъявив искомый пергамент обществу, вновь обратился к монаху: — Прошу вас, святой отче, не оставляйте меня в этот час. В вашем присутствии я буду чувствовать себя увереннее.

Тот важно кивнул, распираемый невольной гордостью от возложенной миссии.

— Э-э, да за это платить надо! — раздался голос из толпы, но он не был услышан в общем хоре участников священной лотереи.

— Воледар Ингварович, — Татьяна Викулишна подошла ко мне, явно встревоженная какой-то неведомой мне неприятностью, — там Ропша захворал, весь в испарине, трясется, бредит. Я велела мамкам ему лоб водой смачивать. Быть может, здесь в кладовой яблочный уксус сыщется? Или какие травяные сборы? Вчера, помнится, трактирщик о них говорил.

— Он много чего говорил, — поморщившись, ответил я. — Ладно, идем поищем.

В кладовой нашлись и уксус для обтираний, и пучки различных трав, подвешенных сушиться под стропила. Татьяна Викулишна, обладавшая, как оказалось, изрядными познаниями в прикладной ботанике, немедля занялась их сортировкой и приготовлением чудодейственного отвара, способного, по ее уверениям, поднять нашего друга на ноги самое большее за пару дней. Пока же Ропша был совсем плох, он метался в горячке, выкрикивая нечленораздельные ругательства и обещая кому-то отомстить за смерть брата.

Велев переполошенным служанкам княжны почаще менять компрессы и обтирать повольника уксусом, я спустился вниз, где наблюдалась картина всеобщего лазарета. Менее фатальная, зато более многочисленная. «Господи, — страдальчески думал я, — ну что за напасть? Вздумай сейчас грабители вернуться, и постоялый двор можно брать голыми руками. Конечно, если это только негодяй трактирщик с подручными, тогда дело ерундовое, но если прибавить к ним десятка полтора встреченных нами по дороге стражей, оно приобретает нешуточный оборот. За одной моей спиной всем не отсидеться. Эх, жаль, черт возьми, что рыцари Храма Девы Марии Горной умчались куда-то в ночь, все бы спокойнее было».

Занятый такими невеселыми мыслями и госпитальными делами, я почти забыл вспоминать о Лисе. С помощью инвалидной команды мы забаррикадировали первый этаж строения, чтобы в случае возможной атаки иметь шанс хоть как-то использовать наличествующий «гарнизон». Я вышел на связь лишь часа через полтора.

— А ну, не толпитесь, — ревел Лис, расталкивая «благочестивых и набожных». — В очередь! Я сказал, в очередь! Всем хватит! Одна монета — один шанс. Хотите вновь испытать судьбу — кидайте пергамент в шляпу. Не хотите — можете забрать его с собой. По предъявлении мандата, благословленного блаженным Дезодораном, святой Петр как пить дать скостит десяток-другой ваших грешков. Так, по одному подходи! Я же говорю, по одному! Ну-ка, — Лис повернулся к обалдевшему от происходящего Ансельму, стоявшему возле бочки, — отсчитай тут серебра да мухой лети к менялам, приволоки мне еще десяток солидов.

— Я не умею, о великий, — едва слышно выдавил юноша.

Не пускаясь в дальнейшие объяснения, юноша сорвался с места и бросился сквозь толпу, откуда послышались хлопки, сопровождаемые явно электрическими разрядами. Воистину, забота о сохранении наличности в стенах благочестивого Штраумберга не была пустой предосторожностью.

Я отключил связь. По крайней мере на этом участке нашего фронта все шло хорошо.

После обеда, любезно приготовленного Татьяной Викулишной, квелое воинство несколько воспрянуло духом, и в движениях храбрых ратников появилась явная осмысленность. Немного успокоившись, я расставил посты и собрался было вздремнуть часок, чтобы наверстать вырванное магическим нашествием время ночного сна, но не тут-то было.

— Воледар Ингварович, — заметив мою робкую попытку принять горизонтальное положение, изрекла юная княжна, — давно хотела вас расспросить…

Я не стал интересоваться, почему эта тяга к расспросам прорвалась у нее именно в тот момент, когда мне более всего хотелось смежить веки, и лишь вздохнул, обреченно склоняя голову:

— Готов к услугам вашим.

— Вы долго прожили в этих землях, — не спеша произнесла Алена Мстиславишна, — не доводилось ли вам встречать моего будущего мужа принца Людвига? Конечно, я, как подобает воспитанной девушке, покорна воле своего отца и прекрасно понимаю, какие выгоды принесет Руси мой будущий брак. Но все же хотелось бы знать — каков он, мой суженый?

— Увы, моя маленькая княжна, — развел руками я, — мне не доводилось видеть его даже мельком. А вот о его отце, императоре Фридрихе II, если желаете, могу рассказать.

— Да, — после минутной задумчивости произнесла девушка, — пожалуй, это будет полезно.

И я начал повествование. Красивое, цветистое повествование об императоре, словно затерявшемся во временах и эпохах. Государе, свободно владеющем всеми европейскими языками, ведущем ученые беседы на арабском и персидском, переводящем с арамейского, древнееврейского, греческого и латыни. Императоре, установившем в своих владениях мир между всеми религиозными общинами, будь то христиане, мусульмане или иудеи, мудром властителе, с равным успехом побеждающем врагов мечом и словом, человеке, изрядную часть своего времени отдающем изучению опаснейших болезней и самолично изобретшем ряд весьма действенных лекарств для борьбы с ними.

Правда, чтобы не травмировать психику будущей невестки государя Священной Римской империи, я не стал рассказывать ей о случае, имеющем место быть что-то около двух лет назад, когда Фридрих, накормив обильным завтраком двух своих придворных, оставил одного в замке, с другим же отправился охотиться в ближайший лес. Ну а вечером того же дня его величество собственноручно вспорол животы обоим, чтоб посмотреть, у кого из них лучше усвоилась пища.

Так это было на самом деле или нет, сказать не могу. Что это были за вельможи и что нужно было сделать, дабы заслужить право принять участие в подобном научном опыте, я тоже не знал. Человек, рассказывавший мне об этом, клялся, что именно так оно и произошло и он сам был свидетелем. Оставим это на его совести.

Лично мне довелось встречаться с Фридрихом всего лишь раз, но этот раз стоил того, чтобы о нем рассказать. В то время я уже был рыцарем свиты графа Генриха Шверинского, и в моем послужном списке значился ряд весьма полезных для Лиги северных баронов успехов, поэтому встречать бежавшего из завоеванных императором земель графа фон Ратцеборга выпало именно мне.

Внезапный удар императорской армии застал правителя древнеславянского Ратцеборга врасплох, вынудив скрыться с десятком верных слуг безо всяких средств к существованию. Недавний союзник моего сюзерена, занимавший весьма высокое положение в северной Лиге, явился ко двору графа Генриха в запыленном дорожном платье просто лишь потому, что другого у него не было. Он плакал навзрыд, заклиная графа Шверинского помочь ему вернуть утерянные владения, и мой добрый господин, как и подобает доброму господину, согласился.

Правда, при этом он выдвинул условие, что либо фон Ратцеборг после возвращения ему феода признает вассальную зависимость от Шверина, либо в пятилетний срок вернет графу Генриху сумму, троекратно превышающую ту, что может понадобиться для выкупа владений или же для ведения в них боевых действий.

Никакой войны граф Генрих вести не собирался, у него попросту не было для этого сил. Зато у него был крестный — маркграф фон Нордальбинг, стоявший в стороне от северной Лиги и в то же время весьма почитаемый императором за обширные познания в охотничьем деле и благодушный нрав. Сам граф Генрих не мог напрямую посылать герольда ко двору Фридриха II, император попросту отказался бы разговаривать с посланником бунтовщиков, но зато он мог отправиться на охоту к своему крестному, попросив его пригласить в это же время и его величество.

Ни о каких засадах здесь речь идти не могла — это было священное место водопоя, где враждующие стороны могли сколь угодно общаться между собой, не теряя лица. И император, и мятежный граф охотились в разных угодьях и жили в разных охотничьих замках в Нордальбингии. Толстяк же маркграф, едва отдуваясь от необходимости носиться взад-вперед, брал на себя многотрудные функции посредника.

Услышав предложение фон Нордальбинга уступить Ратцеборг его прежнему владельцу за весьма внушительную сумму, столь необходимую на организацию грядущего крестового похода, Фридрих II расхохотался и хлопнул вельможного охотника по плечу (во всяком случае, так рассказывал подкупленный мной паж маркграфа). «Когда хороший пес почует вальдшнепа, он станет отвлекаться на сорок?» — оборвав смех, спросил император. «Нет!» — тут же затряс головой фон Нордальбинг. «То-то же. Скажи, Шверин уже дал тебе деньги? Ну, признавайся, дал. Не думает же он, что я приму их от него самого!» «Верно, ваше величество», — склонился в поклоне толстяк. «Вот и великолепно. Оставь их себе. Да только, чур, расскажи об этом Шверину. И порадуй его, я верну Ратцеборг его законному владельцу. Так что эти деньги, которые мошенник Генрих заплатил тебе наверняка за посредничество, ты отработал сполна». — «Но…» — «Иди, иди. Сообщи ему, что ты провел со мной переговоры и я возвращаю Ратцеборг».

Граф Генрих радовался недолго: на следующий день фон Ратцеборг был приглашен к императору, обласкан им, осыпан милостями и подарками; еще через неделю он с императором въехал в свой город, где на ратушной площади принял вассальную присягу на верность Фридриху II. Взбешенный граф Шверинский потребовал было обратно деньги у своего крестного, но, как выразился по этому поводу Лис: «Дэ той хлиб, шо мы зъилы?» Спустя еще неделю и Ратцеборг, и Нордальбингия в едином порыве выступили против Шверина.

Уже начинало вечереть, и я активизировал связь.

— …Послушайте, почтеннейший, — судя по тону, которым были сказаны эти слова, Лис произносил их отнюдь не в первый раз, явно по одному и тому же поводу, — вот ваша расписка, вот ваши деньги, и я хочу видеть жемчужины, принадлежавшие блаженному Дезодорану.

— Но я вам предлагаю по три солида за каждую жемчужину. Это хорошие деньги. — Ювелир, в лавке которого происходил торг, уже взмок от напряжения, но, похоже, был готов стоять насмерть.

— Нет, ну просто беда какая-то, — страдальчески воздел очи Лис. — Видимо, за годы, проведенные в Гиперборее, я совсем разучился говорить по-немецки. Вы, очевидно, не поняли меня: они не про-да-ют-ся, — по складам произнес мой друг. — Они священны.

— О-о-о, — взвыл хозяин лавки, прикидывая в уме, хватит ли у него наличности, чтобы оплатить бесценные перлы. — Вы губите меня, мой дорогой друг! Послушайте, пять солидов — прекрасная цена.

— Нет, — покачал головой Лис, — мы с вами решительно говорим на разных языках. Какие пять солидов? О чем речь? Подумайте сами, как можно продавать чудодейственный жемчуг с четок блаженного Дезодорана, вылечивший от ящура верховного адидаса Гипербореи, победивший моровую трясучку и перепоит головы, случавшийся у гиперборейского народа каждое утро после очередного праздника? Подумайте сами, где перепоит головы, а где пять солидов — вы чувствуете разницу?

— Семь! Семь солидов! — стонал доведенный до отчаяния торговец. — Послушайте, ваше преподобие, сегодня днем я был в ратуше: господин бургомистр и господа бурграты, услышав о деяниях святого Дезодорана, постановили построить часовню в его честь. Эти жемчужины, эти священные реликвии, они бы украсили алтарь. Они бы излечивали страждущих, они бы привлекли толпы паломников в наш город.

— О, — хмыкнул Лис на канале связи, — впервые слышу речь не мальчика, но налогоплательщика! Вот наконец начался настоящий торг.

— Ладно, Лис, — отозвался я. — Поторопись, уже темнеет, скоро закроют ворота. Да не забудь, нам еще нужны пара коней, возница, продовольствие и хорошо бы лекарь. Ропша что-то совсем плох.

— Не боись, Ансельм уже всем занимается. А лекаря?.. Хорошо, найдем и лекаря… Почтеннейший, я весьма чту ваш город… — Я отключил связь.

Лис вернулся уже затемно.

— Ну, как успехи? — поинтересовался я.

— А, уболтали-таки, черти языкатые!.. — махнул рукой Лис. — Продал им пятнадцать жемчужин за триста золотых. Пусть себе люди радуются! — Он протянул мне мешочек с жемчужинами, утром едва-едва потянувший на семнадцать солидов. — На, верни княжне. Скажи, уж больно добрый ювелир попался. — Венедин победно смерил меня взглядом. — И распорядись, будь добр, перегрузить провизию и подать нам с Ансельмом ужин, а то мы со всех святых дел, почитай, целый день нежрамши. Вот за что я не люблю буржуев, в смысле, бюргеров, ну ни хрена же гостей уважить не умеют.

— А лекарь где? — поинтересовался я, проверяя, не пропустил ли кого из спутников моего друга.

— А на кой нам ляд их здешний лекарь? Он тут, поди, запор от забора не отличает. У нас свой ученый эскулап есть, в Кордове по передовым тамошним технологиям ученый. Пусть пользует. Он, в общем, малый не дурак, хотя, конечно, дурак немалый.

До полуночи все было тихо. Расставив на ночь караулы, мы было отправились спать, когда дежуривший у постели Ропши Ансельм растолкал меня самым немилосердным образом.

— Вставайте, господин рыцарь. Ропша совсем плох, вас кличет, бьется в горячке, все поминает вас и учителя. Только я его сыскать нигде не могу.

Я вскочил, застегивая на ходу пояс и оглядываясь: тюфяк Лиса был пуст, впрочем, как и тюфяк Татьяны Викулишны. Изморенные дневным уходом за нашим раненым другом, мамки единообразно сопели в четыре дырки, досматривая очередной сон.

— Пойдемте, пойдемте, — заторопил юноша. — Того и гляди кончится. Кризис у него. Сейчас решается, помрет или выживет.

— Пошли. — Я подтолкнул его к выходу. — Ты выяснил, что с ним?

— Переломов нет. Но от сдавливания конечностей и удара головой, похоже, случилось возмущение жизненных влаг, приведшее к лихорадке. К тому же налицо признаки отравления…

— Да, — зло выдохнул я, — вчера трактирщик опоил его своим чертовым зельем.

— Будем надеяться, что все закончится хорошо, — вздохнул Ансельм.

— Погоди. — Я хлопнул себя ладонью по лбу. — Днем Татьяна Викулишна делала настой из трав и он прекрасно сбивал жар.

— Увы, — печально поднял брови наш новый соратник. — Он был бы весьма кстати, но только мне не удалось его сыскать.

— Надеюсь, что «о великий» с минуты на минуту появится, — произнес я, незаметно прикасаясь к символу веры.

Вид, представший перед моими глазами, вполне позволил оценить красоту сложения русской красавицы. Видимо, в пылу страсти Лис забыл выключить картинку.

— Блин! Ядрена Матрена! — возмутился Венедин, почувствовав внезапное присутствие свидетеля его амурных дел. — Шо ж это такое?! Я имею право на личную жизнь?! Шо, блин, за учет и контроль?!

— Прости, — начал оправдываться я. — И хотел бы отвернуться, да не могу.

При этих словах Лис закрыл глаза.

Под утро Ропша забылся здоровым сном.

Чуть свет в ворота постоялого двора загрохотали.

— Никак хозяева вернулись? — хмыкнул Венедин, так до утра и не нашедший, на ком сорвать свою злость. — Ща начнут заправлять, шо ночью срочно на ярмарку уехали. — Он потянул меч из перевязи и скомандовал бойцам, замершим у входа: — Открывайте!

Мой друг ошибся. Ни грабителя-трактирщика, ни его подручных за воротами не было. Вместо них там оказались пятеро стражников с черно-зелеными ромбами в левую перевязь на нарамниках. Увидев перед собой вооруженных до зубов вояк, они явно несколько опешили, однако все еще были полны решимости довести до конца полученное им сюзереном дело.

— Это вы вчера на ратушной площади раздавали солиды? — насупясь и опасливо поглядывая на стоявших вокруг Лиса ветеранов, спросил один из баронских стражников, судя по добротному вооружению, старший.

— Я, — не моргнув, ответил Лис. — А шо, кутюмы баронства запрещают раздавать деньги на его землях?

— Нет, — покачал головой стражник. — Но закон велит платить в казну десятую часть от каждой торговой сделки.

— Шо? — искренне изумился Венедин. — И какое я имею отношение к этому закону? Я ничего и не продавал. Уж, во всяком случае, в этих землях.

— Согласно толкованию закона, — монотонно произнес баронский слуга, — вы являетесь торговцем, ибо вчера на площади продавали пергамент. Да еще и используя при этом городскую собственность, заключавшуюся в бочке, на которой вы стояли. Это стоит еще три серебряные монеты в день.

— Кто где заключался?! Вы шо, с ума все посходили?! — возмутился Лис. — Я ничего не продавал! Я выполнял священную миссию. Каждый из горожан может подтвердить, что волен был вернуть означенный пергамент…

— Это их право, и это ровно ничего не меняет, — оборвал его «налоговый инспектор». — Соблаговолите заплатить десятую часть вырученной суммы в баронскую казну или же мы препроводим вас в темницу как мошенников.

— Да? — расплылся в недоброй ухмылке Лис. — Интересно, как это у вас получится?

Спор был готов перерасти в схватку. Короткую, но, безусловно, кровопролитную. Я уже хотел вмешаться и отсыпать от заработанных вчера Лисом денег пригоршню-другую монет, но внезапно к старшему стражнику подбежал еще один и что-то зашептал на ухо. Выслушав его, тот сделал знак своим подчиненным, и, не говоря ни слова, весь небольшой отряд вскочил в седла и стремглав умчался прочь.