— Развлечься желаете? А денежки у вас есть?

Накуша Опнируп не собирался церемониться с заезжими, тем более с богачами, однако и грубить тоже не стоило. Они, конечно, твари презренные и уважения к себе ни за какие деньги не купят, но здесь, в Локтасе, закон прост: не твои клиенты — клиенты твоих конкурентов, а желудки надо чем-то и за что-то набивать. К тому же еще и мзду платить, которую дерут боевики Арнишука. Так что отказывать из принципа — выгода небольшая, тем более клиенты, по всему видать, не из бедных будут. Прибыли на лайнере накчезов, шикарная посудина, что ни говори, пошатались по городу, заглянули в недешевый ресторанчик, откушали со всеми пищевыми извращениями, какие им, богатеньким, обычно по нраву. Потом выбрались на улицу и начали искать такси. Тут-то он их и подловил…

— Слышишь? Звенит. Наличка! — Здоровенный эрс потряс перед лицом таксиста потрепанным кожаным мешочком и добавил, вешая ухмылку на самодовольную наглую физиономию: — Нам нужна необычная программа осмотра. Понимаешь? Такие местечки, где чужаками не пахло отродясь. И чем больше зинкурийского своеобразия ты нам покажешь, тем больше получишь на кофе.

Коренные зинкурийцы всегда отличались высоким ростом. Сказывалась кровь их предков, древнеземных горилл. Род Накуши Опнирупа восходил ко времени первопоселенцев, так что сомневаться в его чистопородности не приходилось. Мало какой эрсер мог с ним сравниться размерами. Этот — сравнился.

«Действительно наглый тип. Разговаривает высокомерно, как будто я потомок имперцев, а не он. Сразу видно, что на Зинкурии эрс в первый раз. Хотя мог бы допереть, что грубить в „чужом монастыре“ не следовало бы. А может, у него с мозгами что-то не в порядке?

Подружка его тоже не вызывает доверия. Стриженая. К чему бы это? Эрсы женского пола обычно волосы с головы не очень-то охотно удаляют. Они у них там обильные не просто так, а для соблазнения самцов. Хоть этот фактор их роднит с потомками нормальных земных биовидов. Эту пустоту у нее на голове прической не назовешь. Может, больная? Или — только-только из тюряги? Но дружок ее такие патлы явно не на рудниках растил. Может, извращенцы? У эрсов это распространено. Фрейдизм. Единственная их религия, которой они верны всегда. В сущности, какая мне разница, кто они такие, лишь бы деньги платили за перелет, и потом Локтас — это своего рода нейтральная зона, а за пределы городища и окружающего земледельческого пояса их никто волочь не собирается». Он, Накуша Опнируп, точно не собирается. Он не из тех психов, которые иногда случаются еще. Которые за кругленькую сумму берутся по-быстрому доставить инопланетников в любую точку Зинкурии, однако что-то не припоминается, чтобы хоть кто-нибудь из них возвращался обратно. Даже фермеры, способные нанять охрану себе и своей продукции, предпочитают не рисковать дорогостоящей летучей техникой, а используют неприхотливый наземный, гусенично-механический или биологически-гужевой транспорт. Мало ли что может произойти: бандиты ракеткой пульнут, или повстанцы какие-нибудь собьют плазменным импульсом, приняв за карательный флайер, или случайно над полем битвы окажешься. Ну, с северным направлением все четко, туда ни-ни, там войны между племенами Репэн Фэн, Геран Ши и Сакуан Нак уже шестой век не прекращаются, а вот поди угадай, где идут мелкие текущие разборки местных вождей…

— Ладно. Я согласен. — Накуша махнул рукой, покрытой благородно-черной густой шерстью, куда-то в сторону. — Куда изволите? Выбор богатейший! Портовые притоны Грязного Заморья, поселения мутантов в пещерах Малой, Средней и Большой Клоаки, водяные деревни Уозерья, бандиты Горячей Пустыни и бандиты Ледовой Пустыни, каторжные рудники Фудайского царства, сельва Ди и джунгли Чу, любой из химкомбинатов по переработке экскрементов, любая из погребальных расселин, огненные Мельницы, трущобы всех ста двадцати восьми столиц и фешенебельные казино как минимум полусотни из них… — Он еще минуты три перечислял прелести зинкурийского образа жизни и наконец закруглился. — Но начнем, пожалуй, с осмотра близстоящих достопримечательностей. Топайте за мной, туристы. След в след!

Эта последняя фраза была сказана вовсе не для красного словца. Клиентам в буквальном смысле предстояло двигаться след в след за ним. Улицы Локтаса, особенно в полдень, отличались особой непроходимостью. Сюда, за крепостные стены, свозили свой товар крестьяне и фермеры из окрестных деревень и хуторов, приезжали бизнесмены из других городищ, здесь тусовались здешние фабриканты, торговцы и ремесленники, здесь же с выпученными органами зрения сновали вездесущие туристы, привлеченные лихой славой Зинкурии. К этой пестрой многоцветной толпе подмешивалось несметное количество разнообразной домашней скотины, кассовых аппаратов, повозок, бочек, холодильников, лотков, витрин, тачек, миксеров, мангалов и прочих достижений высокоразвитой цивилизации. Пробираться сквозь весь этот плотный, вяло двигающийся поток можно было только благодаря врожденной наглости, несгибаемому упорству, внушительным размерам, солидной внешности и мощным мускулам.

У Накуши имелись все эти добродетели полноценного зинкурийца, и потому проблем с преодолением препятствий не возникало. Он ловко просачивался сквозь живую стену, быстро продвигаясь к намеченной цели, умудряясь при этом не наступать на помет кротнегов, данжсов и клубиров. Городские ароматы не вызывали у него, само собой, ни малейшего отвращения, но грязи на обуви он не любил — еще в юности, в маркграфских армейских казармах, в него крепко вбили привычку к гигиене обуви. Обувью вбивали. Обутой на ноги сержантов.

Подцепленные эрсы, в отличие от привыкшего к полуденной толкотне коренного обитателя, несмотря на все свои старания, не очень-то удачно справлялись с задачей сохранения чистоты обуви. Они поминутно останавливались и с досадой рассматривали подошвы дорожных сапог; при этом вспоминали чью-то мать.

ЗЕМЫ, черт побери! Всегда отыщут кого-нибудь, виновного в допущенных ими оплошностях. Как правило, мысль о том, что лопухнулись они сами, в головы этих напыщенных тварей никогда не приходит. Зато они твердо уверены в том, что достигнуть намеченной цели будет намного легче, если словесно потрясти кости чьей-то родительницы женского пола или упомянуть в своих пространных речах некоторые части тела, искусно приткнув после каждой лексической единицы синоним процесса размножения. Сквернословя сами, они умудрились заразить этой глупой привычкой почти весь разведанный космос. Еще одна гадость, которую иные от них подцепили… даже зинкурийцы, ч-черт побери!

Бесчисленные глаза разношерстной толпы пялились на пару эрсов, как на каких-нибудь мутантов или прокаженных. Хотя нет, и те и другие все-таки вызывали куда меньше отрицательных эмоций, нежели земы. Глаза людей вспыхивали ненавистью, некоторые тут же снова гасли, но многие продолжали гореть. Самые решительные старались как бы невзначай задеть, толкнуть, пихнуть эрсов. Мерзкие твари вынужденно оглядывались по сторонам, ища в толпе обидчиков. Их ответные взгляды горели злобной яростью. Все это вполне могло окончиться схваткой, но вряд ли. Хотя местные жители и приезжие иных рас не боялись представителей ненавистного всему обитаемому космосу биовида, однако провоцировать драку ни у кого желания не возникало. Уж очень суровы здешние законы, и они гласят, что договорные нейтральные зоны остаются единственными островками стабильности, да и эрсы, сразу видно, явно не из тех, кто будет безропотно терпеть побои. Во всяком случае, люди съехались заработать денег, а не ссадин, синяков и переломов, которые могут достаться не только от парочки чудовищ, но и от местных блюстителей порядка. Держатели городищ никогда не разбираются, кто прав, а кто нет, нещадно карают всех, кто посмел нарушить тишь да гладь, а потом разбираются, чей труп первым начал свару. Убивать безнаказанно в Локтасе могут только люди мэра Арнишука.

Поэтому глаза толпы, непосредственно встречающиеся взглядами с глазами пары эрсов, делались пустыми, будто к тычкам и пинкам они не имеют никакого отношения и вообще просто мимо проходили, ничего не видели, ничего не знают…

Вне зубчатых стен городища каждый мог зарабатывать себе на пропитание при помощи оружия, безнаказанно грабя и убивая всех подряд, точнее, кого удастся. Внутри же — оружие носить запрещалось, и те, кто хотел на свой страх и риск поживиться на дармовщинку без уплаты налога градскому вождю, могли надеяться только на свои две, три, четыре — сколько там у кого их от природы имеется! — ноги и умение смешиваться с толпой. Здешние вожди всегда славились принципиальностью. Поэтому серьезные преступления в Локтасе были редкостью, зато воровство традиционно процветало. Народная мудрость гласила: «Оставляя на рынке кротнега в повозке, бери его с собой вместе с повозкой».

Причем одно колесо от повозки и одна лапа кротнега, конечно же, попадут в бездонный мэрский кошель…

Накуша хорошо знал местный фольклор, хотя и не был коренным локтасцем. Не понаслышке знал. Однако гравилет с собой не возьмешь, при всем желании и напряжении мышечной силы. Уж больно флайер тяжелый.

Бывший военный пилот предпринял все возможные меры безопасности, как только завладел хоть и подержанной, но вполне исправно функционирующей металлической птицей. Забрал окна решетками, на фары поставил жалюзи, усилил дополнительными замками дверцы и багажник. Машина немного потеряла грузоподъемность, но зато повысила противоугонную надежность.

Малость даже притомившись рассекать толпу, Накуша свернул наконец-то в нужный проулок. У припаркованного флайера, как всегда, кипела бурная деятельность. Группа детишек копошилась, пытаясь вскрыть машину, внешне напоминавшую скорее летающий бронетранспортер, нежели обычный гравилет. Они тыкали фомками между плотными створками жалюзи, ковырялись отмычками в замках, пытались сорвать защитные кожуха анг-двигателей. «Орешек» не поддавался, но хватить его могло не так уж надолго (поэтому дольше, чем на четверть часа, Накуша свою птичку не покидал).

На явление хозяина никто из начинающих грабителей не отреагировал. Азарт стяжательства всерьез обуял их еще неискушенные натуры.

— Прочь отсюда!!! — заревел Накуша, лупя себя по бочкообразной грудине сжатыми кулачищами. Барабанный грохот сопроводил его возмущенный рев.

Мародеры дружно повернули мордашки в его сторону, и тут же их всех как ветром сдуло. Даже фомки побросали, чтобы побыстрее ретироваться. Накуша опустил руки и удивленно посмотрел вслед убегающим. Никогда еще ему не удавалось так быстро избавиться от непрошеных гостей. Даже совсем маленькие детишки обычно не отступали молниеносно. С чего бы это ребятня так переполошилась?.. Неужели никого не боящиеся городские детки этой пары чудовищ настолько испугались?!

— Наку-уша! Какая встреча! — раздалось сзади.

Он медленно обернулся. Немного поодаль, запирая выход из проулка, стояли вооруженные люди в зловещей красной униформе. Не патруль. Больше. Много больше, целая толпа, черт побери… Пятеро из них держат на прицеле лучеметов его клиентов, остальные просто стоят. Один боевик отделился от цепи и вразвалочку направился к таксисту. Противно улыбаясь, боевик с погонами бригадира спросил:

— Ты теперь земов возишь? Наверное, цены на перевозку навоза поднялись. А может, это твои добрые друзья?

— Они наняли меня, хотели посмотреть окрестности, сказали, что хорошо заплатят. Чего это вы, я же всегда исправно плачу налог. Получите вы свои деньги… — попытался оправдаться таксист.

— Деньги?!! — Гвардеец мэра затрясся от смеха так, что у него забряцала амуниция. — Нет у них никаких денег! Откуда у земов хорошим деньгам взяться?! У них только грязные водятся, кровью залитые!

Остальные гвардейцы как по команде заржали. Накуша понял, что означает этот издевательский хохот. В загашниках его клиентов уже побывали жадные руки воров-карманников. Которые тут же побежали «стучать» боевикам Арнишука…

— Есть деньги, нет денег, а налоги нужно вовремя платить, — резко оборвал смех атаман.

— У меня все документы в порядке, — мрачно ответил Накуша.

— Да ну? — Гвардеец в чине бригадного атамана скорчил физиономию в удивленной мине. — Хотелось бы взглянуть на твои документы, а заодно и твое корыто осмотреть не мешало бы.

Клиенты все это время молча стояли под грязной, заплесневелой стеночкой дома. Стойте так, эрсы, стойте, я вас умоляю, молчите, не рыпайтесь, может, пронесет!

Атаман, явно выраженный исконный абориген Зинкурии, взмахнул рыжеволосой ручищей. Четверка гвардейцев отделилась от цепи и шустро двинулась к анг-мобилю. Накуша, сцепив зубы, побрел к машине и начал сосредоточенно возиться с замками. Эрсам тем временем приказали встать лицами к стене и положить ладони на затылки. Те безропотно подчинились, уф-ф-ф, хватило ума не возникать… Через минуту поднялись жалюзи, вспыхнули фары, засветились стопы, указатели поворотов и смены высоты, расчехлились закрылки, забегали разноцветные огоньки на молдингах. Стальной гроб, казавшийся грудой ржавого металлолома, бурно ожил и сделался похож на гравилет. Накуша влез в пилотскую, вылез обратно и протянул одному из людей мэра блестящий пластиковый прямоугольничек. Карточка тут же была доставлена бригадиру и помещена тем в идентификационный сканер.

— Так-так, что тут у нас? Похоже, насчет документов ты не соврал, а вот леталка твоя вызывает глубокие сомнения. Угроза безопасности движения. Ребята, гляньте-ка там. По-моему, у него бортовой компьютер полностью вышел из строя.

Через секунду панель компа разлетелась на куски от серии сильных ударов прикладами лучеметов. Накуша заскрежетал зубами и с ненавистью посмотрел в глаза атаману бригады.

— Забирайте его, — с ухмылкой приказал бригадир. — Он не только ездит с неисправным бортовиком, но и проявляет непочтительность к посланцам Вождя!

— А с этими что делать? — спросил один из подчиненных, указывая на стоящих лицом к стене эрсов.

Бригадир удивленно посмотрел на ЭТИХ участников происшествия, будто только-только увидел их, потом сокрушенно вздохнул, проворчал:

— Они еще здесь?.. Учишь вас, учишь охране правопорядка, все без толку! — Он извлек из накладного кармана комбинезона вибронож и швырнул его солдату, что задал вопрос.

— Ношение оружия в пределах городской черты и сопротивление при аресте. Неужели у совершивших столь тяжкие преступления были хоть какие-то шансы выжить?!

Бригада в полном составе чуть не попадала на выщербленную брусчатку от гогота.

— Во-от вы какое дерьмо, оказывается, — произнесла вдруг стриженая девчонка. Она без разрешения развернулась, опустила руки и презрительно сплюнула под ноги атаману. — Говнюк вонючий.

— Не стоит тратить на них эмоций, — сказал эрс-здоровяк, также разворачиваясь. — Даже не дерьмо. Они — иное дерьмо! У них даже не хватает разума на оригинальность, они просто скопировали нас, тупо слизали, до последней черточки. Со всеми особенностями нашего национального менталитета.

Слова его прозвучали отчетливо и громко. В следующее мгновение голова эрса откинулась назад от удара прикладом, но турист устоял на ногах. Голова его вернулась в прежнее положение. Окровавленные губы скривились в ухмылку. Приклад вновь поднялся…

— Отставить! — гаркнул бригадир. — Ты хочешь пообщаться, зем поганый? Я лично позабочусь о том, чтобы общение произошло по полной программе. Увести!

Всех троих тут же поволокли к полицейскому гравилету и заперли в тесной камере. Дерзкие эрсы, переглянувшись, аресту не сопротивлялись. Они почему-то ограничились лишь словесным нападением на представителей власти. Накуша Опнируп уже не знал, радоваться ему по этому поводу или скорбеть. Перспектива вырисовывалась даже не сумрачная, а безнадежная.

…Начальник девятого участка городской охраны выглядел неважно, как он сам мысленно выражался в подобных случаях: «Хреново». У участкового атамана, оглядывавшего себя в растре электронного зеркала, создавалось впечатление, что он, и так уже далеко не молодой зинкуриец, постарел еще циклов этак на двадцать. Свидетельством тому служили отраженные зеркалом побагровевшие глаза, отвисшие щечные пазухи, поблекшие лобные пятна, побледневшие зубы и четко обозначившиеся желтоватые прожилки на ушах. Нет, причиной хренового вида был не возраст. Вчерашняя попойка. Что поделаешь, отказаться он не мог. Есть менее болезненные способы покончить жизнь самоубийством, чем отказ от приглашения Арнишука.

С утра заниматься делами, мягко говоря, не желалось. Голова звенела колоколом ратуши и казалась залитой строительным раствором, к тому же правое сердце ощутимо давало о себе знать. А тут еще земы. Как будто других дел у него нету!

Не худо бы принять лекарство. Из кованого шкафа с немногочисленными служебными документами он извлек графинчик. Наполнял этот сосуд конфискованный контрабандный сигрид. Атаман вынул пробку и, понюхав содержимое, с гримасой отвернулся, борясь с тошнотой. Запах мерзопакостный у этого пойла, и как только эти извращенцы-земы его глотают?! Но ничего не поделаешь, придется пить. Лучшего средства от похмельного синдрома по всей Вселенной не сыскать… Тем более что сейчас ему предстоит работать арестованных, а это может затянуться.

Стакан сигрида чуть не вернулся назад. Но, героическим усилием уняв спазм, участковый начальник не позволил сему свершиться. Да-а! Вчера он здорово нажимал на спиртное. От страха. Мэр ни с того ни с сего велел составить компанию за ужином в узком семейном кругу, и любезное приглашение могло окончиться чем угодно… оказалось, что ничего страшного, просто любимой прадочурке Арнишука захотелось попрыгать на чьем-нибудь брюхе, но поди знай заранее, что тебя позвали только потому, что ты самый толстый из гвардейцев!

Спустя некоторое время, впитавшись, убойный алкоголь разлился по телу благостным теплом и приятно взбодрил. Запах жуткий, вкус божественный — ну и сочетаньице!.. Вот теперь можно и за работу. Начальник спрятал графинчик, связался с дежурным и приказал привести арестованных.

Преступники, как и было указано в рапорте, вели себя нагло и вызывающе, хотя агрессивных телодвижений и не производили. Они сидели, развалясь на стульях, и демонстративно делали вид, что находятся не в кабинете высокопоставленного чиновника мэрии, а в салоне красоты. Начальник улыбнулся сравнению. Да, красоты, можно и так сказать. Есть у нас свои собственные косметологи. Добросовестные, профессиональные работники, с уникальными инструментами и богатым опытом работы по живым людям. Вон бригадир Ширкакуак, например. Высококлассный специалист. На месте устоять не может от усердия, так и рвется пообщаться накоротке с теми, кого арестовал!

Отрядный Ербишвок поднялся из-за стола и пристально вгляделся в земов, будто мог прочитать их мысли. Монстры вызывающе не отреагировали. Они сидели, прикованные к стульям, и таращились куда угодно, только не на него. На зарешеченное окно, сквозь которое виднелись зеленые облака на красном атласе неба. На стенной антикварный шкаф ручной работы с резными узорчатыми накладками из человечьей кости. На портрет Мэра, восседавшего в седле кротнега со шкурой цвета ночи, устланного расшитой золотом попоной. На каменные стены, покрытые разводами съедобной плесени, с лениво ползающими по ним крюшами. На приплясывающего от нетерпения бригадира… Скалили при этом свои отвратительно белые зубы и чувствовали себя превосходно.

Ербишвок снова уселся в кресло. Из пазух стола он извлек толстую папку, печать и старое, затупившееся стило. Для себя же отметил, что из жестяной шкатулки в нижней левой пазухе необходимо убрать деньги. Ничего не поделаешь. Приходится подрабатывать добрым волшебником и выполнять кое-чьи желания, раз городище и его вождь по достоинству не ценят ревностные труды верных служащих. Чудеса, конечно, не бесплатные. Бесплатно ничего не бывает. Даже крюши просто так не размножаются.

Допрос начался с зевания, почесывания языка и размышлений на тему: в какой комбинации положить ногу на ногу, чтобы удобнее подпереть отвисающий живот (при трех нижних конечностях это десять возможных вариантов, тут есть над чем крепко поразмыслить!).

— Что ж это вы так? — задал он вопрос первый, для разминки. — Вроде бы культурными разумными существами официально числитесь, а безобразничаете. Избили полицейского. А что дальше? Я же не поверю, что вы только за этим сюда прилетели. Что вы здесь собирались делать?

— Да мы вообще так, проездом. То здесь, то там, — уклончиво ответила девчонка. Юлит, правду скрывает, понял начальник. Коварная, как и положено земам любого пола.

— Без определенного места жительства, значит, — определил он. — А что означает аренда гравилета? Впервые вижу бродяг, совершающих туристические вояжи в летающем такси. Чем собирались заниматься на самом деле? Признавайтесь, не то хуже будет.

— Разве в Локтасе лишние рабочие умы не нужны?

Вопрос зема вынудил начальника призадуматься. Какой интересный поворот событий! Все складывается как нельзя более удачно. Прекрасная возможность заработать приличную сумму. Если бы у Ербишвока на затылке были глаза, он бы в этот момент с улыбкой смотрел на картину с Вождем. Но лицом к ней он повернуться не посмел. Не стоит. Арестованные могут предвидеть свою дальнейшую судьбу. Земы твари догадливые, изворотливые.

— Нужны, — ответил начальник. — Ох как нужны. Вы посидите немного под моим надзором, ради вашей же безопасности, а мы за это время подыщем вам работенку.

Растянутая, в прямом смысле до ушей, улыбка участкового растянулась еще больше, и уголки рта отодвинулись куда-то под уши. Ербишвок небрежно махнул рукой боевикам. Этот жест всегда означал одно: уберите их с глаз моих. Но сейчас атаман добавил: «Не трогать, до особого распоряжения!»

Как только помещение очистилось от земного духа, Ербишвок ткнул спрятанную под роговой столешницей кнопку. Стенной шкаф отодвинулся, открыв узкий темный проход. Из него шустро вынырнул человечек низенького роста с большими выпученными глазами. Огромные зрачки тут же уменьшились, превратившись в едва заметные точки. Весь покрытый пылью, словно множество циклов валялся на забытом складе, он походил скорее на чучело, имитацию, чем на живого кулбайнанца. Подбежав к столу, человечек развернул к начальнику огромные, похожие на чаши локаторов уши, и уставился на Ербишвока подобно домашней хугдоке, которой вот-вот бросят палку и велят принести.

— Передай в клуб, у меня в загоне появилась свежая дичь.

Кулбайнанец всплеснул ручками и поспешно удалился за шкаф. Оставшись один, Ербишвок подошел к окну и задумался. Что-то в этих земах было не то. Не нравилось ему в них что-то. Они совсем не походили на раздавленных, униженных, забитых потомков некогда всемогущих имперцев. Они выглядели как их предки, земляне, некогда опустившиеся с неба на Зинкурию с лучами и мечами наперевес. Откуда они взялись, такие гордые? Кое-какие слухи доходили до его ушей. В Сети что-то назревало, и похоже, не без участия земов. Достоверны сведения, что кое-где они проявляют открытое неповиновение, и зараза распространяется, ширится. Может, это дело рук МКБ, какая-нибудь секретная провокационная программа? Объявлять карантин целиком на отдельных планетах, конечно, жестковато и сурово, но когда другого выхода нет… Может, эти двое слоняются по мирам Сети, чтобы сеять смуту, ронять зерно мятежа, подбивать соплеменников на восстание? Но теперь на Зинкурии практически нет их соплеменников, не то что в имперские времена… Во всяком случае, проверить стоит. Похоже, тут пахнет не только деньгами, но и продвижением по службе. Главное, не ошибиться, иначе придется совершить полет не вверх, а вниз. Падать будет больно.

Отрядный подошел к столу, вторично надавил на кнопку и снова вернулся к окну. Из-за шкафа вышел другой человечек, как две капли воды похожий на первого. Словно там гнездилась целая колония кулбайнанцев.

— Их отвели в четвертую, послушай, о чем они говорят, — произнес начальник не оборачиваясь.

Он редко разговаривал с этими людьми, глядя им в глаза. Тому была своя причина. Все эти тайные хода и специально нанятые сотрудники появились задолго до него. Они шпионили по приказу бывших начальников. Шпионят и теперь. Участковые шефы покидали это кресло по-разному. Весьма вероятно, что не без помощи обитателей системы застенных коридоров власти, которые по-прежнему оставались на своих местах. Всегда оставались и останутся. И он с ними ссориться не намерен. Он догадывается, что есть Вожди повыше мэра. Всегда есть кто-нибудь повыше. Надо только правильно сориентироваться, кому служить.

…От постоянного пребывания в темноте глаза начинают перестраиваться, и на яркий свет смотреть становится просто невыносимо. Он становится опасным.

Бесшумно отодвинув вентиляционную заслонку, Брикенс тут же прищурился. Свет старого плазменного светильника оказался слишком ярким. Смотреть и не надо. Надо слушать. Тонкий раструб уха прильнул к мокрой и шершавой решетке, почти полностью перекрыв отверстие. И уловил тихое бормотание. Арестованный зем напевал.

— …Разлей по бокалам ты горький сигрид и выпей до дна, ни о чем не жалея. Далекое Солнце как прежде горит, я знаю — разбудит оно Прометея.

Давно пел, если уже до третьего куплета добрался.

Шпион оторвал ухо от решетки и, щурясь, заглянул внутрь. Поющий зем задумчиво перебирал в руках вереницу разноцветных шариков, нанизанных на нить. Добираясь до красного, он прекращал петь, возвращался к началу комбинации, и все повторялось снова. Земляшка сидела напротив, слушала.

— Мы — память планеты, и нашу судьбу несем на себе, сквозь миры и запреты. Потоками света влетали во тьму, в пространство одеты, мы — память планеты, — вновь начинал мужчина с первого куплета…

Дойдя до третьего и прервавшись в который раз, зем пристально посмотрел на свою подругу.

— Мы уже не первый месяц болтаемся по мирам Сети, — сказал он, — а пока ничего толком не узнали и ничего кроме неприятностей не нашли, а планеты продолжают исчезать. Точно так же как в свое время исчезла Земля. Наши поиски бесполезны. Не найти тебе стиральщиков миров, а мне — Родину…

— По крайней мере мы ставим крест на пройденных, а это уже немало.

— Немало, но и Вселенная не маленькая. Надоело мне все это.

— В мире накчезов ты так не…

— Это было в мире накчезов! — отрезал зем, потом, изменив тон, добавил: — Не улавливаю никакой связи между мелодией песни и последовательностью расположения бусин на четках. Я уже устал их перебирать. Твое предположение все больше и больше кажется мне бредовым. С чего ты взяла, что песня как-то связана с ними?.. И вообще я зря гонялся за этими дурацкими четками. Это миф, нет в них ничего…

— Твоя гипотеза о том, что бусины — это кристаллы памяти, была ничем не лучше моей. Обычные обточенные камешки — рубины, изумруды, агаты, сапфиры, алмазы и так далее. А я абсолютно уверена, что «Последний Старт» не может существовать просто так. Наверняка в песне что-то зашифровано. Важное. Что для нас может быть дороже координат Родины? Не спеши, думай. Отсчет координат всегда ведется от чего-то, и это что-то наверняка должно сохраняться в этой песне. Она единственная частица наследия, которую знаем ВСЕ МЫ.

— Ты имеешь в виду «от первого камня, от бронзы ножа, от древних гробниц и от приметы»?

— Вполне возможно. Так или иначе, тот, кто написал песню, вложил гипертекст. Хотя снаружи все должно слышаться просто бравурным гимном. Только таким образом можно было убедить МКБ и нолеглазов в том, что эта песня всего лишь пропаганда земного ура-патриотизма.

Недобровольные «гости» охранного участка замолчали. У Брикенса несколько затекли ноги и начались приступы зевоты. Вскоре от монотонной тишины ему захотелось спать, но он старался держаться. А они все молчали, задумчиво рассматривая стены, будто там был написан ответ, разводами плесени. Кулбайнанцу вдруг показалось, что они прекрасно знают о его присутствии и нарочно издеваются над ним. Это было невозможно, но стойкое ощущение не рассеивалось!

— Как ты думаешь, что будет утром? — наконец была прервана пауза.

Голос земляшки, нарушившей молчание, заставил Брикенса вздрогнуть и снова насторожить уши. Но странное ощущение не исчезло, наоборот, усилилось.

— Утро, — сказал зем.

— Я не об этом.

— А я о том. Нет смысла сейчас тратить силы на переживания, которые только предполагаешь.

— Холодно здесь. — Девушка свернулась клубком и вся сжалась. Будто только сейчас ощутила холод.

— Иди ко мне, вместе нам будет теплей.

«Наконец-то, — подумал Брикенс. — Если самец и самка эрсеров остаются наедине, рано или поздно они обязательно начнут совокупляться. Интересно пронаблюдать вживую, как они это делают».

Но надеялся он совершенно напрасно. Самка с самцом легли спина к спине, и через некоторое время уши Брикенса уловили негромкое похрапывание и ритмичное посапывание.

И вдруг исчезло дурацкое ощущение, что за ним тоже кто-то наблюдает. Живое записывающее устройство, впервые в жизни почувствовавшее себя объектом наблюдения, подивилось странным глюкам и тоже решило поспать.

Яркое утреннее солнце медленно поднималось над горизонтом, освещая маленькое окошко. Его теплые лучи, пробивающиеся сквозь прутья решетки, ложились квадратными серыми пятнами на стены и потолок каменного мешка. Лежащая в углу груда грязной соломы, уже с полцикла служившая постелью всем посетителям этого минус «пятизвездочного» отеля, зашевелилась. Весь облепленный соломой, словно мехом, и оттого окончательно уподобясь дикому зверю, эрсер зевнул, потянулся и сел. Его женщина неподвижно сидела напротив, возле стены. Ее широко открытые глаза, устремленные в никуда, ничего не выражали своим тусклым, стеклянным взглядом, и казались искусственными, посторонними на напряженном и сосредоточенном лице.

— И-ир… — позвал зем тихонько.

Женщина не пошевелилась. Не очнулась она и после второго оклика. И только после третьего резко вздрогнула, и лицо ее приобрело осмысленный вид.

— Да что с тобой такое? Я уже третий раз тебя окликаю, а ты все сидишь как статуя и не слышишь. Перед заварушкой на «Дельте» ты вела себя точно так же, да и после взрыва космопорта на тебя опять нашло. Ведешь себя как комп зависший, а может, и правда у тебя в голове вирус какой-нибудь завелся?

Женщина не ответила. По ее лицу пробежала тень. Она улыбнулась, но вовсе не радостно, а скорее с горечью, как будто хотела сказать этой гримасой: «Да что ты можешь понять вообще!»

— Опять сквозь стену на звезды смотрела? — озабоченно проговорил эрсер. — Тебе не кажется, что это не…

Неожиданно с улицы донесся нарастающий звук, похожий на слитный рев болельщиков стадиона, когда точно направленная пластиковая сфера, миновав зазевавшегося привратника, влетает в отвор улавливающего экрана. Пленники повскакивали со своих мест и прильнули к оконной решетке. По широкой улице в направлении мэрии двигалась толпа. Люди свистели, пищали и что-то громко выкрикивали. Навстречу им двигались стройные шеренги боевых отрядов. Вооруженные до зубов гвардейцы остановились, рассредоточились по всей ширине дороги, включили силовые щиты и приготовились отражать атаку. Послышалось невнятное бубнение мегафона, требующего немедленно разойтись. Следующее сообщение уже предлагало сдаться, но это только разъярило толпу. Люди, ослепленные гневом, в бешенстве ринулись на подручных мэра. В гвардейцев полетели камни, пустые баллоны из-под напитков и самодельные взрывные устройства. Боевики незамедлительно открыли огонь. Толпа шарахнулась назад, но путь к отступлению был уже отрезан. Основные силы мэрской гвардии подошли с тыла и теперь стреляли в спины.

Бледная, как высохшая кость, земляшка еще плотнее прижалась к решетке, закрыла глаза, исторгла:

— ЭТО МЫ СДЕЛАЛИ ИХ ТАКИМИ, МЫ! СМОТРИ, СМОТРИ В ЗЕРКАЛО!! ЭТО МЫ!!! ЭТ…

Голос ее сорвался, она захлебнулась собственным криком. Отдышавшись, принялась декламировать, гораздо тише, но твердым и четким тоном:

«Однажды неба сын, почти что Бог, Призвал двух мастеров по звонкой стали. „Создайте два меча мне, — он изрек, — Таких, что даже боги не видали!“ Молились и постились мастера, Сливая воедино дух и тело, С утра до ночи, с ночи до утра Копили по крупицам сталь для дела.

Прошли с тех пор и годы, и века, И сына неба пра-пра-пра-пра-правнук Узрел два восхитительных клинка, Которым в мире не бывало равных. Мечи решили тут же испытать, В присутствии правителя и свиты, И в дно ручья вонзили, чтоб узнать, Чем два стальных клинка так знамениты.

Плывущий по теченью павший лист Приблизился к мечу и вдруг — о боги! — Распался пополам. Разрез был чист. Сам император-внук вскочил на ноги. Но изогнулся вдруг второй клинок, Чуть-чуть стоявший ниже по теченью, И пропустил разрезанный листок, Последовав премудрому ученью.

Старейшина всех сущих мудрецов, Взяв первый меч, сломил перед народом, Сказав: „Здесь злая сила удальцов, Что славят дух войны под небосводом!“ Второй взяв в руки меч, мудрец изрек: „Вот, для защиты всех под небосклоном Твоих земель, сей сотворен клинок!“ — И дал его правителю с поклоном.

…Но, говорят, что старец сгоряча, Случайно или тайной злобы пленный, В порыве перепутал два меча…

И дух войны смеялся над Вселенной».

— Так говорила Ольга Швец, — завершил за подругу зем. — Ты не перестаешь меня поражать. Можно подумать, что это ты адепт ее наследия, а не я… Не удивлюсь, если окажется, что ты гораздо больше знакома с творениями великих, чем многие из нас. КТО ТЫ?

Женщина промолчала. Широко открыв глаза, сквозь квадратики окна она пожирала взглядом битву.

Стычка приближалась к переломному моменту. Ход ее склонялся явно не в пользу восставших. Зем оторвался от окна и проговорил:

— Пора выбираться отсюда! Лучшей возможности трудно представить.

Одним длинным прыжком он подскочил к тому, что полагал, видимо, решеткой вентиляционной системы, и ударил по ней обоими кулаками. Брикенс едва успел отскочить от летящего в него люка. Что самое плохое — не сдержав сдавленного вопля.

— Ты смотри, да тут у них жилой район, — удовлетворенно проговорил зем, заглядывая в туннель. — Эй ты, ушастенький! Покажешь выход.

Брикенс попытался было улизнуть, но загребущая лапа зема настигла его и крепко схватила за ногу.

— Э нет, глазастенький, за киносеанс надо платить.

Коридоры власти местами для земов были слишком узки, но чудовища не обращали на это внимание, продираясь с треском и скрежетом, ломая стены даже. Выбрались все трое в кабинете участкового. Щурясь от ярко-синего солнечного света, земляшка осмотрелась, нашла, что искала, и засунула Брикенса в одну из пазух стола, предварительно вытащив оттуда жестяную коробку. Соглядатай облегченно обмяк. Наиболее страшная участь его миновала, личного присутствия не требуется, а посаженный в густые волосы зема датчик, выглядящий как колтун, зафиксирует все что нужно.

ДАЛЬШЕ.

…В кабинете никого не было. В коридоре тоже. Очевидно, все гвардейцы сейчас находились на площади. Все, кроме двоих у входа. Но что они могли противопоставить чудовищу, неожиданно выпрыгнувшему из дверей участка?..

Противостояние на площади сходило на нет. Открытое пространство было устлано трупами и залито разноцветной кровью.

— Ложись! — крикнул зем своей земляшке, и они разом плюхнулись на окровавленный пластибетон. — Сейчас самое умное прикинуться трупами. Ни в коем случае не шевелись.

Мимо юркнули несколько англайдов системы «харли». Эти маленькие и очень маневренные машинки состояли только из антиграва, системы управления и куцего седла. Со свистом носились они по площади. Их седоки добивали тех, кто еще был жив. Тех, кто шевелился.

Один из летучих боевиков полоснул по раненому, который в нескольких шагах от беглецов пытался отползти за кучу трупов, и луч по касательной задел зема. Он зашипел сквозь зубы, наверняка почувствовав резкую боль в бедре — еще бы, когда в ногу словно втыкается раскаленный лом. Приподнял голову и встревоженно посмотрел на свою женщину; та не двигалась. Мужчина сдавленно застонал и попытался подползти к ней, но, видимо, резкая боль пронзила все его тело, в глазах наверняка потемнело, и он потерял сознание… Ни звука, помимо обычных шумов боя.

…Широко развернув крылья, огромная птица опускалась по спирали на дно каменной ямы, похожей не то на колодец, не то на расселину. За нею следовала другая. Третья, четвертая… Стая голодных пернатых слеталась на пиршество. Запах крови манил. Их истошные радостные вопли многократно усиливались и, подхваченные эхом, вырывались через горловину колодца в небо. На дне громоздились груды мертвых тел, сброшенных туда похоронной бригадой. К крикам птиц присоединился хруст костей, дробящихся в клювах, и влажный звук разрываемой на куски плоти.

Стражника вверху, на краю расселины, эта картина нисколько не смущала. Он свято верил в традиции непоколебимого древнего культа Искупления и Возвращения. Стражник с восхищением смотрел вниз и улыбался. Снизу его физиономия выглядела диковинным каменным наростом на краю ямы.

Нога у зема, несомненно, горела и ныла. Превозмогая боль, он приподнялся и, судя по ракурсу, посмотрел на рваную опаленную дыру в бедре. Взгляд перенесся и обозрел поверхность, на которой лежало его тело. Еще секунду назад казавшиеся камнями и ветками, окружающие предметы в действительности оказались головами, телами и конечностями мертвецов. В одном из покореженных смертью лиц узнавались черты бригадного атамана, что произвел их арест. Вот и пообщались накоротке.

Попытка встать на ноги привлекла внимание одной из громадных птиц. Ее крылья закрыли солнце и, подняв над ним свой пилообразный клюв, она ринулась вперед, чтобы разорвать облюбованную жертву.

Он увернулся. Клюв ударил в тело, лежавшее под ним. Резкое движение убавило сил, пронзило болью, да так, что и в глазах наверняка потемнело — изображение завибрировало вместе с трясущейся головой носителя датчика. Птица удивленно клекотала. Она не привыкла к тому, что еда двигается и уворачивается. Поэтому она потеряла интерес к странной пище и принялась за пищу привычную — неподвижную. Долбанула клювом в голову бригадира, расколола его и принялась лакомиться зеленовато-красным мозгом… Многие поколения ее предков занимались тем, что у рас с другими погребальными обычаями делают черви. Стервятница не знала, что такое охота. Поэтому ЖИВОЙ человек в могильном колодце мог чувствовать себя в безопасности — знай успевай отскакивать вовремя.

Что бывший труп и делал, при этом зачем-то хватая себя за волосы и что-то из них пытаясь вычесать скрюченными пальцами.

…Стражник наверху, сообразив, что видит именно то, что видит, растерялся. Что делать в таких случаях, ни один устав караульной службы не предусмотрел.

А то, что произошло в следующую минуту, вообще показалось гвардейцу галлюцинацией… Дикий крик боли наполнил каменный мешок до краев. Орала птица, не человек. Ее товарки переполошились, встрепенулись и испуганно попрыгали в стороны. Некоторые взлетели. А человек убивал птицу. Черное тело перекинулось вверх лапами. Оказавшийся сверху человек, не обращая внимания на глубокие раны, оставляемые когтями царапающих его лап, рвал брюхо потомственной похоронщицы, точно там, где сердце. И вырвал его! Птица замерла без движения. Человек приподнял голову и посмотрел в небо. Охранник встретился с ним взглядом и в этот миг испугался по-настоящему. Нет, это не галлюцинация, это взаправду, но кому оно надо, такая жуткая правда жизни!

В глазах стыла такая бездонная бездна, что зинкуриец ощутил себя лицом к лицу с самой Вселенной. И Вечность смотрела на него, и Она его видела, Она его замечала, Она его не игнорировала. Она решала, что с ним делать.

— Умрешь ты сегодня, а я завтра, — предупредительно сообщила Вечность, использовав уста ожившего мертвеца.

Боевик-ветеран с таким кошмаром столкнулся впервые в своей насыщенной, полной приключений, некороткой жизни. Видел всякое, но такого… Кто или что бы оно ни было, но это следует уничтожить. Рука потянулась за скорчером, однако в голове появилась мысль, что стрелять он не имеет права, ведь можно ненароком попасть в одну из священных птиц! Рука опустилась на древко ритуальной алебарды. Пока что гвардейцу оставалось только наблюдать.

Уже потом он поймет, что вовсе не опасность подстрелить птицу остановила его. Он понял, что если выстрелит, то Вечность решит его судьбу однозначно — он действительно умрет сегодня, умрет не сходя с места.

Зем тем временем метался по колодцу, распугивая птиц. Он что-то искал среди трупов. К большому удивлению охранника, птицы разбегались, заполошно крича. Они его боялись, а не наоборот! Он же искал, искал что-то среди трупов, но все не находил. И вдруг гвардеец увидел то, что уж никак не могло быть взаправду. Уж это — настоящая галлюцинация! Тело зема начало трансформироваться прямо на глазах. Оно увеличилось в размерах, одежда на нем разорвалась, и вдруг сзади, за спиной, развернулось черное крыло. Второе… Шея удлинилась, голова вытянулась, челюсти превратились в клюв, а ноги в мощные лапы.

Крик огласил колодец, перекрывая вопли других стервятников. Но крик не страха, а торжества. Крылатая галлюцинация схватила одно из человеческих тел, женское, кажется, зажала труп в лапах и мощным рывком устремилась в небо, унося с собой свой долгожданный трофей.

Оцепеневший охранник долго смотрел галлюцинации вслед. Птицы внизу оправились от испуга и продолжили выполнять свое кровавое, но такое необходимое для круговорота веществ в природе дело. Гвардеец понял, что никому никогда не расскажет о том, ЧТО увидел.

Все равно ему никто никогда не поверит.