Глава 17
Десять лет спустя

Восьмой этаж Главного Корпуса ВИН был местом не из приятных.

Там не было кабинетов и лабораторий. Ничего кроме густой сети коридоров и редких комнатушек, о предназначении которой киборг, названный Стальным Венедиктом по-итальянски напыщенно Кабаллосом, то есть жеребцом, мог только догадываться.

Боевое задание у него было сравнительно простым – держать осевой коридор под контролем и стрелять во все, что движется. Для этой цели в руках киборга были АПЛ-9 и «Мистраль». За спиной Кабаллоса болтался переносной зенитно-ракетный комплекс «Жало».

Августин был подавлен и зол, очень зол. Рабство – вещь противная. Но на поведении киборга это никак не отражалось.

Щюро покривил душой, когда сообщил Августину, что киборги второго поколения не имеют мозгов. Это было верно только отчасти. В человеческом смысле этого слова мозгов у них действительно не было. Они не могли принимать решения, диктовать свою волю, хотеть, рассуждать. Но в голову Кабаллоса был встроен «блок запрещений», который умело ограничивал свободу воли управляющего им человека. Это и был его «мозг» – очень примитивный.

Управлять телом киборга было почти так же просто, как аватаром, но разница все-таки была.

Кабаллос был довольно строптивым аватаром. Он знал, чего делать нельзя – например, причинять вред сотрудникам компании и отклоняться от намеченного задания. Также он не позволял Августину выходить за границы назначенной ему зоны патрулирования.

Кроме этого, виртуальная реальность ВИН была локальной, а значит, никакие справедливые законы и умные ограничения гуманистического толка в ней не предусматривались. Августин не мог рассчитывать на отключение. Ни на плановое, ни на медицинское. Зато в локальной сети ВИН тоже был Голос Неба. И этот голос принадлежал Венедикту Щюро.

Киборг Кабаллос не успел обойти всю зону патрулирования и до конца разобраться в устройстве восьмого этажа. Потому что через десять минут после его включения началось нечто громкое, необычное и опасное.

Снаружи начался бой. Звуков, впрочем, доходило исключительно мало. Окна Главного Корпуса ВИН были оснащены системой активного шумоподавления, и поэтому до слуха Августина доносился лишь рокот особенно сильных взрывов.

Киборг Кабаллос был одет в форму морского пехотинца российской армии. Очередная шутка Щюро. В ВР не принято одевать киборгов. Там это считается дурным тоном. Антропоморфные киборги в ВР серебрятся своими чудовищными мускулистыми телами без гениталий, им не нужны брюки.

Потолок в противоположном конце коридора с грохотом рухнул. На восьмой этаж, предоставленный попечению Августина, полетели газовые гранаты.

Завыли сирены. Где-то кричал от боли раненый. Далеко ухнул очередной взрыв.

Киборг вскинул оружие, изготовившись нафаршировать смертью любого, кто покусится на суверенитет компании ВИН.

«Сейчас посмотрим, каков ты в действии, Кабаллос!» – услышал Августин Голос Неба.

Воевать за родину – почетно и умереть за нее – тоже.

Воевать на стороне своих врагов омерзительно, а умереть, защищая своих врагов, – втройне.

Так думал Августин, поливая свинцом спрыгнувшего через пролом в крыше человека.

Умереть Августин не мог – его физическое тело оставалось в лаборатории «Техкиб» и покоилось в капсуле входа – но смерть, даже виртуальная смерть на благо Щюро, была ему противна.

Впрочем, смерти у киборгов второго поколения не бывает. Или почти не бывает.

«Если даже в тебя всадят реактивную гранату, после взрыва останется автономный центр регенерации, который спустя некоторое время полностью восстановит твое тело. Ты будешь после этого не таким красивым, но вполне боеспособным. Учти это, Августин», – напутствовал его Стальной Венедикт.

Киборг Кабаллос бил без промаха. Он не знал усталости. И те, кто появились на восьмом этаже, испытали это на своей шкуре.

Кто те, с кем он воюет сейчас? Августин не знал, да и не хотел знать. Лишь одно знал он наверняка: его отец под прицелом «Мистраля». «Мистраль» смотрит ему в спину и не замедлит выстрелить, если Августин будет вести себя недостаточно хорошо. Щюро, разумеется, наблюдает за ним. И ему принадлежит сейчас безраздельное право определять что хорошо, а что плохо.

Вертолет ворэнт-офицера Гиллеспи, провалившийся в воздушную яму, был единственной машиной, которой посчастливилось разбиться, не взорвавшись.

Когда «Навахо» упал, от удара о бетонную дорожку сильно прогнулось днище, разбежалась трещинами хвостовая балка, заглохли турбины. Вертолет был мертв. Но его бездыханное тело сохранилось.

Когда Гиллеспи пришел в сознание, на крыше Главного Корпуса разгоралась стрельба.

Рядом с ним стонали и ворочались раненые. В десантном отсеке вертолета было темно, как в китовой утробе. Пахло горелой изоляцией, где-то слышалось тихое журчание – из разорванной трубы на землю вытекали остатки вертолетного топлива.

Гиллеспи осторожно высвободил руку из-под чьего-то тела.

Так. По крайней мере, правая рука невредима.

Гиллеспи пошевелил пальцами левой. И левая тоже.

Вот с ногами приключилось что-то неладное. На них лежал тяжелый угловатый предмет, в котором ворэнт-офицер, мысленно исследовав чувствуемые ногами выпуклости, опознал тяжелый импульсный огнемет.

«Надо что-то делать», – подумал Гиллеспи, хотя как раз делать ничего не хотелось. Всему на свете он предпочел бы сейчас добрый укол морфия и беспробудный сладкий сон.

«Ага, торможение психики вследствие нервного шока», – подумал он, припоминая лекции в центре психологической подготовки Интерпола.

Гиллеспи разозлился. На себя, на Мак-Интайра, подставившего их под неведомое вихревое оружие русских, и на проклятый огнемет, от которого так болят раздробленные колени…

Через несколько минут ему удалось доползти до десантного люка. Но все попытки открыть его были тщетными.

Только сейчас Гиллеспи вспомнил, что у него на каске должен быть мощный галогеновый фонарь. Гиллеспи щелкнул кнопкой, но ничего не произошло. Ругаться не было сил. Гиллеспи проваливался в пучину полной апатии.

Гиллеспи достал из-за пояса одиннадцатимиллиметровую «Беретту» и выстрелил в свою бесполезную левую ногу. Адская боль немного протрезвила его.

Гиллеспи пополз вперед, в направлении пилотской кабины. Дверь в кабину поддалась на удивление легко. Стекла на кабинах «Навахо» были установлены исключительно для декора. На самом деле вся информация пилотам поступала от разнообразнейших внешних датчиков.

Но сейчас все средства наружного наблюдения были мертвы. В кабине царила кромешная тьма.

Кто-то глухо стонал.

– Эй, – сказал Гиллеспи.

Ему не ответили.

Стоны продолжались. Раненый пилот был без сознания.

Гиллеспи заполз в кабину и, растопырив руки, как ребенок в страшной темной комнате, нащупал шлем пилота. К горлу неожиданно подступила тошнота.

Ворэнт-офицера Гиллеспи вырвало.

Отдышавшись, он прополз вперед еще немного, и его подбородок уткнулся в рычаг управления.

«Интересно, – подумал Гиллеспи, – интересно, как они все-таки управлялись с таким сложным монстром?»

Нащупав ручку, он обнаружил, что на ней имеются несколько кнопок, два переключателя и вращающийся верньер сверху. Большой палец. Гиллеспи повращал верньер вправо-влево. Ничего не произошло.

Это разозлило Гиллеспи.

«Ах ты тварь, не хочешь работать?!»

В дело пошла левая рука. Гиллеспи нащупал панель управления, на которой тоже находились кнопки, переключатели, два массивных рычага и стекла безжизненных мониторов.

Гиллеспи пощелкал тумблерами. Понажимал кнопки. Безрезультатно.

Пилот продолжал стонать. Гиллеспи достал пистолет, отставил руку в сторону и сделал несколько выстрелов в темноту.

Стоны прекратились.

– Очень хорошо, – громко сказал Гиллеспи.

Теперь можно было сосредоточиться.

Все его внимание сконцентрировалось на тумблерах. Как опытный медвежатник былых времен, припадавший ухом к сейфу, чтобы услышать долгожданный щелчок на заветной цифре, Гиллеспи прижался щекой к панели управления и стал методично перебирать комбинации тумблеров. В какой-то момент под панелью послышалось негромкое жужжание. Что-то в этом гробу еще работало.

Оставив в покое панель управления, Гиллеспи вплотную занялся рукоятью. А это что за подозрительная выпуклость? Гиллеспи ногтем поддел ее край, и что-то там такое открылось. Заветное, запретное… Кнопка!

Ну что же. Раз есть кнопка, должен же кто-то ее нажать?

На подкрыльевых пилонах «Навахо» были подвешены две электромагнитные бомбы «Вамп».

Левая вышла из строя при ударе вертолета о бетон. Правая уцелела.

Четвертый резервный контур, активированный ворэнт-офицером Гиллеспи, подал напряжение на электронный взрыватель бомбы.

От проскочившей искры лужа авиационного топлива мгновенно задернулась голубовато-зеленым призрачным огнем. Пламя метнулось ко вбитому в землю вертолету.

Последним, что увидел ворэнт-офицер Гиллеспи, было его собственное отраженное стеклом монитора лицо в свете огненного дерева, вырастающего у него за спиной из десантного отсека.

Однако этим все не кончилось. Активированный после подачи напряжения взрыватель за несколько секунд нагрелся до критической точки и сработал.

Бомба «Вамп» взорвалась. Электромагнитный импульс обрушился на Главный Корпус. На его восемь надземных этажей, которые не представляли для компании ВИН никакого интереса. И на подземные уровни, где, помимо всего прочего, находилась капризная техника, отвечающая за генерацию приватной ВР господина Щюро.

Щюро не видел, как взорвался «Навахо», столь сильно попортивший покрытие его излюбленной беговой дорожки.

В это время его аватар находился на восьмом этаже и с интересом наблюдал за действиями киборга Кабаллос. Сын Деппа был сегодня в ударе.

Щюро собрался сделать ему какой-нибудь комплимент, когда почувствовал, что внутри ВР произошло пока неощутимое, но существенное изменение.

Президент ВИН посмотрел на свою левую руку. Тумблер «Защита» дрожал подозрительной мелкой дрожью. Тумблер «Выход» трансформировался в нечто совершенно иное. В не-тумблер.

Щюро судорожно схватился двумя пальцами за стремительно втягивающийся внутрь его тела отросток, но щелкнуть им уже было невозможно. Нельзя было теперь покинуть свою собственную ВР по своему же собственному желанию!

В это время пол под ногами Щюро побежал густой сетью трещин. Дальняя стена исчезла, словно ее никогда не было. Щюро больше не сомневался в том, что с его родными нейрокомпьютерами стряслось что-то не то. Не то.

Впервые за много лет он по-настоящему испугался. Надо было плюнуть на пропаганду и уничтожить проклятую «Пандору» еще в Шереметьево, как и предлагал Пьеро с его куриными мозгами…

Выключились стены, выключился потолок, выключилось небо. Один за другим проваливались в небытие охранники, интерполовцы, автоматические пушки, киборг Кабаллос.

Выключился заляпанный черными кляксами обломков и отработавшего турбулентного оружия аккуратный ландшафт вокруг Главного Корпуса.

Умирающая подстанция изо всех сил старалась спасти аватар господина Щюро, в страхе глядящий на безбрежную пустоту, разверзшуюся вокруг него. Под ногами Щюро исчезали кусочки пола – последней границы между его аватаром и ничем.

Через несколько секунд выкрошились последние обломки пола. Директор компании ВИН рухнул в бездну. В свой приватный новоявленный Утгард.

Утгард не убил Щюро. Утгард подарил ему молодость, гусеничный вездеход, запах кедровой хвои, звон гнуса и трех друзей, каждый из которых был готов перерезать ему глотку за полторы косых русскими.

Вездеход, вздымая фонтаны брызг, несся вверх по мелкой таежной реке.

За их спиной оставалось пересохшее русло с грудами дохлой рыбы. За их спиной вились мириады мух и ревели обожравшиеся до противоестественной сытости медведи.

Потом вездеход ворвался в лес и, разнося в щепы стволы вековых кедров, двинулся напрямик к их главной цели.

Потом они ночевали под потоками проливного кровавого дождя. Под утро он убил своих спутников и дальше поехал сам.

Он ворвался в капище под вечер. В пещере было темно. Из темноты на него глядели два голубых зрачка.

– Зачем пришел?

Он хотел выстрелить сразу, но все-таки ответил.

– Мне нужно Сердце.

– Своего мало?

Он выстрелил.

Утром он ехал назад, горланя «Из-за острова на стрежень» и заливая неповторимое чувство стыда водкой «Путин» из очередной бутылки. Но он возвращался не один. Под сиденьем лежал обернутый в ветошь алмаз размером с человеческое сердце.

Все было не так. Или не совсем так.

Вездеход они бросили задолго до того, как пересекли Тунгуску. Дальше шли пешком. Никакой пещеры не было. Было странное пятистенное капище и голубоглазый якут неуловимого возраста, одетый в заношенный белый анорак. Когда они потребовали алмаз «Сердце Тайги», якут долго смеялся и тряс головой.

Да, Щюро действительно застрелил якута. Но Щюро не убивал своих друзей. Они убили себя сами!

На обратном пути они выпили за состоявшийся успех их предприятия. Немного повздорили. Кто-то пошутил. В чем состояла шутка, Щюро не помнил. Не помнил он и того, как в его руках оказалось оружие.

В общем, друзья Щюро убили себя сами. Даром что его руками. Потом он жалел, что не пристрелил их раньше. Потому что картечь шестнадцатого калибра успела тогда основательно подпортить ему голодный желудок.

Вылечившись, Щюро вернулся в привычный городской мир. «Сердце Тайги» не имело цены только в устах напыщенных репортеров уголовной хроники. На самом деле алмаз стоил вполне определенных денег. С точки зрения Щюро – десяти миллионов американских долларов.

Щюро почти договорился о сделке. Но что-то остановило его. «Маловато будет. Пятнадцать миллионов – самое меньшее». Под этим предлогом он расстался с потенциальным покупателем. Разумеется, не без определенных эксцессов.

Через год нашелся второй желающий. «Fifteen millions? O’kay». О’кей, о’кей. Да только хрен тебе на рыло! В этот раз Щюро нашел силы честно отдать себе отчет в том, что дело не в деньгах.

Алмаз не отпускал его. Своего сердца ему теперь казалось мало. Щюро чувствовал, что расставание с «Сердцем Тайги» ввергнет его в такую бездну, о существовании которой он раньше и не подозревал. Второй покупатель был быстро отшит. Разумеется, тоже не без эксцессов.

После повторно несостоявшейся сделки Щюро призадумался. Думал он медленно, но надежно.

В первый раз ему удалось обойти пятерых матерых киллеров и оставить каждому из них на память по три красивых, тяжелых пули.

Во второй раз он чудом спасся от взрыва пластиковой бомбы, подложенной в его дешевый автомобиль, успел увернуться от импульса ультразвукового станнера и ушел от перекрестного пулеметного огня.

Этого до него не делал и не смог бы сделать ни один человек на Земле. Щюро понял, что «Сердце Тайги» оберегает своего нового хозяина. По крайней мере к этому выводу его подталкивала череда совершенно необъяснимых фантастических спасений.

Единственное, что не давало ему покоя: почему, ну почему алмаз не смог оградить своего прежнего владельца, якута в заношенном анораке, от вооруженных гостей?

Так или иначе, «Сердце Тайги» оберегало Щюро от неприятных неожиданностей, и этого было более чем достаточно.

Щюро хватило здравого смысла не променять свой успех и свою безопасность на сомнительные восьмизначные долларовые суммы.

Более того. Постепенно он заключил, что счастье не в деньгах. А во власти. В абсолютной и неограниченной власти. Над всем, что мыслит. Что движется. Что существует.

Инстинкт привел Щюро в компанию ВИН. Продемонстрировав несколько необычных трюков президенту компании, он был сразу же назначен начальником охраны Главного Корпуса.

Остальное было делом правильной политики.

Мозг Щюро работал сейчас как компьютер генерального штаба, которому поручили проиграть все варианты всех войн, которые когда-либо вело человечество.

Мозг Щюро плавился от бешеного напора исковерканных и перевранных виртуальной реальностью воспоминаний. Они были убийственно ярки, почти безупречны, но… В них все происходило несколько иначе! В них все происходило так, как хотелось бы Щюро уже задним числом, когда он прокручивал в памяти самые «ударные» моменты своей биографии.

Щюро проживал их заново. Нажимал на курок раньше. Зарабатывал денег больше. Становился директором ВИН быстрее. Эксплуатировал своих сотрудников еще уверенней, чем на самом деле.

Щюро всегда стремился к абсолютной власти, но предпочитал сильно не зарываться. Практически всегда он действовал через подставных лиц. Салмаксов, например, был телесной оболочкой, вместилищем для амбиций Щюро. Он должен был болтать с трибун о том, о чем Щюро распространялся за бутылкой хорошего коньяка.

Потом началось самое интересное. Июнь 2051 года. Воспоминания о совсем недавних событиях. Щюро в постели с Надеждой. Снова он же в постели с Надеждой. Снова он же там же с ней же. Щюро казалось, что его сейчас хватит инфаркт. Надежда не отпускала. Потом – яркая вспышка и кровь на руках.

Смена кадра.

Щюро убирает Салмаксова с поста руководителя Той Самой Партии. Занимает его сам. На всех рекламных цеппелинах – улыбка Щюро. Щюро баллотируется в президенты России.

Затем события самых недавних дней. И здесь ему стало совсем уж не по себе. Все встречавшиеся ему люди гибли от его руки. Щюро, конечно, знал, что он не сахар. Но чтобы до такой степени…

И, наконец, сквозь белое как снег лицо Августина, застреленного Щюро-виртуальным без лишних прелиминарий, проступили абсолютно гладкие, строгие, как сама геометрия, грани алмаза «Сердце Тайги». И, промерзая насквозь космическим холодом, Щюро осознал, что своего сердца ему действительно мало.

Потому что его нет. Вместо сердца в его тело врастал грандиозный алмаз.

Идеальный Катарсис.

Идеальный Катарсис.

Откуда он взялся, этот Идеальный Катарсис?

Мак-Интайр практически не сомневался в том, что «Навахо» станет ему саркофагом. К своему удивлению, он ошибся. Оба вертолета смогли прорваться к крыше и благополучно зашли на посадку.

Страшно было подумать, что произошло бы с компанией ВИН, не примени Щюро турбулентное оружие.

Тогда все семь вертолетов оказались сейчас бы на крыше Главного Корпуса и на ВИН обрушилась бы мощь без малого семидесяти отлично вышколенных коммандос. Но и двадцать представляли очень и очень грозную силу.

Крыша была размерами с добрую половину футбольного поля. Когда Мак-Интайр спрыгнул на розовый стеклопластик из десантной двери «Навахо», он совершенно не к месту представил себя голкипером университетской сборной. В университете, впрочем, он никогда не учился и в футбол играть не умел.

Мак-Интайр всадил убийственный заряд картечи в ближайшего из охранников. Вслед за его «Ремингтоном» заговорили автоматы коммандос.

Через три минуты крыша была полностью очищена.

Это немного подняло настроение Мак-Интайру. Если и дальше они будут продвигаться такими темпами, у них есть шансы очистить весь объем Главного Корпуса за восемьдесят четыре минуты. При условии, конечно, что подземных этажей ровно двадцать.

Коммандос потеряли двоих. Это несколько обескуражило Мак-Интайра. Опять же, если бой на крыше считать показательным, последний боец ляжет на втором подземном этаже.

– Какая ерунда лезет в голову, Стэн! – крикнул он Мэрдоку, который, присев на одно колено в десяти метрах от него, тщился нащупать пульс на шее неподвижно лежащего бойца.

Мэрдок посмотрел на Мак-Интайра с полным непониманием. Вообще, лицо человека в противогазе всегда носит странноватое недоуменное выражение. Дескать, какого черта я надел эту штуку?

На какое-то время коммандос получили передышку.

Никаких признаков спуска на восьмой этаж с крыши. Конечно же, где-то здесь просто обязаны были находиться люки, но замаскированы они были отменно.

Тем лучше. Тем меньше думать.

На крыше из кумулятивных зарядов быстро выложили аккуратный овал. Мак-Интайр крикнул «Go, go!», взметнулись пары расплавленного пластика, и открылся новорожденный люк, в который при желании можно было бы уронить джип.

На восьмой этаж полетели гранаты с нервно-паралитическим газом. Вслед за ними отправились гранаты осколочно-фугасные. И только после этого в зеленый газовый полумрак спрыгнул самый дюжий коммандос с двумя ультразвуковыми станнерами, которые должны были оглушить все, что выжило после огневой подготовки.

Но протрещала очередь, и незваный гость упал с прошитыми легкими, в которые сразу же с превеликой радостью ворвался нервно-паралитический газ.

Кто-то шарахнул в пролом из гранатомета. Где-то под крышей ухнуло, но результаты были, мягко говоря, неочевидны.

Некоторое время еще помялись на крыше. Все были взвинчены до той самой крайней степени, когда каждый миг промедления кажется вечностью. В такие минуты лучше идти под пули, чем ждать Рождества на крыше чужого дома в чужом краю.

Не спрашивая разрешения Мак-Интайра и не дожидаясь его приказа, на восьмой этаж спрыгнули сразу трое.

Газ постепенно рассеивался. Сквозь пролом в крыше можно было видеть, как после полутора минут ожесточенной перестрелки их изрешеченные тела одно за другим затихли.

На земле взорвался поймавший брюхом бетонную дорожку «Навахо».

«Sinn fein. Sinn fein amhain!», – полыхнул перед мысленным взором Мак-Интайра девиз Ирландской республиканской армии.

Вся его жизнь прошла под этим девизом, и он не собирался отступаться от него из-за какого-то живучего ублюдка, который залег на восьмом этаже в противогазе с крупнокалиберным пулеметом, обложившись предварительно десятью ящиками боеприпасов.

Только он сам, он сам, Мак-Интайр, может сделать то, что не по силам цвету королевского Девонширского полка во главе с потомственным бароном сэром Стэнли Мэрдоком.

Неистовый ирландец спрыгнул вниз.

В конце коридора стоял человек. Противогаза на нем не было.

Августин опустил оружие. Он имеет право знать, в кого стреляет. Он имеет право на любопытство.

В конце концов, все те, кто ввалились через пролом на охраняемую киборгом Кабаллос территорию, должно быть, уже мертвы. Августин позволил себе минуту передышки.

Вдруг грудь Августина взорвалась жгучей болью.

Как и в мировой ВР, в локальной виртуальной сети компании ВИН было уделено должное внимание физической боли. Причем, в отличие от ВР, боль эта не подвергалась каскадной трансформации с целью понижения ее уровня. Она была просто болью, если, конечно, этого хотел господин Щюро. В случае с Августином Щюро хотел этого особенно сильно.

Собственно, в этом и заключалась примитивная пытка Щюро: раз уж сегодня, в понедельник, пробил его звездный час, значит, Августин Депп без лишней болтовни будет убит – бессмысленно думать над тем, как его можно было бы использовать! Но прежде пусть переживет свою смерть в теле киборга.

До сего момента в Августина не попало ни одной пули. И вот те на!..

Навстречу ему шел человек в противогазе. Противогаз, однако, не мог скрыть того факта, что седые волосы человека длинны и густы.

В его руках было мощное ружье.

На человеке была форма. Не русская.

Августин вглядывался в полумрак коридора.

Августин не стрелял.

В конце концов, он имеет право на любопытство.

Голоса Неба с гаденькими заковыристыми интонациями господина Щюро все не было.

«Может быть, он занят другими делами? Может быть, решил, что я стал послушным мальчиком и за мной не нужен неусыпный контроль? Я, в конце концов, уже завалил несколько незнакомых людей…»

Августин стоял и смотрел на приближающегося седовласого человека. Он не стрелял.

Человек остановился и, досадливо тряхнув головой, снял противогаз.

Августин подавился криком.

В седовласом человеке он узнал Вальдиса.

Сильно постаревшего Вальдиса.

Соперника.

Своего мертвого, как ему казалось, соперника. Человека, которого он уже однажды убил на дуэли в тот осенний день 2041 года.

Но Вальдис не узнал в киборге Кабаллосе того восемнадцатилетнего щенка, который, нарушив все джентльменские и божеские конвенции, выстрелил в него раньше времени. Того мальчишку, что, обезумев от страха и любви к Рут, пустил две пули ему в спину. Это было так же невозможно, как опознать в виртуальном аватаре его подлинного владельца.

Киборг Кабаллос застыл в оцепенении.

Августин закрыл глаза. Августин думал и вспоминал. Августину было совестно, а вместе с ним было совестно и Кабаллосу.

Странное поведение человека в форме русской морской пехоты не укрылось от идущего в сомнамбулической решимости Мак-Интайра. Но ему было плевать. Ему было недосуг доискиваться до причин. Он всегда жил под девизом «Пока дышу – стреляю».

И он стрелял. Второй поток картечи киборг получил в живот.

Ирландец приближался.

Он перебрасывал ружье вверх-вниз одной рукой, посылая в казенник очередной патрон, и стрелял.

Августину было очень больно. Но он не мог ответить Вальдису тем же. Ему было бы достаточно даже не целясь нажать на курок, чтобы его автоматический пистолет Леонова изрешетил Вальдиса.

Но Августин не мог убить Вальдиса во второй раз…

Не смог даже тогда, когда вспомнил о своем отце.

Возможно, сейчас «Мистраль» сносит ему череп. Возможно, именно в эти секунды вершится его судьба. Вершится Августином.

Вальдис был совсем близко. Его ружье по-прежнему изрыгало потоки картечи.

Августин, объятый ступором, медленно опустил глаза вниз и посмотрел на свое, то есть киборга, тело.

На нем не оставалось ни единого живого места. Лохмотьями свисало синтетическое мясо, у ног растеклась огромная маслянистая лужа. Силикатные кости торчали наружу. Было очень, фантасмагорически, нестерпимо больно. Но Августин по-прежнему оставался в сознании.

В искореженное тело Кабаллоса впились еще четыре заряда.

Глаза Вальдиса были широко открыты. В них горела решимость умереть с оружием в руках. Он остановился только тогда, когда кончились патроны.

Он стоял в трех шагах перед Кабаллосом. Он не понимал, отчего стреляет в парня уже девяносто секунд, а тот стоит и смотрит на него в полном отупении. Почему, в конце концов, он сам до сих пор жив?

И это непонимание как нельзя лучше читалось в ледяном взгляде Вальдиса.

Августин не двигался. Ему было все равно. Пускай Вальдис убьет его. Так будет справедливо. Так будет правильно. Иного понимания правильного и справедливого он себе не мыслил.

– Ты что, киборг? – прохрипел Вальдис, опуская никчемный «Ремингтон».

Вальдис мог бы и не спрашивать, ведь и так было ясно. Жидкость под ногами – не кровь, силикатные рогульки – не кости.

Киборг Кабаллос не ответил. Августин был морально уничтожен в ту самую секунду, когда узнал в окровавленном человеке Вальдиса.

Голоса Неба не было в виртуальном мире. Он исчез. Надолго ли?

Но Августину было все равно. Он уже не помнил ни об отце, ни о «Мистрале». Он помнил только о том, как однажды, десять лет назад, предательски, подло, нечестно, убил человека. Не столь важно, что убитый остался жив. Важно лишь то, что для Августина Вальдис был мертв, а теперь воскрес из мертвых.

И тут киборг второго поколения Кабаллос сделал совсем странную вещь. Он снял со спины переносной зенитно-ракетный комплекс «Жало» и протянул его Вальдису. Справедливость должна восторжествовать. Пусть даже десять лет спустя.

– А теперь ты можешь убить меня, Вальдис. Это будет честно, – прорычал речевой синтезатор Кабаллоса непривычным Августину баритоном.

Глаза Вальдиса округлились. Похоже, его не слишком часто называли так.

Августин, а вместе с ним и киборг, закрыл глаза. Он приготовился к боли. К новой порции чудовищной боли, которая разорвет его мозг на тысячу мелких частей, потом снова соберет их вместе и снова превратит все это в хаос.

Вальдис не отказался от предложенного оружия. Он взял его, отошел в конец коридора и приладил трубу к плечу. Прищурился. Вручную пометил цель на электронном планшете визира. Вполне, надо сказать, профессионально. Затем нажал на спусковую кнопку.

Этого с лихвой хватило бы даже на бронетранспортер.

Ядро регенерации жило по своим собственным законам.

Ядро делало только то, что требовалось, и ничего лишнего. Оно выпустило десяток щупальцев, которые сразу же занялись поисками. Они шарили по коридорам восьмого этажа. Искали органические соединения. Или, на худой конец, легкоусвояемые неорганические.

Кабаллос отличался от Пьеро тем, что был в четырнадцать раз дешевле. Но и переборчивость в питании у него была неизмеримо выше – в ядре регенерации отсутствовал блок низкотемпературного катализа-синтеза.

В коридоре было нечем поживиться. Пластик. Бетон. Жесть. Гильзы. Тяжелая неорганическая гадость, из которой не построишь нового киборга и за сутки. Но зато на полу напротив пролома в крыше сыскалось кое-что интересное: четыре трупа. Щупальца занялись ими.

«Семнадцать процентов», – отозвалось в мозгу у Августина.

Он ничего не видел. Перед глазами его была черная дыра размером со Вселенную.

Боль уже ушла. Было только липкое ощущение расширения тела. Августину казалось, что он раздувается, будто резиновый шар, который наполняют водой.

«Видимо, обещанная регенерация идет полным ходом, – грустно подумал Августин. – И, значит, мне еще придется потрудиться в роли киллера».

Пока одни щупальца занимались телами убитых коммандос, другие искали нового пропитания. Кадка с фикусом. Земля. Слой торфа. Ствол и мясистые листья.

«Двадцать девять процентов» – было сообщено Августину. Он лежал совершенно неподвижно. Двигать было нечем.

«Пятьдесят процентов», – щупальца съели корзину с мусором, скрытую за фальшпанелью.

«Пятьдесят восемь процентов», – отрапортовал центр регенерации. Августину казалось, что это длится целую вечность. Даже дольше чем вечность.

Щупальца впились в нейронно-волокончатый ствол управляющей дверями грузового лифта системы. Новому киборгу нужны не только мышцы, но и магистрали для передачи командной информации.

«Шестьдесят три процента…»

И вдруг произошло нечто неожиданное.

Мозг Августина уловил сильную вибрацию, которая шла откуда-то извне и, похоже, не имела к процессу регенерации никакого отношения. Вибрация усиливалась. Она нарастала с каждой минутой, пока не превратилась в чудовищный электронный рев, от которого угрожали лопнуть барабанные перепонки.

Вибрация прервалась так же внезапно, как и началась. Ощущение тела вновь заполнило его сознание.

«Что это?» – спросил Августин у Господа Бога. Его атеистические позиции были основательно подорваны событиями последних дней, но только в ту минуту он осознал это.