Глава 18
Норо окс Шин
1
Бодрость во всем теле. Страх. Плотское желание. Вот три чувства, которые безраздельно владели Эгином, когда он шел Красным Кольцом к выходу на набережную, где стоял Дом Скорняков.
Где сейчас Убийца отраженных? Где сейчас Овель? Где сейчас Лагха Коалара? Вот три вопроса, которые стучались в сердце и разум Эгина.
Ага, вот она, набережная Трех Горящих Беседок. Почему «трех» и почему «горящих»?
Эгин смутно помнил какую-то историческую байку о харренских наемниках, которые, нефигурально пьяные одержанной накануне победой над смегами, шествовали из порта по направлению к центру города, горланя песни. Увидев ажурную беседку для отдыха, они решили восславить неких родных богов огнепоклонничеством и подожгли ее. Но этого им показалось недостаточно, и они подожгли вторую. Наверное, потому что богов в Харрене тоже было порядком. А затем, кажется, и третью…
Дом Скорняков помнился Эгину куда как лучше. Когда идешь в порт, всегда проходишь мимо него. Хмурый, серый и трехэтажный, Дом Скорняков казался нежилым. Эгин нащупал во внутреннем кармане куртки сложенное вчетверо письмо, составленное тайнописью Пелнов.
«Что ж, самое что ни на есть утро четвертого дня!» – заметил Эгин. В то время как его кулаки колотили в парадные двери, а уста орали «Привратник! Привратник!».
Двое приземистых разносчиков сладкой воды переглянулись в двадцати шагах от голосистого чиновника. Но Эгину не было до них дела. Ибо по его собственному внутреннему ощущению он был уже в самом конце пути.
«Теперь осталось увидеть Овель и умереть», – подумал Эгин, когда крохотное смотровое окошко отворилось.
2
– Чего тебе?
– Мне нужен привратник.
– Зачем?
– У меня к нему письмо, – сказал Эгин почти шепотом.
В ту же минуту дверь резко распахнулась, а собеседник Эгина отступил в темноту. Сочтя это за приглашение, Эгин ступил внутрь.
– Привратник – это я. Давай письмо… Эгин.
Было темно, но голос привратника больше не казался Эгину незнакомым. Теперь рах-саванн был совершенно уверен, что говорит с Онни. Когда тот зажег светильник, окрасивший стены замогильным светом, у Эгина уже не было в этом сомнений.
Онни. Осунувшийся, постаревший на добрых десять лет. Сломленный, жилистый, но живой. Хуммер раздери этого Иланафа с его историями. Может, и Канн жив, если так?
– Иланаф говорил мне, что ты погиб.
– А я и в самом деле погиб, – нахмурив чело, бросил Онни, не отрываясь от тайнописи Дома Пелнов.
– Значит, я говорю с призраком? – спросил Эгин, который хотя и был уверен в обратном, но после Хоц-Дзанга не мог исключать и такой возможности.
– Не с призраком, но с человеком, рожденным дважды, – без тени улыбки отвечал Онни.
– И кто же твоя вторая мама, Онни? – задиристо осведомился Эгин, которому скучно было стоять вот так и наблюдать за тем, как его друг, которого он полагал мертвым и с которым вместе выпил не одну бочку гортело за годы службы в Своде, игнорирует его, уткнувшись в письмо.
Ну в важное письмо. Ну в письмо от гнорра. Но всего лишь в письмо! В задрипанный клочок бумаги, место которому в гальюне «Венца Небес».
Однако Онни, похоже, полагал иначе. Он окончил чтение, сложил письмо вчетверо и поднял на Эгина усталый печальный взгляд.
– Моя вторая мама – опальный гнорр Лагха Коалара. Он полагает, что я должен зарубить подателя сего письма на месте, не вдаваясь в рассуждения о вторых рождениях и первых смертях.
Недоумевающий Эгин пожал плечами. Это второе рождение привило Онни любовь к таким угрюмым шуточкам?
Но ничто в мрачном лице Онни не свидетельствовало о том, что он настроен побалагурить. Если Онни не шутит… Эгин, как офицер Свода, понимал, что должен уже быть мертв. Дружба дружбой, а приказы гнорра – это приказы гнорра.
– …поэтому для тебя самым лучшим будет покинуть этот дом, столицу и Варан немедленно. Тогда у тебя будут шансы выжить, да и у меня тоже. Потому что я не зарублю тебя на месте, Эгин.
Все сказанное было сказано с такой леденящей душу правдивостью, так убедительно и так пронзительно честно, что Эгин отступил к двери. Покинуть Варан… вторая мама… Лагха, Шилол его пожри… хороша благодарность за труды… впрочем, какие труды?..
– Скажи мне, Онни, а почему ты, собственно… – спросил Эгин, стоя на крыльце.
И тут лицо Онни впервые исказилось неким подобием улыбки. Улыбки висельника, под тяжестью тела которого вовремя лопнула гнилая веревка. Улыбка, похожая на бледный лунный луч, пробившийся сквозь грозовые облака.
– Вспомни последнюю пирушку у Иланафа. Когда мы шли пьяные домой, когда я пророчил дурное всем нам заплетающимся языком, а ты вел меня под руку. Помнишь?
– Помню.
– Мы расстались у перекрестка. Я пошел домой на подкашивающихся ногах. А ты – ты, Эгин, – подумал, что хорошо бы проводить меня, а то не ровен час упаду в лужу и просплю там в собственной блевотине до рассвета. Ведь так?
– Так… – смутился Эгин, не понимая, куда клонит Онни.
– Так вот, Эгин. Всем, с кем сводила меня судьба с самого детства, всем без исключения, всем было совершенно плевать, захлебнусь я в собственной блевотине одной душной пиннаринской ночью или нет. Кроме тебя. А теперь вали отсюда!
Один, два, три, четыре. Ступени крыльца сосчитаны, дверь за привратником Дома Скорняков захлопнулась. Осталось увидеть Овель и умереть.
Онни с остановившимся, мутным взглядом, простоял по ту сторону закрытой двери еще несколько минут, пока Эгин не исчез из поля видимости смотрового окошка. Точная формулировка приказа гнорра, составленная все той же тайнописью, не давала ему покоя.
«Незамедлительно умертвить подателя сего письма в присутствии Овель исс Тамай», – именно так гнорр советовал своему верному псу Онни.
«Он бы еще пожелал умертвить его в присутствии Совета Шестидесяти и Сиятельного князя. А почему бы и нет?» – Онни закусил губу и отправился вверх. Потому что и других, более понятных и выполнимых указаний в письме гнорра содержалось хоть отбавляй.
Онни было суждено погибнуть через несколько коротких колоколов. Смерть избавила его от наказания за невыполнение рокового приказа гнорра.
3
Овель.
Овель исс Тамай.
Овель исс Тамай, племянница и былая наложница ныне здравствующего Сиятельного князя.
Он встретился с ней однажды. Он любил ее однажды. Но это скромное «однажды» стоит тысяч других «неоднократно». Овель. Лагха знает, где она. Лагха уверен, что она в Пиннарине, иначе он не стал бы давать Эгину таких глупых обещаний. Впрочем, от гнорра можно было ожидать чего угодно.
«Коль скоро части Овель не липнут ко мне подобно частям Скорпиона, значит, следует отправиться на поиски», – подумал немного разочарованный Эгин.
Рассыльная «шмелей». Вот с чего следует начать поиски. Нужно сделать то, что он не успел сделать две недели назад, очутившись на мятежном «Зерцале Огня». Найти того «шмеля», что принес ему серьги-клешни, расспросить его хорошенько, а затем искать. Искать. Потому что больше ему в этой жизни делать нечего.
Он удалялся от порта, высматривая возчиков, которых отчего-то словно ветром сдуло отовсюду. Ни одного возка. Ни одного крика зазывалы. Изволь теперь ходить повсюду на своих двоих. Странно. Впрочем, странного в Пиннарине хоть отбавляй.
Вот, например, тот плюгавый хромоногий матрос, что идет за ним и икает. Спьяну. Или вот. Навстречу ему шел мордатый нищий. Пыльное, нарочито убогое рубище, грязная борода. Переметная сума, из которой торчат какие-то смердящие пожитки.
В руках у нищего – богатый посох с изогнутой ручкой, такие носят паломники с Юга. Посох украшен черненым серебром, а на его ручке висят амулеты с бирюзой. Хорош попрошайка! Да загнав этот посох в базарный день, он мог бы завести хозяйство и слуг, одна только бирюза…
В этот момент нищий как раз поравнялся с ним. Внезапно он присел на корточки, крючковатая рукоять его богатого посоха обхватила колени Эгина и рванула вперед с неожиданной силой и упорством. Эгин упал на спину. Его рука рванулась к мечу, но было поздно.
Поздно, потому что шею Эгина уже стягивала веревка, которую держал в матерых ручищах тот самый икающий хромоногий матрос.
Нищий, отбросив посох, соединил запястья Эгина стальными браслетами на коротком жестком стержне. Щелк!
– С вами хочет говорить гнорр Свода Равновесия, – тихо прогундосил он.
Эгину ничего не оставалось, как прохрипеть что-то в знак полного согласия. Полного и окончательного согласия.
4
За спиной остался гулкий туннель Почтового Дома, бесшумный механический подъемник (Эгин никогда не бывал в этой части Свода Равновесия и даже приблизительно не представлял себе, куда завели его бойкие рах-саванны в шкурах матроса и нищего, псы самозваного гнорра) и… две пары дверей распахнулись с мелодичным звоном, отворяясь прямо в огромный круглый зал с куполообразной крышей.
Безусловно, они сейчас находились в самой верхней части здания Свода, которая при взгляде снаружи представляла собой голубой купол, увенчанный исполинской двуострой секирой.
Кабинет гнорра. Святая святых Свода Равновесия. Пуп мироздания. Обитель любви и власти.
Сразу объять взглядом и осознать все, что находилось в кабинете гнорра, было невозможно. С ходу Эгин отметил только несколько занятных деталей.
В центре кабинета стояла массивная колонна, без сомнения являвшаяся постаментом для секиры над куполом.
Прямо рядом с ней располагался небольшой сравнительно с исполинскими масштабами помещения стол, показавшийся Эгину очень и очень знакомым.
И наконец, пока до потрясенного Эгина доходило, что стол этот принадлежит его бывшему начальнику арруму Опоры Вещей Норо окс Шину, на глаза ему попался шар, занимавший почетное место по правую руку от стола и исключительно похожий на увеличенный Зрак Истины.
Усиливая сходство, в нем тремя полупрозрачными тенями вальяжно прогуливались три диковинных рыбы. Не креветки, а именно рыбы.
Эгин получил болезненный и сильный тычок в основание шеи и, чтобы не упасть лицом вниз, был вынужден буквально вбежать в кабинет. Не отставая ни на шаг, за ним последовали его пленители и стражи.
– Итак, рах-саванн, вы, я надеюсь, принесли мне Пятое сочленение?
Голос раздался откуда-то из-за спины и показался Эгину совершенно незнакомым.
Эгин хотел оглянуться, но твердые пальцы сопровождавшего его «матроса», грубо впившись ему в ухо, не дали ему повернуть голову ни на румб.
«Ну, сволочь, это ты уже слишком», – подумал Эгин и, поскольку терять ему было совершенно нечего, вслепую лягнул мерзавца.
Эгин не сомневался в том, что его каблук врежется тому точно в колено. Увы, стражи Эгина были начеку, и, опережая ход его ноги, второй рах-саванн нанес ему удар под левое колено своим нищенским посохом.
«Спасибо хоть не мечом», – мелькнуло в голове Эгина, который, изрыгая усвоенные на Циноре смегские проклятия, неловко упал набок, подвернув ударенную ногу.
5
Эгин знал перифраз древней притчи про то, что все в этом мире свершается трижды. Первый раз как Данность, второй раз – как Отражение, третий раз – как Изменение.
«Сейчас, кажется, мироздание пошло по швам. Поскольку второй и третий разы слились воедино, составив редкой мерзости Искривление», – грустно подумал Эгин, привыкая к своему незавидному положению.
Да, все это уже происходило с ним один раз.
Кабинет Норо окс Шина, перерубленная крышка стола, боль, жесткий неудобный стул для «гостей», разговор о Пятом сочленении.
Но кабинет тогда был меньше, Норо окс Шин был аррумом, болело плечо. Теперь кабинет был огромен, болели в основном ноги и стянутые беспощадными браслетами кисти, а разговор велся с новым гнорром Свода Равновесия. И гнорром этим был Норо окс Шин.
Голова Норо почти целиком была скрыта шлемом с клювообразным забралом. Тем самым шлемом, который носили Знахари. Его голос звучал сейчас совершенно иначе. Узнать его было тяжело, очень тяжело. И все-таки…
– Я вижу, Эгин, ты пришел в себя после уличной потасовки в этом бестолковом варанском городе. Повторяю свой вопрос. Где Пятое сочленение?
Чернота двух прорезей на шлеме Норо вперилась в Эгина алчной и беспощадной пустотой.
Эгину было очень страшно, и он не боялся признаться себе в этом. И быть может, именно в силу полного осознания своей обреченности, он нашел в себе силы тонко улыбнуться.
– У меня нет Пятого сочленения, аррум. Я выбросил его вкупе с остальными четырьмя, вкупе с жалом, головой и клешнями. Убийца отраженных обрел независимую от моей жизнь сегодня ночью. Нити наших судеб отныне разделены.
Норо молчал несколько дольше, чем ожидал Эгин от своего быстрого на язык начальника. «Ага, уел!» – злорадно воскликнул его внутренний голос.
– «Аррум»… – наконец нашелся Норо. – Меня не называли так уже целых семь дней, Эгин. Впрочем, тебе простительно, ведь ты не присягал ни новому князю Варана, ни новому гнорру Свода Равновесия. Что же до, как ты выразился, «Убийцы отраженных» – позволь тебе не поверить. У тебя не может быть его жала и головы. А без них Ищейка Урайна совершенно бесполезна. Следовательно, я позволю себе предположить, что ты где-то укрыл доступные тебе сочленения Скорпиона. Вопрос – где?
Наконец Эгин начал воспринимать ситуацию во всей ее сложности, полноте и мрачной иронии.
Так, например, Эгин перестал сомневаться в том, что рисунок в книге Арда окс Лайна содержал зашифрованное сообщение, выполненное по результатам неких гаданий, о сути которых Эгину было недосуг думать. Самым интересным было то, что Арду при всем его профанизме наверняка эти гадания вполне успешно удались (о чем, кстати, ни Дотанагела, ни прочие заговорщики в свое время узнать просто не успели; они лишь могли о чем-то смутно догадываться, хотя и послали Гастрога наперерез ему, Эгину).
И повествовал рисунок в книге Арда окс Лайна не о чем ином, как о местоположении сочленений Убийцы отраженных. Разумеется, было там зашифровано и принадлежащее ему Пятое сочленение, и талисман Норгвана, найденный Самелланом на «Сумеречном Призраке», и серьги Овель, и все остальное.
Когда Норо окс Шин убил руками своих преданных людей Гастрога (сейчас Эгин уже не сомневался, что охранник туннеля из Опоры Единства был к этому совершенно непричастен и что Гастрога убили по прямому приказанию Норо), он завладел книгой Арда. Норо понял, что часть сочленений Убийцы отраженных находится за пределами его власти, как, например, столовые кинжалы из Хоц-Дзанга. Но Норо достаточно было найти и уничтожить хоть что-нибудь, хоть одно из сочленений, дабы Убийца отраженных превратился в бесполезный хлам. Все новые и новые мысли и догадки теснились в голове Эгина.
«Доступнее всего для Норо было Пятое сочленение в руках Арда окс Лайна. (О Норо, знал бы ты, как близко было оно к тебе в тот день, когда ты допрашивал меня с пристрастием через обнаженную Внутреннюю Секиру!) Но Пятое сочленение загадочным образом ускользнуло через меня (о чем я сам тогда не подозревал), и пришлось послать меня же на розыски. Кроме этого, Норо уж как-то там через высокомудрого Эрпореда устроил расследование в Урталаргисе, чтобы на всякий случай разыскать и уничтожить еще и жало. (И это удалось бы, о Шилол, если бы не чудовищная случайность-не-случайность Пестрого Пути, которая свела меня третьего дня с его забияками близ водопоя на пиннаринском тракте.) И наконец, могу себе представить, как обрадовался Норо, когда узнал, что „Сумеречный Призрак“ ищет и вот-вот обретет верную гибель при встрече с мятежным „Зерцалом Огня“!»
Эгин едва не расхохотался Норо в лицо. Но он не рассмеялся. Это было бы как в театре: герой смеется в лицо злодею. Но он, Эгин, не был в роли героя. Он был в собственной роли.
Все эти соображения пронеслись через сознание Эгина за считанные мгновения. Теперь он был готов ответить Норо окс Шину так, чтобы у того проступил холодный пот меж лопаток.
– Милостивый гиазир, – начал Эгин, вольготно вытягивая ноги (и изо всех сил делая вид, что от этого действия его колено не взрывается отчаянной болью), – ваши офицеры никогда не вернутся из Урталаргиса, ибо они умерщвлены моей рукой у колодца на триста десятой лиге пиннаринского тракта. Точно так же как голова Убийцы отраженных отнюдь не погибла вместе с «Сумеречным Призраком», как вы в том ни сомневались. Единственное, в чем вы не ошиблись, – это в том, что я разыщу Пятое сочленение. Я действительно разыскал его. Сейчас оно исправно служит Убийце отраженных в его перемещениях по Пиннарину.
Норо не успел сказать ни единого слова. Потому что, когда Эгин произносил слова «в его перемещениях», вода внутри увеличенного Зрака Истины озарилась слабым зеленоватым свечением. Рыбы, которые прежде были полупрозрачными и снулыми, налились дурной черной кровью и стали темнее штормовых туч над зимним океаном.
6
Мгновение торжества. Ровный мертвенный свет, истекающий с небес на поле беспощадной сечи. Мертвые лица мертвых. Мертвые лица живых. Вой Гулкой Пустоты в ушах и под сердцем.
Красноглазый человек с длинными снежно-белыми волосами, рассыпавшимися по плечам из-под шлема, увенчанного полумесяцем и девизом правящей династии Новых Конгетларов, принимает присягу из сочащихся кровью уст побежденных.
Ему нет противников. Ему нет равных. Ему нет предела.
Море Фахо рокочет в нескольких лигах от его стоп. На нем – лес мачт, бьются по ветру штандарты Южных Домов и шелковые тритоны тернаунских дружин.
Война эпохи Третьего Вздоха Хуммера завершена. Звезднорожденные мертвы. Кальт, узурпатор ре-тарского престола, умерщвлен на рассвете. Элай, сын Звезднорожденного, умерщвлен час назад. Мятежный Дом Гамелинов истреблен. Орин раздавлен, как молодой краб в челюстях бывалой морской черепахи. Имя черепахе – Синий Алустрал. Имя новому Властелину Круга Земель – Торвент Мудрый.
Губы Герфегеста сухи и шершавы. На мгновение он, глупейший из Конгетларов, прикладывает их к тыльной стороне ладони своего бывшего наставника, своего бывшего соратника, своего бывшего императора.
Герфегест поднимает глаза. Сейчас, сейчас эти сухие губы предателя произнесут слова присяги. Сейчас.
– Торвент, мгновения твоей жизни сочтены. Ищейка Урайна идет за тобой.
Тогда он не нашел ничего лучшего, чем рассмеяться. Смех – и промельк стали, вернувшей мятежного Герфегеста в лоно небытия.
Но прежде чем последний из покоренных мерзавцев склонил перед ним колени, прежде чем он успел задуматься над словами Герфегеста, сочлененная смерть разыскала его.
Норо окс Шин слишком хорошо помнил тот день, и слишком свежей казалась боль, дробящая огненными молотами в прах его молодое тело. Норо окс Шин не рассмеялся теперь, спустя шестьсот лет после своей смерти в зените небывалого могущества, по сравнению с которым слава Элиена, искусство Шета и воля Урайна были менее чем ничем.
7
Убийца отраженных чуял свою добычу за многие лиги так же хорошо, как гончая чует зайца, как Поющее Оружие – плоть нежити, как влюбленный мужчина – счастье своей возлюбленной.
Сточными канавами улиц, трубами воздушного отопления особняков Красного Кольца, а то и просто густой травой садов, разбитых на манер алустральских «озер и тропок», Убийца крался к своей цели.
Убийца отраженных не мог «знать», но он мог пребывать в действии. И тем не менее его мудрости позавидовал бы и опытный войсководитель. Его зоркости и находчивости – следопыт. Весь остаток ночи и все утро Убийца отраженных искал наилучший путь к своей жертве. Его мудрость, зоркость и находчивость вывели его в туннель Почтового Дома. Туннель, ведущий в неведомую Убийце отраженных громаду Свода Равновесия.
Пестрый Путь вел Скорпиона от начала до конца рокового странствия. Теперь он был близок к концу. И сверхчуткий Зрак Истины в кабинете гнорра отозвался его приближению.
8
Норо окс Шин стремительно подошел к шару, приложил к нему ладони, а после невесть зачем – и правое ухо. Вскоре, разуверившись в своей затее, он вернулся на свое место, сел, обвел отсутствующим взглядом надрубленную поверхность стола и стражей за спиной Эгина. Лишь через несколько минут он вновь обрел способность удивлять мир членораздельной речью.
– Ты не солгал мне, рах-саванн. Признаюсь, я удивлен. Можно даже сказать – восхищен тобою, рах-саванн. И тем большим будет мое восхищение, когда ты продемонстрируешь мне свою способность не только выпускать в мир Ищейку Урайна, но еще и отзывать ее обратно.
– Простите, аррум, я не вполне понимаю вас, – вздернул брови Эгин. – Убийца отраженных ушел своим путем, и я не имею над ним ни малейшей власти. Равно как и вы, равно как и кто-либо другой.
– Милостивые гиазиры, оставьте нас.
Слова Норо были обращены к «матросу» и «нищему». Кроме них в кабинете гнорра офицеров охраны не было.
Те безмолвно направились к дверям подъемника. Норо помолчал, ожидая, когда они исчезнут, и сказал, обращаясь к Эгину, твердым, ровным голосом:
– Не тебе, варанец, судить о темной мудрости Октанга Урайна, Звезднорожденного, призванного ко второму рождению волею Хуммера и уничтоженному волею Кальта Лозоходца. И не тебе, варанец, знать о секретах его Ищейки.
Судя по тому, что Норо отослал своих клевретов, он собирался сказать нечто, чего ни одному смертному знать не должно.
Эгин подумал, что если Норо говорит это ему, следовательно он уже заочно приговорил его, Эгина, к смерти. А у Эгина, хоть ему и было стыдно в том себе признаться, была слабая надежда, что Норо по каким-то соображениям высшего порядка до поры до времени оставит его в живых.
Ведь уцелел же он, Эгин, в стольких передрягах! И Дотанагеле он глянулся, и Знахарю, и даже Лагха был более чем снисходителен к нему. Если не считать, конечно, указаний, данных Онни убить Эгина незамедлительно по прочтении письма.
Норо тем временем продолжал:
– Урайн был достаточно умен, чтобы оставить лазейку к хладному сердцу и каменным глазам Скорпиона. Скорпион – это стрела, которая создана так, что ее можно вернуть обратно. Но сделать это может лишь тот, кто выпустил стрелу. Ты, Эгин, невероятно везучий рах-саванн Опоры Вещей, выпустил Скорпиона в мир. И ты, Эгин, заставишь его вновь распасться в ничто, развалиться на бессмысленные побрякушки.
– Странно, – протянул Эгин, опьяненный предощущением своей близкой и неизбежной смерти. – Вы полагаете, аррум, что я, офицер Свода Равновесия, присягавший на верность Князю и Истине, а равно и невольный странник Пестрого Пути, я выпустил Убийцу отраженных ради собственной забавы и теперь по первой же вашей просьбе верну его назад?
Норо противоестественно свернул голову набок (ну чистый ворон!) и с усилием помассировал шею под тесным знахарским шлемом.
– Да, рах-саванн, ты вернешь Скорпиона назад по первой же моей просьбе. Просьба будет чуть позже. А пока что ты можешь поговорить со мной. Просто поговорить.
Эгин был в полном недоумении. А как же «я вырву твое сердце, мерзавец, если ты не…» или «я вскрою твою Внутреннюю Секиру и ты поймешь, чем…»?
Впрочем, что теперь ему, Эгину? Уж лучше действительно просто поговорить. Но о чем? В том, что Норо окс Шин – отраженный, Эгин теперь не сомневался. Отчего бы иначе самозваному гнорру так пугаться Скорпиона?
В том, что тирания нового гнорра будет жестокой и беспощадной, Эгин тоже не сомневался. Они с Норо теперь враги, и говорить им не о чем. Оставалась Овель.
– Скажите, аррум, а где Овель исс Тамай?
– Овель? Не знаю. Честное слово, не знаю. Я лучше расскажу, как мои люди выследили тебя в Пиннарине. Хочешь?
Эгин не хотел и поэтому молча пожал плечами. Понятно ведь и так, что дотошный гвардеец на заставе послал все-таки своих людей в Свод сообщить о подозрительном арруме по имени Иланаф.
Норо, который ожидал появления своего агента, услышав описание его, Эгина, внешности, сразу понял, какой «Иланаф» прибыл в столицу.
Остальное было делом поисковых плеяд Опоры Единства, которые, по слухам, могут разыскать в пределах столицы любого человека в течение получаса. При условии, конечно, что его След «засвечен» какими-либо предметами, находящимися в руках у офицеров-ищеек. Эгин, подчиненный Норо, был, конечно же, «засвечен» едва ли не лучше всех. Но кто же мог знать, что в результате мятежа кабинет гнорра занял Норо окс Шин?!
Нет, говорить им было решительно не о чем. И Норо это тоже знал. Но чего же он ждал, чего?
9
«Голубые Лососи» возвращались в родной порт.
Четыре лучших корабля княжеского флота шли в Пиннарин, чтобы – в этом почти никто не сомневался – найти там свою гибель.
Даже Лагха Коалара был уверен: они обречены. Едва ли Эгин выполнил его поручение. Едва ли Онни получил его предписания. Едва ли Хорт окс Тамай выполнил его условия и уничтожил нового гнорра. Значит, после бессмысленных переговоров и его, Лагху, и всех его людей ждет смерть. Но прежде – прежде – они уничтожат Сиятельного князя и несколько сотен его сторонников. На это им еще достанет сил.
Гнорр приказал не поднимать черных флагов.
Пусть каждый солдат, каждый эрм-саванн в порту увидит, что они не намерены сдаваться. Это боевые корабли, которые идут в Пиннарин для того, чтобы при необходимости сражаться до последнего.
На кораблях Лагхи вообще не было никаких знаков государственной принадлежности. Только флаги «Голубого Лосося». Однако – и в этом гнорр в полной мере проявил свое хваленое дипломатическое чутье – по приказанию Лагхи на всех кораблях были заготовлены штандарты новой правящей династии. Династии Тамаев.
Сиятельный князь тоже шел на переговоры с опальным гнорром во всеоружии.
Флот Открытого Моря в полной боевой готовности был развернут на пиннаринском рейде двумя устрашающими шеренгами, между которыми со всей неизбежностью предстояло пройти «Голубым Лососям».
На набережной выстроились две тысячи гвардейцев в тяжелых бронях.
Крыши ближайших к порту домов кишмя кишели лучниками. Все было приготовлено к тому, чтобы искрошить мятежников в считанные минуты.
Лагха Коалара недолюбливал клинковое оружие. Отправляясь на Цинор, он оставил дома свой могущественный двуручный меч, выкованный самим Сегэллаком. Он знал, что Искоренителю Скверны не найдется достойной работы в стране смегов.
Лагха Коалара не любил доспехов. Лагха любил просторные одежды и магические искусства. Но теперь он облачился в полные доспехи и взвесил на руке посеребренный шлем, который, по легенде, некогда носил сам Кальт Лозоходец. Легенда не лгала.
10
– Ну наконец-то! – оживился Норо окс Шин.
– Овель… здравствуй, – сказал себе под нос опешивший Эгин. Сказал настолько тихо, что Овель наверняка не услыхала его.
Она была растрепана, простоволоса, худа и очень испуганна, как бывают испуганы девушки, которых вытащили из купальни, обернули в шерстяной плащ с чужого плеча, сковали «браслетами» – такими же точно, какие были на Эгине, – а потом долго вели мрачными туннелями и везли на подъемнике на самую вершину Свода Равновесия.
– Здравствуйте… милостивые гиазиры, – проблеяла Овель и, окинув Эгина отчаянным, непонимающим взглядом, потупилась.
Хотя лицо новоиспеченного гнорра по имени Норо окс Шин почти полностью скрывал шлем, Эгин, знавший нового гнорра простым аррумом, заметил, что появление Овель было для него самой радостной новостью сегодняшнего утра.
Норо ликовал. О Эгине он, кажется, и думать забыл.
Его ликование вылилось в довольно странные действия. Постояв в молчании минуту, он вынул из-за пояса короткий с широким лезвием кинжал и решительно направился к Овель.
Конвоиры отступили на шаг. Мол, если у гнорра возникло желание убить девушку собственноручно, они не будут портить ему удовольствие. Овель тоже отшатнулась назад, но офицеры крепко удерживали ее за локти.
Норо, впрочем, не хотел ничего дурного. По крайней мере на этот раз. Безо всяких комментариев он взял в плен каштановую прядь волос Овель и сноровисто, как цирюльник, срезал ее у самого уха девушки. Получившуюся каштановую змейку он довольно придирчиво осмотрел и передал одному из офицеров.
– Незамедлительно доставить это князю! А ее усадите вон туда, – приказал Норо.
«Вон туда – это вон куда?» – Эгин повернул голову вслед за указательным пальцем гнорра. Одна важная достопримечательность кабинета гнорра ускользнула от него, до поры спрятавшись за центральной колонной. Пыточный стул с ремнями, которые обхватывают тела жертв, словно щупальца спрута.
– А теперь, рах-саванн, у меня есть к тебе одна просьба, – сказал Норо, деловито потирая руки. – Будь добр, отзови Ищейку.
11
– Я не умею. Я просто не у-ме-ю! – совершенно искренне и совершенно отчаянно твердил Эгин.
– Ты настаиваешь на этом?
– Увы, аррум, – неловко пожал плечами Эгин, с замиранием сердца следя за тем, как офицеры прикручивают тело смурной Овель к креслу.
Когда они окончили оплетать тело девушки жесткими ремнями, Норо сделал знак рукой, и всех помощников как ветром сдуло. Никаких там «милостивые гиазиры, оставьте нас». Теперь Норо было не до показной вежливости. Рыбы в Зраке Истины уже стали багряно-красными.
«Что бы это ни означало в точности, а наверняка ничего хорошего Зрак Норо не пророчит!» – отметил Эгин.
– У меня нет времени, Эгин. А потому придется расправляться с твоими заблуждениями, которые стали чересчур опасны. Причем расправляться с ними мы будем в темпе. Либо ты отзываешь Ищейку немедленно, либо Овель умирает на твоих глазах. Достаточно быстро, чтобы зрелище это не успело нам наскучить. И в то же время достаточно медленно, чтобы оно запомнилось тебе на все твое проклятое посмертие, о котором я не поленюсь позаботиться особо. Правда, Овель?
Как это ни странно, но слова гнорра не возбудили в Эгине никаких чувств, кроме чувства опустошенности. Он был настолько подавлен происходящим, что даже тревога отступила.
Норо подошел к жертве и мягко возложил свою ладонь на ее оголенное плечо. Словно бы любящий отец на сватовстве дочери. Эгин закрыл глаза.
Шантажировать офицеров Свода в подавляющем большинстве случаев невозможно. Офицеры никогда не имеют родственников, почти никогда – истинных любовных привязанностей, им запрещено иметь детей и жениться. «Подумаешь, Овель! Да как этот Норо пронюхал, что она значит сейчас для меня больше, чем весь мир?» И Эгин, решив для начала испробовать классический ход, разлепил веки и ответил:
– Эта девушка ничего не значит в моей жизни. Вы можете зарезать ее, как ярку. Можете справить нужду ей на грудь. Можете вступить с ней в связь у меня на глазах. Это оставит меня равнодушным и ничего не добавит к тому, что я уже сказал.
Играть по нотам, написанным для офицеров Свода, с гнорром все того же Свода затея глупая. Норо не поверил ни одному слову, сказанному Эгином.
Зато Овель, проявлявшая доселе редкую для себя твердость духа и не уронившая даже украдкой ни одной слезинки, после этого заявления начала тихо плакать и шморгать носом. Казалось, она приняла слова Эгина за чистую монету. Даже если бы Норо окс Шин поверил Эгину после того, как Овель заплакала, он бы наверняка пересмотрел свои взгляды…
– Этот номер не пройдет. Отзывай Скорпиона, дружок, – подытожил Норо.
Он театрально развел руками – мол, что ж я могу поделать, раз ты такой упрямый осел, – и снова извлек из ножен кинжал, которым только что отсек каштановую прядь Овель.
«Снова „дружок“! Что они все заладили – „дружок“, „дружок“!» – Эгин был в отчаянии, но все же постарался принять самый безучастный вид. И не закрыть глаза.
12
«И все-таки Лагха был прав. Был тысячу раз прав, Хуммеров выкормыш! Я встретил в Пиннарине Овель. Правда, сидящую в пыточном кресле. Уж лучше бы я вообще не встречал ее», – бился в тихой истерике Эгин, когда Норо сделал крохотный надрез под щиколоткой Овель.
Кровь не замедлила явиться. Она стала наполнять расшитую бисером туфлю, а когда пошла через край, Норо сделал еще один надрез – но уже на другой ноге.
– Поверь, Эгин, это самое безболезненное для нее средство побороть твое ослиное упорство. Есть средства и похуже, – разглагольствовал Норо, как будто бы разговор шел за чашкой подогретого гортело. – Я буду вскрывать ее вены одну за другой. Не слишком быстро, ибо каждому ослу должно быть дано время на то, чтобы сосредоточиться. Но и не слишком медленно, потому что я не ослиный пастырь. Ты меня слышишь, Эгин?
Эгин не отвечал. Его немного тошнило, и это было лучшим доказательством в пользу того, что средства Норо эффективны.
Эгин, давно забывший о брезгливости, Эгин, проливший в своей жизни если не реку, то уж по крайней мере ручей этой солоноватой алой жидкости, был в смятении. И причиной этого смятения были две красных ниточки, струящиеся по пяткам девушки с каштановыми волосами и заплаканными глазами обойденной наследством аристократки.
Эгин, рах-саванн Опоры Вещей, не ведавший ни жалости, ни гадливости, теперь был бледен. Холодный пот выступил на его лбу. А зрачки схлопнулись в две отчаянные точки.
– Отзывай Скорпиона, – повторил Норо окс Шин, держа Овель за запястья.
– Прекратите, Норо, я не лгу вам, прекратите мучить ее, я ничего не могу поделать с этой тварью, – тяжело дыша, говорил Эгин. – Я даже не аррум. Я не прошел Второго Посвящения. Я просто тупой варанский солдафон, ставший орудием сил, которым не знаю ни имен, ни назначения.
– Гм… – Норо сделал надрез на запястье Овель.
Не настолько большой, чтобы кровь хлестала невосстановимо и неостановимо, но и не настолько маленький, чтобы она сочилась крохотными каплями. И еще один ручеек стал низвергаться вниз с высоты подлокотников пыточного кресла.
– Ты не аррум, это правда. Но у меня есть для тебя хорошее предложение. Если ты сейчас отзовешь Ищейку, я произведу тебя в пар-арценцы. Я не шучу. Из-за мятежа Дотанагелы и измены людей Лагхи Коалары в Своде почти не осталось сильных. А ты крепок, Эгин, ты мог бы занять пустой кабинет пар-арценца Опоры Вещей.
«Не мечом, так хреном!» – подумал Эгин, откидываясь назад, на пупырчатую спинку кресла «для гостей», которое даже при полном отсутствии специальных приспособлений талантами Норо легко обращалось в кресло для пыток.
13
Эгин был действительно, на самом деле, безо всякого вранья и безо всяких там принципов, идей и убеждений, уверен, абсолютно уверен в том, что не может отозвать Убийцу отраженных. И в этом была вся беда.
Ради Овель он был готов сделать что угодно. Все, что было в его силах. Но только не отозвать Скорпиона. Для него это было равносильно тому, чтобы заставить Солнце Предвечное сменить свой цвет на фиолетовый. Или повернуть вспять медленноструйный Орис. Или заговорить вдруг на наречии эверонотов.
Эгин, не воспользовавшийся в своей жизни ни одним заклинанием, был уверен, что, желай он этого сколь угодно страстно, Убийца отраженных даже клешней не поведет. Ибо на самом деле Эгин никакой ему не хозяин. А скорее слуга. Раб. А раб бессилен приказывать.
«Невозможное – невозможно». Этот принцип настолько крепко въелся в мозг Эгина, что даже последние две недели ожившего сумасшествия не смогли вытравить его оттуда. Даже крики Овель. Даже ее слезы. Даже хохот Норо окс Шина, нового гнорра Свода.
– Пойми, Эгин, я не поборник бессмысленных убийств. Мне не хочется убивать ни тебя, ни эту милую, трогательную девочку. Будь я обыкновенным человеком, я бы не постоял ни за чем, только бы обладать ею. Если ты выполнишь мою просьбу, она будет твоей. Она не просто останется жива. Она станет твоей женой. Произойдет то, о чем ты не мог мечтать даже в самых смелых своих снах. Я сделаю так, что вы вдвоем сможете скрыться из Пиннарина навеки. Вдвоем! Вы сможете жить и наслаждаться жизнью где угодно. Где угодно, вдали от Хорта окс Тамая, чья похоть, между прочим, рано или поздно доведет эту крошку до помешательства. Вдали от Лагхи, чей пронзительный взгляд для нее хуже взгляда желтой кобры из ветвей. Впрочем, Лагха не жилец на этом свете, – поправился Норо. – В конце концов, вы найдете счастье вдалеке от меня, если мое общество действительно столь уж противно…
В этот момент Овель, напрягшись всем телом, стала биться в ремнях, стремясь высвободиться из кожаных щупалец спрута, и истово, громко сквернословить.
«Где она только набралась таких слов?» – некстати спросил себя Эгин.
Впрочем, Овель быстро обессилела и обмякла. Лужа крови под ней увеличилась ровно вдвое. Глаза Овель горели безумным огнем.
– Отзови его, Эгин, я умоляю тебя, отзови, – простонала Овель. Последние слова она сказала почти шепотом, но Эгин отлично слышал ее.
И в этот момент его осенило. Обман. Этот обман поможет ему выиграть по крайней мере время. По крайней мере кровь из новых ран не прибавится к крови из старых. Кровь не будет заливать пол кабинета Отраженного гнорра с такой удручающей быстротой.
– Дай мне сосредоточиться, Норо, – сменив интонацию на волевую, сказал Эгин, всем своим видом изображая человека, который одумался, простился с заблуждениями и взял себя в руки. – Перестань ее резать, не то тебе нечем будет расплатиться со мной, когда твоя шкура будет спасена.
Норо ответил ему согласным кивком.
Он бросил правое запястье Овель и пристально посмотрел внутрь стеклянного шара, рыбы в котором теперь переливались всеми оттенками оранжевого. И немного сдвинул шлем на затылок. Наверное, в нем было все-таки очень душно.
14
Знахарь, Лагха и Дотанагела. А еще – Тара, Лиг, Фарах и Киндин. Сплошь маги, призраки, провидцы, наполовину всемогущие. С какими замечательными людьми, а если не людьми, то сущностями, свела его судьба за последние две недели! И между прочим, многие из вышеперечисленных общались с ним как с равным.
Знахарь вот, например, говорил, что симпатизирует ему и верит в его счастливую судьбу. Да неужели же он, Эгин, навидавшийся магической гадости до ряби в глазах, не сможет поставить убедительный спектакль со своей персоной в главной роли? Такую себе пьесу «Эгин, могучий сын Пестрого Пути, повелевает Скорпионом».
– Мне нужна тишина, – утробным голосом сказал Эгин и закрыл глаза.
Затем закусил нижнюю губу. Стал дышать быстро и глубоко, оставляя крохотные паузы между вздохами. Напряг колени, вытянул ноги, словно бы объятый судорогой…
Его ноздри начали трепетать в такт дыханию, а брови сомкнулись над переносицей. Будь его руки свободны, он изобразил бы пальцами какую-нибудь фигуру наподобие тех, что плела иногда Тара. Повторил бы по памяти.
И еще хорошо бы исказить лицо пугающей гримасой. И наконец, для того, чтобы добавить правдоподобия этому действу, необходимо действительно представить себе Скорпиона. Эгин чувствовал странную безоглядную решимость. Он чувствовал некое вдохновение, природа которого оставалась ему неясна.
Норо видел это и опустил кинжал. Норо замер. Овель перестала плакать и смотрела на Эгина во все глаза. Что это с ним происходит?
А с Эгином действительно происходило нечто очень странное. Очень скоро поток привычных мыслей ушел куда-то в сторону, и его место занял поток чужих мыслей. Очень необычных. Явно нечеловеческих.
Его глаза, которые были по-прежнему закрыты, начали видеть что-то, чего он никогда раньше не видел. Это было похоже на сон. Но лишь похоже, ибо Эгин полностью осознавал происходящее.
Он видел железную клеть, огромную, словно дом, проносящуюся мимо него, крошки, куда-то вверх с лязгом и скрипом.
Он видел желоб в стене каменного колодца, по которому продвигался вверх. Он был необыкновенно цепким, очень зорким и исключительно целеустремленным.
Он, Эгин, прекрасно знал, куда ему нужно идти. Ему нужно на самый верх, туда, где труба оканчивается и начинается что-то очень интересное. Он полз, цепляясь всеми своими лапками, и даже неуклюжие клешни, поблескивающие синевой, не были ему в этом помехой.
«Я в стволе подъемника», – догадался Эгин и с неожиданной для себя естественностью принял эту мысль.
«Я ползу вверх, к кабинету гнорра».
«Я – Скорпион, Убийца отраженных». И даже это ничуть не удивило Эгина. Что ж, скорпион так скорпион.
До верха оставалось еще довольно долго, но конец пути уже обозначился чем-то похожим на небо. Это радовало Эгина.
Его новое тело не чувствовало усталости, но сила земного притяжения, увы, сохраняла над ним свою безраздельную власть.
Он понимал, что не хочет сорваться вниз. Что должен ползти помедленней, дабы какая-нибудь скользкая железка, обмазанная маслом, не помешала его лапкам цепляться.
Эгин полз довольно долго, погрузившись в новые, совершенно незнакомые ощущения, пока одна чужеродная мысль не нарушила этой гармонии восхождения.
«Кажется, я должен остановиться, мне не нужно наверх», – подумал Эгин-скорпион и остановился, дабы разобраться, так это или не так. Но что-то произошло вовне, во внешнем мире или во внешнем сне, что заставило Эгина вздрогнуть и… открыть глаза… они прибыли. Лагха уже на пристани и Сиятельный князь…
Лагха? На пристани?
Оказалось, что кругом неожиданно много света. Норо, о да, конечно, Норо слушал донесения какого-то плешивого человека. Не того ли самого, который только что поднялся сюда на подъемнике, пока он, Эгин-скорпион, пробирался вверх?
Бледная-пребледная Овель с бескровными губами и красными от слез глазами в священном ужасе смотрела на него, словно на собственного восставшего из фамильного склепа пращура – того самого грозного Гаассу окс Тамая, что под знаменами Шета окс Лагина ходил воевать за Священный Остров Дагаат. Что же это происходит, милостивые гиазиры?
15
Глазами новорожденного щенка Эгин озирал кабинет гнорра, который начинал меняться неспешно, но неотвратимо.
Становилось все светлее и светлее. Причину этого странного явления Эгин понял не сразу. Норо был явно поглощен новостями, принесенными аррумом. Ему было – или по крайней мере так казалось – не до Эгина.
Купол Свода Равновесия раскрывался.
Некий неведомый Эгину механизм, приведенный в действие Норо окс Шином, с мерным скрежетанием раскрывал купол на отдельные лепестки.
Неба в кабинете гнорра становилось все больше и больше, а сам кабинет с каждой секундой становился все больше похож на смотровую площадку на вершине пресловутой Башни Оно, чем на обитель любви и власти.
С этой смотровой площадки, в чем совершенно не сомневался Эгин, открывался отличный вид на всю столицу и на порт в том числе. А о том, что происходило в порту, Эгин начинал понемногу догадываться. Лагха прибыл в гости к Хорту окс Тамаю. Вот что там происходило.
Норо вступил, как всегда, неожиданно:
– Что ж, Эгин, твоя ложная скромность не обманула меня. Стать Скорпионом для тебя так же просто, как для акробата встать на руки. Но… – он указал на Овель, чья внезапная безучастность начинала сильно тревожить Эгина, – невинная теплая кровь по-прежнему истекает из этого сосуда сладострастия. Поэтому на твоем месте я бы поторопился с выполнением моей просьбы. Долго наша красавица не протянет.
Гадать, как, собственно, Норо узнал о том, что ему удалось войти в контакт с Убийцей отраженных, Эгину не пришлось. Потому что объяснение было у всех на виду – рыбы, заключенные внутри стеклянного шара, перестали пламенеть оранжевым и вернулись к своему предыдущему состоянию.
Эта перемена обнадежила Норо окс Шина, оставила безучастным плешивого человека с докладом и прошла совершенно незамеченной для Овель.
«Было бы лучше, если б она ревела как белуга, а не кончалась в жертвенном безмолвии, будь оно неладно», – подумал Эгин, исполненный решимости отозвать Скорпиона во что бы то ни стало. Ибо невозможное стало возможным.
16
Сиятельный князь Хорт окс Тамай во главе пышной и, главное, вооруженной до зубов свиты ждал гнорра под памятной стелой «Голубого Лосося», как того и требовало письмо гнорра.
На Сиятельном князе был надет с виду совершенно обычный и в общем-то невзрачный шлем с простой полумаской и коротким наносником.
Гнорр сошел с борта «Венца Небес» в ослепительном одиночестве. Он был облачен в шлем Кальта Лозоходца и препоясан показательно пустыми ножнами.
Они – Хорт и Лагха – не виделись больше месяца, со дня последнего большого приема у тогда еще здравствовавшего Сиятельного князя Мидана окс Саггора. И были бы рады не увидеться никогда.
Десятки тысяч глаз были устремлены на них. Тысячи стрел были направлены в сердце Лагхи Коалары, сотни – в сердце Сиятельного князя Хорта окс Тамая.
Гнорр приказал всем своим людям остаться на кораблях. Вместе с тем он дал им два простых приказания.
Первое: если он упадет на землю ниц, пронзенный ли стрелами, или ради спасения своей жизни от оговоренных стрел – незамедлительно высаживаться и убивать столько, на сколько достанет жизненных сил и алчности стали.
Второе: если он, гнорр, обнимет Сиятельного князя за плечи – подымать штандарты династии Тамаев повыше, показательно отшвыривать прочь оружие и вообще брататься.
Итак, перед Пиннарином в тот день стоял жестокий выбор: либо погрузиться в пучину кровавого безумия (это было бы как обычно), либо избежать кровопролития (это было бы чудом, и в него никто не верил).
Гнорр остановился на пристани в двадцати шагах от Сиятельного князя.
– Иди ко мне, Хорт, мы будем говорить здесь, чтобы наши слова не стали добычей ушам недостойных! – Лагха имел в виду сопровождавших Хорта придворных, высших гвардейских чинов и прочую шушеру, от которой его тошнило с самых первых дней своего эрхагноррата.
– Сиятельному князю не пристало… – начал было выкрикивать сопровождавший Хорта церемониальный глашатай, в обязанности которого входило прогорланить в голос то, что шепнул ему на ушко Сиятельный князь.
– Молчать! – Лагха вскинул правую руку, облаченную в широкий наруч со множеством позвякивающих друг о друга подвесок.
Удивительное дело: веление их звона оказалось необоримым. Глашатай мгновенно заткнулся.
– Переговоры между великими, – продолжал Лагха, – должны проистекать в величественной тишине и неведении смердов. Иди ко мне, Хорт, иначе не видать тебе искомого предмета, как внешнего испода хрустальных небес.
Лагха не испытывал страха. И это делало его непобедимым. А Хорт боялся, очень боялся навеки потерять свое единственное сокровище, свою шелковокожую Овель, без которой последняя неделя показалась ему горше смерти, хотя он и пребывал в самом средоточии власти, на княжеском престоле.
Хорт повиновался. И пока он, изо всех стараясь не уронить свое княжеское достоинство, мерил шагами расстояние, отделяющее его от гнорра, гнорр думал о том, что слабость смертных неизмерима и, не будь в мире некогда Звезднорожденных, а после – Отраженных, всё уже давно скатилось бы в пасть к Хуммеру. И в этом Лагха был прав. Прав ровно наполовину.
– Здравствуй, Лагха, – тихо сказал Сиятельный князь, подходя к гнорру совсем близко.
Сотник лучников по имени Сарпал (в действительности – рах-саванн Опоры Вещей), начальствовавший стрелками на крыше вспомогательного арсенала морского ведомства, в досаде сплюнул под ноги.
Пурпурный плащ Хорта полностью закрыл гнорра от его людей. В это же время выругались еще очень многие, но именно Сарпал был зол более всех. Он имел недвусмысленные указания от Норо окс Шина относительно Лагхи. Он не собирался прогавить очередное повышение в аррумы из-за неосмотрительности Сиятельного князя.
– Здравствуй, Хорт. Где голова самозваного гнорра?
– Гнорр жив и, полагаю, будет жить еще долго. – В словах Хорта Лагха услышал странные нотки, которых раньше в голосе «Золотой Ручки» не было.
– Жив? А ты помнишь, князь, что я писал тебе о его жизни? Жизнь самозваного гнорра – смерть Овель.
– Чтобы умертвить Овель, надо владеть ею. Докажи свою власть над ней, Лагха, и мы будем говорить еще. Иначе ты покойник. – Глаза князя зловеще блеснули в прорезях полумаски.
«И все-таки он ведет себя слишком глупо. Подошел очень близко, чересчур близко, так ведь я могу убить его в любое мгновение», – подумал Лагха.
В то же время гнорр удрученно подметил, что на крыше Дома Скорняков, на крыше, прекрасно просматривающейся с его места и свободной от лучников князя, не видно ни Овель, ни Онни, ни прочих его людей. Это значит, что Эгин не доставил послания. Это значит, что никакой подлинной власти над князем он, Лагха, не имеет. Что же, придется использовать власть поддельную.
Лагха чуть тряхнул своим непростым, очень непростым наручем, и подвески на нем вновь разразились мелодичным звоном, под аккомпанемент которого прозвучали слова, призванные раздавить в ничто волю Хорта окс Тамая.
– Плохо говорить, князь, когда вместо подарков друг другу мы держим в руках пустоту, а за нашими спинами – тысячи взведенных луков. Мы не можем стоять здесь вечно, князь. Разреши моим людям сойти на пристань, князь, разреши им пройти об руку с твоими гвардейцами к Своду Равновесия, разреши мне проследовать туда же об руку с тобой, и мы возьмем жизнь самозваного гнорра и Овель исс Тамай…
Лагха Коалара говорил и говорил, подвески все звенели в такт плавным покачиваниям его руки. На спине гнорра начал проступать медузистый пот, а в глазах князя, к его неприятному изумлению, стояла та же зловещая, морочливая стена, что и прежде. Сиятельный князь был глух к колдовскому звону, глух к медоточивым речам опытнейшего совратителя душ человеческих.
В это время гнорр заметил, что в свите князя, напряженно следившей за переговорами, произошло некоторое замешательство. Сквозь нее прошел человек, который быстрыми шагами направлялся прямо к князю.
Оказавшись рядом с ними, незваный гость, пренебрегая говорением Лагхи, сказал:
– Сиятельный князь, вам сообщение от гнорра. Ваша племянница находится в полной безопасности в Своде Равновесия, в доказательство чего гнорр прислал вам вот это.
В протянутой руке человека была прядь каштановых волос. Хорт окс Тамай прикоснулся своей «золотой ручкой» непобедимого игрока в лам к пряди и, конечно же, сразу почувствовал неповторимый След Овель. Чтобы убедиться в правдивости сногсшибательной, ужасной новости, Лагхе Коаларе даже не потребовалось прикасаться к пряди – достало и одного взгляда.
– Что вы скажете на это?
В голосе князя теперь не было ничего, кроме спокойствия, торжества и похотливой хрипотцы. Старик уже мысленно водил Овель нескончаемыми садами запрещенных Уложениями Жезла и Браслета наслаждений.
17
В этот раз все шло гораздо хуже, чем в предыдущий.
Тело Скорпиона отчего-то перестало быть доступным Эгину. Быть может, оттого, что он стал нервничать гораздо сильней и сосредоточиться так, как того требовал этот странный ритуал, у Эгина, новичка Пестрого Пути, не получалось. Мучительное осознание ответственности за жизнь Овель делало его попытки суматошными, а значит – тщетными.
Купол уже полностью раскрылся. В кабинете гнорра теперь гулял ураганной силы ветер. Ветер развевал волосы и одежды, пронизывал насквозь. Да и вообще – попробуй сосредоточься, когда под твоими ногами – весь многострадальный Пиннарин.
Отчаявшись в очередной раз, Эгин то и дело открывал глаза. Каждая новая неудача заставляла его все больше сомневаться в собственных силах. Чтобы как-то успокоиться, он следил за Норо, который теперь стоял к ним спиной, прильнув к тонким перилам, огораживающим его вскрытый, подобно устрице, кабинет, и следил за событиями, разыгрывающимися в порту.
И хотя Эгину с его кресла не было видно совсем ничего, кроме небес и туч в означенных небесах, он чувствовал, что там, на пристани, все идет как по маслу. Возможно, Лагха уже убит. Он знал своего начальника не первый день и с легкостью определял, доволен он или злится. Норо был доволен.
– Эгин, поторапливайся, – бросил Норо окс Шин через плечо. Невесть каким пятым, шестым или сотым чувством он определил, что Эгин пялится ему в спину, позабыв о Скорпионе.
Раздосадованный своим бессилием, Эгин всерьез подумал о том, что если подскочит сейчас к Норо сзади (ведь ноги его, к счастью, остались несвязанными) и изо всех сил даст гнорру пинка, то тот, возможно, упадет вниз с огромной высоты своего кабинета, словно мешок с отрубями. Но сразу же отказался от этой затеи. В решительные моменты нельзя уповать на мальчишеское везение.
18
Лагхе хватило самообладания, чтобы не броситься под ноги Сиятельному князю, опрокидывая того на себя сверху (как он уже поступил не так давно с пар-арценцем Опоры Безгласых Тварей во время штурма Хоц-Дзанга) и тем самым оттягивая свою неминуемую гибель под градом стрел или под сапогами морских пехотинцев.
Лагха остался стоять, он даже немного приосанился. Он даже нашел в себе силы улыбнуться.
– Вы спрашиваете, что я скажу на это? – Лагха кивнул на прядь, которую держали пальцы Хорта окс Тамая прямо перед его носом, словно бы демонстрируя некую редчайшую, фантастической красоты вещицу. – А что вы скажете на это, князь?
Если на правой руке гнорра был мужской наруч, то на левой – веер с изящной ручкой в форме изогнутой лебединой шеи.
Веер крепился к запястью шелковым шнурком, завязанным со щегольской небрежностью и выпроставшим наружу свои распушенные концы.
Сиятельный князь чуть отшатнулся, он был испуган резкими движениями гнорра, и его гортань уже была готова проорать роковое «Стреляйте!!!». Но изумление пересилило испуг. В пальцах гнорра теперь была такая же прядь. Прядь волос Овель.
– Не бойтесь, князь, потрогайте.
Хорт окс Тамай несмело коснулся второй, поддельной пряди. Она тоже несла След Овель. Ее – и ничей больше. О Шилол!
– Поэтому меня называют гнорром, князь, – с достоинством заметил Лагха, сердце которого бешено колотилось, но речь была уверенной и неспешной. – Я могу в одно неделимое мгновение времени Изменить шелк, сделав его прядью волос Овель. И тот мерзавец, который засел в Своде Равновесия, назвавшись гнорром, тоже это может. Да и ты сам, пожалуй, смог бы, князь. Ибо для человека, направляющего пути фигур лама, это немногим труднее, чем поставить «башню» из пяти «цветов дурмана» на «повелителе глубин».
Прежде чем Сиятельный князь успел что-либо ответить, офицер, доставивший прядь на пристань, выкрикнул:
– Не верьте ему, князь! Я лично вел дело Овель исс Тамай, и я…
Офицер не договорил, потому что веер, мгновенно растерявший все перья и преобразившийся в стилет, вонзился ему в горло.
Лагха Коалара сорвал свой шлем и отшвырнул его в сторону. Он ожидал смерти в любое мгновение.
– Князь! Ваши люди не должны стрелять! – В голосе Лагхи смешались в удивительное варево предостерегающий выкрик, властный приказ, отчаянная мольба.
Тело офицера упало прямо под ноги Сиятельному князю, но Хорт не видел его. Перед его глазами билось огненными пиявками только одно слово: «Стрелять! Стрелять! Стрелять!»
Сегодня утром новый гнорр дал ему этот шлем, сказав, что он сделает его неуязвимым на переговорах и поможет ему во всем. В этом проклятом шлеме все время гудела голова и чесалась плешь. А теперь шлем приказывал Сиятельному князю отдать самоубийственный приказ. Приказывал волею Норо окс Шина, который находился в двух лигах от них, на вершине раскрывшегося купола Свода Равновесия.
Но что-то в глубине сознания Сиятельного князя все еще противилось этому страшному приказу. Противилось вопреки магическому искусству Норо, и это «что-то» передалось ему от истинной пряди волос Овель, которую он действительно любил. Этого Норо учесть никак не мог, ибо Отраженные лишены понятий о любви так же, как простые смертные – представлений о Хуммеровых безднах и неисповедимых путях Великой Матери Тайа-Ароан.
Лагха Коалара понял – Хорт окс Тамай сейчас не слышит его. Сиятельный князь вошел в странный столбняк сродни тому, в который входят сильные, когда используют отводящую магию. И тогда Лагха Коалара обнял Сиятельного князя, как блудный сын – строгого, но любящего отца.
Знак, поданный гнорром, был понят на кораблях «Голубого Лосося».
Тотчас же в воду и на палубы полетело оружие, стрелки с удовольствием опустили натянутые луки, вверх поползли штандарты рода Тамаев.
На кораблях Флота Открытого Моря, на крышах домов, в рядах княжеской гвардии взирали на это представление настороженно, но не без одобрения. Если что – можно будет перебить этих безумцев совершенно безнаказанно.
Если что? Никто не знал – что, ибо гнорр и князь продолжали стоять совершенно неподвижно. Лагха обнимал Хорта, прижавшись губами к срезу его шлема близ уха, и никто не слышал его шепота, никто не видел, чтобы Сиятельный князь демонстрировал хоть какие-нибудь признаки неудовольствия.
«Услышь меня, услышь меня, потомок неистового Гаассы окс Тамая, пусть твоя кровь вспомнит нашу общую войну, пусть вспомнит Кальта Лозоходца, пусть поверит ему…» – это и много иного шептали уста Лагхи в те короткие, но столь длинные колокола, когда решалась судьба Пиннарина и всего Великого княжества.
19
Ему помогло его же собственное нетерпение. Или по крайней мере так ему хотелось думать.
Когда его мозг обессилел от попыток прорваться по ту сторону себя самого, когда перед его мысленным взором поползли зеленые черви и стали разбегаться разноцветные круги, Эгин сказал самому себе: «Хватит! Будь что будет!» – и был уже готов вернуться в кабинет гнорра, как вдруг… он увидел собственные клешни, украшенные поддельными сапфирами, собственные ноги, бывшие некогда перекладинами на гардах столовых кинжалов. Почувствовал, как приятно хрустит каждое его сочленение и как его хвост, увенчанный смертоносным жалом, наливается тяжестью грядущего свершения.
А еще он видел Пиннарин, лежащий внизу словно большой и сочный пирог, набитый всякой всячиной. Правда, эта гигантская снедь не вызывала у него аппетитных слюнок.
Эгину начало казаться, что от аппетита он избавился если не навсегда, то надолго. Он видел и пристань и, как ему казалось, мог различить там фигуру Лагхи. А рядом – фигуру Хорта окс Тамая, на котором был шлем точь-в-точь похожий на тот, что украшал голову Норо окс Шина. Еще одной загадкой стало меньше. Разумеется, Норо использовал шлем, чтобы контролировать сознание Сиятельного князя. Князю вменялось быть паинькой и не баловать попусту.
Но Эгин-скорпион был отягощен еще и смутным осознанием того, что не может задерживаться здесь долго, сколь бы интересным ни было все происходящее вверху и внизу. Здесь – это, собственно, где?
Эгин с трудом повернул свою уродливую голову. Мир, подернутый легкой изумрудной пеленой, дал ему ответ.
Здесь – это на вершине раскрывшегося купола Свода Равновесия. Здесь – это значит, у самого основания гигантской двуострой секиры, созданной безвестным зодчим, дабы устрашать, внушать страх и трепет.
Он чувствовал, что уцепился недостаточно хорошо. Что его позиция недостаточно устойчива и что в любую минуту он может свалиться вниз, пустив насмарку все долгое восхождение. Нет, он не разобьется о землю. Но тогда все труды нужно будет повторить с самого начала.
Стоять на краю колонны было тяжело. Он ведь всего лишь скорпион. Не муха. Может, нужно научиться летать?
Прямо под собой он увидел навершие шлема. Какого еще шлема? «Шлема Норо окс Шина», – очень скоро сообразил Эгин-скорпион.
Значит, ему нужно именно вниз, но не слишком вниз, а аккурат на шлем. Ему все-таки придется упасть.
Хотя нет, здесь есть одно противоречие. Он, Эгин-скорпион, должен немедленно остановиться и перестать хотеть очутиться за шиворотом у гнорра Свода Равновесия Норо окс Шина. Вот что от него требуется. Так по крайней мере он себе это представлял.
«Отозвать Скорпиона – это значит отозвать самого себя», – сообразил наконец Эгин, который, очутившись в теле Убийцы отраженных, оставил в своем теле человека девять десятых мыслительных способностей.
20
Противоречия. Их слишком много. С одной стороны, он, Эгин-скорпион, должен остановиться и… наслаждаться пейзажем дальше.
С другой стороны, его нутро и его самость хотят совсем другого. Он – Скорпион. Он создан для того, чтобы разить, жалить, уничтожать Отраженных.
Один такой Отраженный сейчас нервничает, хрустит костяшками пальцев и зрит в направлении порта. Нужно лишь упасть и дать жалу вонзиться в теплую человеческую плоть во исполнение своего предназначения.
Другой Отраженный тоже в Пиннарине. Он, Эгин-скорпион, отлично чует близость второго своим надприродным, самим Урайном некогда даренным скорпионьим чутьем. Но этот, другой Отраженный, он далеко. Он появился здесь совсем недавно. Он далеко, и пока что он недосягаем.
Но он не может убить того, который стоит внизу. Почему?
И тут внутри Эгина-скорпиона произошло нечто, похожее на землетрясение или, точнее, на извержение вулкана. Он, Эгин-скорпион, стал скорее Эгином, нежели Скорпионом.
Норо окс Шин. Да, он всегда относился к своему начальнику с пиететом и многотерпеливой преданностью. Доверял ему, служил ему на совесть. Не держал от него тайн. Был псом. Холопом. Ничем.
Он, Норо, использовал его как хотел и когда хотел. Норо платил ему за службу ложью. Вечной ложью и обещаниями, тоже лживыми. Сейчас он наобещал ему с три короба всяких приятностей, ни одна из которых наверняка не овеществится.
С чего это он, Эгин, взял, что Норо хоть пальцем двинет для того, чтобы позволить им с Овель скрыться из Пиннарина? После того, как опасность перестанет существовать, перестанет существовать и сам Эгин. Ибо если бы слово офицера, честь и порядочность, если бы все эти понятия звучали для Норо окс Шина хоть сколько-нибудь убедительно, не бывать ему сейчас гнорром, пусть даже и трижды Отраженным.
В таком случае почему бы ему, Эгину-скорпиону, не убить человека, который, не задумываясь, убьет его?
Почему бы не вонзить в его лживое тело свое жало, напоенное ядом Гулкой Пустоты? Тем более что это как нельзя лучше соответствует велениям его самости? Зачем притворяться травоядным и поступать наперекор себе, если внутренний голос поет и кричит ему именно об убийстве?
Примерившись к прыжку, Эгин-скорпион взмолился к своим чувству равновесия и глазомеру, чтобы те не дали ему промахнуться, и…
21
Ничто не длится вечно. Завершилось и дружеское объятие гнорра и князя, вошедшее в историю как «поцелуй гнорра».
Хорт окс Тамай разлепил губы и еле слышно спросил:
– Стрелять?
Лагха, который, разумеется, был единственным, кто слышал князя, встрепенулся.
– Князь, ты слышишь меня? – спросил он, чуть отстраняясь и пристально всматриваясь в глаза Хорта. В них не было больше мутной стены. Или почти не было.
– Да, Кальт… – Судя по губам князя, искривившимся от затаенной муки, тот чувствовал себя отнюдь не лучшим образом. – Очень болит голова, – признался князь после недолгого замешательства.
«Он действительно услышал меня!» – подумал Лагха, соображая, не сболтнул ли он чего-то лишнего, пока с перепугу взывал к предкам князя.
– Ты должен снять свой шлем подобно тому, как это сделал я, – властно потребовал Лагха. – И тогда боль оставит тебя навсегда.
Сиятельный князь в сомнении покачал головой. Но от этого движения боль ударила ему в виски с новой силой, и он, близкий к отчаянию, поспешил сорвать свой незатейливый шлем.
– О Шилол, – только и пробормотал Сиятельный князь.
Теперь Лагха воочию убедился в том, о чем догадывался с первого мгновения разговора с Сиятельным князем.
Хорт окс Тамай выглядел изможденным. Под его закисшими глазами отложились тяжелые синие мешки. А его впалые щеки словно бы говорили: «Сиятельный князь обречен. Обречен и бесстрастной волей Лаги, вершительницы судеб, и злонамеренной волей нового гнорра».
– Князь, вам нужен отдых, – сказал Лагха. В его голосе звучало почти подлинное сострадание. – Но прежде прикажите своим людям разрядить луки. Мои бойцы, как вы можете видеть, уже безоружны.
– Да… разумеется, да.
Сиятельный князь обернулся и жестом подозвал к себе церемониального глашатая. Спустя несколько мгновений его луженая глотка уже несла над рядами княжеской гвардии благую весть:
– Сиятельный князь повелевает… Оружию – мир!
22
Среди десятков тысяч солдат, морских пехотинцев, людей Свода Равновесия и праздных зевак, которые, просочившись сквозь оцепление, имели радость наблюдать историческую встречу сильнейших Варана, находились четверо, от которых в тот день действительно что-то зависело.
К этим четверым не относились ни Лагха, ни Сиятельный князь, ни даже самозваный гнорр Норо окс Шин.
С борта «Голубых Лососей» сходили первые несмелые десятки разоружившихся морских пехотинцев.
Над «Венцом Небес» реяли штандарты династии Тамаев. В лад с ними развевались полотнища нового князя на «Звезде Глубин», «Гребне Удачи» и «Ордосе».
Вздох облегчения полз надо всем пиннаринским портом. Дескать, господа замирились или сделали вид, что замирились, и мы вроде все живы будем до следующей свары.
Сайла исс Тамай, супруга покойного князя и сестра ныне здравствующего, единственная женщина в свите Хорта, глазами-щелками, сузившимися от разнообразных и сложных мыслей о любви и власти, пристально следила за «поцелуем гнорра» и за прочими дивными событиями, которые сыпались на столицу, словно град.
Сарпал, начальник над стрелками на крыше вспомогательного арсенала Морского Дома, подчиняясь приказу князя, опустил лук и приспустил тетиву.
Ему, рах-саванну из истребительной плеяды Опоры Вещей, всю свою карьеру построившему на приведении в исполнение приговоров через простое убийство из лука, не составляло большого труда вскинуть оружие в любое мгновение и выстрелить в цель, прежде чем его подчиненные успели бы моргнуть.
Альсим и пар-арценц Опоры Единства Йор, как и было уговорено с Лагхой Коаларой, были выряжены простыми «лососями».
Они, как и все, показательно вышвырнули за борт дрянные мечи, предусмотрительно взятые при отплытии со складов Перевернутой Лилии, и одними из первых спустились на пристань Отдельного морского отряда.
Альсим, который обладал талантом сходиться с людьми накоротке после третьей чашки гортело, для пущей достоверности братанья прихватил с собой милостью гнорра уцелевшего Лорма окс Цамму. Лорм был немного пьян с самого утра. Альсим, запанибратски обхватив его за плечи, волок бывшего военного начальника Урталаргиса в загадочную неизвестность будущего.
И Альсим, и пар-арценц Йор теперь знали о противнике все. Кто, где и в каком количестве натягивает луки. Откуда в первую очередь может выпорхнуть стрела провокатора, а откуда – во вторую. Они видели распахнутый купол Свода Равновесия, и они одними из первых поняли, что главное зло так или иначе будет исходить оттуда. Впрочем, Эгина и Убийцу отраженных они не заметили и не учли.
Лагха, взяв Сиятельного князя под локоть, вел его навстречу свите. За его спиной почтительным сдержанным шагом следовали «лососи» и среди них – Йор, Альсим и Лорм окс Цамма.
В это мгновение всеобщего мира над Сводом Равновесия и надо всем Пиннарином полыхнула ослепительная вспышка.
23
Когда скорпион падает на голову крестьянке, та, шепча под нос безобидные ругательства и поминая предков, начинает по-бараньи трясти головой и размахивать руками, призывая на помощь товарок.
Когда скорпион падает на голову воину, он молниеносно извлекает из ножен короткий кинжал и счесывает тварь на землю, поближе к своему разящему каблуку.
Когда Скорпион, ведомый сознанием Эгина, упал на шлем Норо окс Шина, тот, почувствовавший чужеродное вторжение, был похож скорее на крестьянку, чем на воина.
Эгин-скорпион, отведенный от цели сильным порывом ветра, не попал туда, куда хотел – на спину, Норо окс Шина. Очутившись на гладчайшем куполе шлема Норо он понял, что промахнулся.
Эгин-скорпион, не удержавшись на мотающемся из стороны в сторону шлеме, неуклюже свалился на пол и отскочил назад. Что делать теперь?
Эгин помнил такое количество поединков, что их с лихвой хватило бы на трех бывалых рубак. Эгин знал, как драться с противником, когда ты человек. Но когда ты скорпион? Когда ты мал, прижат к земле и слишком ничтожен по сравнению с громадой человеческого тела – что делать тогда?
Розовым светом блеснул клинок в руках Норо. А где его, Эгина, клинок?
Раздался истошный женский крик. Эгин-скорпион знает этот голос. Это кричит та бледная и простоволосая девушка, прикованная к высоченному стулу.
Она кричит, потому что боится. Чего она боится? Эгин повернул свою скорпионью голову, чтобы удостовериться, что с девушкой все в порядке и… сияние розового меча удалилось от него на добрых десять шагов.
Крик Овель выбросил Эгина прочь из тела Скорпиона и утвердил его в роли заинтересованного, но стороннего наблюдателя. Теперь Эгин снова сидел в своем зрительском кресле, а его руки по-прежнему были скованы стальными браслетами.
24
Однако Скорпион справлялся и без его, Эгина, участия. Причем справлялся отлично. Гораздо лучше, чем справлялся раньше. Норо пробовал достать тварь своим чудовищным клинком, но тварь закладывала такие виражи, что Эгин просто диву давался. Клинок Норо был почти бесполезен. Что проку в самом совершенном оружии, когда ты просто не можешь достать противника?
Очень скоро Эгину стало стыдно за свою наглую самонадеянность.
Как он мог подумать, что Скорпион не справится с делом убиения Норо окс Шина без его участия? Если он нашел путь к Своду Равновесия, если он прошел сквозь все туннели, сквозь все стволы подъемников, миновал всех безумных рах-саваннов из охраны, забрался на крышу и все это совершенно самостоятельно, безо всяких там Эгинов, значит, и свершить убийство Отраженного едва ли составит для него проблему.
Думал Эгин и вот о чем: если бы он не помешал Скорпиону своим вторжением, если бы он не шевелил своим жалким человечьим умишком, не примерялся, не высчитывал пяди и пальцы перед тем, как прыгнуть с купола вниз, Скорпион наверняка попал бы куда надо, а стало быть, Норо окс Шин был бы уже мертв.
Эгин не сразу понял, почему Скорпион тянет так долго. Отчего он не совершит рокового прыжка?
А ведь ответ лежал на поверхности. На Норо окс Шине был шлем. Были наручи. Были поножи. Были штаны из толстой оленьей кожи, к которым Норо питал слабость с незапамятных времен (он, разумеется, не изменил своим привычкам, даже заняв кабинет Лагхи Коалары), и теперь Эгин прекрасно понимал причины этой слабости. Норо всегда боялся Убийцы отраженных. И его тело всегда было защищено почти полностью.
Скорпион искал уязвимое место в защите Норо. Искал все это время. И в конце концов он нашел его.
Обогнув Норо справа, он добился того, что тот принял оборонительную стойку на правую сторону. И в этот момент Убийца отраженных обманно попятился и прыгнул. Далеко, высоко, стремительно. Он вонзился в левый бок Норо окс Шина, туда, где обнажилась крохотная полоска рубахи, ибо доспех, подтянутый вверх рукой, держащей меч, предательски открыл его для укуса.
Все, что было дальше, происходило очень быстро.
Эгин так и не поймал момента, когда жало Ищейки Урайна слилось с плотью жертвы.
Да, рах-саванн так и не увидел самого интересного. Потому что в то мгновение, когда Скорпион ужалил Отраженного, шар, в котором безумствовали всеми забытые рыбы, ослепительно вспыхнул и разлетелся вдребезги.
Все вокруг было затоплено зеленоватым сиянием, которое было во много крат ярче солнечного света. Этот свет жег кожу и глаза, вышибая слезу и вызывая… необъяснимое чувство печали. Кабинет Норо наполнился тем странным запахом свежести, какой бывает иногда после грозы.
Зрака Истины больше не было. Рыб не было. Эгин закрыл глаза руками, взвыв от боли. На пол рухнуло что-то тяжелое, и в комнате воцарилась тишина, Эгин осторожно открыл глаза. Но ничего, кроме ярко-зеленой мути, не увидел.
Ослеп? А Овель? Она тоже ослепла?
Но рах-саванн волновался совершенно напрасно. Овель была без сознания с того самого момента, когда Эгин покинул тело Скорпиона. И глаза ее, разумеется, были закрыты.
25
Никто в пиннаринском порту не знал, что сейчас на вершине Свода Равновесия истекает кровью Овель исс Тамай, племянница князя.
Никто не догадывался, что самозваный гнорр Норо окс Шин, имя которому в предыдущем та-лан отражении было Торвент Мудрый, заклятый и древний враг сущности, что ныне носит имя Лагхи Коалары, а некогда именовалась Кальтом Лозоходцем, в это мгновение истекает в вечность из расколотого жалом Скорпиона сосуда своих телесных покровов.
Никто не знал, что Эгин, безвестный рах-саванн Опоры Вещей, жив, хотя и чувствует себя пребывающим у самой черты небытия.
Не знал всего этого и Сарпал, доверенный стрелок умирающего Норо окс Шина. Сарпал не интересовался ни политикой, ни магией. Он интересовался карьерой. И сейчас для него имело значение лишь одно – его меткость.
Голова Лагхи Коалары то и дело почти полностью скрывалась за крупной головой Хорта окс Тамая. Убивать Сиятельного князя Норо окс Шин не велел, ибо Хорт был превосходной куклой, которой предстояло сделать для самозваного гнорра еще много добрых дел. Другое дело – Лагха. Сейчас или никогда.
Следуя безукоризненно усвоенным Освобожденным Путем, левая рука Сарпала воздела грациозный изгиб лука, а правая, одновременно с этим взводившая тугую тетиву с виртуозной легкостью, отпустила стрелу на свободу.
Как только на вершине Свода Равновесия полыхнула изумрудно-зеленая звезда, все чувства Альсима и пар-арценца Опоры Единства, истинных телохранителей Лагхи, обострились до предела. Но в их силах было лишь отвести стрелу на полпальца, не более.
Стрела пробила голову Сиятельного князя Хорта окс Тамая насквозь и чуть наискось, оцарапав Лагхе правое ухо. Хорт захрипел и начал заваливаться вбок. Лагха успел упасть на колено и подхватить тело князя снизу. Поэтому вторая стрела тоже досталась Хорту.
Подчиненным Сарпала сейчас не было никакого дела до того, что их сотник – офицер Свода Равновесия, о чем многие догадывались. Ведь негодяй только что застрелил их обожаемого Хорта, их «Золотую Ручку»!
Сарпал не успел даже разразиться цветистой бранью по поводу своего немыслимого промаха. Его сбросили с крыши арсенала собственные подчиненные. Сразу вслед за тем в размозженное тело Сарпала разом воткнулись полтора десятка стрел. Лучники отвели душу.
Все видели смерть князя, но лишь немногие знали, кто убил его – свои или мятежники.
Сиятельный князь умирал на руках Лагхи Коалары. Варан остался без повелителя. Без повелителя осталась и мощная, кровожадная армия, многие в которой были готовы растоптать людей гнорра по первому же приказу своих командиров, ибо не знали истины.
По пристани шли гвардейцы. Их лица не обещали ничего хорошего. Штандарты династии Тамаев над кораблями «Голубого Лосося» смотрелись чудовищным издевательством.
«Я был на иглу от победы, но теперь проиграл окончательно», – вздохнул Лагха.
26
Лорм окс Цамма протрезвел быстрее, чем этого можно было бы ожидать от пятидесятилетнего чинуши, с перепугу всосавшего на рассвете три чарки гортело.
Он понял, что гвардейцы сейчас начнут рубить всех без разбору, и в первую очередь гнорра. А конец Лагхи будет и его, Лорма окс Цаммы, концом. Ибо разговор с гвардейскими мечами выйдет слишком коротким, чтобы успеть довести до ведома оппонентов свои малоубедительные оправдания.
Лорм вырвался из объятий оторопевшего Альсима и бросился на заплетающихся ногах (хмель попустил только его голову) к гнорру. Альсим и пар-арценц Йор поспешили вслед за Лормом. Что бы он ни задумал, им требовалось оберегать гнорра от любых неожиданностей.
– Сиятельная госпожа! Сиятельная госпожа! – не своим голосом заорал Лорм, всматриваясь в свиту, волей-неволей прижавшуюся к левой стороне пристани, ибо по правой шествовали гвардейцы с обнаженными клинками.
Сайла исс Тамай была не столь глупа, как о том перешептывались по беседкам дворцового сада. Неожиданная смерть брата не помешала ей быстро оценить ситуацию. Так же как и Лорм, Сайла поняла, что после бойни в пиннаринском порту судьба может забросить ее и в глухую варанскую провинцию, и в подвалы Свода Равновесия, и в небытие.
Сайла исс Тамай протолкалась через оторопевших вельмож и, быстро-быстро семеня ногами, устремилась навстречу орущему Лорму. Она немного знала его.
Когда Хорт окс Тамай еще был Первым Кормчим, Лорм окс Цамма служил под его началом в морском ведомстве. Им не раз доводилось скучать рядом на званых ужинах. А вот с Лагхой Сиятельная никогда рядом не сидела и вообще боялась его как огня, хоть и полагала себя в романтические мгновения влюбленной в молодого гнорра.
Лагха все еще опасался подняться в полный рост. Он не знал, что Сарпал мертв, опасался новых стрел, и вообще, с него на сегодня было довольно.
Лорм наклонился над бездыханным Хортом окс Тамаем, ловко сорвал с его шеи тяжеленную золотую цепь Властелина Морей и высоко воздел ее над головой.
– Да здравствует династия Тамаев! Да здравствуют гвардия, флот и Свод Равновесия! – проорал Лорм первое, что пришло ему в голову.
Сиятельная была уже совсем близко. Не медля ни мгновения, Лорм набросил цепь Властелина Морей на шею Сайлы.
– Именем Князя и Истины! – ревел Лорм так, что, пожалуй, ему позавидовал бы и сотник кавалерии. – Да здравствует Сиятельная княгиня Сайла исс Тамай!
– Оружию – мир, ну же! – Лорм дохнул перегаром в ухо застывшему безучастным изваянием церемониальному глашатаю.
– Оружию – мир, – подтвердила Сайла, тяжело дыша.
Подоспевший Альсим исподтишка отвесил глашатаю увесистого пинка, и тот немедленно вышел из оцепенения.
– Сиятельная княгиня Сайла повелевает… Оружию – мир!
На свирепых рожах гвардейцев отразилось жестокое разочарование. Увы, над варанской армией снова появилась власть. Власть, которая несколько мгновений назад опустилась на плечи Сиятельной тяжелой цепью Властелина Морей. И даже самый тупой гвардеец (а им был тысяцкий, замерший с обнаженным мечом в двух шагах от Лагхи) понял, что бойни сегодня не будет.
27
У Варана вновь был Сиятельный князь, вернее, княгиня.
У Свода Равновесия вновь был гнорр.
В Варане больше не было ни одного мятежника. Два главных зачинщика мятежа – Хорт окс Тамай и Норо окс Шин – были мертвы.
Сотни солдат и людей Лагхи присягнули на верность Сиятельной княгине и, следовательно, мятежниками быть перестали. Дотанагела и «лососи» с «Зерцала Огня» нашли свою смерть в Хоц-Дзанге. Ну а Самеллан никогда не был истинным варанцем, да и в Варане его сейчас не было.
Вместо тысяч погибли единицы.
Бывший аррум Опоры Вещей Норо окс Шин, самозваный гнорр, та-лан отражение древнего тирана Синего Алустрала.
Онни, рах-саванн Опоры Вещей, и трое его товарищей по несчастью – преданные псы Лагхи Коалары, которые десять дней кряду провели на тайной квартире Свода Равновесия, охраняя похищенную Овель исс Тамай.
Сарпал, рах-саванн Опоры Вещей, преданный пес Норо окс Шина, непревзойденный стрелок из лука, побежденный магическим искусством Альсима и яростью своих солдат.
Хорт окс Тамай, князь на час, бывший Первый Кормчий Варана, прозванный «Золотой Ручкой» за отменную игру в лам и за миллионы авров дохода, принесенные его мануфактурами и верфями.
Семнадцать безвестных обывателей, задавленных в сутолоке на набережной Трех Горящих Беседок вместе с началом торжеств по поводу всеобщего и полного примирения.
Итого – двадцать четыре.
