Книга: Счастливчик
Назад: Глава 1 Детеныш
Дальше: Глава 3 Академия

Глава 2
Пленник

Начало исчисления по солнечному календарю.

 

Я очнулся. Я пришел в себя. Я все вспомнил.
— Росси?
Тишина.
— Росси.
Ее здесь нет. Просто не может быть. Потому, что я не в пещерах. И здесь нет Дорог. Почему? Странный вопрос. Я не Ночной Охотник, но могу отличить полусырые помещения Тверди от замкнутых пространств с необычным запахом Железных Скал. Давно в детстве отец водил нас туда. И тот сладковатый запах остался со мной навсегда. Как и запах Росси. Росси…
Легкий, чуть слышный удар ладонью по основанию. Определить по слабому эху размер пещеры… Нет. Условимся так. Это не пещера. Просто помещение. Все равно какое. Зал Заседаний Совета или обыкновенная кладовая со сластрой.
Помещение небольшое. В длину мер пять, в ширину — две, три. Действительно, больше похоже на кладовку. Слабый поток воздуха исходит откуда — то сверху. Запах — незнакомый. С тем же железным привкусом. И воняет, словно от вечно потного Волкогона.
И легкая вибрация. Что — то напоминает. Ах, да! Плоскую площадку, на которой меня перевозили. Значит… Да нет! Не укладывается в голове. А что укладывается? Огромная Тень, появившаяся с неба? Или Люди? Кстати, почему не видно никого из моей стаи. Новой стаи. Как быстро я считаю ее своей. Хотя поступили со мной не лучшим образом. Не стоило причинять мне боль. Кто знает, как долго я смогу терпеть неуважение к себе?
Теперь осмотреться.
Освещение довольно слабое. Но на Дорогах случалось и похуже. Откуда свет, если не видно ни одного светящегося камня, ни одной гнилушки? Нашел о чем вспомнить. Забудь Охотник о светящихся гнилушках. Здесь что — то другое. Вот. Слабенький намек на свет. Полосатый. И абсолютно не эффективный. Папа сказал бы, что это просто дерьмо светиться. Папа. Увижу ли я снова его? Судя по всему — нет. И снова я слишком быстро на все соглашаюсь.
Мне придется привыкать к новому окружению. И не криви душой, Чат. Ты всегда знал, что мир в котором вырос, не твой. За всю жизнь ни одного похожего на тебя существа. Разве что только Росси. Да и то, не физически, а морально. А так, вечное одиночество и тоска. Конечно, можно сказать, что эти мысли пришли только сейчас. Но признайся честно — они существовали всегда. Ты только и ждал, когда с неба спустится что — то вроде летающей Тени и заберет тебя.
А теперь встанем, хорошенько разбежимся, насколько позволяют размеры кладовки, и головой об стену.
Больно? А ты думал я позволю тебе, Чат, просто так взять и забыть клан? Забыть мать, которая вскормила тебя. Отца, отдавшего тебе свои знания и опыт Ночного Охотника. Росси… А вот об этом не надо. Только дураки из Совета считали, что я смогу быть достойным самцом для сестры. Клан думал, что я ничего не знал. Знал, конечно. Слухи и секреты быстро распространяются по Тверди. Только сам не верил, что Росси рискнет выбрать меня. Заморыша, по меркам стаи.
И не стоит вспоминать те минуты на Поверхности. Да! Хорошо. Да! Необычно. Но если признаться честно — неестественно. Она всегда считала меня неполноценным. И относилась так же. Ну ничего. Теперь я далеко, и она сможет выбрать для себя более достойного.
Вот теперь с головой все в порядке. Навязчивый звон исчез, появилась ясность и спокойствие. Можно и перекусить. Интересно, чем питается моя стая? Постучимся! Надеюсь я не слишком обижу хозяев небольшим шумом?
Со стороны левой руки раздался неприятный скрежет. Привыкать к незнакомым звукам гораздо труднее, чем казалось. В Тверди все проще, все знакомо.
Мне пришлось отпрыгнуть немного в сторону. Чуть, чуть. Да, я испугался. А что еще делать, когда приглашают в гости в большую летающую тучу, предварительно поприветствовав дубинкой по голове? А удар получился хороший. Пластины Росси выдержали бы его без особого труда, а моя голова слишком слаба для этого.
Если я правильно все понимаю, то передо мной распахнулся вход в более просторную пещеру. Другой вопрос, пустят ли меня туда? Вряд ли. Войдут сами. А вот и они. Вошли. Собратья по стае.
Через распахнутый вход в кладовку, с каменными лицами, на которых не читалось ничего кроме непонятной гадливости к пленнику, ввалились, другого слова я не подобрал, трое людей. Все трое находились внутри шкур, вывернутых наизнанку и смазанных вонючим жиром птицы Кун. (Хотя, может я и ошибаюсь.) И у каждого из людей, (интересно, как звучит слово «людей» применительно к одному самцу?) в руке черная палка. Рука без лопаток. Почти такая же, как и у меня. А палка…
Предназначение этого вида оружия я уяснил сразу и понял, если у людей появляются ко мне претензии, то выяснять их станут с помощью данного предмета.
А вот и первые вопросы. А может и не вопросы, а личные наблюдения.
Люди что — то заговорили на совершенно непонятном мне языке. Конечно, не все сразу, а по одному. Но по смыслу выходило, что они пытаются втолковать мне одну и туже вещь. Если бы я находился на их месте, то первым делом поинтересовался, как меня зовут? Наиважнейшее дело, когда встречаешь на Дороге незнакомца. Сначала узнай, как зовут, а потом решай, насколько широка Дорога для двоих.
— Я — Чат! Чат, — ни чего не понимают, странные люди. Чему их только в стае учили?
Люди недоуменно переглянулись, подергали вверх — вниз плечевые суставы, перекинулись между собой шипящими звуками и, повертев перед моим носом палки, направились к выходу из кладовки.
Похоже, что кормить меня никто не собирался. Так отвратительно не поступают даже подлые горные псы, которые перед тем, как слопать пойманную добычу старательно пичкают ее всякой дрянью три планетных дня.
Остается одно.
Я издал звук, напоминающий журчание весеннего ручейка. Делается это так. Язык вытягивается, сгибается завядшим листом и в сочетании с любым гортанным звуком быстро перемещается от верхней губы к нижней. Когда Росси пыталась проделать подобное, отец выставлял ее за пределы пещеры на расстоянии ста мер, настолько это действовало на нервы.
Я достиг того, чего хотел. На меня вновь обратили внимание. И тогда я попросту показал пальцем в рот. Естественно, что себе. Люди! Я есть хочу!
Я всегда знал, что стая поймет меня. Мое личное обаяние и умение общаться с себе подобными…
Странно, но били меня не только черными палками, но и затянутыми в грубую, твердую кожу ногами. Должен признаться, это не слишком приятное ощущение.
До следующего посещения людей было достаточно много времени, чтобы поразмыслить над происходящими со мной событиями. Но все дурные мысли не шли ни в какое сравнение с бурлящим голодом. Я, как истинный Охотник не слишком избалован разнообразием потребляемой пищи. Но в недалеком прошлом ее всегда имелось в достаточном количестве. Дороги прямо таки кишели разными там червячками и слизняками. Не говоря уже о том, что отец регулярно приносил пищу с Поверхности. В крайнем случае всегда можно было раздобыть сладких кореньев или пещерных сморчков.
А здесь? Ничего. Голые стены, утрамбованный до глухого звука, да холодный пол. Тишина и спокойствие. Хотя, если сказать по правде, я загнал в угол кладовки местное животное. Небольшое, с длинными усами. Шустрое такое. И хотя питательных веществ в нем почти не имелось, я схрустел его с чувством глубокого удовлетворения.
Когда меня навестили в очередной раз, если не ошибаюсь, второй по счету, я находился в так называемом состоянии ожидания. Да чего угодно! Смерти, свободы, голода, жажды, предвкушения встречи с близкими людьми. Закрываешься от окружающего мира и сопишь в две дырочки. Расход энергии минимальный, потери температуры никакой и помогает подавить чувство голода. Твердь учит многому.
На этот раз принесли новую шкуру. Старую кожу голого червяка принудительно содрали, и, держа меня за все четыре рабочих конечности, напялили дурно пахнущую навозом, тонкую, но довольно прочную чешую.
После такого знака внимания следует ожидать положительного развития событий, и поэтому я стал с нарастающей надеждой смотреть в ближайшее будущее.
Предчувствия не обманули.
Люди, а точнее два самца, подхватили меня под мышки и потащили к выходу из кладовки.
Я попытался объяснить им, что могу свободно передвигаться и сам. Но как говорил папа — сытый голодного не скушает. Люди понимали меня также, как холодные камни.
Я никогда не встречал в Тверди таких скучных, выглаженных Дорог. Одни входа и выходы. В большие и маленькие кладовки и пещерки. Ни тебе тут подземных водопадов, ни тухлых болотцев. Ничего. Зато освещение! Отец бы за такое расточительное употребление светящихся камней выгнал из клана без слов и напутствий.
С правой руки — горит. С левой — горит. Над головой — мерцает. Даже под ногами время от времени — помаргивает.
Но интересно. Даже, я бы заметил, радостно.
Иногда нам по Дороге встречались другие люди. Они смотрели на меня, как на пойманного речного паука у которого не три, а всего лишь одна голова. Я старался вежливо раскланиваться, дабы не сочли за полного невежду, но поддерживающие меня люди никак не разрешали хлопать ладонями по шее. А без этого приветствие — не приветствие.
Когда меня втолкнули в очередную пещеру, то я удивился. А смею заметить, что даже Росси говорила, что удивить меня может только смерть Большого Леса. Но в данном случае, я не сдержался.
Большая пещера с двойным, слишком неэкономным освещением. Лежанки, поднятые над полом на высоту одной меры и застланные широкими белыми листьями. (Я сказал «листьями» только потому, что не знал, как называются эти белые, широкие образования на самом деле.) И еще масса всяких ненужных предметов, которые я в жизни ни разу не встречал и тем более не знал для чего они предназначены.
Люди стояли, сидели, говорили, пили и еще Великое Светило знает что делали, пользуясь этими штуками.
Когда я зашел, а точнее сказать, когда меня ввели под руки в пещеру, все разом оторвались от стояния, сидения, говорения и еще Великое Светило знает что делания.
И все посмотрели на меня.
Я скромный Ночной Охотник. (То, что осталось всего два планетных года до официального утверждения Старейшинами, я напоминать больше не собираюсь.) Я не избалован вниманием. В своей недолгой десятилетней жизни я встречался с весьма узким кругом близких мне существ и просто физически не выношу, когда меня пристально изучают несколько десятков пар тупых, пучеглазых глаз. (Это все таки моя стая и я тоже имею право на собственное мнение о ней.) Короче, нервы мои не выдержали и я сорвался.
Папа долго учил меня драться, с самого раннего детства вбивая в мои зеленые мозги одно правило. Если хочешь стать настоящим Ночным Охотником и выжить в Тверди — махай руками и ногами одновременно.
В свое время я довольно тщательно изучил собственное тело, отмечая те части, которые следует защищать при нападении в первую очередь. Никогда не думал, что это может пригодиться.
Усмиряли меня всей стаей. Или теми членами стаи, которые присутствовали на данном Собрании.
Не все могли похвастаться, что лично поздоровались со мной, но большинство были удовлетворены полностью. Мы побили, поломали, порушили немного всякой дряни. В общем всем понравилось.
Закончилось все тем, что в пещеру вбежали люди с плюющимися какой — то гадостью длинными палками, натыкали в меня массу иголок, после чего я мирно свалился подремать в общую кучу к уже лежавшим, не без моей помощи, членам Совета.

 

Люблю просыпаться, когда на Поверхности наступает ночь. Горячие лучи Великого Светила за долгий день глубоко прогрели Твердь, а подземные источники, словно тугими жилами окутавшие землю, впитали это тепло и теперь старательно, крупица за крупицей выплескивают его наружу. Самое подходящее время для Охоты. Ни холодно, ни жарко. Потянешься, хрустнешь всеми, неизвестно сколько их там, суставами и вперед, только успевай за Росси по лабиринтам Дорог Тверди.
Не то что здесь. Не успел в родную стаю втиснуться, как мне сразу создают невыносимые условия существования. Руки привязаны. Ноги привязаны. Голова… Голова, вообще, в какой — то железной штуке болтается. И по всему телу белые полоски налеплены. А от них кишки разноцветные по всем сторонам.
Чувствую, что — то нехорошее хотят со мной сотворить. А ничего поделать не могу. Состояние не то. Свободы не хватает.
А вокруг суета. Люди снуют, как во время случки полевые букашки. А по стенам огоньки бегают и… Ну не знаю я, что там вообще происходит. Что я в жизни то видел?
То, что случилось со мной в следующие несколько секунд я могу сравнить только со смертельным укусом земляного Питона. Резкая боль по всему телу, начиная от головы, сознание стремительно гаснет и все вокруг покрывается непроглядной темнотой. Мозги превращаются в кашу, и мысль, безумно испугавшись нахлынувшей боли, покидает корчащее тело.

 

Великое Светило знает сколько времени спустя.

 

Обрывки робких мыслей, словно капли подземной влаги просачивались из темноты, сливались, образовывая слова и образы, чтобы через вечность мгновений обрести свое место в заново рожденном сознании.
Грустно. Грустно, когда к члену стаи относятся с такой ненужной жестокостью. Допустим, я могу понять зачем связали. Необычный пленник слишком безумен, чтобы держать его свободным. Но зачем мучить тело, зачем вырывать из чужого мозга мысли, раздирать их на мелкие куски и запихивать обратно в беспорядке и хаосе. Не по человечески это. Человек — человеку брат.
Чат?! Остановись на мгновение. Что — то странное происходит с мыслями. Словно окружающий мир заново покрашен разноцветными красками. Новое восприятие слов, образов, даже поступков. Й — о—хо! (Боевой крик самцов Ночных Охотников.)
Что это все может значить? Очевидный ответ? Судя по тому, что я в состоянии собрать и произнести пару, другую фраз на языке новой стаи, надо мной издевались не зря. Кой чему научили. А ты ожидал чего — то другого? Именно этого ты и ожидал.
Теперь пора открыть глаза, подняться и найти кого — нибудь, с кем можно поделиться новым открытием.
Поочередное выполнение намеченного плана задержалось на второй позиции. Глаза я открыл, а вот подняться не смог. Потому как никто не побеспокоился освободить меня от веревок. В существовании Ночных Охотников никогда не было места определению плена. Ночные Охотники слишком независимы, чтобы позволить себе подобную роскошь. И то состояние, в котором я находился на данную минуту, я мог назвать только временным стеснением свободы. Что абсолютно не оправдывало действий новой стаи по отношению ко мне. Люди, люди… На этот раз вокруг не слишком много народу. («Народ» — правда красивое слово?) Два самца, точнее сказать — мужика — человека за столом курят и перебрасываются небольшими прямоугольниками.
В мозгах зазвенело, и из внутреннего ящика мозга вылетело несколько предположительных определений бумажных прямоугольников. Деньги, железнодорожные билеты, карты, туалетная бумага. Я выбрал последнее, наиболее подходящее и знакомое.
Сидят два мужика за столом, курят и перебрасываются туалетной бумагой.
— Он очнулся, — говорит один, откладывает в сторону прямоугольники, встает, подходит ко мне.
— Не приближайся к нему близко. Лейтенант предупредил, что от дикаря можно ожидать чего угодно, — говорит второй и тоже откладывает прямоугольники, встает, подходит ближе.
— Станет буянить, придется парочку раз приласкать, — первый.
— Лейтенант запретил. Говорит, что дикарь погромил столько аппаратуры, что за него придется просить двойную цену, — второй.
— Ишь ты! — первый.
— Ага, — второй.
Я решил, что достаточно находился за языковым барьером:
— Гм— гм.
Мужики сиганули от меня аж на пять мер. Вернее сказать метра на три. А я всего лишь попытался прочистить горло. Но толи люди плохо знали свой язык, толи я чего напутал, но не получилось. Один из них бросился к столу и заорал, словно на него набросились древесные клопы:
— Лейтенант Кант! Лейтенант Кант! Докладывает двенадцатый пост. Дикарь очнулся и проявляет агрессивность. Нужно ли нам ввести его в повторный транс?
Странные люди. Но более странны вещи людей. Стол хрюкнул и заговорил человеческим голосом:
— Это лейтенант Кант. Никаких повторных трансов. Сейчас прибудет конвой с нижней палубы и заберет его… Но сначала с дикарем хочет поговорить доктор Ли. Дождитесь его и обеспечьте надлежащие меры безопасности.
Это радует. То, что меня заберут из этой неприятной пещеры и то, что со мной хочет поговорить что — то там такое по имени Ли. Но более радует то, что я осмыслил, понял, разобрался, осознал все то, что только что услышал, воспринял.
Пока мужики обеспечивали меры безопасности — проверяли, хорошо ли я привязан — я терпеливо ждал. Чего — чего, а ждать Охотники умеют.
Бывало сидишь в пещере. На Поверхности ночь. Желудок от голода сводит, хоть тресни. А отец только к утру подойдет. Вот и ждешь, заглушая чувство голода безвкусными мокрицами. А потом появляется папа и приносит здорового такого, толстого и упитанного Крыля…
— Это и есть наш знаменитый дикарь?
Я и не заметил, как и откуда появился этот человек. Ли. Маленький, маленький. Пухленький, пухленький. На носу… очки. Вот.
— Так точно, господин Ли, — видать важная персона, раз мужики перед ним в пояс раскланиваются.
Господин Ли безбоязненно подошел вплотную, тыкнул пальцем в живот, от чего стало щекотно и, коверкая нормальный человеческий язык, на каком то совершенно идиотском наречии, спросил:
— Кто есть ты дикарь?
Я решил, что поступлю правильно, сделав маленькому человеку приятное:
— Я ни есть дикарь. Я есть и быть Человек.
Господин Ли поморщился и, обернувшись к мужикам, бросил:
— Гипно обучение прошло не слишком чисто. Продукт выхода на три балла занижен, — хоть убейте, о чем это он, не знаю.
— Все по полной программе, господин Ли.
— Вы же прекрасно понимаете, что с таким дефектом цена продукта будет сильно снижена. А у нас и так, слишком большие расходы.
Господин Ли вновь обратился ко мне и, тщательно подбирая слова, прокаркал:
— Ты сейчас идти конвой нижняя палуба.
Мне стало грустно. Только — только завязался интереснейший диалог с господином Ли, как меня отправляют в непонятное место в сопровождении какого — то конвоя.
— Господин Ли! Не могли бы вы быть так любезны, чтобы объяснить мне всю сложность происходящей ситуации? Где я нахожусь? Как долго продержат меня связанным? И кормят ли у вас гостей? — немного подумал и для красоты сказанного добавил, — Блин.
Не думал, что Ли так неадекватно воспримет поставленные перед ним вопросы. Он скуксился, обернулся к мужикам и зло прочирикал:
— Какого черта?
Мужики стали объяснять, что, мол, и сами ничего не понимают. Продукт, как продукт. Буйный только.
Ли ко мне:
— Значит у вас все нормально с языком?
Я высунул язык, сдвинул глаза, внимательно рассмотрел его, не нашел никаких существенных изменений и выдал заключение:
— Да вроде того.
— Мда, — сказал Ли, еще раз ткнув пальцем в живот. Потом заглянул в рот, поковырялся в волосах, подул в ухо, — Тогда ответь, что у тебя с пальцами рук?
Если бы спросили, что у меня с головой, я с удовольствием ответил. А что с пальцами? Пальцы, как пальцы.
— Пальцы, как пальцы. Ли.
— Освободите ему руку, — приказал Ли мужикам. Те не слишком охотно выполнили просьбу доктора. Ли поднял к моему носу свою руку, растопырил ее:
— Вот сравни. А у тебя?
Я сравнил. Ну, если говорить честно, некоторое отличие имело место. Ничего удивительно и все можно объяснить. Попробуйте десять планетных лет поковыряться в Тверди и у вас тоже ногти станут прочными, словно камень, острыми, как болотная травка. А кожа загрубеет до твердости каменного дерева Боабуба.
— Ну и что?
— Я тоже думаю, ну и что? Но данные характеристики влияют на стоимость товара.
— Не понимаю.
— И не поймешь.
Вот такая интересная у нас получилась беседа. После которой в пещеру, извините, в каюту прибыл конвой. Конвой это когда пять вооруженных человек доставляют с применением подручных средств в определенное место одного, причем с надетыми на запястья железками.
Кстати, немного интересной информации. Язык людей сложен, но достаточно красив. Не все слова имели для меня определенный смысл. Это происходило примерно так. Мне, предположим, говорят: — «Двигай вперед.» Я со своей стороны раскладываю слова по полочкам и уясняю, что в данное время мне приказывают поочередно передвигая нижние конечности направляться в ту сторону, куда направлен взгляд. Или я хочу сказать, что хочу в туалет. Первоначально, в голове данная просьба вырисовывается как — «Мне желательно как можно скорее, поочередно передвигая нижние конечности, направиться в небольшое помещение, служащее для принятия излишек, скопившейся в теле влаги, непригодной для питья.»
Но я довольно быстро уяснил, что гораздо удобнее говорить меньше. Результат быстрее наступит.
Я слегка оторвался. Так вот. Конвой из пяти человек, слегка поплутав по внутренностям корабля, я уже знал, что это такое, доставил меня на нижнюю палубу. Тоже интересное место. Освещения поменьше, но места хватает. А самое главное, что мне предоставлялась новая возможность встретиться с остальными членами своей стаи.
Огромная пещера — трюм, со множеством металлических лежанок, застеленных деревянными подстилками. На них лежали, сидели, стояли. Люди. Члены стаи. Братья.
— Это твое место, — один из членов конвоя неосторожно задел мою спину, и я уткнулся носом в круглую ножку лежанки, — Запомни номер на кровати. Отныне ты станешь отзываться только на него.
Я уперся глазами в небольшую пластмассовую пластину в изголовье. Джи — Ай—666 —косая черта—1. Могли бы просто нацарапать мое настоящее имя. Счастливчик — звучит куда благороднее.
— А — а… — я только хотел поделиться предложением с конвоем, но увидел лишь спины, скрывающиеся в выходном проеме. Дверях, если не ошибаюсь.
— Эй, урод, ты с какой планеты?
С соседней кровати на меня уставились маленькие, зеленые глазки. Неприятный тип, сообразил я, но врожденное чувство такта не позволили оставить вопрос без ответа.
— Не знаю. Просто с планеты.
— Когда тебя взяли, урод? — какие любопытные, даже милые новые братья.
— Не знаю. Недавно. Я успел только один раз проголодаться.
Я попробовал на жесткость деревянную подстилку на кровати. А ничего. Немного мягковата, но должно быть спать на ней одно наслаждение. Хотя кроватка, как лежанка, могла быть и попрочнее.
Закинув ноги на невысокую подставку с краю, я привычно улегся на подложенные руки и приготовился вздремнуть. Только человек с соседней лежанки имел на мой счет свои планы.
— Урод! Так это тебя прозвали дикарем? — говоривший неприятно рассмеялся, обнажив крепкие, белые зубы.
А я все никак не мог вспомнить значение одного слова.
Урод. Урод. Ур… Ну конечно! Определение человека, имеющего необычное строение мышц лица.
— Спасибо, — я приподнял чуть голову и кивнул мужику с соседней кровати, — Вы тоже урод. А насчет дикаря — вполне возможно. Раза два или три ко мне обращались именно так.
Мне показалось, что человек слегка обиделся за то, что я хорошо отозвался о его внешности. Право, он этого не заслуживал. Ну и морда!
Я отвернулся и постарался заснуть. Дома, скорее всего, уже наступил день. А я, мало того, что с пустым желудком, так еще и устал, словно всю ночь шлялся по Дорогам. А насчет еды, можно поинтересоваться у соседа. Надеюсь, он не попросит за это слова Обещания. Я то ответил на всё, что его интересовало.
Я перевернулся:
— А где здесь можно найти…
Харя мужика находилась на расстоянии одной двадцатой меры от моего носа. Не меняя положения головы, я скосил глаза на подрагивающую руку соседа. У него в кисти сверкала узкая острая железяка. Кстати, хороший повод, чтобы познакомиться поближе:
— Это что, урод? — я схватил железку ладонью и потянул на себя. Мужик уперся, покраснел и стал дергать рукой туда — сюда.
Я только улыбнулся. Потому, что я не идиот и прекрасно представляю, что такое нож и как он остер. Но мои ладошки выдерживали даже неосторожно схваченные лопатки Росси.
Мужик сдох слишком быстро. Даже неинтересно.
— Отпусти, — немного тише обычного, проговорил он, — Я больше не буду. Извини.
Извинения дают только ночной жертве, которую лишают жизни. А лично я не собирался делать ничего такого. Но все равно:
— Извиняю. Где здесь можно перекусить? И не смотри на меня, как на Кротогона. Это что? Слишком сложно?
Вот что значит разговаривать вежливо. Мужик быстро спрятал нож, сполз под кровать и вытащил лист, свернутый кульком. По человечески — бумажный пакет.
— Вот. Бери. Ешь. Не жалко… — да мужик, вообще, человек с большой буквы! Как и я — Охотник.
В пакете я не нашел ни земляных червяков, ни сладких слизняков, ни даже сластры. Только круглые, приплюснутые с двух сторон, металлические коробки.
— " Днев — ной Ленч Ту — рис — та", — по складам прочитал я, — Это что за «Ленч Туриста»? И как его употреблять?
— Просто вскрываешь крышку и ешь.
Немного подумав, я обвел ногтем мизинца по большому радиусу банки, вспарывая крышку. Вполне возможно, что я сделал что — то не так потому, что человек имеющий необычное строение мышц лица как — то странно охнул и произнес несколько не совсем понятных слов, определение которых не поддается нормальному переводу на язык Ночных Охотников.
По вкусу «Турист» напоминал мясо протухшего на солнце Зукра. Но не в моем положении разбирать вкусовые качества предлагаемой пищи. Восьми банок хватило, чтобы привести изголодавшийся желудок в порядок.
Приняв горизонтальное положение на кровати, с внутренним удовлетворением слушая сытое урчание вздутого живота, я вежливо попросил человека, со слезами на глазах убирающего в пакет опустошенные жестянки:
— Рассказывай.
— О чем? — недоуменно пожал тот плечами, показывая, насколько непонятливы бывают люди.
— Хотя бы о том, для чего нас тут держат? Что собираются делать? И что означает слово — продукт?
— Так ты ничего не знаешь?
Я вздохнул. И совсем не потому, что возмущался недалекой мыслью мужика. Просто мне было слишком хорошо. Тепло и сытно.
— Я же сказал, что прибыл на корабль совсем недавно.
— Мы — рабы.
Рабы. Представители людей не имеющих права голоса, права распоряжения своей жизнью. Не имеющих права на все права.
— Для чего? — в последнее время мне и так не слишком везло, чтобы расстраиваться из — за таких мелочей, как отсутствия иллюзорных прав, в которых я ни черта не понимал.
Далее сосед поведал душещипательную историю о том, что вот уже много лет, на одной из планет засекреченной звездной системы существует невольничий рынок. Рабы в наше, точнее сказать, их время, стоят довольно дорого. Качественные рабы, замечу.
Настоящий звездный крейсер, на котором мы находились, является штатной единицей неофициального флота, работающего на боссов работоргового союза. В его задачу входит облет дальних обитаемых планет и добыча человеческого материала. Неважно какого. Преступников, отбывающих заключение, от которых правительство согласно избавиться за любые деньги. Беспробудных пьяниц, сумевших поставить отпечаток пальца на договоре. Или просто сообразительных дикарей. Таких, как я.
Далее получившие статус раба люди проходят начальную обработку, а потом выставляются на аукционе. Где их покупают за большие, и не очень, деньги различные толстосумы. Для чего?
— Купят, узнаешь, — сосед глубокомысленно задрал вверх указательный палец, но затем мгновенно сник, — Кому как повезет. Можно попасть на урановые рудники и загнуться там через два месяца. Можно прислугой в дом. Это лучше. А бывает, что и для утех покупают. Я ж говорю, кому как повезет. Впрочем я и сам все знаю через пятые уши. Но должен сказать, что раб это последнее во вселенной дело.
— А сбежать?
— Смеешься? Ты даже не представляешь, в каком созвездии находиться твоя планета.
Веселое дельце путешествовать в один конец. Но с другой стороны я в своей стае. И должен принимать ее такой, какая она есть. С всеми недостатками и непонятными пока правилами. По крайней мере, пока что ничего плохого со мной не случилось. Будем надеяться, что и дальше все пойдет хорошо. Блин.
— Предварительный заключенный Джи — Ай — шестьсот шестьдесят шесть дробь один на выход.
— Это тебя, — сосед показал глазами на открывшиеся двери, в которых нетерпеливо переминались охранники.
— Да нет, — махнул я рукой, — У меня между шестеркой и единицей косая черта.
— Джи — Ай — шестьсот шестьдесят шесть дробь один! Незамедлительно на выход. — повторил голос из потолка.
— Не стоит злить их, — посоветовал мужик, — После третьего раза они запихивают непонятливых в карцер. Иди.
А может так все и есть. Пойду, прогуляюсь. Не убудет.
Снаружи ждало сопровождение из двух человек. Уважение ко мне, как к индивидууму явно падало.
— Давай, двигай.
— Что двигать и куда? — задал я вопрос, но, наверно, в не в той форме, так как получил по шее. Что мне нравиться в языке людей, это то, что даже если говоришь, что по шее, то получаешь по всем частям тела без разбору.
Двинули мы в небольшой зальчик с одним единственным столом и, стоящим за ним, креслом. За креслом — звездное ночное небо. В кресле крупный лысый человек.
Люди, которые меня привели, пристегнули к железкам на руках тонкие цепочки и закрепили их в приспособления в полу. Это называется — принять все меры безопасности.
— Это он? — лица я не видел. Человек сидел, уткнувшись в бумаги.
— Да. Сэр!
— Он обработан? — лысина дернулась, но не изменила положения.
— Да. Сэр!
— Сопроводительные бумаги?
— Да. Сэр! — один из стоявших рядом со мной лихо щелкнул каблуками и протянул господину Сэру красную папку. Или портфель. Или дипломат. Но что — то подал точно.
— Свободны, — лысина без изменений.
— Но… Сэр!
— Свободны! — рявкнула лысина более выразительно.
Конвой еще раз щелкнул каблуками и поспешно убрался.
Человек за столом пододвинул красную папку поближе, раскрыл и стал читать вполголоса:
— Принят на корабль тринадцатого числа на планете ХL—1864, пятьдесят четвертой системы созвездия Рыб. Я и сам знаю, где он принят. Так… Других представителей не захвачено… Оказала сопротивление… Предпринята нулевая атака… Ясно… Дальше… Ярко выраженная гуманоидная ориентация. Интересно… Коэффициент умственного развития не определяется. Почему? Гуманоидный патанцеал не определяется. Непонятно… Физические критерии не вписываются в шкалу определения. Странно… Ориентировочная стоимость на рынке… — после этих слов человек удивленно присвистнул и впервые за всю нашу встречу поднял голову.
Я чуть не свалился. В моем новом словаре, конечно, имелось определение человеческому уродству. Чучело, пугало, страшилище, рыло, морда, мурло. Но не одно из этих слов явно не подходило к тому, что я видел. Возьмите хороший кусок свежего мяса и часа три колошматьте его камнем. Потом то, что получилось исполосуйте вкось и вкривь острым ножом. В заключении посыпьте белой пылью. И даже тогда не получиться похоже.
— Знаешь, во сколько тебя оценили мои эксперты? Не знаешь. Эта сумма составляет… — мурло на мгновение замолчало и сорвалось в бешенном крике, от чего я чуть не испугался, — Что ты уставился на меня, словно на рождественскую елку. Глаза в пол. Быстро!
Я мог, конечно, возмутиться, но мне стало интересно, во сколько же меня оценили корабельные эксперты? И стал смотреть строго на свои черные, от постоянного ползанья по Тропинкам, пальцы ног.
Мурло быстро отошел:
— Сумма оценки превышает на сегодняшний час половину стоимости всего захваченного товара. А если учесть, что на рынке к этой цифре прибавиться стоимость испорченного оборудования, то… Тебя стоит залить спиртом и выставить как самый дорогой экспонат в Геральдическом музее на матушке Андромеде.
Не всё, даже более чем не всё понял я, но загордился. А что? Значит есть чему стоить. Но следующие слова лысого слегка охладили:
— Но вот вопрос? Кто тебя такого возьмет?
Человек вышел из — за стола, приблизился к стене с ночным небом и скорее для себя добавил:
— Не представляю.
Мне надоело стоять истуканом.
— Сэр. Я могу поговорить с вами? У меня имеется вопрос.
Звук моего голоса, казалось, даже озадачил урода.
— Вопрос? Поговорить? Со мной? Действительно ценный экземпляр. Хорошо. Но только один вопрос. И не слишком заумный.
Я и не собирался.
Выставив торчком правый мизинец руки, я резанул им по металлу наручников, (а я все вспоминал, как они называются), разогнул железо, проделал ту же самую операцию со второй цепью и блаженно растер порядком стянутые кисти. После чего, да простит меня господин Сэр, оторвал от пола глаза и взглянул в лицо лысого.
О! Человек меняется в лучшую сторону. Открытый на распашку рот делает его более привлекательным.
— Я пить хочу, — не спрашивая разрешения, должны же быть хоть маленькие привилегии новенькому в стае, я подошел к столу и опрокинул стоящий на нем прозрачный сосуд (предположительно — графин) с водой в горло. Красота!
Как только дело было сделано, я скомкал лежащий в красной папке листок с моими данными и вытер им губы. Прежде всего человек должен вести себя в любом обществе культурно. А раз теперь я и есть человек, то примиритесь с моим воспитанием.
— А теперь мой единственный, совершенно безобидный и не слишком сложный для вас, Сэр, вопрос. Раз я так дорого стою, не могу ли я выкупить себя сам за половину цены, а оставшаяся часть пойдет в ваш карман. Какую валюту вы предпочитаете? Если вас устроят алмазы, то я знаю место…
Папа гордился бы мной, если б слышал эту великолепное предложение.
— Охрана! — совершенно непредсказуемая реакция нормального человека. Зачем так кричать, тем более таким страшно заунывным голосом?
Ну прибежала охрана. Ну стала пуляться в меня иголками. Ну свалился я без чувств. Ладно! Но зачем это все? Странный он все же.
Перед тем, как окончательно заснуть, не хотелось, но я знал, что ребятам это будет приятно, зафиксировал в памяти слова лысого:
— В титановый карцер. Срочно. Постоянное, круглосуточное наблюдение. Никаких допусков. Отвечаете за него головой. Это мой приказ.
Карцером оказалась еще более меньшая, чем в первый раз, кладовка. Как раз только вытянуть ноги и втиснуть плечи. И первым делом, я, как только пришел в сознании и проснулся, попробовал ногтем твердость пола. Естественно, соблюдая, как принято сейчас модно выражаться, все меры предосторожности.
Впечатляет, впечатляет. Часа на два непрерывной работы. Если не слишком толстый слой. Или на три, если слой достаточно большой. Но мне здесь нравиться. Тихо, темно, никакой суеты. Напоминает родную родительскую пещеру. Глупые эти люди. Им бы врубить на полную катушку освещение. Вот тогда бы я чувствовал себя неуютно. А темнота — мое второе имя.
Послышался тихий, шипящий звук и сверху опустилась труба, удерживающая плоский металлический лист. Поднос — услужливо напомнила человеческая память. А раз ты поднос, то на тебе должна быть пища.
Я привстал на карачки и нашел то, о чем подумал.
Прямо на подносе валялся здоровенный кусок сырого мяса и лежал прозрачный пакет с жидкостью.
Как только все это оказалось в моих руках, труба вместе с листом задвинулась обратно. У меня вначале появилось желание обрезать ее под самый потолок, но где гарантии, что после этого не перестанут кормить?
Мясо, как и все на корабле, воняло железом. У людей данная особенность пищи называется экологическим загрязнением окружающей среды. Но прошло. Даже не задержалось. А вот водичка мне понравилась. Да и пакет на вкус напоминал яйца небольшой птички Ки. Безотходная технология. Это я понимал. Но вот люди, которые меня сюда засадили, этого не понимали. Я не совсем точно знаю, как называется это место, но определенно убежден, что оно должно время от времени предоставляться каждому цивилизованному человеку.
Пора напомнить о себе.
— Э — ге — гей! Кто — нибудь. Мне нужно… — я даже не знал, как сказать об этом.
С досады я саданул кулаком по стене. И даже не удивился, когда из нее выдвинулась конструкция, всем своим видом показывая — вот она я, пользуйся. Но сначала предварительно простучать все стены. Может быть я и ошибаюсь. Но нет. Все правильно.
Пинок помог выдвижному приемнику въехать обратно. Если меня в данный могли лицезреть бдительные охранники, то могли по достоинству оценить рвение пленника стать настоящим членом общества.
Дальнейшее свободное время протекало однообразно. Я спал. Шесть раз в планетный день получал еду. Выдвигал и задвигал конструкцию в стене. И думал. Размышлял. Полагал и мыслил. О чем? Да обо всем. Например, сколько мне лет по человеческим меркам. Выходило, что прилично. Аж двадцать восемь. Старик. Или о том, что не все мне нравится в новой стае. Но судя по всему, принимать ее придется именно такой.
Когда по телу корабля пробежала дрожь, я спал. Вскочив на ноги, я попытался понять происходящее. Скорее всего, это конечная остановка. А значит и окончание не слишком веселого пребывания в карцере.
Что и подтвердила отъезжающая в сторону дверь. За толстой, в руку толщиной, титановой пластиной меня поджидал автономный контейнер. Из того же металла. Хоть и менее просторный, только стоять, но, зато, с окошечком. Как раз нос просунуть. Или подышать вволю. Одно из двух. Дыши, но не смотри. Или смотри, но не дыши. Небольшой выбор, но я справлялся.
Талчкообразное движение по коридорам корабля. Резкое падение вниз, с подступающим к горлу тошнотворным комком. И свет, пробившийся через крошечное отверстие окна, яркий и резкий.
Ах, каким блеклым, невзрачным, ничтожным вспомнилось Великое Светило.
Я оторвал от дырки нос и прижав глаз, стал постепенно привыкать к солнечному свету. Пришлось раза четыре оторваться, что бы ни задохнуться, но постепенно цель была достигнута. Мир открылся. И засветился красками. Безбрежное пространство каменной пустыни с четко выраженными квадратами. Красота! Но ненадолго.
Клетку впихнули в большой ящик на круглых подставках, дверь захлопнули, пол задрожал и меня качнуло.
В голове возникла нестандартная для нынешнего состояния фраза:
— Я сказал бы, что мы поехали.
Выгрузили меня со всеми предосторожностями. В самую обычную, даже не с платиновыми прутьями, клетку. Около нее курил здоровенную сигару лысый Сэр.
— Дикарь, — обратился он ко мне, как только я вывалился из тесного ящика на пол, — Сначала выслушай меня, и только потом что — нибудь делай. Видишь этих солдат? Им отдан строгий приказ усыплять тебя каждый раз, когда хоть одному из них покажется, что твое поведение необычно. Не делай лишних движений, веди себя тихо. Вот и все. И обещаю, ничего плохого с тобой не случиться.
А кто бы возражал?
Первым делом, как только оказался в относительном одиночестве — солдаты, глазеющие во все зенки в расчет не берутся — я осмотрелся. И увиденное меня ошеломило.
Слишком огромное, больше когда — либо виденных дома пещер, помещение сплошь забито клетками с находящимися в них людьми. И это мне не понравилось.
Новая стая слишком жестока к своим членам. Это нехорошо держать людей взаперти. И нехорошо торговать ими. Точно также как и захватывать их с применением силы. Что — то мне перестает нравиться это общество. Но сам виноват. Разлыбился, обрадовался! Люди пришли! А люди то вон какие.
Я не буянил. Не бросался на прутья рассерженным зверем. Сидел, обхватив коленки руками, в центре клетки. Разглядывал солдат. Смотрел, как одну за другой увозили клетки с находящимися в них рабами.
Какие разные люди. Кто — то, как и я, оставался равнодушным к поджидающему его будущему. Кто — то плакал, умоляя отпустить его. Какие разные, эти люди.
Не сказал бы что слишком быстро, но моя клетка вскоре осталась в гордом одиночестве. Зато прибавилось солдат. Рожи не такие добродушные, как у прежних. Да и в руках более громоздкие устройства, определенные мной как автоматы. И уж совсем приподняло настроение появление лысого. Довольного и веселого.
— Ты даже не представляешь, что твориться на рынке! — харя лысого светилась от переполнявшего его счастья, — Я не знаю каким образом, но все говорят только о странном рабе, стоящем целое состояние. Конечно, здесь не обошлось без моих ребят. Но это даже и хорошо. Цены на остальной товар резко упали. Все только и ждут, когда выставят последний лот.
— А что во мне такого особенного? — я было попытался подвинуться поближе к лысому, но солдаты, узрев для себя нежелательное перемещение с моей стороны, моментально вскинули оружие.
— Ты не дергайся, дикарь, — нежно посоветовал лысый, — Это ни в твоих, ни в моих интересах. Любая лишняя дырка в твоей шкуре заставит меня снизить цену. А мне бы этого ой как не хотелось. А что касается твоей ценности… Единственный гуманоидный представитель целой звездной системы. Этого никто и никогда не осмыслит. К тому же у тебя весьма интересные физические особенности. Я даже подумываю, а не поднять ли мне цену еще на полтора пункта.
Единственный гуманоидный представитель. Это значит, единственный захваченный живьем. Все правильно. Ни один житель по обе стороны Поверхности не позволит себе самостоятельно залезть в ловушку. Это только я один такой. Дурак.
— Мы тут с ребятами поразмыслили и решили устроить тебя поудобнее. Тебе приятнее, да и покупателям все видно. А вот и новая клетка, — мурло обернулся на подъезжающий транспорт, на кузовной площадке которого стоял куб со стенами из почти прозрачного материала, — За одну эту штуковину я выложил цену в двадцать рабов. Чувствуешь?
Я не чувствовал. У меня на душе появилось неприятное ощущение. Словно стая смотрит на меня, как на совершенно необычного, ужасного монстра. А ведь я ничего не сделал, чтобы со мной обращались подобным образом. Подумаешь, разбил голову десятку другому, да переломал немного мебели.
— Смотреть всем в оба! — лысый отступил от клетки за спины, застывших со зверскими рожами, солдат, — Начинаем перегрузку. Стрелять только по моей команде. Кто сорвется, сгною. Он мне нужен свежий и бодренький. Открыть клетку.
Металлическая дверца поднялась вверх, освобождая проход. Если честно, мгновенно возникло желание сорваться и устроить небольшой бардачок. Но я сдержал себя. Излишняя трата сил, энергии, времени. Папа не одобрил бы такого поступка.
— Эй, дикарь! Медленно подними руки. Выше. Выше, черт побери! Сложи их на затылке. Да не на лбу, придурок. Затылок находиться сзади. Слава богу! А теперь медленно и спокойно двигайся вперед. Ты же, как и я не хочешь лишних проблем? Молодец. Забирайся наверх. Залазь в свой новый домик. Замечательно. Сержант, включай питание. Все.
Лысый отер со лба крупные горошины пота. Я был чертовски рад, что у него все получилось.
Я покрутил головой. Непонятно, на что надеются эти ребята, запихав меня сюда. На вид — обычная слюдяная порода, только более прозрачная.
— А ты попробуй ее на прочность! — словно услышав мои мысли ехидно посоветовал лысый Сэр.
— Не пристрелят? — поинтересовался я.
— Не.
Поверим на слово. И, конечно, воспользуемся умным советом.
Едва я притронулся к прозрачной стенке ладонью, как тело насквозь прошибла молния. Меня отбросило на противоположную стену, где вся история повторилась с завидной точностью. И так швыряло раз десять. Пока я не изловчился и не затормозил ногтями в центре «нового домика». Пока я старательно отдувался и приходил себя, мурло скорчило жалостливую рожу и, с извинениями в голосе, сообщило:
— Еще раз полезешь, будет гораздо хуже. Сержант, прибавь напряжение. Дикарь усвоил урок на отлично.
Интересно, а каково на вкус человеческое мясо?
Через несколько минут будка на колесах в сопровождении охраны двинулась по бетонным квадратам скалистой пустыни к большому дому с высоченной крышей.
Крик, шум, гам, и стеклянную посудину, в которой находился я, выгрузили на каменный постамент. Подскочившая машина в форме жука — рогоносца подхватила ящик и въехала внутрь дома. Покаталась по широким, пустым коридорам и бережно опустила на пол.
Теперь можно и осмотреться. Понять, куда попал и сделать важные для себя выводы.
Моя стеклянная клетка стояла на небольшом возвышении. Рядом — длинный стол, за которым сидело, не считая морды Сэра еще человек десять. Все в черных костюмах, со странными черными кусочками материала на шее. Вокруг площадки кучно раскинуты многочисленные круглые столы. За ними восседали, по всей видимости, важные персоны. Толстые и тонкие. Старые и не совсем. И еще… У меня аж дух перехватило.
Для меня всегда существовал только один вид самок. Росси и ей подобные. А то, что я видел перед собой, смахивало явно на человеческих самок. Ну что за чудо! Гладкая, белая кожа. Волосы, на вид мягкие и нежные. Тонкие пальчики на руках. И волнующие образования мышц на уровне грудной клетки. О лицах не говорю. Великолепие и красота.
— … А сейчас, уважаемые дамы и господа, мы представляем вам последний лот нашей ежегодной ярмарки, — лысый тут как тут. Стал бы я так орать! — Это именно тот экземпляр, которого вы все так ждали.
За столиками закивали, зашептались. Сотни глаз жадно уставились на меня. Я начинал волноваться.
— Сейчас на ваших мониторах появятся предварительные результаты наших обследований, — результаты, по — видимому, появились. И неплохие, так как раздался удивленный шепот и дружные хлопки ладонями. Хотел бы я посмотреть лично, что там про меня накалякали, — Здесь нет никакой ошибки, уважаемые господа. Все именно так, как вы видите. Единственный представитель системы с ярко выраженными гуманоидными образованьями. Качественные характеристики вы видите. А сейчас психологические тесты… Физические… Тест Варкута… Сидировского…
Лысый заливался на все сто. Сыпал названиями тестов, фамилиями, цифрами. Когда только успели?
— А сейчас, — мурло Сэр сделал многозначительную паузу и разошедшаяся аудитория затихла, внимательно внимая лысому, — Стартовая цена продукта…
Над моей головой вспыхнуло белое облако, я даже вздрогнул слегка, и на нем появились цифры. Стараясь не прикасаться к стенкам камеры, я вывернул голову и увидел:
«4 000 000»
Тяжелый гул пролетал надо мной и замер где — то в глубине зала.
— Вы не ошибаетесь, уважаемые господа. Четыре миллиона брюликов. Достойная цена для достойного продукта. Вы же не думали, что мы выставим редчайший экземпляр за стандартную цену?
— Но это только раб! — старикашка, сидевший за ближайшим к подиуму столом, нервно протирал очки.
И тогда лысый, надо отдать ему должное, перегнулся через край и, сделав пренеприятное лицо, бросил:
— Это не раб! Это произведение Природы, — вернулся на свое место, бросил взгляд на клетку и подмигнул, — Все нормально, дикарь. Они слишком богаты, чтобы не купить тебя.
И вновь обращаясь к покупателям:
— Итак… Стартовая цена — четыре миллиона брюликов. Кто больше…
Я досчитал до ста, потом обратно, но больше никто не предложил. Все сидели, уткнувшись в пол и даже не думали торговаться. Неужто я так плохо выгляжу?
А мурло тем временем становился с каждой секундой все бледнее и бледнее. Вся его затея летела к черту. Через несколько минут томительной тишины, он, окончательно побелевший, встал, подошел к клетке и вытащил из — за пояса блестящую штучку.
— Если через тридцать секунд не появится покупатель, я пристрелю сначала тебя, а затем и себя.
— А меня то за что?
В ответ только злой взгляд. Наверное, я никогда не пойму лысого. То подмигивает и улыбается, то пристрелить грозиться. А ведь может.
— Ладно, сэр. Я попробую что — нибудь придумать. Только скажи своим болванам (люди производящие действие только по приказу вышестоящего начальника) чтоб не баловали с оружием.
В глазах мурла заиграла надежда.
— А ты сможешь?
— Делай Сэр, что говорю. А там видно будет.
Пока лысый отдавал приказы, я пораскинул мозгами и принял единственное верное решение.
Подойдя к стеклянной стене, стреляющей молниями, прикрыл глаза и со всей силы полоснул обоими руками по поверхности.
Не скажу, что слишком приятно получить целый пучок молний по башке, но эффект превзошел все ожидания.
Стенка разорвалась ослепительными искрами, бабахнуло так, что заложило уши. Клетка развалилась на глазах. Но целью моего небольшого представления являлось другое. Переступив через обломки, я перешел на край подиума, рванул на груди костюмчик, который разлетелся на мелкие лоскутки, и, оставшись в своей обычной одежде, не хватало только повязки из кожи лысого червяка, издал боевой крик самцов Ночных Охотников. Что — то среднее между ревом Большого Водопада и воплем раненого Клыкодрога. Потом спокойно вернулся на место разрушенной до основания клетки и уселся на пол, скрестив как ноги, так и руки. По моему представлению — самая величественная поза.
— Четыре с половиной миллиона, — визг от дальнего стола перекрыл поднявшийся шум.
Лысый подскочил с места, схватился за деревянный молоток и долбанул по металлической тарелке, подвешенной на цепочке к вертикальной палке.
— Четыре с половиной миллиона, раз… два…
Он слишком торопился спихнуть ценный товар. Но немного не успел. Тот самый старик, который возмущался слишком дорогой стоимостью экземпляра замахал руками и завопил:
— Четыре восемьсот…
— …, — лысый не сразу сообразил, что от него требуется, но врожденная смекалка и опыт помогли ему быстро восстановить равновесие. Как физическое, так и моральное, — Четыре восемьсот… раз…
И снова не успел.
— Пять миллионов брюликов!
Предложившая это самка мне сразу понравилась. Молодая и безумно красивая. С толстым приплюснутым, как у Росси, носом, большими, оттопыренными ушами… И колыхающимся во все стороны телом. Во время зимних ночей с ней должно быть не замерзнешь.
На сей раз Сэр почувствовал вкус игры и не торопился объявлять результаты. Как истинный торговец, он понял, что пришел его час. Звездный час. И не ошибся.
— Пять двести…
— Пять пятьсот..
— Шесть миллионов…
Пока зал выстреливал цифрами, лысый решил немного отдохнуть и, полуобернувшись ко мне, но в тоже время внимательно контролируя события в партере, ласково улыбнулся:
— А ты счастливчик, дикарь.
— Это мое второе имя, Сэр, — я скромно потупился и подумал, не долбануть ли эту морду по шее? Но решил, что на сегодня спектаклей достаточно. Спектакль, это когда люди показывают свои недостатки и достоинства другим людям, да еще получают за это материальные блага.
А торги, между тем, приближались к логическому завершению. Спор за право обладать выставленным товаром, то есть мною, вели только два человека. Старик с переднего столика и теплая самка. Дама.
— Восемь сто двадцать пять, — предложил старик и его спутник свалился с кресла.
— Восемь сто тридцать, — осторожно прощупывая дорогу, поправила дама.
— Восемь сто пятьдесят, — зал только перебрасывал взгляды с одного столика на другой и жалобно ахал, вслушиваясь в очередные цифры. А мой лысый заметно заскучал. Он давно перестал принимать непосредственное участие в торгах, только иногда, нехотя стукал молотком по тарелке и одними губами повторял цифры.
Дама не выдержала дистанции, свалилась в обморок и ее тут же вытащили за пределы рынка. Сэр с рожей и молотком встрепенулся, ахнул по тарелке и громко возвестил:
— Восемь двести… раз! Восемь двести… два! Восемь двести…, — старик в очках стал медленно подниматься, пожирая меня глазами, отчего стало не по себе.
— Десять миллионов брюликов!
Раздался страшный грохот. Это слабая часть человечества свалилась кто в объятия спутников, кто в салат, а кто и совсем обыденно, на пол.
— Десять миллионов… — лысый Сэр хрюкнул, но довольно быстро пришел в себя и, ничего не понимающими глазами, уставился на меня, — Десять миллионов брюликов…
— Это много? — поинтересовался я.
Сэр долго не мог понять смысл вопроса, затем молча достал бумагу и начиркал на ней, — «10 000 000!!!»
— Это больше, чем мы все заработаем за всю жизнь.
А затем не сводя с меня глаз, наверное, чтобы я в последний момент не смылся, закричал:
— Десять миллионов, джентльмен за столиком у стены, раз! Десять миллионов, джентльмен… два! Десять… три! Продано!
Сэр устало опустился на стул и мерно покачивая головой, принялся рассматривать поверхность стола. Неужто его расстраивает скорое расставание со мной?
О том, что произошло дальше даже не стоит и вспоминать. Меня снова затолкали, но на сей раз довольно вежливо, в титановую коробку и погрузили в машину.
Довольный лысый явился, чтобы проститься со мной и пролить горькую слезу.
— Ну что, дикарь? Тебе сегодня повезло.
— Ага, — согласился я. Хотя считал, что больше всего повезло самому мурло.
— А может и не повезло, — тут же переменил свое мнение лысый.
Мне стало интересно.
— Сэр. Ты давай не темни. За те десять миллионов брюликов, что ты поимел с меня, можешь и поподробнее рассказать, что там впереди?
Иногда я умею говорить убедительно.
— Тебя купил сам Глава Академии.
Можно подумать я такой специалист в области политологии, что разбираюсь к какому боку прицепить главу академии. О чем и сообщил лысому.
— Как! Ты даже не знаешь об Академии? Ах, да! Ну ладно. Есть немного времени, пока придет подтверждении получения всей суммы. Так и быть, расскажу вкратце.
Из рассказанного «вкратце», я понял немного и не совсем точно. Если перевести все это на язык Ночных Охотников, то выглядело бы следующим образом:
В человеческой стае, которая обитала на множествах планет, творились безобразные вещи. Наемные убийства. Беспредел. Грязные игры с Правительством. Виртуальные беспорядки. Чтобы бороться с этим безобразием, решением Совета Большой Стаи было принято решение создать Академию. Учебное заведение, институт, учреждение, которое бы и занималась решением данных вопросов.
И вот уже несколько десятков лет существовала Академия. Каждый молодой член человеческой стаи, как только достигал совершеннолетия, считал своим священным долгом явиться под стены этого заведения. И каждый год у стен Академии собирались желающие стать его воспитанниками. Принимали всех. Без разбору. Многим хотелось получить почетное звание Легионера. Самое почетное звание во всей вселенной. Но…
— В свое время мне тоже посчастливилось неделю потоптать священные камни Академии, — лысый даже прослезился, — Но я не выдержал и сбежал.
— Почему?
— Потому. Не открою особой тайны, если скажу, что за все время существования Академии звание Полного Легионера получили чуть больше трех десятков человек. А если копнуть поглубже, то никто даже и не знает, чем на самом деле занимаются Легионеры. В глаза их никто не видел, и существуют ли они вообще, неизвестно? Подумать только, тридцать человек выпускников за полвека. Это из миллионов то желающих?
— А остальные? — не понял я.
— А остальные… — Сэр чмокнул уголками губ и показал на небо, — кто сбежал, как и я. Кого отсеяли по непригодности. А самые тупые и настойчивые нашли свою смерть.
— Как?
В кармане у лысого что — то запищало, он нырнул туда рукой, вытащил небольшую коробочку:
— Ну все, дикарь. Подтверждение получено. Благодаря тебе у меня появилась возможность безбедно провести остаток дней на теплом, песчаном берегу какой — нибудь приветливой планетки. А тебе… хорошей дороги, счастливчик.
— Это мое второе имя. Счастливчик.
Сэр, махнув на прощание рукой, удалился в сопровождении охраны пропивать полученные деньги, а меня, вернее мой ящик, погрузили на самоходную тележку и отправили на корабль Главы Академии. Боюсь сглазить, но первое знакомство с человеческой стаей прошло более чем успешно.
Назад: Глава 1 Детеныш
Дальше: Глава 3 Академия