Глава двадцать четвертая
Вы можете ссориться с кем угодно. С императором, с папой римским да хоть бы и с самим чертом! Но никогда не ссорьтесь со своей женой.
Граф Винсент Шадри де Бельрун, советник Филиппа II Августа и Людовика VIII
Король ел. Ел много и жадно, начисто забыв об этикете. Лис, подперев подбородок кулаком, умильно созерцал трапезу его величества. Соус и жир стекали по двухнедельной щетине, ясные голубые глаза монарха горели голодным блеском.
– Господи, Филя, какой же ты хрюша… – пробормотал себе под нос Рейнар. – Сэнди, будь добр, принеси его величеству воды для омовения, – кланяясь в сторону короля, попросил он. Ответом ему было неразборчивое чавканье. Шаконтон, важно ступая, удалился.
– Гляди, Сережа, чтобы августейший не объелся, – передал я по мыслесвязи. – Пусть отдохнет, выспится… А мне тут надо поболтать с милейшим господином де Мобрюком. Да! Вот еще! Вернется Сэнди, пошли его на ферму за барышнями и Деметриусом.
– «Ни сна, ни отдыха измученной душе», – печально процитировал д’Орбиньяк. – Бедный мальчик устал, а ты его еще куда-то ехать заставляешь!
– Мы все тут устали, – вздохнул я. – А девочки там за нас волнуются.
– Ладно, Капитан, что я, не понимаю, что ли… Иди разговаривай с этим, как его. Кретином де Говнюком… – отозвался Лис.
– Как там у вас говорят… Фильтруйте базар, товарищ Лисиченко! – прервал я своего невоспитанного друга и выключил связь.
– Ваше величество, прошу простить меня, но я вынужден временно оставить вас. – Я наклонился, вспоминая полузабытые нормы придворного этикета. Филипп внимательно взглянул на меня и, чуть помедлив, благосклонно кивнул.
Владелец замка был явно недоволен сменой декораций в его спальне. Он нервно расхаживал по клетушке, единственным убранством которой был пучок гнилой соломы в углу, и вполголоса ругался. Непонятно, считал ли он себя недостойным королевского номера или же наоборот, но настроение у него было явно преотвратное. При звуке шагов он нервно вздрогнул, но, взяв себя в руки, подошел к решетке и смерил меня холодным взором.
– Итак, что вам угодно? – Голос его прозвучал хрипло, но на суровом обветренном лице воина не отразилось ни тени страха.
– Я хочу поговорить с вами, – остановившись у клетки, ответил я.
– О чем?
– О том, каким образом в вашем подземелье оказался король Франции, – ровно проговорил я.
– Я не скажу вам ничего. – Барон высокомерным жестом скрестил руки на груди. – Можете убить меня.
– Могу. Но не убью, – равнодушно заверил его я. – Не хотите говорить? Тогда слушайте. Ее величество королева, прекрасная Элеонора, что-то около месяца тому назад поручила вам совершить убийство.
Глаза барона Мобрюка заметно округлились, но он все еще молчал.
– Это произошло после того, как доверенный человек тайно доставил ей письмо из Англии, – продолжал я свою речь. – Мне неведомо, знаете ли вы или нет, но письмо это было от короля Джона Плантагенета.
Барон вздрогнул. Теперь он уже во все глаза смотрел на меня. Я сыпал известными мне фактами, оставляя ему возможность усматривать между ними взаимосвязь:
– Вначале, очевидно, вы не решались совершить столь тяжелый грех, как убийство помазанника Божьего. Однако королеве удалось убедить вас. Речь шла о новом короле и о вашем месте подле него… Что вам предложила королева – пост сенешаля или что-то большее? – неожиданно в лоб спросил я. Лицо Кретьена Мобрюка передернулось.
– Я любил ее… – прошептал он. – Она предпочла мне этого молодого хлыща. – Плечи его поникли, он опустил глаза. Видимо, этому храброму и мужественному воину было сейчас нестерпимо стыдно за свой душевный порыв. Я внимательно посмотрел на него, и у меня в душе шевельнулось сочувствие, он поставил на карту все ради любви к женщине и проиграл. Это многое объясняло.
– Давно вы служите королеве? – спросил я.
– После возвращения из Палестины король послал меня охранять монастырь Марии Магдалины, в который была заключена Элеонора… Тогда я впервые в жизни и увидел ее… – Кретьен вздохнул и опустил глаза. – Мне было запрещено говорить с ней, но в этой глуши, кроме нее, говорить было не с кем, и я преступил запрет. Она была невиновна! – неожиданно сильно и звучно произнес он, рубанув ладонью воздух. Барон понимал, что я, может быть, являюсь последним собеседником, которому можно все откровенно рассказать. Но в то же время он ни на миг не потерял чувства собственного достоинства, взгляд его был холоден и горд.
– Я готов положить голову на плаху в доказательство того, что королева невиновна! Однажды она попросила меня передать записку…
– Принцу Джону, естественно? – догадался я.
– Ему, – мрачно кивнул барон Мобрюк. – Дважды люди этого наглеца делали попытки освободить Элеонору и дважды они красовались на ветвях буков, росших вокруг монастыря. Деревья были отлично видны из окна ее кельи, – с какой-то странной интонацией добавил он. Я вопросительно приподнял бровь. Барон мрачно усмехнулся и пояснил:
– О том, что королеву пытаются выкрасть, тут же узнавал Жоффруа де Мобрюк, бальи Оксеруа. А уж кто-кто, а он делал все, чтобы покарать дерзких безумцев…
– Что еще больше упрочило доверие Филиппа Августа к семье де Мобрюков, – сделал я сам собой напрашивающийся вывод.
– Верно, – спокойно отозвался барон. – И только поэтому мне удалось впоследствии передать святейшему Папе послание королевы и уберечь ее от смертельной опасности, ожидающей ее за стенами монастыря! Она всегда была доверчива… Ей и в голову не могло прийти, какая угроза нависла бы над ней, в случае если бы похищение удалось! Она… она была так неопытна… Король послал меня стеречь Элеонору, но я должен был не стеречь, а оберегать ее!
Я с нескрываемым сочувствием взирал на барона, с горящими глазами рассказывавшего эту историю, в которой сплелось все, что испокон веков движет миром: страсть, ненависть, страх утраты… И попрание любого закона, стоящего на пути к заветной цели, на пути человеческого естества.
– И поэтому, когда королева Элеонора поручила вам предательски сбросить своего мужа со скалы во время охоты, вы совершили все не совсем так, как задумала она? – в упор спросил я барона. – И решили, что если у вас будет в руках такой козырь, как живой король Франции, Элеонора никогда не сможет выйти замуж за Джона Плантагенета?
Кретьен де Мобрюк не смотрел на меня. Его суровое лицо было обращено куда-то в сторону, руки судорожно сжимали железные прутья клетки, где еще совсем недавно находился его венценосный сюзерен.
– Господин рыцарь, – после долгого молчания наконец заговорил барон, – вы никогда не задумывались, что есть зло?
– Зло? – удивился я.
– Ну да. Ведь я совершил злодейство. Не так ли? – Барон, казалось, разговаривал сам с собой. – Я знаю, что буду наказан за это… И мне абсолютно безразлично, здесь или на том свете. Но я понесу наказание не за покушение на драгоценную жизнь его величества, будь он трижды проклят, и не за предательство, а за то, что так и не смог ничего изменить! Потому что зло есть не что иное, как собственное бессилие. Вы считаете, что я решил содержать короля в этой вонючей конуре для того, чтобы предотвратить брак Элеоноры и Джона… Если бы я хотел это сделать, я бы убивал всех мух и оводов, подлетавших к королю на расстояние вытянутой руки, и неусыпно охранял бы его покой днем и ночью! – Барон де Мобрюк, словно на последней исповеди, выкладывал все, что накопилось у него в душе. Слова его звучали гордо и уверенно, в них не было и тени раскаяния. – Я был не в силах противостоять этой женщине, ее несгибаемой любви. Она была достойна счастья. Как-то в порыве гнева она обмолвилась, что высшим счастьем для нее было бы, если б король сломал себе шею… И я решил убить его. И убил бы непременно, если бы тогда, в горах, попавшийся в нашу засаду король в пылу борьбы не столкнул со скалы моего оруженосца. Бедняга разбился о камни, его было не узнать. И тогда я понял: зачем мне убивать его? Пусть он сам испытает все то, на что обрек свою несчастную жену. И я сам стану его тюремщиком, как был ее сторожем, каждый день буду приносить скудную пищу, как приносил ей, и поить его гнилой водой до самого конца дней! – Барон с силой сжал кулаки. – Я знал, что все это закончится плохо, – уже спокойным тоном добавил он. – С самого приезда в этот замок возле его стен каждую ночь кричали совы…
Кретьен Мобрюк немного помолчал, а затем уверенно произнес:
– Мои люди не знали, кого стерегут в замке. Эта тайна была ведома лишь мне и Ришару. Теперь Ришар мертв, а я здесь. Так вы считаете, что я совершил зло, не так ли? Да, я совершил зло. Но, может быть, вы думаете, что совершили добро? – Во взгляде барона читались боль и насмешка… Насмешка надо мной… или над судьбой? – А теперь прощайте. Больше я вам ничего не скажу. – Он отвернулся к стене. Тяжело вздохнув, я откланялся… Вблизи все опять оказалось совсем не так, как виделось издалека. Я поднялся по лестнице в покои, где ждал меня Лис Рейнар, решивший, видимо, не посрамить род д’Орбиньяков и прослыть достойным собутыльником его величества, был уже изрядно навеселе.
– О, мессир Вальдар! – Мой радостный друг привстал из-за стола, отвесил мне учтивый поклон и вновь плюхнулся на скамью.
– Привет президенту малого предприятия «Камдил и K°»! – услышал я по связи. – Одних монархов освобождаем, других гробим… Скажи мне, Капитан, как младшему компаньону, что мы теперь с этим обжорой делать будем?
Я взглянул на короля, благодушно поглаживающего свое вздувшееся чрево и умиротворенно ковырявшего в зубах отломанной от стола щепкой. Его величество был близок к нирване, для полного счастья ему, пожалуй, не хватало крепкого сна минут шестьсот на каждый глаз.
– Ваше величество, – начал я, усаживаясь напротив короля, оставляя без внимания тираду Лиса. – Прежде всего позвольте поздравить вас с чудесным освобождением.
Король милостиво кивнул.
– Я очень благодарен вам за то, что вы для меня сделали, – серьезно произнес он. – Можете требовать любую награду. Если бы не вы…
– Благодарю вас, ваше величество, – я учтиво поклонился, – но я по происхождению и сану не могу принимать от вас награду…
Король недоуменно вскинул брови.
– Но здесь есть более достойные вознаграждения. Мой друг спас вам жизнь. Его имя Винсент Шадри, – продолжал я.
– А, это тот, который меня первым узнал. – Король наморщил лоб.
– А незадолго до этого остановил руку, дерзнувшую поднять на вас кинжал, – высокопарно довершил я. – Кстати, Рейнар, где он? – оглядываясь, спросил я.
– Винсент поскакал на мельницу за принцессой, Эжени и старым алхимиком, – флегматично пояснил Лис, уставившись на полупустой кубок и решая дилемму «пить или не пить».
– Принцесса? – удивленно переспросил сбитый с толку монарх.
– Ну да, – почтительно пояснил я. – Принцесса Лаура-Катарина Каталунская, дочь короля Арагона и моя невеста.
Глаза его величества стали похожи на два мельничных жернова. На некоторое время он впал в оцепенение, меряя меня ошарашенными взглядами.
– Простите, месье д’Орбиньяк, кажется, назвал ваше имя, – выдавил из себя король, – но я не совсем расслышал…
– Мое имя должно быть вам хорошо известно, ваше величество, – заверил его я. – Скорее всего вы поминали его в своих молитвах… правда, не думаю, что в благодарственных, – с усмешкой добавил я.
– Что-то не припоминаю, – попробовал осадить мою откровенную наглость король Филипп II.
– Вальдар Камдил, сьер де Камварон, – кланяясь, представился я.
– Камдил! Ну конечно, Камдил! – Король хватил пустым кубком по столу и неудержимо расхохотался. – Кто же еще!
Я и Лис с изумлением и некоторой опаской наблюдали приступ королевской радости.
– По-моему, у него сейчас на нервной почве начнется несварение желудка, – вполголоса предположил Рейнар, с тревогой взирая на веселящегося вовсю монарха.
– Не думаю, – так же тихо ответил я. – Хотя не могу понять, что именно его так обрадовало.
Король утер слезы, выступившие у него на глазах, и покачал головой.
– Воистину пути Господни неисповедимы! Вот уж никогда бы не подумал, что буду освобожден человеком, который доставил мне столько неприятностей. Похоже, это ваше любимое занятие!
– Да! – в тон королю отозвался по мыслесвязи Лис. – В нашей фирме отсутствуют национальные предрассудки. Мы интернационалисты!
Я злобно посмотрел на него.
– Разве я не прав? – Лис невинно заморгал своими хитрющими глазами.
– Мне нужно серьезно поговорить с вами, ваше величество, – переходя на деловой тон, сказал я. – Дело касается вашей короны.
С короля моментально слетела веселость, взгляд его стал холоден и колюч.
– Что такое? Разве я не свободен?
– Ваше величество, что вы! – Я прижал руки к сердцу. – Разумеется, вы свободны, но ситуация в стране несколько изменилась…
Король продолжал настороженно следить за мной. Да, теперь передо мной был подлинный Филипп II Август, тот самый умный и сильный политик, державший железную оборону своего королевства в кольце непримиримых врагов – Англии и империи.
– Все дело в том, – продолжал я, – что для всей Франции официально вы мертвы. И корона теперь принадлежит вашему сыну Людовику. А до его совершеннолетия страной правит королева Элеонора.
– Сука Элеонора, – прошипел сквозь зубы король Филипп, и я поразился тому, какая ненависть звучала в его словах.
– Ваше величество, – сурово оборвал я его, – попрошу вас удерживаться от оскорблений ни в чем не повинной женщины, которой вы причинили столько зла. Она невиновна в преступлении свихнувшегося барона де Мобрюка и правит от имени вашего сына согласно законам королевства.
Мои слова были откровенной ложью… Но в политике не существует понятия лжи, как не существует и понятия правды.
– Невиновна? – Голубые глаза короля Франции сузились, и он презрительно процедил: – Я достаточно наслушался о ее невиновности в свое время. Это наверняка дело ее рук! Королева спит и видит, чтобы я как можно скорее отдал Богу душу. Это она подослала Мобрюка!
Филипп в ярости грохнул кулаком по столу.
– Эта шампанская потаскуха наверняка переспала со всеми стражниками в Оксеруа!
– Ваше величество, вы забываетесь! – в свою очередь, вспылил я. – Перед вами опоясанный рыцарь, и я не позволю в своем присутствии оскорблять даму, известную всем своим добродетельным поведением!
Король насмешливо скривил губы.
– Добродетельное поведение… Всей Франции известна ее связь с принцем Джоном!
– Анна де Вонж, Беатрисса де Клоссель, Женевьева де Ла-Рош Сюрмон, – начал бесстрастно перечислять я. – Я уж не говорю о вашей второй жене Агнессе де Мерань.
При звуке этого имени лицо короля побледнело и передернулось.
– Я не знаю, – безжалостно продолжал я, – известны ли всей Франции имена остальных… По слухам, их было немало. Так что пара романтических записок несчастной покинутой женщины, разыгранной, как пешка, в большой игре, вряд ли перевесит прелести всех этих дам.
– Капитан, – услышал я на канале встревоженно трезвый голос Лиса. – Может, ты объяснишь, чем ты тут занимаешься! Ты политик или проповедник? Оставь в покое его семейные проблемы!
– Его семейные проблемы – составная часть моей политики, – оборвал я Рейнара. – А кроме того, Сережа, этот чудак на букву «М» портит жизнь достойной женщине! Должен же кто-то дать ему по ушам за это!
– А ты, значит, этой достойной женщине помогаешь, выпуская ее мужа, – язвительно заметил Лис. – То-то Элеонора будет счастлива пасть на его заляпанную соусом грудь!
В это время король, уже пришедший в себя от моей неслыханной дерзости, проговорил сквозь зубы:
– Я так понимаю, вы себя объявили паладином моей жены? Но я не собираюсь выслушивать баллады в ее честь. Я останусь при своем мнении: она виновна в покушении на мою жизнь и понесет справедливое наказание! – Филипп II произнес это тоном, не допускающим возражений, недвусмысленно намекая на то, что эта щекотливая тема закрыта.
– Ваше величество! – спокойно глядя в глаза королю, по возможности доброжелательно произнес я. – Поверьте, становиться вашим врагом никогда не входило в мои планы. И то, что я сейчас говорю, не скажет вам никто другой. Но вы это должны знать, иначе вы уподобитесь человеку, глядящему на мир одним глазом.
Филипп Август слегка усмехнулся.
– Вся Европа знает вас как умного и тонкого политика, и лично мне глубоко близок и понятен ваш принцип никому не приносить вассальной присяги, – абсолютно искренне продолжал я, – но те обстоятельства, в которых мы волею судеб оказались, вынуждают меня предложить вам некоторую сделку.
– Я слушаю вас, – внимательно глядя на меня, произнес король.
– Я готов помочь вам вернуть престол верным и быстрым способом, так, что через несколько дней вы будете в Париже. Никто не посмеет объявить вас самозванцем, и толпа в столице встретит своего чудом спасшегося короля.
– И чего же вы хотите взамен? – настороженно спросил меня мой собеседник.
– Две вещи. Хотя первую я даже не рассматриваю как условие, это скорее подарок вам, ваше величество. Все лавры вашего чудесного спасения достанутся Винсенту Шадри. Он ваш подданный, человек в высшей степени умный, опытный и отважный. И хотя он не дворянского рода…
– Отчего же? – деланно удивился монарх. – Вот уже несколько часов он носит титул барона.
– О, ваше величество! – Я благодарно склонил голову. – Мудрость и справедливость ваших решений, как всегда, опережают самое пылкое воображение. Надеюсь, и в следующем вопросе у нас не возникнет разногласий.
– Я тоже на это надеюсь, – кивнул он, – но, судя по витиеватости вашей речи, мне кажется, они возникнут.
Тяжело вздохнув, я развел руками.
– Второе условие касается вашей жены.
– Почему-то мне так и подумалось, – веско промолвил его августейшее величество.
– Увы, приходится вновь возвращаться к этой теме. Не знаю, поверили вы или нет моему утверждению о ложности обвинений, возводимых на королеву Элеонору, но моим вторым условием будет ваше полное примирение с ее величеством.
– Никогда. Это невозможно.
– Это необходимо. Прежде всего для благополучия Франции. Ведь вы же понимаете, что если откажетесь от этого условия, то королева ни за что не признает вас! А это приведет к расколу в стране и кровопролитной войне между двумя партиями, – стараясь говорить как можно убедительнее, внушал я ему.
– Вы думаете, она сможет… – с сомнением проговорил король.
– Ей присягнул Симон де Монфор, – просто сказал я.
– Проклятие! Чертова шампанка! – злобно прошептал Филипп Август. В комнате повисло напряженное молчание.
– Хорошо-о, – вкрадчиво протянул король. – Я пойду на это. Вы правы. Пока что нет нужды ссориться с этой злобной кошкой.
Я отрицательно покачал головой.
– Нет.
Король удивленно поднял на меня глаза.
– Когда я говорю «мир», – продолжал я, – я имею в виду мир, а не западню. Вам придется дать королеве если не любовь, то спокойную жизнь. Вы напишете ей письмо, а я отвезу его туда, где она находится. При этом я буду вашим поручителем гарантии ее безопасности. И вы сами понимаете, ваше величество, что если не сдержите своего слова, то я буду вынужден появиться рядом с вами вновь, но уже не в качестве друга.
– Вы требуете от меня невозможного, – после долгого молчания мрачно произнес Филипп. – Я должен все обдумать.
– Сколько угодно, ваше величество, – вежливо отозвался я. – Тем более что вам необходимо отдохнуть.
На лестнице послышался топот, дверь скрипнула, в щель просунулась кудластая голова Бельруна.
– Вальдар, – начал было он.
– О! Входите, входите, барон! – радостно завопил скучающий от нашей большой политики Лис. Дверь распахнулась пошире, и Винсент Шадри, пошатываясь от усталости, вошел в комнату.
– Ваше величество, рад видеть вас в добром здравии, – поклонился он королю. – Вы позволите?
Филипп Август, внимательно разглядывая своего недавнего спасителя, милостиво кивнул.
– Вальдар, – обратился он ко мне, – Лаура здесь, Деметриус остался с Эжени на мельнице… Она еще очень плоха. Сэнди спит в повозке. Не думаю, что его стоит будить. – Лис, возмущенный полнейшим игнорированием своей сенсационной реплики, поднялся со скамьи, где сидел все это время, и, уперев руки в бока, громко повторил:
– Господин барон, вам не кажется, что пора бы обмыть вашу новую корону, чтобы ее жемчужная нить не потускнела от времени? – Бельрун, который только сейчас, казалось, осознал услышанное, сделал удивленные глаза и недоуменно уставился на Лиса.
– Как – барон? – Он перевел взгляд на меня и Филиппа Августа. – Почему не граф?!