Глава 10
Хозяева Серого Холма
Медовый Берег, 63 год Эры Двух Календарей
Ночь с Третьего на Четвертый день месяца Алидам
1
– Скажите, Багид, ваши люди не пытались спуститься в этот лаз и обследовать его?
– А что толку? Встретить там, внизу, шардевкатрана – все равно что лягушке повстречаться с голодным ужом. Никаких шансов.
– А как же Прокаженный?
– Полагаю, Прокаженный через свою связь с Люспеной пользуется у тварей неким особым расположением.
– Зачем, интересно, Прокаженному Сорго и Лорма?
Этот пустой разговор происходил довольно необычно. Багид Вакк и Эгин подымались по крутой лестнице из подземелий наверх, в центральный коридор дома. Когда они шли к погребу, Эгин определил свое местоположение довольно точно – вперед и направо по коридору находился выход из дома во двор, охраняемый двумя алебардистами. Вперед и налево была лестница, ведущая на второй этаж. Там, в частности, был расположен оружейный зал, где они вели переговоры.
Впереди всех шли двое мужиков в красных рубахах. Они несли факелы. За ними подымались Гнук, Есмар (которого неотступно сопровождал верный пес Лога) и Эгин. Именно так, аррум шел последним, умышленно пропустив своих спутников вперед.
В затылок Эгину дышали более серьезные люди. А именно: шестеро в кольчугах, заросшие бородами до самых глаз и вооруженные топорами – не дровяными и не мясницкими, а настоящими боевыми.
За ними двое особо доверенных телохранителей вели под руки Багида Вакка. Хозяин Серого Холма был, оказывается, не только черноног, но еще и хромоног. Телохранители имели мечи. Да, вполне сносные кавалерийские мечи южной ковки, как определил Эгин по рукоятям. Мечи эти, как и топоры, были не самым удобным оружием в плотной потасовке.
За спиной Багида последовательность повторялась, но с вариациями. Четверо кольчужников с факелами и длинными ножами у пояса. И двое – в самом хвосте. Эти, насколько мог заметить Эгин, вооружены не были. Да и вообще, похоже, людьми не являлись, ибо были облачены в совершенно закрытые одежды, в кожаные перчатки и старомодные шлемы с наличниками. Это, понятное дело, были костерукие. Причем один из них нес злосчастного альбатроса. Перепуганная птица сидела на кожаной перчатке существа в балахоне как каменная.
– Зачем? – донесся из-за спин кольчужников слабый голос Багида. – Даже и не знаю. Видимо, Прокаженный полагает, что все гости моих подземелий – мои заклятые враги. И, похищая моих врагов, он тем самым приобретает союзников, а заодно просто досаждает мне. Вообще Прокаженный…
Развить мысль Багиду было не суждено.
«Так. Сейчас вся процессия – на лестнице. Подошвы сапог двух верхних, в красных рубахах, уже готовы коснуться последней ступени. Костерукие – наоборот, в самом низу. Лучшего момента не будет».
– А-а-ах, Ш-шил-лол! – досадливо хлопнул себя по лбу Эгин, резко останавливаясь и поворачиваясь. Кольчужники с топорами сделали лишний шаг, и пара верхних расширившимися от недоумения глазами вперилась прямо в грудь аррума. – Как я мог забыть?! С нами нет одного человека!
Последние звуки этого театрального возгласа еще таяли в воздухе, а кулаки аррума уже врезались в бородатые подбородки кольчужников со скоростью броска степной гюрзы, с силой добрых молотов.
«С нами нет одного человека», – вспыхнула ключевая фраза в мозгу Гнука, и быстрее, чем его мысль вернулась на несколько часов назад, в Ваю, к словам тайного советника, его крепкие руки обрушили настоящий, стальной молот на затылок правого факельщика.
«С нами нет одного человека». Есмар соображал чуть дольше Гнука и левый факельщик встретил его клинок не спиной, а боком, не легким, а печенью.
– Лога, враг – человек! – выкрикнул Есмар, для верности разрубая падающему факельщику ключицу.
Животные-девять очень понятливы. Приняв приказ хозяина и убедившись, что две ближайшие жертвы уже мертвы, Лого юркнул вниз, протиснувшись между Есмаром и Гнуком. Туда, где Эгин, оглушивший первых двух противников, извлекал из ножен свой меч, одновременно опрокидывая обмякшее тело правого бородача ударом ноги вниз – на его оцепеневших от неожиданности собратьев.
– Гнук, держи коридор, Есмар – ко мне! – С этим криком Эгин, ухватив за бороду левого мужика, из разжавшихся пальцев которого на лестницу с грохотом и звоном выпадал боевой топор, поднялся на две ступени вверх, волоча оглушенного за собой. Борода трещала.
– Аррум, ты допрыгаешься! – завизжал Багид не своим, а точнее, именно настоящим своим – злым, отвратительным, высоким – голосом.
– Пусть твои сложат оружие! – прорычал Эгин, отбивая ногой топор подоспевшего снизу свежего кольчужника.
Пустить в дело меч он сейчас не мог. Потому что, полоснув мгновение назад по горлу своей могучей, но незадачливой жертвы клинком, Эгин сейчас стремительно вбирал через пальцы, наложенные на рану, жизненную силу мужика, зримым горячим потоком крови и незримым знойным ветром энергии хлынувшую из разбитого сосуда его тела.
– Поцелуй меня в задницу, аррум! – ликующе прокричал Багид, причем его голос прозвучал уже из нижнего коридора.
«Сволочь уходит вниз. Наверняка из подземелий имеется по меньшей мере еще один потаенный выход!»
Есмар, к счастью, был уже на ступень ниже Эгина. Его клинок, звякнув о кольчугу врага, перехватывающего топор поудобнее, чтобы ткнуть Эгина в живот неблокируемым ударом, оскользнулся вверх по защищенному плечу и перерубил мужику челюсть.
Лестница, к счастью, была достаточно широка, чтобы сражаться вдвоем бок о бок.
Эгину и Есмару это было выгодно, ибо вдвоем они стоили многих «лососей», а два мужика с топорами бок о бок стоили всего лишь одного морского пехотинца. И потолок над лестницей был достаточно высок, чтобы Лога смог прыгнуть. Прыгнуть далеко.
Когда Лога оценил свои возможности, он отрывисто, требовательно гавкнул.
Есмар прекрасно понимал своего питомца и мгновенно изготовился, поустойчивее расставив ноги и уперевшись свободной рукой в стену.
В мгновение ока Лога оказался у Есмара на плечах, словно был не здоровенным псом, а легкой цепкой кошкой. Распрямив по-своему грациозное, мускулистое тело, Лога перелетел через головы трех уцелевших кольчужников и обрушился на последнего из спешивших вверх факельщиков с обнаженными ножами. Хрустнула перекушенная шея, и Лога, не теряя ни секунды, скрылся в нижнем коридоре.
За спиной Эгина Гнук разразился веселой бранью и вслед за этим раздался тошнотворный треск размозженного черепа. Кажется, по коридору на шум драки уже спешила подмога.
«Быстрые, сволочи».
Итак, внизу на лестнице были еще трое свежих кольчужников с топорами, натиск которых кое-как сдерживал Есмар, и трое кольчужников с ножами.
Двое личных телохранителей Багида под защитой костеруких уводили своего хозяина все дальше и дальше от смерти.
Прорубиться через шестерых для двух офицеров Свода было делом не простым, но вполне посильным. Однако на это требовалось время. А за это время Багид наверняка скроется за какой-нибудь неприметной плитой потайного выхода! И тогда вся кровавая баня окончательно потеряет смысл. Потому что долг аррума Опоры Вещей отнюдь не в том, чтобы кровавить «облачный» клинок о плоть смердов. Долг аррума – вырвать корень зла, а сухие ветви скверны могут испепелить и «лососи»…
В висках Эгина грохотали «молнии Аюта». Его сердце билось, словно кожаный щит-барабан танцующего шамана. Волосы на голове аррума шевелились от незримых порывов потустороннего ветра. Эгина распирал поток силы. Сила переходила из рассеченного горла бородача в его левую руку, отдавалась упругими толчками во Внутренней Секире, пенным потоком мчалась через сердце и, опускаясь в правую руку, вся без остатка вливалась в рукоять «облачного» меча.
Меч темнел на глазах. Теперь он был черен, как грозовое небо над океаном. Грохот сокрушительных валов, бьющихся о вековые скалы, срывался с его совершенного, как сами небеса, клинка. Затем поток силы начал неспешно слабеть. Все, что Эгин мог взять у кольчужника, он взял без остатка. Взял умело и беспощадно.
– Именем Князя и Истины! – Эгин, словно уязвленный медведь-шатун, отбрасывая левой рукой Есмара к стене – прочь от рушащегося топора и прочь от испепеляющей кары, заключенной в Измененной стали его клинка.
То, что он показал полтора часа назад главному конюху перед входом в дом Багида, было ничем по сравнению с тем, что происходило сейчас.
Ровно на один удар сердца «облачный» клинок обратился пламенем. Пламенем без края. И ровно одного удара сердца арруму хватило, чтобы перечеркнуть мечом лестницу крест-накрест, зачеркнув тем самым жизни шестерых врагов…
Смрад горелого мяса и железной окалины ударил в ноздри. Кровавой плотью, лопнувшими кольчугами, обугленными костями противников усыпало всю лестницу.
Есмар, белый как полотно, с трудом удержался на ногах, борясь с приступом тошноты, подкатившим к горлу. Наверху захрипел раненый Гнук, которого достал-таки один из алебардистов, а Эгин, на ходу подхватывая со ступеней уцелевший топор мужика, чью жизнь он забрал без остатка, обратив ее в смерть для его же собутыльников, уже спешил вниз. И изо всех сил старался не смотреть себе под ноги.
– Есмар, за мной! – бросил он уже с самого низа лестницы.
2
Эгин прислушался.
Коридор, освещенный обычными факелами – не то что оружейный зал, – был пуст. Ни Логи, ни Багида, ни его телохранителей. И слева, и справа через двадцать шагов коридор сворачивал в неизвестность.
Долго прислушиваться Эгину не пришлось. Он не успел даже сосредоточиться, чтобы пустить в ход Взор Аррума, когда из-за правого поворота донесся громкий стон, взрыв брани, грохот железа и хриплый рык Логи. Эгин опрометью бросился туда.
Один из телохранителей Багида, которые прежде поддерживали его под руки, лежал сразу за поворотом с перекушенным горлом.
В его сведенных предсмертной судорогой пальцах были зажаты клочья шерсти Логи.
А в десяти шагах от Эгина второй телохранитель, распластанный Логой, судорожно шарил по полу в надежде подобрать свой оброненный меч тернаунского кавалериста. И если пятки телохранителя находились еще в коридоре, то его голова – в помещении, открывшемся, похоже, совсем, совсем недавно.
Об этом свидетельствовали две каменные плиты, распахнутые внутрь коридора подобно дверным створкам. И там, в глубине этого потайного помещения, Эгин чувствовал присутствие Багида. Перепуганного, обозленного, но живого.
Телохранителю, из последних сил удерживающему левой рукой пасть Логи у самой своей шеи, наконец удалось нащупать рукоять меча и ухватиться за него, как утопающий хватается за брошенный канат. Но Эгин был уже рядом.
Ухнул отпущенный Эгином топор, телохранитель взвыл от страшной боли в раздробленной кисти, его левая рука мгновенно ослабла и челюсти Логи сошлись на его кадыке. По коридору разнесся гулкий стук каблуков. Это спешил Есмар.
3
Это было и жалкое, и страшное зрелище.
Большое продолговатое подземелье с очень низким потолком. Среднее между тюрьмой, казармой и склепом.
Густая вонь падали, которую явно старались перебить какими-то негодными благовониями, что парадоксальным образом лишь усилило смрад.
Грубые лежанки вдоль стен. Даже не лежанки, а так – связки длинных жердей. Бурые потеки на стенах. Пол с небольшим наклоном в сторону одного из углов. Там – прямоугольное отверстие. Нужник? Сток?
В изголовье каждой лежанки – большой пучок засушенных трав, запах которых давно растворился в общем смраде. И, что больше всего удивило Эгина, – два ряда вечных хрустальных светильников под потолком. Пыльных, закопченных, но в точности таких, какими были украшены коридоры Свода Равновесия и фехтовальный зал Багида. Светильников, заливающих помещение мертвенным темно-голубым светом. Заливающих всегда. Днем и ночью. Зимой и летом.
«Кто бы здесь ни жил, живется ему препогано», – подумал Эгин. Он почти не сомневался в том, что попал в жилище костеруких. Его удивляло лишь одно обстоятельство: где же сами устрашающие обитатели этой горе-казармы?
Багид Вакк, землевладелец, был в самом конце подземелья.
Там от самого пола начинались каменные ступени, упирающиеся прямо в потолок, где находился железный люк. К этим-то ступеням и ковылял Багид Вакк. Ковылял на четырех, кое-как шевеля ногами и помогая себе руками. Ходить самостоятельно Багид, по-видимому, не мог. Его телохранители были мертвы, а костерукие, выпустив наконец альбатроса, изготовились к последней схватке.
Маскарад был окончен. Наличники на шлемах костеруких подняты. Перчатки, скрывающие страшную костяную конечность, сброшены на пол. Наконец Эгин получил возможность рассмотреть Переделанных Человеков при свете.
Их лица сохраняли сходство с человеческими. В той приблизительно мере, в какой детский рисунок корабля сохраняет сходство с кораблем. Казалось, все, что в человеческом лице может быть упрощено, свелось к конечному примитиву и окостенело.
Ломаные плоскости скул, носа, лба и подбородка, покрытые крупными ромбовидными чешуями. Округлившиеся желтые глаза, испещренные мелкими прожилками – словно две растрескавшиеся янтарные слезы. И – руки.
Если правые руки Переделанных были человеческими, но столь же огрубевшими, как и лица, то левые больше походили на крабьи клешни. Но клешни не раздвоенные, а «распятеренные», что ли, – Эгин не мог подобрать лучшего слова. Да, пять костяных когтей сходились в один смертоносный конус, имеющий в ударе пробивную силу осадного тарана. Либо расходились, становясь невиданными ножницами, уловителями мечей или боевыми вилами в колющем ударе.
По впечатлениям от встречи с костерукими в Кедровой Усадьбе Эгину казалось, что они не так далеко ушли в своем Изменении от людей. Эгин не знал, что в Кедровой Усадьбе судьба сводила его накоротке со сравнительно неудачными тварями, а здесь он повстречал самых отборных бойцов Багида. И если бы сорок обитателей казармы не ушли в сумерках к реке, не канули в нее тяжелыми бревнами и, подхваченные течением, не направились к Вае, то у него, аррума Опоры Вещей, вообще не было бы сейчас никаких шансов на выживание. Никаких.
Лога, отпраздновавший в тот день три победы над человеческой слабостью, поджал уши и начал подкрадываться к костеруким.
– Осторожно, Есмар! – предостерегающе выбросил руку Эгин, заслышав за своей спиной тяжелое дыхание эрм-саванна. Сам Эгин, выставив «облачный» клинок, на котором не утихало суровое ненастье, мелкими шагами пошел на сближение с костерукими.
«Интересно, насколько твари сообразительны. Сохранилась ли в них хоть кроха разума? Столь ли далеко зашли Изменения в их душах, как в телах?»
Эгин еще не знал, что тело Переделанного Человека напрочь лишено святого семени души. Что плоть костеруких полнится одним-единственным желанием – поглощать сердца живых тварей. Ибо плоть Переделанного Человека знает о себе, что она есть совершенство, обремененное единственным изъяном: полным отсутствием сердца. И плоть Переделанного Человека вечно голодна. Она вечно жаждет чужих сердец. Все больше и больше.
Лога быстро учился. Пока Эгин пробивался в нижний коридор, Лога дважды едва не попал под стремительный удар костяной молотоглавой змеи и успел понять, что нападать на костеруких можно только под их правую руку. Только под правую!
Мнимые вялость, медлительность, чуть ли не оцепенение противников не могли длиться вечно. Да и всей-то вечности было – каких-то десять ударов сердца.
4
Гнук дрался так, как подобает настоящему солдату Ее Сиятельства.
С первого мгновения боя, когда его молот только обрушился на затылок вышагивающего перед ним факельщика в красной рубахе, Гнук понимал, что обречен встретить свою смерть здесь. Здесь, в чужом, враждебном доме на Медовом Берегу, который так далек от зеленотравного Ре-Тара и так не похож на тихие предместья его родной Суэддеты…
Когда на шум боя от парадного входа подоспели двое алебардистов, Гнук был ранен первый раз. Трехлезвийный топор-копье пропорол ему правый бок. Солдат Ее Сиятельства убил обоих.
Потом появились другие. Дурно вооруженные – кто длинным ножом, кто топором, кто бичом (эти двое с бичами были бы самыми опасными, если бы их озлобленные односельчане расступились и предоставили им действовать самостоятельно) – но в числе не менее десяти.
Гнук долго дрался с ними, истекая кровью и получая новые раны, которым не суждено было зажить со временем и обратиться почетными шрамами-отметинами его доблести. Дрался трофейной алебардой. Она была сподручнее в свальном беспорядочном бою, когда лучшее, что можно сделать, – держать своих противников на почтительном удалении. Гнук убил еще двоих и ранил троих. Потом ему вновь пришлось взяться за молот, ибо древко алебарды не выдержало очередного удара и в руках Гнука осталась лишь бессмысленная палка длиной в три локтя.
А потом появился тот самый щуплый малый в пурпурной рубахе, расшитой золотыми птицами и морскими единорогами.
Тот, который привел их сюда, в Серый Холм. Главный конюх.
В руках у него были два цельножелезных метательных топорика. Малый стоял за спинами потного, разъяренного мужичья, по-птичьи склонив голову набок. Он прислушивался к тому, что происходит в подземелье, хотя, казалось бы, человеческим ушам было не под силу уловить хоть что-то сквозь лязг боя. Малый не спешил пустить в ход свое оружие. Не спешил – словно бы ждал чего-то.
5
– Взять его! – гаркнул Эгин Логе, ткнув пальцем в направлении Багида, который добрался до верха лестницы и теперь дрожащими руками перебирал ключи в увесистой связке.
– Живым!!! – добавил Эгин вслед исполнительному псу. Эгин никогда не славился особым взаимопониманием с животным миром и у него не было уверенности, что Лога понял его правильно.
Есмар был мертв. И оба костеруких были мертвы тоже. Их отрубленные головы беззвучно шевелили шершавыми серыми губами. Их смертоносные костяные когти-лезвия слепо скребли по полу. Но они были безопасны. Следовательно – мертвы.
Эгин уцелел только благодаря Логе, который в блистательном прыжке, завершившемся тем, что его челюсти сомкнулись на локте ударной руки врага, смог отвести смертельный выпад от незащищенной спины аррума. Да, Переделанные Человеки оказались страшными противниками.
Эгин устало припал на колено над телом Есмара.
Нагрудник эрм-саванна был пробит, будто бумажный, ребра в левой половине груди переломаны, как тростинки. Но его сердце так и не стало добычей исчадий Хуммера. Эгин пошарил во внутреннем потайном кармане Есмара и извлек оттуда его горячую и липкую от крови Внешнюю Секиру эрм-саванна.
Есмар был отличным напарником. Только сейчас, глядя в его лицо, искаженное предсмертной мукой, Эгин начал понимать, насколько тяжелее для него была бы жизнь в Вае, не будь с ним Есмара. Теперь Эгин был единственным офицером Свода на Медовом Берегу. Впрочем…
Багид Вакк, землевладелец (он же, по собственным уверениям, – Саданг, аррум Опоры Безгласых Тварей), напомнил о своем существовании истошным воплем.
Лога стащил его вниз со ступеней и теперь собирался сделать то, что уже совершал сегодня несколько раз с превеликим удовольствием, – перегрызть мерзавцу глотку.
– Лога, не сметь!!! – закричал Эгин, опрометью бросаясь к псу.
Но было уже поздно. Тело Багида несколько раз содрогнулось в конвульсиях и недвижно застыло.
– Эх, Лога, Лога…
Взаимопонимание с животным миром Эгину действительно не давалось. Лога виновато посмотрел на Эгина. Мол, что же делать, этому только и обучены.
Эгин подошел к Багиду, пощупал его запястье, удостоверился, что в нем не слышно отзвуков бьющегося сердца, поднял связку ключей и огляделся.
«Первое – альбатрос. Вот он, бедолага, ковыляет к единственному живому здесь человеку. Ко мне».
«Второе… что-то надо сделать… что-нибудь взять на память…»
Эгин поймал себя на том, что соображает из рук вон плохо. Перенапряжение последних часов давало о себе знать. Ему сейчас следовало бы толком порыться на теле убитого Вакка… «Ах да, конечно!»
Эгин вновь присел над Багидом и быстро похлопал его по бокам. Еще раз. «Нет, здесь, кажется, нет. Второй вариант – сапоги. Да, точно!»
Вот она – Внешняя Секира аррума Опоры Безгласых Тварей Саданга. Эгин нащупал ее за голенищем правого сапога Багида. Эгин помедлил, не решаясь сразу извлечь ее на свет. Самое важное свойство Внешней Секиры в том, чтобы отзываться голубыми искорками только своему настоящему владельцу и тем доподлинно удостоверять его имя и звание. Багиду она отозвалась как положено. А ну-ка… Эгин рывком выхватил металлическую пластину с выгравированной на ней двуострой секирой и пробитыми насквозь Отметинами Огня. В каждом из крохотных отверстий полыхнули привычные голубые искры.
«Так я и думал. Отличная вещица, милостивые гиазиры! Имея такую, любой галерный раб может удостоверять свою личность аррума, Шилол их всех подери!» – прошипел себе под нос Эгин.
Он бросил прощальный взгляд на казарму костеруких. «Ровным счетом ничего примечательного. Вот разве только эта трава…»
Эгин подбежал к ближайшей лежанке из жердей, схватил сухой пучок травы, лежавший в изголовье, сунул его за пазуху, подхватил на руки альбатроса («Какой тяжелый, однако!») и взбежал вверх по ступеням к железному люку в потолке.
Замочная скважина в нем имела непривычную звездообразную форму. «Ну и замочек!» – выругался Эгин. На своем веку он повидал много разных диковин, но чтобы такое! Ключей в связке Багида было больше двух десятков, но с пятью бородками было лишь три. Это профессиональный взор Эгина подметил сразу, когда он только подымал ключи с пола.
Еще один придирчивый осмотр. Неудивительно, что Багид копался в своей связке так долго. Смертельно перепуганный человек с легкостью может перепутать эти три ключа. Но настоящий аррум Свода – едва ли. «Так… Первый слишком велик, он просто не войдет сюда, а у второго слишком сильно стерты две из пяти бородок. Им пользовались часто. А этот люк, кажется, буквально врос в потолок. Интересно, что над ним…»
Нужно было спешить. Эгин не сомневался в том, что даже если Гнук еще жив и продолжает доблестно сдерживать напор врагов, он доживает сейчас свои последние удары сердца. Эгин успокоительно потрепал по холке напряженного пса, глубоко вздохнул и вставил ключ в скважину.
Относительно Гнука Эгин был прав и не прав одновременно. Прав, потому что Гнук действительно сдерживал врагов все это время и действительно был обречен. Не прав – потому что Гнук сейчас был уже мертв. Когда челюсти Логи сошлись на шее Багида Вакка и злокозненный человечишко испустил дух, малый в пурпурной рубахе едва заметно вздрогнул. Его нахмуренный лоб разгладился. И два метательных топора, пущенных искусным росчерком его кистей, молниеносно достигли груди Гнука. Пластинчатый панцирь варанского пехотинца не мог сдержать ударной силы цельножелезных тернаунских топоров, равных которым нет больше под Солнцем Предвечным.
«Змеиного молока вашим женам и дочерям!!!» – проревел Гнук, валясь на спину.
Вконец разъяренное проклятием Гнука мужичье растерзало его тело быстрее, чем малый в пурпурной рубахе, главный конюх покойного Багида, успел остановить их.
«Быстро вниз!» – заорал конюх, отпуская пинка ближайшему из мужиков с окровавленными губами. Тот, жадно присосавшись к груди Гнука, пил его кровь, струящуюся из-под топора.
– Ну и нравы у вас здесь, в Варане, – пробормотал главный конюх. Понять его все равно не могли, потому что из всех людей, находившихся на Медовом Берегу в тот день, наречие, на котором были сказаны эти слова, знала только одна женщина. Да и для нее оно не было родным.
6
Эгин ожидал всего чего угодно, но только не этого.
Стоило только ему вставить пятибородчатый ключ в скважину и повернуть его на полный оборот, как последовал мелодичный щелчок и люк распахнулся вверх с удивительной скоростью и мощью. А из него на головы Эгина, Логи и злосчастного альбатроса стремительно обрушился поток соленой воды.
Их мгновенно сбросило вниз со ступеней. К счастью, Лога был выращен, в частности, для того, чтобы безболезненно падать с такой высоты и сразу же приземляться на четыре конечности. Ну а Эгин – и подавно. С той лишь разницей, что не на четыре, а на две. Упущенный им при падении альбатрос радостно закричал, приветствуя пришествие долгожданной водной стихии, и сдуру бросился в противоположный угол казармы, где находилось сливное отверстие.
А в коридоре уже слышался топот погони.
– Лога, взять его! – Эгин властно ткнул пальцем в расправленные крылья удаляющегося альбатроса. – Живым!!!
К счастью, водопад начал иссякать в считанные мгновения.
Из люка еще бежали струйки воды, а Эгин уже вновь стоял на верху лестницы, с удивлением отмечая, что над его головой находится какой-то настил, с испода похожий на просмоленную парусину и приподнятый откинувшимся вверх люком.
«Час от часу не легче», – прошипел Эгин, вновь обнажая «облачный» клинок.
Проткнуть настил оказалось делом посильным. Но, начав прорезать в нем дыру, Эгин понял, что этак он провозится до утра, в то время как в любой момент на пороге казармы могут возникнуть очередные костерукие или просто мужички. И хорошо, если с топорами. А то ведь есть еще луки…
Эгин оглянулся. Лога трусил к нему. В его зубах трепыхался и безнадежно взывал к своим птичьим духам-покровителям пойманный альбатрос. Вроде как живой. «Пока еще», – знание повадок Логи отнюдь не вносило оптимизма в строй мыслей Эгина.
Эгин влез в люк, встал на четвереньки на холодный склизкий пол загадочного помещения с настилом, служивший потолком казарме костеруких, и пополз наугад вперед. Через каких-то три шага он уперся в стену и нащупал край настила. Резко распрямившись, он откинул его в сторону, как ковер. И понял все.
7
Это был бассейн для игры в лам.
Находился он, в соответствии с велениями провинциальной моды двадцатилетней давности, под навесом, стены которого были оплетены старым хмелем. Сквозь ажурный переплет листьев светила луна. Когда-то это считалось изысканным, а со временем приелось и стало нормой.
Но вот дно бассейна было выполнено весьма необычно. Оно было накладным. Мозаика, передающая поля, так называемые «дома» лама, была наклеена при помощи рыбьего клея на парусину. Парусину просмолили, чтобы она не сгнила в воде. Для этих же целей, видимо, воду регулярно и обильно солили.
Но самое интересное заключалось не в этом. А в том, что рядом с Эгином в нижней трети бассейна находилось круглое отверстие, из которого пахло сыростью, тиной и… чем-то, приятно щекочущим ноздри и вызывающим мысли исключительно о женщинах.
«Вот так запах. Кстати, что там с Лормой? Как спится Люспене?»
Похоже, где-то по соседству находился второй, более значительный резервуар с водой, отсоединенный от бассейна заслонкой. Напрашивался один забавный вывод: если дверь из казармы, ведущую в подземный коридор, закрыть, если открыть снаружи, отсюда, верхний люк и поднять умозрительную заслонку второго резервуара, то… То казарма наполнится водой. А потом можно вновь закрыть верхний люк и ждать, пока все обитатели казармы не передохнут.
Эгин не знал трех обстоятельств.
Что в обычной воде костерукие могут существовать не лучше и не хуже, чем на воздухе. Со временем, правда, они впадут в голодное оцепенение. Но с тем же успехом они впадут в него будучи просто запертыми в казарме.
Что большой резервуар, который действительно был заполнен до краев «квенорновой брагой», три ночи назад был разрушен шардевкатранами и все его содержимое ушло в их туннели.
Что заслонка между резервуаром и бассейном была устроена так, что если только не привести в действие на стене бассейна секретный механизм запрета, она откроется разом с нижним люком. Сейчас, например, она была открыта. И если бы шардевкатраны сдуру не проломили дно резервуара, его и Логу ждала бы смерть в пенном потопе дурманящей жидкости.
Лога, умница, был уже рядом, и присмиревший альбатрос был тоже с ним. Точнее, не с ним, а в его ласковых клыках.
Эгин вернулся к люку и поискал замочную скважину снаружи. Да, она имела место, закрытая со стороны Эгина вращающейся задвижкой на заклепке, но ключ в нее не входил.
«В чем дело? Ага, тут у нас две мощные пластинчатые пружины, уходящие в прорези в поверхности люка. Значит, закрывается он даже проще, чем думалось!»
Эгин навалился всей тяжестью тела на люк и захлопнул его. А снизу в железо застучала злая и бессильная сталь топоров…
– Да отпусти ты его, – прошептал Эгин, почесав Логу за ухом, когда они выбрались из бассейна. Из-за переплетений плюща они следили за двумя мужиками, которые без особой отваги, опасливо, приближались к бассейну для игры в лам, из которого только что с утробным ворчанием ушла вся вода.
К большому удивлению Эгина, Лога действительно разжал челюсти и очумевший альбатрос, сделав пару шагов для верности по земле, расправил свои широченные крылья и, пробежавшись по двору… взмыл вверх.
Мужики оторопело проводили птицу взглядом. Затем один из них выхватил из чрезгрудной перевязи метательной кинжал и запустил вдогонку альбатросу.
«Болван. Он бы и в неподвижного „картонного человека“ не попал бы. Не то что в летящего альбатроса», – подумал Эгин, никак не ожидавший от Шаль-Кевра такой прыти.
И тут Эгин понял, что если в досадном бегстве спасенного чудом альбатроса и есть какая-то польза – она лишь в том, что внимание мужиков временно переключилось на диковинную птицу.
«Лога, враг – человек», – шепнул Эгин на ухо псу.
8
Им везло. Основная часть челяди Багида осталась внизу, в казарме костеруких, за несокрушимым железным люком.
Им везло – они почти бесшумно убрали двух мужиков на заднем дворе. Эгин пополнил свою экипировку перевязью с тремя метательными кинжалами – четвертый, пущенный вдогонку Шаль-Кевру, искать было недосуг.
Им везло, когда они, пробежав через безлюдную боковую галерею между стеной и домом, оказались на главном дворе. И вслед за этими двумя серыми тенями, никем не замеченные, добрались до коновязи, где по-прежнему скучал мул Вицы в обществе двух понурых коней.
Им везло, когда Эгин с первого броска всадил метательный кинжал в глотку кому-то, окликнувшему их из темноты: «Эй, браток!» И когда, подняв трофейного коня на дыбы, он смог перепрыгнуть через руины южной стены, а Лога в два прыжка догнал его уже за пределами поместья-крепости.
Им везло, когда они, промчавшись вихрем через полусонную заставу на проходе через вал, смогли проскочить это опасное место. И снова конь безукоризненно преодолел двенадцатилоктевой ров за валом. Ну а Лога – и подавно.
Но потом везение прекратилось. Потому что стража наконец опомнилась и стрела повстречалась с плотью Логи.
Тот печально взвыл и растворился в темноте за спиной Эгина.
Прежде чем стража перезарядила самострелы для следующего залпа, Эгин стремительно свернул с тракта в темноту, в кустарники, в неизвестность. Тем более что впереди было кое-что похлеще. Там, в узине между холмов, пылали огромные костры и на подсвеченной ими стрелковой вышке маячили четверо лучников с полноростными тисовыми луками. Эти не промахнулись бы.
«Да, играют здесь в Тардер, Эстартою осажденный». – Эгин вспомнил Есмара, и его сердце сжалось от чувства утраты и одиночества.
Эгин погнал коня напролом сквозь кустарник, по пологому склону безымянного холма. Будь что будет.
9
Спустившись с холма и отыскав тропу, уводящую прочь от вайского тракта по направлению к Ужице, Эгин перевел коня на легкую рысь и решил выбраться к реке. Его сжигала жажда, да и напоить непривычного к таким передрягам коня тоже не мешало бы. «А уж потом будем думать, что да как дальше», – устало заключил Эгин.
Его глаза цепко ощупывали все, что только можно было разглядеть при свете заходящей луны.
Порядком ослабевший Взор Аррума то и дело забегал вперед проверить, не затаилась ли за поворотом тропы новая опасность. Его уши ловили каждый шорох на триста шагов вокруг, а его усталый рассудок, последние часы полностью поглощенный спасением из Серого Холма, теперь наконец смог вернуться к валу происшедших событий и дать им хоть какую скороспелую оценку.
Эгин не поверил Вакку. Не поверил сразу и безоговорочно. Особенно после того, как увидел его Внешнюю Секиру.
Да, с отрочества будущим офицерам Свода вдалбливают, что подделать Внешнюю Секиру невозможно. Что ее изготавливают в кузницах Свода при помощи совершенно тайной магии и при участии единственного на весь Круг Земель Знахаря. И все это было бы для Эгина непререкаемой истиной, если бы в прошлом году на его собственное имя не была переделана Внешняя Секира аррума. Переделана за десять минут. Переделана безупречно. Поэтому когда жетон, изготовленный на имя Саданга, в ответ на прикосновение Багида полыхнул послушными голубыми искрами, Эгина это ни в чем не убедило. Встревожило – это да. Ну а все дальнейшее просто-таки испугало его не на шутку.
Дело в том, что все, рассказанное Багидом Вакком относительно своего секретного задания, относительно Семнадцатого Поместья и прочего, было до некоторой степени правдой. Правдой в том смысле, что действительно Эгин этой ночью увидел и Переделанных Человеков во всем их мрачном великолепии, и магические светильники, и сложную механику подземных дверей, и помещение для десятков костеруких. Все это говорило о том, что кто-то, не имеющий никакого прямого отношения к Своду, тайно от Свода («О Шилол, разве есть в Варане нечто, являющееся тайной для Свода? Выходит, есть».) устроил здесь, на Медовом Берегу, гнездовье этих самых Переделанных Человеков. Кто?
Если верховодил здесь действительно Багид – значит, решил Эгин, он может готовить нагрудник к своей первой аррумской почетной чеканке. Это по меньшей мере. Потому что как ни крути, а он, Эгин, провел сегодня головокружительную и, в общем-то, успешную операцию, в результате которой Багид казнен без суда и следствия как особо опасный враг Князя и Истины.
Но даже и в этом случае любому эрм-саванну очевидно, что за спиной Багида стоит очень могущественный враг. Враг, о котором Эгин пока что ничего не знает. Враг, в руках которого находятся магии, сравнимые с лучшими достижениями Свода Равновесия. И хорошо, если этот враг – в Аюте, в Тернауне или Синем Алустрале. А если Багид даже здесь, в Сером Холме, не был ключевой персоной?
Все, что произошло сегодня в Сером Холме, подталкивало Эгина к трем выводам.
Багиду Вакку во что бы то ни стало хотелось отправить за его, Эгина, подписью письмо в Свод Равновесия.
Багид Вакк сам почти безоговорочно верил во все свои бредни относительно своего звания аррума и вообще, похоже, отнюдь не лучшим образом понимал, что вокруг него происходит.
Багид Вакк плохо заботился о сохранении своей жизни. Точнее, он заботился о ней ровно настолько, чтобы показать свою заботу – ширмы, зеркала, столпотворение кольчужников и всего лишь двое костеруких. Эти, последние, может, и были телохранителями, но не исключено – надсмотрщиками. Надсмотрщиками над самим Багидом.
Из этих трех выводов следовали головоломные вопросы.
Зачем врагу, действующему через Багида Вакка, подталкивать Эгина к тому, что он и так собирался сделать, – отправить почтовым альбатросом в Свод Равновесия запрос о помощи?
Зачем приманивать альбатроса, затем приманивать Эгина, сводить их в одной комнате и по существу говорить: «Напиши, дружок, любой бред под нашим наблюдением, и на твоих глазах эта добрая птица понесет сей бред пред ясны очи гнорра»?
На этот вопрос Эгин, к своему изумлению, ответил молниеносно: чтобы в тех местах письма, где Эгин, как всякий аррум, будет чересчур сух и деловит, попросить его подбавить красок. Чтобы через Эгина доказать гнорру, как один минус один – ноль, что его личное вмешательство здесь необходимо. Чтобы весь цвет Свода Равновесия поспешил сюда на взмыленных конях и переполненных ветром парусах! А зачем? Затем, чтобы покончить со всеми одним ударом.
Эгину стало страшно. Это какую же силу должен чувствовать в себе неведомый враг, чтобы играючи разводить на Медовом Берегу, на чужой земле, такой кровавый праздник? Чтобы надеяться истребить гнорра, пар-арценцев и лучших аррумов Свода одним ударом? Истребить тех, кто меньше года назад сокрушил неприступную цитадель смегов и убил Говорящих Хоц-Дзанга?
А Багид? Что же Багид? Багид, которого второпях загрыз Лога, был убит благодаря его, Эгина, действиям. И все-таки на самом деле Багида убил кто-то другой. Не Эгин и не Лога. Кто-то, кто остался жив. Кто-то, кто умеет управлять костерукими, укрощать шардевкатранов. Зачем? Чтобы охотиться на Прокаженного, чтобы вызвать своими действиями появление гнорра и прочих магов помельче.
И тут Эгина озарило – никакого Прокаженного в действительности нет. «И шардевкатраны, и костерукие управляются одним человеком. Все свары между ними – баталии для отвода глаз. Этот „управитель шардевкатранов“ – убийца предыдущего тайного советника. Этот убийца – офицер Гиэннеры. Этот офицер – женщина. Эта женщина – Люспена. Остальное – подробности…»
Эгин непроизвольно натянул поводья – так он был потрясен сделанным открытием. Послушный конь охотно остановился.
«Вот это да!» – пробормотал себе под нос Эгин. В его схему вписались даже слова Багида о том, что Люспена, дескать, застрелила тайного советника из сборного аютского лука. Разумеется, вкладывая эти слова в уста Багида, Люспена надеялась похоронить невероятную правду среди месива оголтелой лжи, которая для любого аррума очевидна.
«Выходит, осталось застрелить Люспену – и хаосу на Медовом Берегу придет конец?» – неуверенно предположил Эгин.
И тут он вспомнил мрачную ночь в Кедровой Усадьбе.
Вспомнил чужой, неведомый голос, доносящийся с гребня стены: «Человек, сделай семь… нет, твоих меньше… шесть шагов влево».
«Человек…», «твоих…» – даже если предположить, что можно так изменить голос, чтобы у меня сложилось впечатление, что со мной разговаривает неведомое существо, а не, скажем, Люспена, то уже ни одной известной магией не вычислишь с такой быстротой, куда упадут бревна разваливающейся смотровой площадки! Да и гнорр, в конце концов, слов на ветер не бросает… Значит, здесь все-таки есть некто (нечто?), именуемый Прокаженным. И в отличие от прочих он чист от любых подозрений. Кроме подозрений в том, что он смог спасти меня от смерти, а Лорму и Сорго – от плена.
А теперь так. Блуждая впотьмах, никогда не знаешь, кто друг, а кто – враг. Возможно, Прокаженный – действительно друг, и тогда с ним нужно переговорить, чтобы найти пути к уничтожению скверны. Если враг – с ним тоже нужно переговорить, по возможности выведать его планы и силу, а затем уничтожить.
Ну а Люспена…»
У Эгина уже голова шла кругом от всяческих «соображений». И он решил сосредоточиться на более насущной проблеме – на безопасном выходе к реке. Он легонько поддал коню по ребрам.
Он не знал, что, размышляя, смог подобраться очень близко к истине. И лишь отсутствие в его рассмотрении одного-единственного человека, одного-единственного слова и одной-единственной стороны света не позволили ему разгадать истинную расстановку сил на Медовом Берегу.
Вот эти ключи: главный конюх, мед, Юг.
10
Когда тайный советник, его секретарь и лучший солдат вайского гарнизона, молодчина Гнук, ушли в Серый Холм, на душе у Тэна окс Найры стало совсем тошно.
Он и девять никудышных раздолбаев – вот все, что в случае нападения он сможет противопоставить неведомой угрозе. Угрозе, которая, похоже, действительно серьезна, ибо советник Йен окс Тамма не производил впечатление человека, способного паниковать по пустякам.
Что оставалось Тэну? Защищать вверенное ему княжеское владение и следить за тем, чтобы обыватели во главе с толстяком Вицей поскорее отправились в безопасное место, на запад.
Тэн рассудил, что со стороны моря и со стороны достаточно широкой близ Ваи Ужицы неведомая опасность едва ли явится. Да и со стороны непроходимых болот, подступавших к городу с востока тоже.
Поэтому солдаты Тэна, предварительно сложив дров и хворосту для десятка костров, сели в кружок там, где тракт, покидая Ваю, уходил к Серому Холму. Сели во главе со своим командиром и, опасливо бахвалясь, стали ожидать, когда же появится неведомый враг.
– А что, братцы, выпустим кишки супостату? – осведомился Тэн, когда начало смеркаться. Он прочел эту фразу в одном полюбившемся ему историческом романе, и она ему очень понравилась.
– Выпустим-выпустим, – довольно мрачно процедил один из солдат – лысый как колено, с кольцом в ухе. – Если только у супостата есть что выпустить.
11
Сгустилась темнота, когда прибежал посланный Вицей мальчишка и сообщил, что первые лодки стали отходить от берега. Тэн потрепал его по щеке и подарил ему один медный авр. На счастье.
Потом Тэн приказал солдатам разжечь костры, и жидкая цепочка из десяти ярких огненных цветков с треском распустилась между Ужицей и болотами.
Тэн не сомневался, что нечисти, на которую смутно намекал советник, эта иллюминация нипочем, и все-таки рядом с кострами было как-то веселее.
Потом за спиной у них раздался первый далекий вопль ужаса. Кричали в Вае, на берегу Ужицы. Солдаты схватились за оружие.
Вопль повторился. Сильнее и ближе. За кругами неровного света костров темнота сгущалась, и нельзя было разглядеть ничего, кроме серых стен ближайших домов.
Но обязанностью Тэна было оберегать не себя и солдат, а тех, кто сейчас вопил в беспросветной темноте.
– Ну что, братцы? – спросил он, обводя взглядом своих солдат. – Наберите головней – и идем.
И они пошли.
Улицы были темны и пустынны. Возле дома градоправителя не было никого. Они повернули к реке.
Впереди, за покосившимися заборами, послышались шаги и журчание, словно бы сразу несколько пьяниц справляли на ходу малую нужду.
На Тэна и его солдат напали, как только они свернули за угол. Несколько темных силуэтов, с которых потоками стекала вода, выросли впереди и за спиной.
Все произошло быстро, как в кошмарном сне. Именно так бывает во сне – когда реальность перестает быть собой, когда знакомые, обыденные вещи утрачивают привычные свойства и открывают свою чудовищную изнанку. И, как это бывает с кошмарами, Тэн окс Найра смог сохранить лишь обрывочные воспоминания о событиях той ночи.
Тэн помнил, как бежал пустынными улицами Ваи, и ему казалось, что более низкого предателя, чем он, не сыскать и в исторических романах. Тэн не был предателем, ибо все его солдаты были обречены с первых же мгновений схватки с костерукими, и, останься он вместе с ними, он тоже погиб бы спустя несколько минут.
Потом прямо перед Тэном провалилось под землю пол-улицы и несколько длинных змей (или щупальцев? или многосуставчатых рук?) метнулись ему за спину, а одна перехватила его поперек талии. В три удара метательного ножа, употребленного не по назначению, Тэн сломал отличную сталь, не причинив твари ни малейшего вреда. А фиолетовые пятна на шкуре и бездонные белесые глаза неведомой твари были уже совсем близко…
Тэн помнил – тогда он орал так, как не орал, наверное, и при рождении. Звезды над его головой вдруг исчезли и в лицо пахнуло свежевскопанной землей и сыростью. Его туловище было перехвачено тугим обручем щупальца, но дышать он все-таки мог.
И тогда Тэн закрыл глаза, потому что опасался, что в любой момент его оторванная голова увидит со стороны фонтан крови, брызжущий из его конвульсирующего тулова. Уж лучше перед смертью видеть красные круги, чем такое.
Потом… Потом со всех сторон вновь разбушевался грохот и все лицо Тэна обсыпало землей.
Потом кто-то несколько раз ударил неподалеку по струнам каниойфаммы («Какого Шилола?») и Тэн был выброшен на песок, словно несъедобная ракушка.
Тэн почти не ушибся. И когда к его щекам прикоснулись горячие, но ласковые ладони, он открыл глаза. Окруженная венцом тех самых змей-щупальцев, освещенная переносным масляным фонарем, над ним сидела Люспена.
– У нас нет времени, варанец. Если хочешь жить – сдай оружие и следуй со мной.
Голос ее был нежен, но вот сами слова… В такой агрессивной манере женщины с Тэном еще никогда не разговаривали! «Варанец»! А она что – со звезды свалилась?» – негодовал Тэн.
Впрочем, покосившись на исполинскую тушу чудовища – о нет, двух чудовищ!.. – по коже которых струились фиолетовые пятна, Тэн понял, что приказывает и задает вопросы здесь отнюдь не он.
– У меня нет оружия. И я хочу жить, – сказал Тэн, сглотнув комок, подкативший к его горлу при виде доспехов, которые выглядывали из глубокой прорези ночного платья Люспены.
Доспехи были живыми.
12
Тэн сидел на веслах крохотной двухместной лодчонки, которую видел первый раз в жизни.
Лодчонка была сделана из очень легкой и прочной кожи. Как показалось Тэну – из кожи касатки. Весла тоже были необычными и походили на легкие трубчатые кости. Чьи кости? Ну уж не собачьи по крайней мере. Или собачка была размером с купеческий дом.
Они отплыли от берега шагов на сто, и Тэн уже начал понемногу приходить в себя, когда за его спиной – то есть в стороне открытого моря – раздался оглушительный раскат грома.
Спустя несколько мгновений на берегу вспухли два шара малинового огня. Они, словно вспышки молний, выхватили из темноты разлетающиеся в щепу рыбачьи сараи, черные силуэты нежити, возносящиеся в воздух, и, как показалось Тэну, длинную тушу одного из чудовищ.
– Да что же здесь творится, змеиная кровь?! – воскликнул Тэн, в сердцах бросая весла и оборачиваясь к Люспене. Та сосредоточенно смотрела вперед.
– Возьми чуть правее, – сказала она спокойно. Тэну оставалось повиноваться.
В открытом море снова раскатился грохот и снова берег окрасился багрянцем разрывов.
Тэну показалось, что на этот раз ему удалось разглядеть несколько пенных следов на морской глади у самой береговой кромки.
– Послушай, – прошипел сквозь зубы Тэн, – я не буду грести, пока ты не объяснишь мне, кто ты такая и что сейчас творится в нашем городе.
– Вообще-то ты мой пленник и в случае неповиновения я имею право тебя убить. Но я всегда относилась к тебе хорошо. Поэтому я отвечу на твои вопросы.
Снова гром, снова разрушительный огонь – но на этот раз Тэн почти не испугался. Потому что Люспена говорила такие вещи, от которых у него, простого варанского солдата, шел мороз по коже.
– Я – офицер Гиэннеры. Вот уже несколько лет я по поручению своего народа наблюдаю за Медовым Берегом, потому что мы определили там, у вас, большую опасность. Опасность, с которой ты сегодня столкнулся лицом к лицу. Имя ей – шардевкатраны. Я могу отчасти повелевать ими, но в ближайшие дни они станут совершенно невменяемы. А потом – приблизительно через неделю – шардевкатраны окуклятся подобно гусеницам бабочек. А потом, весьма скоро, из них выйдут те, кого ваш Свод Равновесия остановить не сможет ни при каких условиях. Вот почему и тебе, и мне надо попасть на наш корабль, который сейчас мечет «молнии». И если нам посчастливится добраться до него, мы отправимся в Новый Ордос.
– Что значит посчастливится? – спросил Тэн, перекрикивая очередной раскат разрушительного грома.
– Это значит, что за нами погоня, – совершенно спокойно сказала Люспена, не оборачиваясь. – И погоню эту пытается остановить наш палубный исчислитель, направляющий «молнии».
– А кто за нами гонится? – спросил Тэн, стараясь попасть в спокойный тон Люспены. Не получилось.
Следующие два ядра, выпущенные аютцами, разорвались в пятидесяти шагах за кормой лодки. Свет выхватил из темноты пенные буруны – словно бы несколько собак, бешено колотя лапами по воде, изо всех сил стремились настичь их лодку. И эти пенные буруны были уже совсем близко!
– За нами гонятся те, из-за кого я вынуждена покинуть Медовый Берег, – жестко сказала Люспена. – Возьми это и не вздумай раскроить мне череп. Все равно не выйдет.
Люспена вручила Тэну массивную палицу с граненым железным набалдашником, а сама, обнажив широкий волнистый меч, перебралась на корму. У Тэна мелькнула отнюдь не самая своевременная мысль, что он отдал бы за одну ночь с этой женщиной, в руках которой волнистый пламенеющий меч смотрится волнующим знаком пламенной страсти, полжизни. А может, и всю жизнь. Где, спрашивается, были его глаза, когда Люспена была простой вайской куртизанкой? Нет, он не раскроит ей череп. Никогда.
Твари все-таки догнали их. К счастью, «молнии» вывели из строя большую часть Переделанных Человеков и лодку настигли лишь четверо. Но и эти четверо были страшными противниками.
Первый же удар костяной змеи разорвал корму лодки, и та стала быстро наполняться водой.
Люспена нанесла несколько рубящих ударов в темноту за кормой, но была опрокинута на спину ответным выпадом костерукого.
Тэн успел заметить, что удар пришелся прямо в живот Люспены, но та совершенно не пострадала – только отчего-то сразу в нескольких местах с треском лопнуло ее ночное платье.
Одна тварь вынырнула у борта лодки, справа от Тэна, и тот, удивленный собственным везением, опередив противника, тюкнул его по голове палицей.
Костерукий исчез под водой. Но спустя несколько мгновений поразительно живучая тварь вынырнула справа от Тэна, и тот не успел опомниться, как страшная боль пронзила его левую руку до самой шеи.
Тэн не знал, что тварь метила ему прямо в сердце и, будь они сейчас на суше, обязательно достигла бы своей цели.
Но у всякой одержимой плоти есть свои пределы силы. Их преследователи истратили слишком много своей энергии, преследуя вплавь свои жертвы. Ночное зрение костеруких тоже сильно пострадало от ослепительных вспышек «молний Аюта». Если бы не это – Тэн умер бы мгновенно.
Забыв себя от гнева, Тэн с ревом раненого вепря изо всех сил нанес противнику повторный удар по голове. И набалдашник его палицы ухнул в глубь пробитого таки черепа с таким звуком, от которого приличных дам должно бы сразу вытошнить.
Но Люспена была не из «приличных».
Заливаясь жутковатым победным смехом, она изловчилась отсечь конечность другого Переделанного, которая, проткнув днище, ободрала ей бедро и, угрожающе щелкая костяной дланью-ножницами, наугад искала плоть своей жертвы.
Борта лодки между тем сровнялись с морской гладью, и Тэн, по щекам которого текли непрошеные слезы, вызванные изуверской болью в сломанной руке, понял, что надежды на спасение больше нет. И тут откуда-то слева донесся выкрик на незнакомом Тэну языке.
Голос был женским – уверенным и властным – и прозвучал совсем близко.
Люспена что-то задорно прокричала в ответ.
Тэн сообразил, что за неразберихой ночного боя не распознал в скрипении и плеске весел приближения не то галеры, не то крупной лодки.
Тотчас же оттуда, откуда их окликали, донеслось громкое шипение и на их гибнущую лодку обрушился ослепительный сноп света. Словно бы тысячу свечей разом возожгли перед зеркалами и зеркала, собрав свет свечей воедино, направили его туда, куда желали их хозяева.
Тэн увидел, как Переделанный Человек, который за мгновение до этого был готов нанести Люспене смертельный удар своей устрашающей рукой-клешней, беспомощно заслонил свои выпученные глаза и вслед за светом в него вонзилось разом три метательных копья.
Тэн успел только подивиться самоуверенности их спасителей – уйди любое из копий на четверть ладони в сторону, и он, а не Переделанный, упал бы в воду, пробитый насквозь копьем, – а Люспена уже столкнула спасенного и похищенного ею командира вайского гарнизона в воду.
Свет погас, но через несколько мгновений возгорелся с новой силой. Он был уже совсем близко.
Тэн разглядел нос большого баркаса и весла, воздетые вверх, словно крылья невиданной птицы.
А потом его нежно подхватили под мышки два длинных багра. От этой нежности сломанная рука Тэна словно бы растеклась расплавленным свинцом боли и вместе с ней растеклось и сгинуло все мироздание, что барахталось и безумствовало вокруг, пронзенное коваными двухлоктевыми наконечниками аютских метательных копий.
