Глава 20
Палка и струна
Двадцать шестой день месяца Алидам
1
Высланные в Ваю лазутчики вернулись только с рассветом.
Авелир, блуждавший где-то на границе между жизнью и смертью, все-таки пересилил слабость и взялся переводить. Все еще не привыкшие к тому, что их собрат Кух на поверку оказался исполинской саламандрой, горцы начали свой сбивчивый рассказ.
– Разглядеть толком ничего нельзя было, – говорил Снах.
– А костры?
– Не, костров не видать было. Только под утро разглядели бревноруких. Страшные!
– Много?
– Видимо-невидимо.
– Сколько?
– Больше, чем шишек на кедре.
– А может, не больше?
– Это уж смотря на каком кедре. Есть ведь кедры и вовсе без шишек.
На этом месте доклада Снаха Лагха схватился за голову.
Если бы, например, пар-арценц Опоры Вещей Альсим доложил ему, что в Багряном Порту стоит «черепах» не меньше, чем волос на голове лысого человека, он, Лагха, заставил бы Альсима съездить в Багряный Порт и лично развесить бирки с номерами на всех «черепахах»…
– И чем же костерукие заняты?
– Сказать трудно. Копошатся.
– Как муравьи?
– Как навозные жуки. Копают.
– Вот как? Копают?
– Ловко копают. Рукой своей, что как бревно. А второй помогают. Еще там везде бочки, разные плетеные корзины. Корзины большие. Наверное, рыбу ловить будут.
– Почему рыбу?
– А корзины на берегу Ужицы стоят.
– Ну и что?
– Так, верно, рыбу в них складывать будут.
Лагха и Эгин переглянулись – ай да донесение! Но Эгин как ни в чем не бывало продолжил расспросы.
– А что костерукие?
– Мешки на себя надели. Головы не видно, лица не видно. А и хорошо, что не видно. Лучше не видеть.
– А люди? Дети, женщины?
– Нет, людей не видать. Всех поели, думается.
Больше ничего путного от лазутчиков услышать не удалось. Лагха смачно выругался на варанском.
2
– Итак, милостивые гиазиры, – начал Лагха тоном, не допускающим возражений, – что же все-таки происходит на Медовом Берегу и что нам делать дальше? Когда я направлялся сюда…
– Лагха, Лагха, – едва слышно проскрипел Авелир. – Ты не на Совете Шестидесяти. Изъясняйся покороче. Либо предоставь изъясняться Эгину.
– Пожалуйста, – развел руками Лагха, ревниво косясь на аррума. – Пусть говорит. Хотя я не понимаю, почему бы тебе самому, Авелир, как наиболее опытному надзирателю Медового Берега, не поведать нам свои догадки и предположения.
– Слаб я болтать твоей милостью. – Лягушачье лицо эверонота исказилось слабым подобием улыбки. – А Эгин тут все не хуже моего понимает.
Эгин вздохнул. Больше всего ему хотелось сейчас заорать: «Ни хрена я здесь не понимаю, милостивые гиазиры!» Но ударить лицом в грязь перед гнорром не хотелось. И он заговорил:
– Поскольку деревня Багидовых смердов совершенно пуста и лазутчики не видели в Вае ни одного человека, у меня есть нехорошее подозрение, что всех мужиков костерукие переделали под себя по указке южанина. Далее. Понятно, что южанин, который заправлял здесь, в Сером Холме, по каким-то причинам перенес свою ставку в Ваю. Я думаю, его миссия подходит к концу и он намерен вскоре покинуть Медовый Берег на корабле южан. Есть еще одно обстоятельство. Поскольку лазутчики донесли о земляных работах, о каких-то гигантских «корзинах», у нас есть все основания полагать, что южанин собирается что-то взорвать. И я, кажется, догадываюсь, что именно.
Авелир посмотрел на аррума с одобрением. Он тоже догадывался. Лагха фыркнул:
– А что тут догадываться?! Понятно ведь, что взрывать он будет главное логово шардевкатранов.
– Именно это я и имел в виду, – сдержанно кивнул Эгин. – И главный вопрос в том, препятствовать ли нам этому или нет.
– Вообще-то Князю и Истине не нужны шардевкатраны, – иронично заметил Лагха. – Князю и Истине также не нужны костерукие, южане и аютцы. Нам нужен чистый Медовый Берег. Значит, нужно дать южанину полную свободу действий в уничтожении шардевкатранов. А самим уйти на север через горы той же дорогой, которой я сюда пришел.
«Уйти – это отменная идея», – откровенно признался себе Эгин. Уйти прочь из этих диких и страшных мест, чтобы потом вернуться уже во всем великолепии воинства Свода Равновесия.
«Кстати, где аррумы с „облачными“ клинками и хваленые „лососи“?» За всеми перипетиями и заботами последнего дня Эгин совершенно упустил из виду этот недетский вопрос.
– Простите, гнорр, – кашлянул Эгин. – А почему вы пришли сюда один?
Лагха посмотрел на Эгина так, будто бы тот спросил у него, отчего днем светит солнце, а ночью – луна.
– Потому что я очень спешил, – сказал он сухо.
– То есть вы хотите сказать, что основные силы Свода Равновесия следует ожидать из Нового Ордоса через несколько дней?
– Нет, этого я сказать не хочу. При самом благоприятном исходе дел наши корабли смогут появиться здесь через две-три недели.
«Тогда точно нужно уходить отсюда подобру-поздорову», – разочарованно подумал Эгин.
– Милостивые гиазиры, – вмешался Авелир. – Ваша беседа, с моей точки зрения, носит достаточно отвлеченный характер. Ибо вы забываете о том, о чем я с ужасом вспоминаю ежечасно.
– О чем это? – запальчиво осведомился Лагха.
– О коконах шардевкатранов. О том, что со дня на день из коконов выйдут молодые и очень злые девкатры.
– И ты тоже веришь в эту аютскую чушь? – спросил Лагха раздраженно.
– А как я могу в нее не верить, достопочтенный гнорр? Пятьдесят лет назад, на аютской границе, я видел, как лучницы Гиэннеры расстреливали девкатра!
– А что это ты там делал? – осведомился Лагха тоном бывалого офицера Опоры Единства.
– Тебя искал, – ответил Авелир совершенно спокойным тоном.
К удивлению Эгина, Лагха не стал переспрашивать. Напротив, он казался совершенно удовлетворенным ответом Авелира. Вместо этого Лагха задал вопрос совсем о другом:
– Ну и что же девкатр?
– Девкатр? – насмешливо переспросил Авелир. – Его, пожалуй, только лучницы Гиэннеры и могут остановить.
– А я одного уложил когда-то, – мечтательно протянул Лагха. Эгин снова не понял, о чем говорит Лагха. Он почувствовал себя неуютно в обществе этих непостижимых существ, один из которых, Авелир, человеком заведомо не являлся, а второй, Лагха, тоже в последнее время вызывал у Эгина большие сомнения в своей человечности.
– Ты его в «Исходе Времен» уложил, а не в нашей ветви Древа Истории, – сухо отметил Авелир. – Это во-первых. А во-вторых, то ведь был уже наполовину развоплощенный девкатр.
– Согласен, – вздохнул Лагха, сдаваясь. – Так и что же мы будем делать?
– Ничего особенного. Подождем, пока войдет Снах и скажет: «Гиазиры, тут это… Это… двое пришли».
Подведя таким загадочным образом черту под их беседой, Авелир прикрыл глаза краем своего шерстяного плаща и мгновенно уснул.
3
– Гиазиры, тут это, – появившийся на пороге Снах замялся в нерешительности, в общем-то горцам не свойственной. – Это… двое пришли.
Авелир мгновенно открыл глаза и принялся за свой нелегкий труд толмача.
– Надо полагать, двое костеруких? – не без издевки поинтересовался Лагха.
– Не-а. – От Снаха, похоже, ускользнули и издевка, и ехидная улыбочка гнорра. Гнорр не пользовался у горцев особым авторитетом. О Своде Равновесия горцы и слыхом не слыхивали, а в бою Лагху еще не видали. Вдобавок Лагха был для них человеком, который ранил Куха и из-за которого Кух превратился в саламандру. – То не двое костеруких. Там мужчина и женщина. Говорят, что их сюда приглашали. И еще собака какая-то с ними.
– Впустить, – приказал Авелир. – И немедленно привести их сюда.
Эгин и Лагха воззрились на эверонота в полном недоумении.
– Это Сорго и Лорма, а также ваш пес, не знаю как звать, – пояснил Авелир для Эгина.
– Сорго – это местный учитель, любитель изящной словесности. В прошлом – содержатель Люспены, дамы милой во всех отношениях, хозяйки шардевкатранов, – пояснил Эгин для Лагхи.
– Кажется, я знаю, о какой Люспене идет речь. Только мне она известна под именем Куна-им-Гир. Ну да ладно, а что за женщина? – деловито спросил Лагха.
– Лорма, конечно, не так изысканна, как Люспена. Но зато она дочь барыни Хены, царицы Детей Пчелы, которые, как ни крути, составляют костяк нашей единственной на настоящий момент армии. Лорма – самая миловидная уроженка Медового Берега.
– Хорошо, – кивнул гнорр, пропустивший мимо ушей «миловидную», таков уж нрав Отраженных. – А что за собака?
– Это животное-девять по кличке…
– …Лога, – как ни в чем не бывало вставил, поймав крохотную паузу Эгиновой невольной заминки, Лагха. Память у него была и впрямь феноменальная.
– Действительно… Лога, – подтвердил Эгин, непонятно отчего смутившийся.
– Пришли – значит, добро пожаловать, – продолжил Лагха. – Но кто бы мне теперь пояснил, где они шатались все то время, которое прошло с начала катастрофы на Медовом Берегу? Может быть, они в сговоре с южанами? И, между прочим, разве кто-то из нас их сюда приглашал?
– О да, мой подозрительный Лагха. Их пригласил я, – устало сказал Авелир.
4
– …когда Эгин и его люди ходили миндальничать с Багидом Вакком, не вняв моим настойчивым советам этого не делать, я тоже проник в Серый Холм, воспользовавшись лазом шардевкатрана. Мне пришлось порядком попотеть, прежде чем я сумел доискаться до подвала, где содержались эти двое. Но мне это удалось. Одним словом, я увел их из Серого Холма и спрятал в одном из своих убежищ. Там они и кормили вшей до недавнего времени, дожидаясь, когда я позову их присоединиться к нам.
– А пес?
– А пес прибился к нам по дороге в убежище. Он был совсем изранен и был готов искать тебя, Эгин, до последнего издыхания. Но так как это издыхание было, мягко говоря, не за горами, я счел за лучшее поместить в убежище и его. Думаю, он уже зализал свои раны. И готов рвать глотки всем, на кого ты, Эгин, укажешь.
– Но я не умею с ним… говорить.
– Ничего. Беседы о сути Гулкой Пустоты и смысле жизни тебе с ним вести не придется, – обнадежил Эгина Авелир.
– Но постой, – недоверчиво спросил Эгин. – Я помню, что встретил тебя той же ночью, когда вырвался из Серого Холма. То есть это ты встретил меня. Скажи мне, Авелир, когда ты успел совершить такую тучу подвигов? Ну, Раздавленное Время… но ведь Сорго и Лорма не владеют этой магией! Их что – ветер в твое загадочное укрытие перенес? Или ты раздвоился? Один Авелир провожал Сорго, Лорму и пса в укрытие, а другой в это время спасал Эгина от мужиков Багида при помощи «трубки для стреляния»?
– Нет, мне не нужно было провожать их. Сорго очень слабый человек. – Чувствовалось, что объяснения порядком надоели эвероноту и он старается отделаться самыми скупыми формулировками.
– Не понял, – к стыду своему, был вынужден сознаться Эгин.
– Тут нечего понимать. Он слабый. В его голове любой может распоряжаться так же лихо, как в своем огороде, – терпеливо пояснил Авелир, превозмогая усталость.
– Выходит, ты распорядился в его голове, как в огороде?
– Он просто говорил с ним, минуя уши. Авелир заставлял Сорго действовать так, как требуется, не присутствуя с ним рядом, – взял на себя труд давать объяснения гнорр. – Тогда он отправил его прочь, внушив ему правильный путь. А теперь позвал его сюда «стальным словом Урайна».
– Ну… – опустил глаза Эгин, – теперь действительно все понятно.
В тот момент он чувствовал себя безнадежно, непроходимо невежественным.
К счастью, за дверью послышались голоса, среди которых выделялось чистое сопрано Лормы и гортанный говор Снаха. А уж нетерпеливый лай Логи Эгин не спутал бы ни с каким другим.
5
– Здравствуйте, милостивые гиазиры, гиазир Авелир и господин Йен тоже. – Лорма была вежливой девушкой.
– Почтение вам, о доблестные мужи. – Сорго был все тем же, каким его успел узнать Эгин, – напыщенным, рассеянным и мрачноватым.
– Надеюсь, у вас достанет сил на то, чтобы развлечь нас разговором перед тем, как отправиться ко сну? – начал Авелир, подражая выспренному Сорго.
– О да. Хотя, признаюсь, их, то есть сил, немного, – откликнулся Сорго. Учитель имел вид до крайности истаскавшегося гуляки. По контрасту с ним, Лорма выглядела почти жизнерадостно. Румяные щеки, алые губы, которые она, припомнив наставления маменьки, старалась держать «бантиком».
– Можете звать меня Эгином, – вставил Эгин, ему стало неловко, когда Лорма назвала его гиазиром Йеном. Он, гиазир Йен, ничего не смог сделать для заточенной в Сером Холме девушки. А вот Авелир смог.
– Угу. Будем звать вас Эгином, – хором ответили Лорма и Сорго.
– А меня – Умелым Бобром, – отозвался из своего плохо освещенного угла Лагха с серьезнейшим выражением лица.
Лорма и Сорго перепуганно закивали.
Эгин не сдержался и прыснул со смеху.
Лога, улучив момент, прошелся по щеке Эгина своим огромным розовым язычищем. Чувствовалось, что обществу Эгина он рад больше, чем Сорго и Лорма вместе взятые. «Есмара бы небось и вообще с ног до головы облизал бы, – вздохнул Эгин и потрепал пса за ухом. – Лога теперь тоже вроде как сирота…»
6
– Говорят, гиазир Сорго, вы любитель изящной словесности? – спросил Авелир.
– О да… Я – любитель, – задрав глаза в небо, отвечал Сорго. – Правда, пока мы были в этой унизительной землянке, я, простите, не сочинил ни одной оды.
– Не страшно, – заверил его Авелир. – Значит, вы умеете играть на каниойфамме?
– Ну разумеется, – оскорбился Сорго.
– А хорошо ли вы помните вашу прежнюю подругу Люспену?
Ничуть не сконфузившись, Сорго отвечал:
– Помню. Но мою нынешнюю подругу, обворожительную Лорму, я помню лучше.
«Ах вот оно как? Новую подругу?» – встрепенулся Эгин, но, разумеется, смолчал. Не то чтобы он рассчитывал припасть к розовым щечкам погорелицы Лормы Гутулан. А так – скорее из собственнического инстинкта самца.
В отличие от Эгина Авелир полностью проигнорировал последний пассаж Сорго и продолжал расспросы. Пока ни Эгин, ни Лагха не догадывались, к чему клонит эверонот.
– Сейчас мне интересна Люспена, – одернул Сорго Авелир, любезно улыбаясь Лорме. – Вы когда-нибудь слышали, как она играет на каниойфамме?
– О да, почитай каждый вечер. Но только играла она посредственно… – с видом знатока сообщил Сорго. – Все какие-то убогие, примитивные песенки. Где уж ей было до серьезной музыки!
– А что за примитивные песенки? Вы помните какие? – продолжал наседать Авелир.
– Да… Ну… там «Трень-трень-трень… комаров писчанье, светляков порханье…» И еще вот эту, ну… «Перепелка-птица эх, спинка крапленая!» – прогнусил «поэтическим» козлетоном Сорго.
– А вы можете наиграть эти песенки по памяти?
– Нет ничего проще! – заверил Сорго Авелира. – А что, здесь есть каниойфамма? – тут же с надеждой спросил он, радуясь гипотетической возможности блеснуть своими талантами перед просвещенной публикой.
– Целой каниойфаммы нет…
Сорго сник или, как любил говаривать Лагха, «скапустился». Лорма разочарованно шморгнула носиком. Она давно мечтала послушать игру Сорго!
– …но есть одна струна, – отозвался Лагха из угла. Гнорр в отличие от Эгина уже давно догадался, к чему клонит Авелир.
– Как это мило с вашей стороны, гиазир Умелый Бобер! – взорвался признательностью Сорго. И, просияв, он подскочил к Лагхе, заключил его в объятия и облобызал, как милого племянника.
У высокомерного гнорра волосы встали дыбом.
– Право же, не стоит благодарности… – в полной растерянности пробормотал Лагха.
7
– …Люспена играла у высохшего колодца, соединенного с лазами шардевкатранов, благодаря чему твари могли превосходно слышать ее. Но мы – мы будем смелее, потому что у нас нет другого выхода. Мы будем играть в самом лазе, – пояснил Авелир. – Струна у нас одна, а это значит, что мы можем помыкать лишь одним шардевкатраном. Но, думаю, нам хватит и одного.
«С лихвой», – мысленно проговорил Эгин.
Через проделанный при штурме Серого Холма пролом в полу казармы костеруких они по очереди протиснулись в лаз, где Сорго предстояло дать свой второй за эту ночь концерт.
Первый концерт уже состоялся часом раньше, когда они натянули принесенную Лагхой из Пиннарина струну на длинную палку. Сорго, окруженный всеобщим вниманием, исполнил весь репертуар Люспены, правда, сделал это очень-очень тихо. Мало ли – может, слух у шардевкатранов обострился от пережитых ими в последнее время треволнений?
Когда они оказались внутри, Эгин и Лагха оголили свои клинки, а Сорго взял на изготовку свою каниойфамму, точнее, ее жалкое однострунное подобие.
Авелир же, безоружный и очень бледный, уселся на землю позади всех. Он сверлил взглядом непроницаемую, предвечную темень лаза.
– Начинай! – Лагха двинул Сорго локтем в бок и тот, набрав в легкие воздуха, начал.
8
Комаров писчанье,
Светляков порханье!
Трем-трем-трем!
Комаров писчанье! —
запел Сорго и забренчал на одинокой струне, из-под которой полилась примитивная мелодия. Про «комаров» в Варане пели повсюду – на ярмарках, в трактирах, на свадьбах. Песня была запоминающейся и не лишенной приятности.
Авелир напряг слух и зрение так, что глаза его, казалось, стали светиться в темноте. Эгин и Лагха, стоящие по обе стороны от него, затаили дыхание.
Как мы с милой
Как мы с милой
Во кленовом да во лесу!
Комаров писча-а-нье!
Светляков порха-а-нье!
Сорго гнусил очень старательно.
Эгин поймал себя на том, что заслушался и даже прозевал момент, когда в глубине туннеля раздался рокот, который нельзя было спутать ни с чем. Похоже, шардевкатран заглотил наживку и теперь полз к ним что было сил.
Целовались-обнимались
На лугу среди цветов!
Комаров писча-а-нье!
Светляков порха-а-нье!
Грохот стал невыносим. Стенки туннеля вибрировали. Слов и треньканья каниойфаммы было уже не расслышать, но Сорго продолжал надрываться. Авелир встрепенулся и, приблизившись к самому уху Сорго, заорал:
– Давай что-нибудь другое, он уже здесь!
А шардевкатран и в самом деле был совсем рядом.
«Облачный» клинок Эгина и двуручный меч Лагхи – меч Кальта Лозоходца – бесновались, переливаясь всеми оттенками малинового и зеленого.
Из глубины туннеля подул ветер, пахнущий прогорклым маслом.
Волосы Эгина развевались на этом ветру, а его губы шептали бессвязную чушь, общий смысл которой сводился приблизительно к следующему: «Во что бы то ни стало выжить, вернуться в Пиннарин и еще раз увидеть Овель».
9
Но Сорго, казалось, все было нипочем. Он был одержим музыкой.
Он деловито принял к сведению рекомендацию Авелира и, даже не скосив глаз туда, откуда ломился сквозь земную толщу шардевкатран, затянул другой мотив. В ту ночь он был единственным, в чьей душе не было ни страха, ни опасений.
Ой маманя говорили:
«Не развязывай бурдюк!»
Девки ушлые вскружили
Бедну голову мою!
На сей раз треньканье каниойфаммы подействовало на шардевкатрана, как показалось Эгину, успокаивающе. Но ненадолго. Очень скоро грохот возобновился с новой силой, причем где-то в стороне от них.
– Он стал рыть туннель на север! – заключил Авелир.
– Следующую! – скомандовал Лагха Сорго.
Сорго согласно кивнул и вновь вцепился в струну, как будто в ней были сосредоточены судьбы мироздания.
Перепелка птица, эх!
Спинка крапленая!
Лапки задери,
Убиенная!
Грохот раздался совсем близко. Плотное серовато-бурое покрытие левой стены туннеля, образованное застывшей шардевкатрановой слизью, пошло пузырями. Недра загудели и заныли. Взволнованный Авелир вскочил на ноги.
– Он здесь. Начинай другую!
Но не успел Сорго сменить мотив, как одна из стен лаза пошла трещинами и лопнула, словно яичная скорлупа.
Эгин, Сорго, Лагха и Авелир отскочили назад насколько могли далеко.
И правильно сделали. Ибо спустя какой-то миг жвалы-захваты числом шесть показались в проломе, выискивая, кем бы поживиться. А от фиолетового свечения бугорков на коже шардевкатрана в туннеле стало светло, как лунной ночью.
– Сорго! – прошипел Лагха. – Ну же!
Но Сорго, к счастью, был увлечен искусством и ничем кроме искусства. Он припал на одно колено и вновь заиграл.
10
В какой-то момент Эгину показалось, что Сорго сыграл что-то роковое, что-то вроде погребальной песни для всего отряда. И что шардевкатран воспринял услышанное как призыв подойти поближе и пожать руку Сорго всеми шестью жвалами-захватами разом.
Однако интуиция Сорго была просто отменной. А может, осознание опасности сделало ее отменной. По крайней мере очень скоро все вздохнули с облегчением.
Вместо того чтобы продолжать идти на сближение, шардевкатран ненадолго остановился, попятился назад, пробил потолок лаза и ринулся на поверхность земли.
– Умный, зараза, – шепотом заключил Лагха.
– Интересно, что он будет делать дальше? – дрожащим голосом спросил Эгин.
Дождавшись, пока шардевкатран выберется наверх целиком, Лагха ринулся за ним.
– Он ползет на север. Сорго, дальше? – потребовал Лагха, высунувший голову в ночь.
…Так изучили нрав и повадки шардевкатрана. А также и язык, на котором следует говорить с ним, чтобы быть правильно понятым. Тот язык, на котором отлично изъяснялась Люспена или, точнее, Стражница аютской Гиэннеры по имени Куна-им-Гир. Правда, к концу урока все, кроме Сорго, который был готов бренчать на каниойфамме хоть до утра, чувствовали себя вконец обессиленными.
– Ладно, играй отбой. Нашему шардевкатрану пора спать, – сказал наконец Авелир.
