Часть четвертая
Метаморфозы
Глава 19
Снова в Сером Холме
Двадцать пятый день месяца Алидам
1
Облюбованный Авелиром лаз-туннель шардевкатранов, выходящий точно к восточному фасу Серого Холма и проходящий под казармами костеруких, был совершенно пуст.
С Эгином и Авелиром были еще девятнадцать воинов-горцев под началом задиристого Снаха. И, главное, у них был большой бурдюк с «квенорновой брагой», помещенный внутрь исполинской плетеной корзины. Бурдюк в корзине был обложен четырьмя плоскими мешками, каждый из которых вмещал ведро грязно-серой массы, которую Эгин про себя величал «гремучим камнем», хотя правильнее было бы называть ее «гремучей глиной».
На то, чтобы создать и затащить это громоздкое и уродливое приспособление под казарму костеруких, они потратили девять дней.
Сперва под надзором Эгина, за плечом которого терся Кух-Авелир, горцы варили «квенорнову брагу».
Потом Хена, Кух-Авелир и Эгин втроем месили «гремучую глину», а женщины плели корзину-великана, недоумевая, кому же это взбрело в голову насобирать такую прорву грибов, да и растет ли их столько по всему Медовому Берегу.
Все это заняло целых четыре дня, в ходе которых поселение горцев кочевало с места на место, исподволь подбираясь к Ужице, вдоль которой с точки зрения Авелира и авторитетного Снаха было удобнее всего выходить на Серый Холм.
Потом они волокли все свое хозяйство на юг, в долину, каждую ночь страшась нападения костеруких. Но щебенистые холмы и хилые леса вдоль левого берега Ужицы были совершенно пустынны!
Казалось, в Сером Холме не ожидали нападения строго с севера. Или вообще не принимали горцев всерьез. Хотя, казалось бы, после памятной битвы, когда были истреблены свыше тридцати костеруких, истинные хозяева Серого Холма имели все основания для опасений.
Потом Авелир не без труда разыскал свой излюбленный ход в умопомрачительно сложный и запутанный лабиринт шардевкатрановых лазов.
Вскоре ко всеобщему удовольствию выяснилось, что на их пути нет шардевкатранов и что вплоть до Серого Холма можно пробраться под землей беспрепятственно.
2
Сколько будет гореть запал длиной в локоть?
Когда они сжигали пробные жгуты, выяснялось, что около двух минут. Однако Эгину, со всех ног бегущему по туннелю вслед за горцами и Авелиром, подальше от их мрачного приспособления, показалось, что прошло всего лишь несколько ударов сердца.
Земля под ногами вздрогнула, за спиной раскатился сочный грохот.
«Да, такая же точно музыка по воле Багида Вакка звучала в Кедровой Усадьбе три недели назад… И вот теперь Серый Холм наконец получит свою порцию сладкозвучия!»
Не успели утихнуть раскаты «гремучего камня», обратившегося в огонь и сотрясение воздуха, как из туннеля потянуло сладковато-тошнотворным запахом.
Авелир остановился.
– Ух, – выдохнул Снах, останавливаясь вслед за ним. – Настоящий воин не любит бегать.
– Не любит, – кивнул Эгин, который уже немного научился понимать незатейливый язык горцев и соответственно выражать на нем самые простые мысли. Эта была как раз из таких.
– Сегодня, Снах, мы можем вернуть себе право ни от кого больше не бегать, – сказал Эгин по-варански, для языка горцев эта напыщенная мысль была слишком сложной.
– Пора поворачивать взад, гиазира. Ешь похлебку, пока горячая, – закрыл дискуссию Кух-Авелир.
3
Как они и рассчитывали, «гремучий камень» в мешках, взорвавшись, буквально расплющил бурдюк с «квенорновой брагой» и та, стремительно превращаясь в летучий едкий пар, устремилась вверх, сквозь проломы и трещины в потолке шардевкатранова туннеля.
Наилучшим доказательством действенности предложенных Авелиром средств было тело костерукого, который провалился в туннель сверху, прямо из гибнущей казармы вместе со своей незатейливой лежанкой.
Тело костерукого билось в конвульсиях, окутанное желтым паром, который, казалось, буквально пожирает его Измененную плоть.
– Не подходить! – рявкнул Эгин, расставляя руки в предостерегающем жесте. Он хотел дождаться, когда весь пар «квенорновой браги» поднимется вверх. Им, не-Измененным, пар не мог принести вреда. Но, предупреждал Авелир, мог вызывать временное помутнение рассудка. А что будут делать горцы и особенно Снах в состоянии пусть даже легко помутненного рассудка, Эгину проверять не хотелось.
– Дай мне своего меча, гиазира, – невиннейшим голосом попросил Кух-Авелир.
Эгин, успевший привыкнуть, что Авелир никогда ничего не просит зря, молча извлек меч.
Снах с завистью проводил взглядом «облачный» клинок, перекочевавший из ножен Эгина в руки Куха, которого тот считал недоумком.
До пролома в потолке туннеля, из которого сквозь редеющую завесу пыли и капельной взвеси «квенорновой браги» стал постепенно сочиться голубоватый свет, было сажени четыре.
Свет, догадался Эгин, исходил от уцелевших светильников в казарме костеруких.
Авелир, перехватив, словно балаганный трюкач, яблоко «облачного» клинка зубами, совершил головокружительный прыжок и, зацепившись руками за края пролома, ловко подтянулся и исчез где-то наверху.
Совсем скоро в проломе показалась довольная физиономия Куха:
– Тут все чисто. Можно залезать.
4
В казарме находились всего лишь шестеро костеруких и все они были мертвы. Причем если четверо умерли от испарений «квенорновой браги», то двоих Авелиру пришлось добивать «облачным» клинком.
«Хорошо, конечно, что этих удалось так просто убить, – подумал Эгин. – Но где же все остальные?»
Недаром они с Авелиром решили нападать средь бела дня, чтобы застать в казарме не меньше двух десятков костеруких. А тут – явное запустение и всего лишь шесть Переделанных тел. Седьмое валялось сейчас на полу туннеля.
Еще два мешка «гремучего камня» даже не пришлось использовать – дверь казармы оказалась распахнутой настежь. И опять же, к удивлению Эгина, ни бородатые мужики с топорами, ни костерукие не рвались в казарму, поспешив на грохот взрыва.
– Они что – повымирали все здесь, что ли? – раздраженно бросил Эгин, осторожно прощупывая Взором Аррума темный коридор, ведущий, как он помнил, к погребам и лестнице наверх. Там тоже никого не было.
– Повымирали? Это вряд ли, – сказал Авелир, подходя к Эгину и возвращая ему меч. – Слишком много совсем свежих лежанок. Кажется, за последнюю неделю число Переделанных обитателей Серого Холма по меньшей мере удвоилось.
5
Да, Эгин представлял себе этот день совсем не так.
В глубине души он был уверен, что они идут на верную гибель, что их нападение на Серый Холм – жест отчаяния, что здесь им предстоит жаркая схватка с ополчением покойного Багида, возглавленным истинным хозяином.
Вместо этого горцы под их началом прикончили двоих костеруких близ главного входа в дом. И все.
Они вышли во внутренний двор, залитый ярким послеполуденным солнцем, столь ненавистным костеруким.
Да, Серый Холм был оставлен своими обитателями. По крайней мере производил впечатление оставленного. Эгин наклонился к уху Авелира.
– Ты кого-нибудь чувствуешь?
– Нет, я даже не чувствую костеруких, – признался Авелир после нескольких мгновений сосредоточенного молчания.
– И я, – облегченно улыбнулся Эгин, чей Взор Аррума обшарил Серую Башню, где располагался кабинет Багида, до самой крыши и не нашел там совершенно ничего достойного внимания. – Тогда сделаем так. Ты с горцами проверь двор, те сараи, а я погуляю по дому.
– Что значит «погуляю»? – поинтересовался Авелир.
– Хочу заглянуть в кабинет милостивого гиазира Багида Вакка.
– Зачем это?
– Мне, может, еще перед начальством отчитываться… Да и вообще хочется знать, чем все-таки занимался этот Багид. И кто за ним стоял. Не ровен час второго случая не представится. А что, ты против?
– Я-то не против… – замялся Авелир.
– В чем же тогда дело?
– Может, я тоже не прочь заглянуть в кабинет?
– А как же горцы? Кто-то же должен их оберегать? Или ты не брат им, не сын Большой Пчелы?
– Жу-жу, – ухмыльнулся Авелир устами Куха.
И Эгин направился к Серой Башне.
6
Полусумрак. Винтовая лестница уходила вверх. Эгин осторожно поднимался по ступеням.
Зарешеченное окошко между первым и вторым этажами. На подоконнике капли крови. Старые капли старой крови. Из окошка отлично виден двор – там Авелир втолковывает что-то горцам. Эгин замер и прислушался. Тихо. «Облачный» клинок спокоен.
Второй этаж. Лавки и столы в четыре ряда. «Нет, это трапезная».
Третий этаж. «Здесь?»
Пол вымощен шестиугольными греовердовыми плитами, стыки между которыми чуть-чуть позеленели. На дощатом помосте деревянное кресло и серебряная лохань. На полу валяется полотенце.
«Нет, не здесь, – заключил Эгин. – Здесь господин Багид Вакк принимал полезные во всех отношениях ванны для своих увечных ног».
Еще одно зарешеченное окошко между третьим и четвертым этажами башни. Эгин остановился возле него, чтобы осмотреться и, конечно, прислушаться. «Где же этот шилолов кабинет?»
Он снова посмотрел во двор. Авелир ловкими пальцами Куха растирал комок серой глины, добытый в куче близ коновязи.
«Кажется, ему что-то не нравится?» – предположил Эгин.
Горцы с умными лицами шарили у дверей в покрытый свежей соломой сарай. Авелир продолжил свое исследование. Поморщился.
«Что-то смущает его. Интересно, что? Ну да скоро выяснится».
Но в тот момент, когда Эгин уже был готов двинуться дальше, на четвертый этаж, во дворе что-то произошло.
Авелир судорожно взмахнул руками и скорчился.
Мгновение спустя он упал на колени. Эгин стремительно прильнул носом к мутноватой слюде окошка.
Две стрелы торчали в теле Куха, заключающем душу Авелира. Авелир был тяжело ранен. Одна стрела попала в плечо, другая – в живот.
«Их выпустил кто-то, кто так же, как и я, находится в Серой Башне! Причем на четвертом этаже. Но где две, там и третья. Первая – в плечо. Вторая – в живот. Третья… А третья, по всем правилам, – в голову!
Но Эгин не успел окончить свои рассуждения. Ибо в тот момент, когда вторая стрела вонзилась Авелиру в живот, он осознал, что будет самым ничтожным аррумом за всю историю Свода Равновесия, если не предотвратит третьей, последней стрелы.
«Одну – в плечо. Другую – в живот. Третью, для пущей верности, – в голову. Так учили в Своде Равновесия».
Эгин вспомнил все, чему научил его Авелир, когда посвящал его в тайны Раздавленного Времени. Все до малозначительных тонкостей. Каждую интонацию. Каждое замечание, каждую деталь.
Воспоминания отняли у него что-то около тысячной доли мгновения.
Ветер вечности сорвал с его губ заклинание, расплющивающее, разрывающее крепкотканую и неисчерпаемо изменчивую ткань времени.
И с быстротой, какая не снилась горному леопарду, Эгин побежал, почти полетел вверх по ступеням винтовой лестницы к комнатам четвертого этажа, откуда были выпущены стрелы.
«Успеть!» – стучало в висках Эгина. И каждая малая малость его тела согласно вибрировала в такт его воле.
Мгновение спустя Раздавленное Время милостиво приняло Эгина в свое неласковое лоно.
7
Афах, Правое Крыло Желтого Дракона, знал: возжелай он обратиться коршуном и взмыть вверх, к жарким полуденным небесам, – и его глазам открылась бы странная, невиданная еще под Солнцем Предвечным картина.
Флот Северо-Восточной провинции в самом сердце моря Савват. Двадцать железных черепах на поводу у сорока медных многоножек. Шилолова свора, неторопливо ползущая по направлению к западному горлу Наирнского пролива.
«То-то схватятся за голову надменные аютские бабы!» – усмехнулся Афах.
Но Афах не желал обращаться коршуном – с возрастом он становился все ленивее. Афаху шел пятьсот второй год.
Он стоял на железном мостике флагманской «черепахи» и, глядя за корму, на хищные носы трехпалубных галер и тупые рыла ведомых «черепах», созерцал снижающуюся из поднебесья птицу.
Это был он – долгожданный почтовый альбатрос из Багряного Порта.
Потом Афах в сопровождении преданного Адорна поспешил на корму, где хлопала крыльями, устраиваясь поудобнее, трехлоктевая птица с медным футляром на груди.
Адорн, который был назначен главнокомандующим тернаунского флота Северо-Восточной провинции, вскрыл футляр и извлек письмо.
В самом центре письма единственный знак – желтый дракон с упитанным телом и жалкими, недоразвитыми крыльцами. Личная печать Ихши.
Афах одобрительно кивнул.
Если бы альбатрос принес просто чистый лист бумаги, это означало бы, что флоту следует поворачивать обратно. Но печать Желтого Дракона свидетельствовала о другом – Лагха Коалара заглотил наживку, предложенную южанами. И теперь цвет Свода Равновесия вкупе с морской пехотой покинул Новый Ордос.
Единственный возможный пункт их назначения – Медовый Берег. Вот почему тернаунский флот должен войти в Наирнский пролив. Тернаунский флот дождется появления кораблей Свода и уничтожит их. А потом грютская конница и «бронзовоногие», ворвавшись в лишенный спасительного купола Свода Равновесия Варан, положит конец существованию этого задиристого княжества.
– Получилось, почтенный! – торжествующе просипел Адорн, потрясая бумагой перед носом Афаха. После памятного угощения финиками Адорн умудрился сохранить жизнь, но начисто утратил свой командирский бас.
Но Афах не слышал его. Невидимая и неслышная никем, кроме его брата-близнеца и его самого, первая стрела вошла ему в плечо… А вторая – в живот. «Третья, разумеется, войдет в голову…» – пронеслось в голове Афаха.
– В каюту меня, быстро! – захрипел Афах, корчась на раскаленных жарким солнцем железных листах палубного настила.
Он чувствовал, что сможет сохранять обличье лекаря-Афаха совсем недолго. Еще несколько минут.
8
Это был кабинет Багида Вакка, который Эгин искал здесь, в Серой Башне. Но, как оказалось, его искал не он один…
Узкая комната, длиной не менее двадцати шагов, с невыводимым запахом гнили, ударившим в ноздри. «Такой же запах исходил от одежды Багида», – вспомнилось Эгину.
Это уже затем Эгин разглядел, что по стенам кабинета развешаны гравюры, выполненные в духе мрачного натурализма – туловище в разрезе, рука без кожи, человеческий скелет (вид сзади)… И что на столике подле кресла на высоких ножках, оказывается, висит довольно подробная карта Восточной Сармонтазары, где зеленой тушью на варанской столице поставлен один любопытный магический знак – «знак долгой смерти».
Это все было потом.
А в тот момент, когда Эгин, влекомый течением Раздавленного Времени, ворвался в кабинет Багида, он видел только одно – у распахнутого во двор окна, натянув тугой лук, стоит, прицеливаясь, молодой человек.
Его волосы – черные, слегка вьющиеся – собраны в пучок на затылке, его одежда грязна, а в лице ни кровинки. Фигура лучника исполнена внутренней мощи. Его лицо безмятежно, но в уголках губ залегли две едва заметные складки – приметы затаенной ненависти.
Лицо лучника, повернутое вполоборота к двери, кажется усталым, а ноздри скульптурно правильного носа едва подрагивают. Сильные длинные пальцы сжимают лук уверенно и изящно. Его тело напряжено и в то же время спокойно. «Ничего не скажешь, юноша небесной красоты», – подумал Эгин, но это было уже гораздо, гораздо позже.
Но в ту секунду на эстетизм у него не оставалось ни мгновения.
Он сразу узнал Лагху Коалару, гнорра Свода Равновесия. Это был гнорр и никем иным этот загадочный стрелок быть и не мог. Эгин был уверен – только гнорру по силам избегнуть обнаружения Взором Аррума.
Тогда Эгина помнил только одно – Лагху нужно остановить любой ценой. Он мог закричать, например: «Гиазир гнорр, будьте любезны остановиться!» Или даже без «гиазир гнорр», просто крикнуть: «Остановитесь!» А затем объяснить Лагхе все как есть. Но такие действия были равносильны полному их отсутствию. Эгин знал – гнорр из тех людей, кто вначале выпускает стрелу в своего заклятого врага, а затем выслушивает, что по этому поводу думают его подчиненные.
Эгин чувствовал – теперь только едва различимые мгновения отделяют его от мига, когда щелкнет тетива и Авелир в обличье Куха отправится туда, откуда по своей воле возвращаются только Отраженные.
Эгин вихрем ворвался в центр кабинета.
Спустя кратчайший миг он в три огромных кошачьих прыжка подскочил к Лагхе и повис у него на плечах, всей своей тяжестью отвращая гнорра, лук и его стрелу от роковой линии, которая соединяла окно кабинета и двор, где корчился среди куч конского навоза Авелир.
Но тетива все-таки взвизгнула. А стрела, со свистом рассекая воздух, все-таки выпорхнула. Но лёт ее уже не был опасен Авелиру, ибо полетела она прямиком в потолок кабинета Багида Вакка.
Лагха выронил лук и потерял равновесие. Стрела со звоном застряла в дебелой потолочной балке.
А в следующий миг Лагха и Эгин уже катались, сцепившись в смертельном объятии, по полу кабинета, который был выстлан, по местной моде, разноцветными циновками.
Эгин понимал, что его единственное преимущество в этой схватке по-прежнему в Раздавленном Времени. И что если гнорру удастся воспользоваться той же магией, ему не сносить головы, ибо силы их, увы, неравны.
Для того чтобы Лагха Коалара не успел прошептать заклинание (а он отчего-то был уверен, что Лагха тоже дока в Раздавленном Времени), Эгин пошел на старый, как мир, маневр.
Как следует подмяв гнорра под себя, он с чувством обрушил на его белоснежную правильную скулу свой увесистый аррумский кулак. А затем и другой. «Один раз – убийце Авелира, другой раз – мужу Овель исс Тамай!»
Лагха закрыл глаза и простонал что-то невнятное. Гнорр не успел сообразить, что подвергся нападению человека, которому подвластно Раздавленное Время, и для него все произошедшее уложилось в одну или самое большее две секунды, исполненные непонятных, угрожающих событий.
Эгин схватил Лагху за ворот рубахи и решительно притянул к себе, как вдруг его словно бы осенило. Волна страха прокатилась вдоль его позвоночника, во рту пересохло, а сила, казалось, покинула его руки навсегда. А причиной этому была одна простая мысль, на всем скаку промчавшаяся сквозь неровный строй мыслей Эгина, аррума Опоры Вещей.
«Только что я ударил гнорра Свода Равновесия», – вот о чем подумал Эгин и его способность концентрироваться на формулах Раздавленного Времени резко ослабела.
И Раздавленное Время выплюнуло его прочь, в лоно дурно устроенного, но единственного мира людей.
9
– Эгин, вашу мать! – прошипел Лагха. – Вы кому служите, шилолово отродье?!
– Это не Ибалар, это Авелир, – твердо сказал Эгин, проигнорировав вопрос гнорра.
– Что происходит, что вы творите, Эгин?!
– Это не Ибалар, это Авелир, – монотонно, словно говорящая раковина, повторил Эгин, по-прежнему сидя на гнорре верхом и прижимая его предплечья к полу. Лицо Эгина даже покраснело от натуги.
Но Лагха, похоже, все еще не понимал смысл сказанного – он был слишком взволнован. Слишком возмущен.
– Вы что сделали, недоношенный?! Вы что, тронулись? – Не дождавшись ответа, Лагха исхитрился высвободить левую руку и провел прямой удар прямо в лицо Эгину. Тот, конечно, не успел уклониться.
Эгин, который с детства отличался чувствительностью к дурному обращению, был вынужден слезть.
– Это не Ибалар, это Авелир, – повторил Эгин с той же интонацией.
Повисла пауза. Эгин утирал раскровененную губу. А Лагха пытался понять, что талдычит ему этот нахальный аррум, по словам Тэна окс Найры, геройски погибший. Воскрес?
А когда до сознания Лагхи все-таки дошел смысл сказанных слов, для Эгина настал час трубить победу. Ибо теперь была очередь гнорра хмурить брови и говорить многозначительное и недоуменное «да-а-а?».
– Послушайте, Эгин… Откуда вам известно об Ибаларе? – строго спросил Лагха.
– Его брат-близнец по имени Авелир, принявший сейчас обличье горца-охотника, был столь любезен посвятить меня в некоторые подробности. Причем если мы не поспешим и не поможем Авелиру, которого вы изволили ранить, смею вас уверить, он не сможет посвятить в них более никого, – отчеканил Эгин.
В мгновение ока Лагха вскочил на ноги и как-то очень естественно помог подняться Эгину.
Затем гнорр подошел к распахнутому окну.
Снах и еще двое горцев уже волокли Авелира в укрытие, посылая звучные проклятия в сторону Лагхи, Эгина, Варана, Хуммера и всего мироздания.
– Он будет жить, но только не в этом теле, – вскоре заключил Лагха со вздохом облегчения. И, бросив на Эгина невидящий взгляд, тяжело вздохнул.
Эгин с облегчением отметил – несмотря на однообразие его аргументов, ему все-таки удалось донести до сознания гнорра то, что требовалось. Ибо вздох гнорра был вздохом если не раскаяния, то глубокого сожаления. Гнорр не привык совершать ошибки. И потому он искренне переживал по поводу каждой.
– Авелир… – пробормотал гнорр, обращаясь скорее к самому себе, нежели к Эгину. – Авелир… я мог бы это предвидеть, Шилол меня раздери…
И тут Эгин вспомнил, что еще не поприветствовал Лагху Коалару так, как того требует этикет Свода. Он припал на одно колено и поцеловал перстень на правой руке гнорра.
– Очень вовремя, Эгин… – Лагха бледно улыбнулся, потирая ушибленную скулу.
