Глава тринадцатая

– А ты?! Где был ты? – бушевал Бельрун, бегая по периметру нашей небольшой комнатки, в центре которой, подобно античной статуе олицетворенного отчаяния, возвышался провинившийся Жано. – Я оставил тебя следить за тем, чтобы ничего не случилось! Я велел тебе не спускать с него глаз! – Бельрун подскочил к морально уничтоженному Ролло, которому сейчас явно хотелось сделаться размером с мышь и ускользнуть от разъяренного начальства. – С кем ты на этот раз раз-го-варивал?! – ядовито осведомился Винсент.

– Я… я… – чуть слышно оправдывался атлет. – Я только к писцу отошел, за угол… там лавка… письмо написать. – Железный Ролло малиново покраснел и по-детски захлопал ресницами. Казалось, он сейчас расплачется. – Мадлен…

– А-а, да что с тобой разговаривать! – рыкнул на него Бельрун. – Влюбленный мальчишка! Эжени, тащи сюда мои ножи!

Маленькая наездница, тихонько всхлипывавшая в углу, с готовностью бросилась выполнять команду.

– Постой-ка, милая. Сядь. Успеется с ножами. Винсент, возьми себя в руки. – Я отошел от окна, возле которого наблюдал всю эту сцену, и загородил собой дверь. – Послушай, – продолжал я успокаивать Бельруна, – здесь надо взяться по-другому. Силой тут ничего не добьешься… Даже если нам удастся перебить всю охрану, не потеряв при этом никого из своих, и освободить Мэттью, то дальше нам лучше всего будет обернуться в небесных птиц и улететь во владения султана. Это инквизиция, друг мой, и шутить с ней не стоит. Эжени, – обратился я к утиравшей кулачком слезы девушке. – Расскажи, как все было. Сядь, Бельрун! – Я слегка прикрикнул на дернувшегося к Ролло Винсента. – Успокойся и послушай, сейчас придумаем, как нам твоего алхимика вытащить.

– Они зашли в таверну… Трое монахов в коричневых рясах собирали подаяние на постройку нового храма, – начала рассказывать Эжени. – Ролло как раз к писцу пошел. Люка к колеснику – за новым колесом для возка… – По лицу Эжени было видно, что она благодарит небо за отлучку любимого, в противном случае нам бы пришлось сейчас думать, как вытаскивать их обоих. – Ну а мэтр Деметриус в углу за кружечкой пива сидел, над каким-то пергаментом думал… – в глазах девушки вновь заблестели слезинки, – монахи к нему со своей чашей подошли, а он им возьми да скажи, что, дескать, лучше эти деньги истратить на всякую науку и лечение людей.

– Это все, что он сказал монахам? – предполагая худшее, спросил я.

Эжени грустно покачала головой.

– Нет… Он еще говорил, что никакие храмы и вовсе не нужны.

У меня ёкнуло сердце. Одних этих слов было вполне достаточно, чтобы развлечь местное население небольшим аутодафе.

– Один монах нахмурился так и говорит: «Как же не нужны? Ведь храм есть дом Божий», – продолжала Эжени. – А наш Деметриус вскочил и устроил им целую проповедь. Весь мир, говорит, есть дом Господень. Всевышний слишком велик и не поместится ни в одном храме, даже если все богатеи мира отдадут свое золото до последней монетки на его постройку. И что только путь… – девушка запнулась, пытаясь вспомнить слова алхимика, – искания и духовного просветления… есть истинно путь Божий…

– И что дальше? – спросил я, догадываясь, что именно было дальше.

– Монахи вроде как отошли, а один за двери выскочил и побежал куда-то… Все люди стали быстро расходиться из таверны, я кинулась к господину Мишо и говорю: «Вам бы лучше отсюда уходить, а то не ровен час, вас схватят». А он только отмахнулся и сказал… – Эжени наморщила лоб, стараясь воспроизвести мудреный ответ ученого. – «Мои слова есть несомненная истина, и я не… почитаю себя несчастным, когда за истину стражду!» – одним словом выпалила наездница, явно запомнившая лишь звучание, а не смысл этой фразы. – Ну, я ничего сделать не успела, как в зал ввалились стражники, которых привел этот поганец, и почтенного Деметриуса у-увели-и-и! – вновь расплакалась девушка. Люка молча обнял ее, и она зарыдала, уткнувшись в его плечо.

В наступившей тишине неожиданно раздался глухой звук ножа, вогнанного в столешницу.

– Проклятие! – выругался Бельрун. – Господи, ну почему ты не наградил всяких умников талантом держать язык за зубами!

– Винсент, слушай меня внимательно. Поступим так. – Я обвел взглядом нашу штурмовую бригаду. – Для начала нам надо выяснить, где содержится Деметриус и что с ним сталось. Поэтому проведем разведку боем, – неожиданно вырвалось у меня.

– Ладно, – сказал Лис, отлепляясь от стены и подхватывая свой неизменный посох. – Я так понимаю, этим боем буду я?

– Абсолютно верно. Твои задачи: первое – узнать, где тут их паучье логово; второе – отлови кого-нибудь из этих долгополых…

– И?.. – послышалось у меня в голове.

– И залюби его наповал, – передал я по мыслесвязи, – но не насмерть!

– …Прояви к нему искреннее внимание, уважение, внеси посильную лепту в строительство храма…

«Да не жлобись, – добавил я по мыслесвязи, – памятник архитектуры все-таки».

– А нам-то что делать? – спросил Бельрун. – Я понимаю, что твой друг узнает, где сидит Деметриус, а дальше что?

Я посмотрел на бледного от возбуждения циркача, который сейчас растерял всю свою обычную веселость.

– К святым отцам пойду я. У меня есть все основания полагать, что нашего разговорчивого друга я у них смогу отобрать без особого шума. Единственное что. – Я посмотрел на Люка. – Ты сможешь в темноте взобраться по каменной стене?

– Я вырос в горах, – пожал плечами тот.

– Тогда, если будет возможность, необходимо передать Деметриусу, чтобы он перед святыми отцами не разглагольствовал и на все вопросы отвечал, что подлежит только орденскому суду тамплиеров.

– Хорошо. Как стемнеет, ваш друг покажет мне окно камеры, где он содержится, и я позабочусь об этом, – серьезно ответил Люка Руж.

– Если он, конечно, не в подземелье, – пробурчал Винсент.

– На все воля Божья… Дальше. К утру цирк должен быть готов отправиться в путь. Как только откроют ворота, мы покинем город. Рейнар, – обратился я к своему напарнику. – Ты задержишься. Погляди, чтобы за нами следом никто не увязался. Если вдруг что – действуй по обстоятельствам.

Лис молча кивнул и направился к двери. Не успел он до нее дойти, как раздался быстрый стук, вслед за которым она распахнулась и в комнату стремительно вошел Сэнди. Лис выскользнул в коридор, бросив на ходу:

– Ну, не скучайте тут без меня.

– Принес? – коротко спросил я.

– Да, милорд, вот они. – Александер протянул мне сверток, замотанный в материю. – Здесь что-то произошло? – настороженно спросил он, оглядывая лица окружающих.

– Да, Сэнди. Большие неприятности, – мрачно произнес я, разматывая ткань. – Алхимика схватила святая инквизиция.

– Та-ак… – Шаконтон нахмурился и положил руку на рукоять меча. – Мы идем его выручать?

Я подошел к своему оруженосцу и похлопал его по плечу.

– Несомненно. Но не сейчас, а ночью, ближе к утру. А сейчас мы возвращаемся к де Жизору, чтобы разжиться кое-чем, открывающим двери любой темницы.

– …Эй, Капитан! – услышал я по мыслесвязи.

– Что у тебя еще, Сережа? – устало спросил я своего напарника, настроение у которого, казалось, резко улучшилось.

– Мне кажется, мы с тобой сегодня продешевили!

– Ты это о чем? – не понял я.

– О твоих тамплиерских похождениях. Тебя не в иерархи надо было зачислять, а сразу в святые!

– Лис, ты еще вроде и напиться толком не успел, а уже несешь чушь! – рассердился я.

– Ну это ты зря, – обиделся мой друг. – Демонстрирую: первое чудо святого Вальдара. – Лис начал комментировать, словно цитируя Жития Святых: — Шел как-то святой Вальдар по Клермону… Шел, значит, как обычно, вокруг себя сияние испускал… Гм, ладно… Вдруг видит – сидит у ворот увечный воитель, проливавший кровь свою за веру Христову, за Гроб Господень. Сидит, значит, воитель и льет горькие слезы, ибо руки у него нет, ноги у него нет, есть хочется, а нечего. И наполнилось тут состраданием и христианской любовью к ближнему сердце этого святого человека! – с надрывом взвыл Лис.

– Прекрати! Нашел время ерничать! – окончательно выйдя из себя, заорал я по мыслесвязи.

– Нет уж, ты послушай… Красиво ж получается! Значится, сердце у этого дурака наполнилось… и бросил он в нищего… Вы подумали, камень? – голосом ведущего ток-шоу осведомился Лис. – Не-ет! Он кинул этому попрошайке солид! Он всегда солидами бросается, у него меньше нету! И что же? – истерично завопил Рейнар, когда я уже намеревался отключить звук. – Случилось чудо! Возрадуйтесь, христиане! На, чудотворец, гляди. – Он включил картинку, и я тут же увидел знакомого мне рыжего верзилу, еще сегодня утром так убедительно изображавшего инвалидность. Однако сейчас полная комплектность его конечностей не вызывала ни малейших сомнений. В данный момент он веселился от души в компании мужей с темным прошлым и тяжелым настоящим и девиц легкого поведения и прошлым того же оттенка.

– М-да, – вздохнул я. – Ну и что? Таким изуверским способом ты хотел мне продемонстрировать, что я неправильно распоряжаюсь нашими деньгами? Так я это и так знаю.

– Нет, друг мой, ты не понял, – с ласковой интонацией в голосе пропел Лис. – На мой взгляд, это одно из твоих наиболее удачных вложений капитала за последние несколько лет.

Я начал вглядываться в свое удачное вложение капитала, хлеставшее вино из внушительной плетеной бутыли, но ожидаемых Лисом дивидендов рассмотреть не смог.

– Эй, Ла Гриз Барбье, расскажи-ка еще что-нибудь о крестовом походе! – крикнул один из дружков рыжего ветерана.

Компания за столом заметно оживилась.

– Ла Гриз Барбье, – повторил Лис, – значит Огнебородый. А не устроить ли нам гран-маскарад со всплывшим невинноутопленным Барбароссой, жаждущим расквитаться со своим коварным братом?

– За что? – все еще тормозя, спросил я.

– За незаконный захват престола и поругание вольностей народных! – торжествующе заключил Лис.

– Да какой может быть Барбаросса! – возмутился я. – Он же старше Лейтонбурга лет на десять, а этого рыжего – лет на двадцать пять!

– Капитан, ты с ума сошел, – начал вразумлять меня мой неугомонный друг. – Да кто его в Арелате видел? И потом, тебе нужен развал империи? Почему бы не начать с народного восстания а-ля Пугачев? Помнится, в тот раз у тебя неплохо вышло.

Я призадумался. Признаться, подобная мысль как-то не приходила мне в голову. Однако обдумывать ее у меня не было ни времени, ни желания.

– Надо связаться с Базой, – деловито продолжал мой напарник. – Пусть наши люди распустят слушок, что, мол, Фридрих Барбаросса не утонул, выжил, все эти годы скитался по империи, своими глазами глядя на страдания народные. А теперь несет волю и справедливость в массы…

– О! Вот и прекрасно. Ты этим и займись, – радостно отозвался я.

– Тебя там, конечно, больше любят… – В голосе Рейнара слышалось сомнение. – Ну да ладно. Прошу разрешения на вербовку!

– Разрешаю! – скомандовал я и с удовольствием отключил связь.

Обед у де Жизора, как и ожидалось, прошел в теплой, дружеской обстановке. К полуночи я вернулся к друзьям, нетерпеливо меня ожидающим, уже имея на руках бумаги и одеяние комтура тамплиеров.

– Ничего себе цирковой наряд, – присвистнул Лис, обходя вокруг меня, как вокруг рождественской елки. От него отчетливо и сильно разило спиртным, но, как обычно, мой друг был возмутительно трезв.

– Как твои успехи? – предварил я волну комментариев, готовую сорваться у него с языка.

– Грандиозно. Завтра я приступаю к обучению императорским замашкам этого рыжего мошенника. Заметь, за три денье в сутки! – На лице Рейнара светилось торжество истинного скупердяя.

– У нас с Люка ничего не вышло, – мрачно сообщил из своего угла Бельрун. – Деметриус сидит в подземелье, ждет приезда какого-то отца Годвина… Будь он неладен! Так что предупредить его, сам понимаешь, не получится. – Он с надеждой посмотрел на меня.

– Плохо, конечно, – задумчиво отозвался я, – но попробуем обойтись и без этого. С отправкой все готово?

Винсент кивнул.

– Отлично, – произнес я. – Ждите нас у ворот. Если к утру не появимся, значит…

– Работы у нас прибавится, – завершил фразу Рейнар.

Винсент пытливо посмотрел мне в глаза и еще раз переспросил:

– Вы уверены, Вальдар, что вам не нужна помощь?

– Надеюсь, что мы управимся сами.

– Тогда до встречи у ворот. – Винсент коротко кивнул и вышел.

Едва за Бельруном закрылась дверь, Лис подошел ко мне и, энергично потирая руки, сказал:

– Ну что, Капитан? Пока есть время перед атакой, может, изобразишь мне небольшую политинформацию? Так сказать, по итогам дня.

– Это сколько угодно, – с готовностью отозвался я. – Первое: как и предполагал наш проницательный друг Шейтмур, переговоры между Францией и империей действительно идут. Причем со стороны империи их ведет наш старый знакомый – граф Карл-Дитрих фон Брайбернау.

Лис подскочил от неожиданности:

– Он что, очухался? Что ж, я искренне рад. Капитан, надеюсь, ты понимаешь, что теперь на эти переговоры носа тебе совать не следует?

Я улыбнулся:

– Напротив. Именно это я и собираюсь сделать…

Рейнар недвусмысленно покрутил пальцем у виска, намекая на некое умственное расстройство, но, к моей вящей радости, промолчал.

– Ты не прав, – укорил я своего категоричного друга. – Мне есть что ему сказать.

– А ты уверен, что Брайбернау будет с тобой разговаривать? – с сомнением спросил он.

– Если он аналог де Наваллона, а мне почему-то кажется, что это именно так, то будет.

– И что же ты желаешь ему поведать? – деловито спросил Лис.

– Да есть тут кое-что… – ответил я, доставая из кошеля копии писем королевы Элеоноры. – Вот, читай… от сих и до сих.

Я протянул ему одно из писем. Он быстро пробежал глазами указанный абзац.

– «…И все испытания, которые тяжкий рок определил на нашу долю, мы вытерпим с любовью в сердце и с именем Божьим на устах…» Капитан, что ты мне подсунул? Это же какой-то женский роман! – возмутился лишенный слезливой сентиментальности Рейнар.

– Ты дальше читай, – ткнул я Лиса обратно в пергамент. Тот возмущенно фыркнул, но выполнил мою просьбу.

– Ладно… «Я благодарю небеса за то воздаяние, которым им было угодно вознаградить меня за десять лет неволи». Это что, королевская записочка, насколько я понимаю? – догадался Лис. – Это она о чем?

– А здесь дальше сказано. Читай, читай, не отвлекайся.

– «Я верю, что близок тот день, когда короны Плантагенетов и Капетингов объединятся на голове нашего сына…» Это ж какую голову надо иметь! – восхитился Рейнар. На его лице проступило легкое недоумение. – Постой, постой. Это какого такого сына? Людовика, что ли?

Я пожал плечами. Насколько мне было известно, других детей у Элеоноры не было.

– Да! – продолжал шевалье д’Орбиньяк. – Это серьезно. Я так полагаю, рогатость есть неотъемлемое качество здешних венценосцев.

– Погоди, – попробовал остановить я своего не в меру развеселившегося друга. – Может быть, она имеет в виду совсем другой вариант…

– Ты, кстати, возьми это на заметку, – от души развлекался мой напарник. – Ты ж у нас вроде как претендент на арагонский трон!

Попирание Лисом норм средневековой морали со стороны напоминало чечетку.

– Да прекрати ты свои дурацкие остроты! – не выдержав, громыхнул я. – У нас мало времени.

– А что я? Я ж ничего такого в виду не имею…

– И правильно. Не думаю, чтобы Оттону очень понравилось, что французская королева, ведя переговоры о союзе с империей, одновременно договаривается о брачном союзе с ее заклятым врагом.

– А я не думаю, – в тон моим глубокомысленным рассуждениям заметил мой друг, – что Вальдару Камдилу очень понравилось, что французская королева, ведя переговоры о коронах для своего сына, пытается отнять одну из них у его собственного.

– Лис, – нахмурился я. – Перестань наконец молоть чушь. Короны – дело наживное. Дело совсем в другом. Эдуард официально объявлен наследником престола. Для того чтобы лишить крон-принца этого статуса, его надо убить!

Сережа моментально посерьезнел.

– Извини. Я об этом не подумал. Но там же Джейн, Шейтмур, Честер… Невилл, наконец. Маловероятно, чтобы они это допустили.

– Маловероятно. Но это не последнее письмо. А в последнем говорится, что ее величество рада тому согласию, которое существует между ней и королем Джоном, и просит назначить ей день приезда в Англию!

– То есть, – медленно произнес Лис, – ты хочешь сказать…

– Я хочу сказать, что Шейтмур был, как всегда, прав. Джон спит и видит отправить на эшафот всех участников осады Венджерси. Ну и в первую очередь, конечно, свою «любимую супругу».

– Да, ей в такой ситуации хуже всего, – проговорил Рейнар. – То, что в Джоне она больше всего любит его корону, его величеству известно, то, что она коварна, как змея, так это кому, как не ему, знать? Где бы он сейчас был без ее коварства? Это, кстати, тоже особой любви к ней младшенькому Плантагенету не добавляет. И вдобавок ко всему принц Эдуард, который принц-то принц, да только не того рода. С другой же стороны – нежная и трепетная Элеонора. – Лис воздел очи вверх, становясь чем-то до безобразия похожим на одного из тех мускулистых придурков, которых так щедро изображают на обложках дешевых женских романов. – Она ждала его все эти годы. От звонка до звонка. Правда, похоже, десять лет на нарах слегка поубавили у нее романтизма. Теперь эта королева в законе действует вполне практично. У тебя уже есть какие-то наметки на этот счет? – спросил он.

– Есть, – кивнул я. – Слушай внимательно. Твоя игра известна. Берешь Лже-Фридриха и ломишься в Арелат. Никаких серьезных эксцессов быть не должно. Штурмы и победоносные походы нам не нужны. Главное – побольше шума. Ну, сказку свою ты помнишь. Брат – заговорщик. Выплыл, спасся. Фемы не забудь приплести. В общем, народная правда.

– «Земля и Воля», «Черный Передел», – завершил Лис этот длинный ряд. – Я свою партию знаю. Лучше расскажи, чем ты в это время будешь заниматься?

– Для начала я двинусь в Лион.

– Зачем?

– Там проходят переговоры, – пояснил я. – Конечно, переписка, обнаруженная нами, в корне меняет весь политический расклад. Гибель Филиппа II Августа автоматически снимает проблемы на границах. Но вместе с тем любовная идиллия Джона и Элеоноры выводит из игры нашего друга Меркадье. А это нам совсем не с руки. Так что мне необходимо встретиться с Брайбернау.

– Рискованно, – задумчиво бросил мой напарник. – Ему тебя любить не за что.

– Это уж верно. Но и я для подобных чувств предпочитаю представительниц женского пола. Как говорится, исключительно деловая встреча.

– А если он, – д’Орбиньяк провел большим пальцем поперек шеи, – не поймет этого?

Вопрос был чисто риторическим. Если граф фон Брайбернау предпочтет сначала припомнить мои прегрешения четырехлетней давности, а уж потом выслушивать мой пылкий монолог, боюсь, у меня могли бы возникнуть проблемы, и немалые.

– Полагаю, поймет. Мне кажется, я смогу его в этом убедить.

– Ну смотри, – с сомнением отозвался Сережа. – Тебе виднее. Что дальше?

– Следующим ходом я полагаю встретиться с императором тет-а-тет.

– Ты вроде не производишь впечатления смертельно больного, – внимательно глядя на меня, медленно произнес Рейнар. – К чему такой изощренно зверский способ самоубийства? Помнится, мы не так давно что-то говорили насчет вмуровывания в стену?

– Было дело. Но с императором мне встретиться надо. Только, как уже было сказано, на моих условиях.

– И ты надеешься…

– Я надеюсь, что Карл-Дитрих сможет организовать мне такую встречу.

– Капитан, пойми меня правильно. Я ничего не хочу сказать о нашей работе, а только то, что говоришь ты, – чистой воды авантюризм, – вздохнул мой напарник.

– Может быть. Другого способа я не вижу. Мне нужен Оттон! Он наверняка знает, где Лаура. Это раз. Через него можно попробовать надавить на Джона. Это два.

– Надавить на Джона?

– Несомненно. Смотри сам. Что получает Оттон, если романтическая страсть короля Джона и королевы Элеоноры закончится свадебным пиром?

– Англо-французскую империю, – догадался Лис.

– Верно. Можешь мне поверить, в его планы это не входит. Если мы срываем переговоры с Францией, продемонстрировав сговор нашей венценосной парочки, то вполне можем пообещать лояльное отношение Англии к империи при условии действий через королеву Джейн.

– Бр-р! – нахмурился Сережа. – Голова уже раскалывается от этой чертовой политики! Короли, королевы, принцы, магистры… Что им всем не живется? Такого же наплетут – вовек не распутаешь! – возмутился он.

Я вздохнул. Он, несомненно, был прав. Так жить было невозможно. Создавая невидимую паутину интриг, опутывающую весь досягаемый мир, и неизбежно сам вплетаясь в эту коварную сеть, любой из участников всеобщей тайной войны погибал в ней вернее, чем от яда или удара кинжалом. Смерть его была обусловлена самим существованием в условиях, несовместимых с жизнью. Власть, словно наркотик, попавший однажды в кровь человека, толкала его на новые и новые преступления, постепенно выжигая в нем все чувства, кроме одного – жажды новой и новой власти. И сколько бы ни клялись мы, присвоившие себе право распоряжаться чужими жизнями, в благородстве своих помыслов и чистоте чувств – все мы были поражены этим сладким смертельным ядом.

– Ну что, вершитель судеб, – горько усмехнулся Лис. – Еще какие-нибудь свежие мысли по мировому переделу у тебя есть?

– Нет. Детали по ходу действия.

– Вот и слава Богу! – Д’Орбиньяк картинно осенил себя крестным знамением. – А то пора уже наше научное светило из кичи вынимать.

Стражник, сонная физиономия которого показалась в зарешеченном окошке тюремной калитки, нервно икнул, увидев перед собой хмурого и явно крайне раздраженного комтура тамплиеров. Угрюмого вида оруженосец за его спиной тоже не походил на аллегорию доброго утра.

– Входите, ваша милость. Простите, что так долго. – Караульный склонился в поклоне, стараясь не накликать гнева высокого гостя на свои седины.

– Есть ли кто из отцов-инквизиторов? – чуть помолчав, произнес рыцарь.

– Отец Годвин, ваша милость, – поспешно ответил привратник. – С вашего позволения, я проведу вас.

– Не стоит. Просто расскажи, где его искать.

– На второй этаж и дверь направо, – пояснил страж. – Он беседует с еретиком, которого схватили нынче в городе.

«Беседует, – подумал комтур. – Это что-то новенькое в инквизиторской практике. Но, может быть, это и к лучшему».

– Не закрывай, – кинул он через плечо охраннику, засуетившемуся с засовом. – Мы скоро вернемся.

Тут рыцарь говорил правду, он действительно не собирался задерживаться в этой башне, однако это была не вся правда. В нескольких шагах от входа в тюрьму, в кроне старого дерева, уже успевшего покрыться густой зеленой листвой, сидел высокий худой мужчина, внимательно наблюдавший за дубовой калиткой, в которую недавно вошел тамплиер со своим оруженосцем. Посох, который таинственный мужчина сжимал в руках, несколько не вязался с возвышенным положением, в данный момент им занимаемым. Однако, похоже, у наблюдателя были все основания не расставаться с ним.

– Нормально, Лис, – передал я по мыслесвязи. – Дверь открыта. Стражник около нее один. Боеспособность ниже среднего. Сонный, как осенняя муха.

– Порядок. Понял тебя, Капитан. Где алхимик?

Между тем, проследовав указанным стражником маршрутом, мы очутились перед неплотно закрытой дверью, из-за которой доносился вкрадчивый голос.

– Но разве не сказал Спаситель: «Кто не пребудет во мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет; и такие ветви собирают и бросают в огонь, и они сгорают»?

– Послушайте, брат Годвин, – раздался из-за двери до боли знакомый высокий голос Деметриуса. – Вы производите впечатление человека умного, а говорите такую ерунду.

«Самоубийца», – обреченно вздохнул я.

– Сии строки необходимо толковать в их высоком аллегорическом смысле! Бог – это жизнь, цветение, радость. Дьявол же – смерть и тлен. Отложившиеся от Бога, то есть умершие сухие ветви, уже сами, поскольку они мертвы, а следовательно принадлежат Дьяволу, несут в себе этот всепожирающий огонь. Это же так просто и oчeвиднo! Так что ваши дурацкие костры здесь совершенно ни при чем! – Неисправимый спорщик на миг замолк, и я явственно услышал скрип пера, скользящего по пергаменту.

«Самоубийца», – вновь повторил я и скомандовал Сэнди:

– Вперед.

Дверь распахнулась, скрипя несмазанными петлями. Комната, в которую мы попали, была невелика, убого обставлена и, несмотря на теплую погоду, изрядно натоплена. Несколько факелов давали достаточно света для работы писца, усердно фиксировавшего откровения нашего доморощенного теософа.

Следователь в коричневой сутане, сшитой аккурат на его тощую фигуру, недовольно оглянулся, но, увидев на вошедшем регалии комтура могущественнейшего из католических орденов, подался назад, словно ожидая удара.

Темные глазки его на узком хорьем лице вспыхнули непониманием и злобой. Мой визит его явно не радовал.

– Мне нужен алхимик Мэттью Мишо, – без всякого намека на любезность надменно произнес я.

– Как, господин… – начал было Деметриус, близоруко вглядываясь в знакомый контур моего лица.

Звонкая оплеуха сбила его с ног, лишая сознания и не давая тем самым возможности изложить свою версию происходящего.

– Забирай его, Александер! – приказал я.

– Но позвольте, – возмущенно начал брат Годвин, – по какому праву!

Вечная как мир идиотская манера судейских, будь то светских или церковных, докапываться до корней права, сослужила ему плохую службу. Нимало не смущаясь воплями следователя, Шаконтон подхватил бедного ученого за шиворот и, вскинув на плечо, поволок вниз.

– Что все это значит?! – продолжал кипятиться монах. – Он еретик. Он обвиняется…

– Сюда! – скомандовал я, протягивая руку.

– Что сюда? – опешил Годвин.

– Ваши записи! – Я сделал шаг к столу, нависая над сидевшим за ним инквизитором. Изрядно перетрусивший писарь послушно протянул мне пергамент. – Вот, получите. Постановление о передаче алхимика Мэттью Мишо орденскому суду рыцарей Соломонова Храма.

Сказать по правде, я лично подписал этот документ минут двадцать назад, но какое это имело значение?

Папским указом орден тамплиеров, как и соседствующие с ними иоанниты, был выведен из-под юрисдикции светских и церковных судов. Брат Годвин знал это не хуже меня. Он заскрипел зубами и, не разворачивая, скомкал пергамент.

– Тамплиеры… – злобно прошипел он мне вослед. Я не стал выслушивать все эпитеты, уготованные жалким судейским столь почтенному рыцарскому ордену.

На улице уже начинало светать. Ласточки, радостно пища, носились в утреннем небе… Я с удовольствием вдохнул свежий воздух. Вид моего оруженосца, сидевшего в седле, через которое было перекинуто тело еще не очухавшегося алхимика, радовал глаз.

– Молодец, Капитан! – раздался веселый голос Лиса по мыслесвязи. – Три минуты двенадцать секунд. В своем роде рекорд.

– А теперь к воротам, Сэнди, – приказал я, пришпоривая коня. – И очень быстро!