Глава 11
Меч Кальта Лозоходца
Мертвые Болота, 53–54 гг. Эры Двух Календарей
1
Ради пользы Лагхи Ибалар стал учить его искусству убивать.
Любопытно, что сам Ибалар, по его уверениям, прибегал к мечу как способу решения проблем крайне редко. То же касалось и прочих видов холодного и метательного оружия.
– Воин средней руки должен уметь справиться с врагом при помощи меча. Даже самого дрянного. Воин получше должен уметь убить врага голыми руками. Даже не складывая пальцы в кулаки. Но настоящий воин не нуждается ни в кулаках, ни в мече для того, чтобы утвердить свое превосходство, – так полагал Ибалар.
Сам Ибалар был из тех, кто может себе позволить ходить без оружия, не опасаясь при этом за свою жизнь. А вот из Лагхи предстояло для начала сотворить посредственного воина. Что в понимании Ибалара было равносильно сотворению первоклассного фехтовальщика.
С языками и этикетом было покончено. Но прежде чем позволить Лагхе подойти к мечу, Ибалар решил заняться его телом.
Вместо пергаментов с харренскими стихами Лагху ожидала теперь яма в человеческий рост, вырытая на самой сухой из окрестных полян. Но так как даже эта поляна располагалась в самом сердце Мертвых Болот, на дне вырытой ямы всегда хлюпала зеленоватая жижа.
Из этой ямы Лагха должен был выпрыгивать без помощи рук. В нее Лагха должен был запрыгивать спиной вперед, не теряя при этом равновесия. Поначалу это упражнение показалось Лагхе невыполнимым. Но после трех дней такой сумасшедшей практики прыжки стали вполне обыденным развлечением.
Но этим Ибалар не удовольствовался. Спустя месяц Лагха уже запрыгивал в яму, стоя на руках, и выпрыгивал назад спиной вперед.
Затем был бег по пояс в стылой болотной жиже. И многочасовое висение на ветке каменного дуба, которая шла параллельно земле на высоте глаз Лагхи. Висеть приходилось поджав колени.
Затем Ибалар придумал для Лагхи еще более изысканное развлечение. Однажды утром он извлек из сундука полоску дорогого шелка длиной в сорок локтей. И повязал ее конец вокруг шеи Лагхи так, чтобы основная часть ткани стелилась у него за спиной. Он должен был бежать столь быстро, чтобы, пока он бежит, конец шелкового шарфа за его спиной не касался земли. На овладение этим трюком у Лагхи ушло почти три месяца.
Зато следующее упражнение показалось Лагхе проще простого.
Ибалар предложил ему лист пергамента, на котором были записаны варанские Имущественные Уложения. Эти Уложения Лагха давно знал наизусть, стало быть, пергамент было не жаль испачкать. Лагха должен был прижать лист пергамента к груди и бежать так быстро, чтобы лист держался лишь одним напором набегающего ветра. С этим пергаментом Лагха освоился за месяц.
Наблюдая за успехами своего ученика, Ибалар никогда не высказывал похвал.
«Лучшая похвала – та, которую достойный муж выскажет самому себе», – сказал он однажды. И Лагхе ничего не оставалось, как хвалить себя самому. Выбегая с крыльца домика на сваях на тропу с шелковым шарфом за спиной, Лагха думал о том, что его доблесть не в том, чтобы бежать так быстро, как требуется, а в том, чтобы во время этих безумных забегов по болотным тропам не оступиться.
Оступись он хоть раз, когда поблизости нет Ибалара, и трясина проглотит его с большим аппетитом и без всяких угрызений совести. То, что этого до сих пор не произошло, и есть лучшая похвала, считал Лагха. Ведь смерть – гораздо худшее наказание, чем все, какие может измыслить Ибалар в случае его нерадивости.
В то, что Ибалар действительно может убить его в любую минуту, Лагхе верилось все меньше и меньше. Слишком много сил потратил учитель на то, чтобы сделать Лагху таким, каким он стал теперь. В воспитание жертвенных баранов не вкладывают таких усилий.
2
Затем Лагха учился искусству равновесия и, как выражался Ибалар, «чувствованию земли и ее направлений». Это, как ни странно, оказалось самым хлопотным делом из всех. Потому что жить с закрытыми глазами, не будучи слепцом, чрезвычайно трудно.
Вначале он обходил окрестности с повязкой на глазах. Затем обегал их трусцой. О том, что можно оступиться и сойти с тропы прямо в лапы гибельной трясины, Лагха уже вообще не вспоминал. Ему приходилось скакать на одной ноге спиной вперед. Проходить по доске, положенной между двумя валунами. А после – по этой же доске, но восставленной на ребро.
Затем было легче. Лагха тренировал силу захвата с двумя горшками в руках. Пробивал мелкие камешки, тонким слоем покрывающие поверхность кадки с песком, растопыренными пальцами. Затем – падающий лист пергамента. Когда его пальцы начали уверенно оставлять в листе пять дырок, Ибалар сообщил, что теперь Лагха должен проделать все упражнения до единого с камнем на шее, двумя камнями на руках и двумя на ногах. Лагха лишь легкомысленно усмехнулся – поначалу камни показались ему настолько маленькими, что нисколько не смутили его. Но, как оказалось впоследствии, напрасно.
На то, чтобы выполнить задание Ибалара с утяжелениями, ему пришлось потратить еще один, очень длинный и тягучий лунный месяц.
Все эти дневные развлечения, конечно, давно свели бы Лагху в могилу раньше срока, так ничему его и не научив, если бы по вечерам, когда упражняться в гибкости и выносливости уже не было ни сил, ни желания, Ибалар не вразумлял его в материях совершенно иного свойства.
3
– Ты станешь гнорром. Первым человеком Свода Равновесия. Но если ты будешь всего лишь пронырливой змеей, которой удалось заползти на чужой трон, ты не проживешь и недели. Ибо если твоими подчиненными будут люди много сильнее и талантливее тебя, они сведут тебя в могилу раньше, чем ты успеешь понять, что же на самом деле произошло. Ты должен уметь убеждать. Настаивать. Читать чужие мысли и намерения в глазах людей так же хорошо, как читаешь свитки. Скрывать свои намерения под маской чужих. Диктовать свою волю и исподволь лишать воли других. Твой взгляд должен быть взглядом божества, от которого не скрыться и не убежать даже во сне. Ты должен быть сильнее сильнейших, – так говорил Ибалар.
В качестве первого объекта для тренировок господин Ибалар предложил себя.
– Если ты сможешь выстоять против меня, значит, ты сможешь победить любого, – без лишней скромности заметил учитель. Лагхе оставалось только согласиться.
В центре дома на сваях был сложен очаг, где они готовили пищу и сушили одежду. Лагха обыкновенно садился с одной стороны очага. Ибалар – с другой. Их разделяло только пламя.
Поначалу Лагха должен был выстоять против взгляда Ибалара. Выстоять – значит не моргнуть, не отвести взгляд и не заработать чудовищной боли в висках, жгучей сухости во рту и оглушительного грохота молотов в ушах.
Разумеется, поначалу Лагхе хватало и одной-двух минут, чтобы тотчас же запросить о пощаде, не выдержав давления несгибаемой воли учителя.
Затем Лагха обнаружил одну тонкость – если складывать пальцы рук определенным образом, складывать за спиной, то время «жизни» можно увеличить до десятка минут. А если заплетать волосы в три косы, а не в две, как он делал доселе, то дело становится еще более легким. Однажды они просидели у очага до захода луны. И Лагха ни разу не отвел взгляда. Ибалар был удивлен. Лагха – обрадован. Его очередное усовершенствование сработало – скрестив ноги, как обычно, он восседал ягодицами на серебряном кольце, обнаруженном как-то в сундуке Ибалара. На шее у него была повязана толстая шерстяная нить, которую он сам высучил из шерсти пойманной в силки выдры неделю назад.
– Что ж, защищаться ты научился. Теперь ты должен научиться нападать, – заключил Ибалар.
И Лагха старательно учился нападать. Правда, прежде ему пришлось свести знакомство с фантомами. Воображение Лагхи создавало опасные, хищные фантомы и натравливало их на мыслеобраз учителя. А Ибалар умело разбивал все козни своего противника взглядом своих сверкающих в темноте глаз. Причем (и это до конца дней оставалось предметом зависти и уважения Лагхи) ни шерстяными нитями, ни серебряным кольцом, ни скрещенными пальцами он при этом не пользовался! Ибалар просто сидел напротив Лагхи, чуть нагнувшись вперед. Его руки спокойно возлегали на коленях. Никаких отводящих фигур пальцами!
– Нападающий из тебя посредственный, – заключил Ибалар. – Ты слишком малодушен. Будь я женщиной, слабой на передок, я, может, и клюнул бы на какое-нибудь из твоих мысленных увещеваний, а так…
Но Лагха не отчаивался. И довольно скоро настал миг его маленького торжества.
– Хватит, – потребовал Ибалар, когда Лагха перебрасывал сквозь пламя очага особенно злые и подлые мысли, а фантомы, которые порождало его воображение, вышибали холодный пот даже из него самого.
Ибалар сказал «хватит» совершенно обыденным тоном. Словно бы ему просто надоело заниматься недостойной внимания чепухой. Но по колыханиям тонких материй бытия, доходившим до Лагхи с той стороны пламени, юноша понял, что сделал учителю больно. Он наконец-то пробил его защиту. И красные, как болотная клюква поздней осенью, глаза Ибалара, которые заволокла слеза подавленной, но не смятой окончательно боли, были восприняты Лагхой как лучшее тому подтверждение.
– Ладно, завтра тебе можно будет дать в руки приличный клинок, – бросил Ибалар, как бы невзначай прикасаясь к своим вискам кончиками пальцев.
4
Лагха встретил это заявление с искренней радостью ребенка. Лагха, досконально изучивший странноватую манеру Ибалара изъясняться, знал наверняка – упомянув про «приличный клинок», Ибалар таким образом признавал: в области «способностей тела» учить Лагху больше нечему.
Это было, мягко говоря, лестно.
А еще Лагха втайне надеялся на то, что Ибалар пожалует ему свой меч. Поскольку других «приличных клинков» в доме на сваях не было.
Меч Ибалара очень нравился Лагхе. Неказистый, старый, поразительной, звонкой закалки, он отменно лежал в руке и лучился уверенной, тяжелой силой победителя. «Почему бы не подарить его мне, как к тому склоняют трактаты об учительствовании и ученичестве? В самом деле, ведь Ибалар всегда говорил, что меч ему не нужен?» – робко мечтал Лагха, засыпая.
Но Ибалар начал разговор в совершенно ином ключе – на педагогические трактаты ему было наплевать.
– Ты трус, Лагха. – Он сделал назидательную паузу. – И это хорошо. Все мастера магии, здравствующие ныне, – самые настоящие трусы. Потому что души тех, кто не был трусом, давным-давно произросли в Святой Земле Грем глупыми маками.
– Да, Ибалар, – смущенно подтвердил Лагха.
– Ты не очень крепок телом, но твоя хитрость отчасти искупает этот недостаток. К слову, телесно Кальт Лозоходец был здоровее и сильнее тебя втрое.
– Я усвоил это, учитель, – кивнул Лагха.
В последние месяцы он мог вызывать воспоминания о Кальте Лозоходце, лишь когда ему самому этого хотелось, и останавливать их в соответствии со своим желанием. Теперь он знал о Кальте все, что хотел. В частности, и то, о чем говорил Ибалар.
– Ты не слишком преуспел в искусстве овладения чужой душой. Но твоя изобретательность делает тебе честь, – продолжал Ибалар. – Ты – никудышный ученик, – не унимался Ибалар. – И будь ты обычным человеком, за свою нерадивость ты давно лишился бы головы. Но ты Отраженный, а за это можно простить многое. Завтра тебе предстоит последнее испытание. Готовься к нему получше.
«Готовься к нему получше означает не готовься к нему вовсе», – так транслировал смысл учительской тирады Лагха и оказался прав. Он не стал ворочаться с боку на бок до полуночи, придумывая, чем бы таким отличиться. Не стал гадать, что за испытание готовит ему Ибалар. Он просто заснул задолго до наступления темноты.
5
Еще только начинало светать, когда Лагха почувствовал, что его затолкали в оринский гроб и теперь заколачивают крышку сверху.
Он не сопротивлялся. Он сделал вид, что продолжает спать. «В самом деле, что тут странного – ведь я готовился к последнему испытанию и всю ночь мучился вопросом, что это будет за испытание. Разумеется, я сплю, как сурок», – спокойно заключил Лагха.
За долгую ночь он наконец-то накопил настоящие силы – он чувствовал это, он трепетал от избытка энергии. Весь предыдущий месяц Лагха спал никак не больше трех часов. Теперь он был уверен, что Ибалар умышленно подстроил все так, чтобы свести его сон к минимуму. Теперь он знал – чем больше он спит, тем сильнее становится. Лагха не ошибался.
Ибалар прикатил бочку к озерцу и столкнул в воду. Лагха ощутил, как мало-помалу в бочку стала сочиться вода. Вспомнилось ему и то давнее утро, в бочке, проведенное наедине с отчаянием. О нет, теперь он не будет таким слабаком.
Первым делом он перевернулся. Затем следовало решить – стоит ли прочесть заклинание или одной физической силы будет достаточно.
Он напряг мышцы – но доски не поддались. Даже не затрещали. Стало очевидно, что без заклинания никак не обойтись. И хотя Ибалар пока что не учил его даже азам магического искусства, Лагха знал, что в бытность свою Кальтом Лозоходцем он использовал и Слова, и Знаки.
Через три минуты внутреннего сосредоточения он подобрал нужное в хранилище своей памяти.
Лагха прочел заклинание шепотом. И вновь напряг все мышцы, уперевшись в дно бочки головой, а в стенки – коленями и локтями.
Обручи были разорваны, а доски, затрещав, словно неумолимо разгрызаемый медным щелкуном орех, разошлись в разные стороны.
Лагха выгреб на поверхность. О да, Ибалар был здесь.
Он стоял на берегу, скрестив руки на груди. Длинный, знакомый Лагхе багор лежал у его ног. Ибалар наблюдал за успехами своего питомца исподлобья – недобро, с каким-то обидным пренебрежением.
– Ты недоволен, Ибалар? – спросил Лагха, выбираясь на берег. С него лило ручьем. Платье было облеплено ряской и тиной. Кожа лица и рук казалась склизкой и вонючей.
– Нет, отчего же. Ты сделал все правильно, – прохладно отвечал тот. – Теперь ты видишь, что этим простым способом мне убить тебя не удастся.
– Я вижу, – отвечал Лагха, отжимая воду из своих косиц.
– Но, несмотря на твои успехи, я не подарю тебе свой меч. Может, разве дам на время, потребное для одного дела.
– Но почему, Ибалар? – не удержался Лагха. Он был обижен и сейчас у него не было сил скрывать это.
– Потому что Отраженный только тогда по-настоящему силен, когда в его руках его собственное оружие. Ты должен добыть меч Кальта Лозоходца и его шлем. И вернуться с ними ко мне.
– Это и будет последним испытанием? – догадался Лагха.
Но Ибалар не ответил. Он лишь бросил на Лагху взгляд, исполненный, как ему тогда показалось, плотоядной решимости покорять, нагибать и властвовать. Властвовать над ним, Лагхой. А через него – над всем миром.
6
Меч Кальта Лозоходца, его рог и его шлем принадлежали к числу немногих свидетелей Героической эпохи, не попавших ни в грубые лапы Свода Равновесия, ни в холеные ручки Гиэннеры.
Как и отчего получилось так – слишком долгая история, но факт оставался фактом. Сей факт был известен Лагхе.
Меч и шлем Кальта Лозоходца, самого знаменитого из царей Ре-Тара, хранились в Нелеоте, где им воздавались разнообразные достохвальные почести.
Что хорошего принесла война, в которой погиб Кальт Лозоходец, ре-тарскому царству – о том шесть веков кряду до хрипоты спорили историки и ни до чего путного так и не доспорились. Отчего реликвии Кальта в таком почете среди жителей Нелеота – тоже было загадкой для всех, и в первую очередь для жителей Нелеота. Но отгадывать ее у Лагхи не было никакого желания.
Ему было достаточно того, что взыскуемый предмет находится в нелеотском Капище Доблестей. Лагха знал – это капище располагается на берегу медленноструйного Ориса.
Ночевкой у стены капища Лагха ознаменовал свою первую ночь в нелеотских землях.
7
Ему повезло. Он прибыл в Нелеот за сутки до Праздника Ежемесячного Омовения. Или скорее Ибалар подгадал все так, чтобы ему повезло.
Это был один из немногих дней, когда меч Кальта Лозоходца выносили из капища на потребу публики, которой собиралось негусто. Совсем негусто, потому что большинство жителей Нелеота уже успели всласть насмотреться на реликвии.
И потом, праздников в ре-тарской провинции было едва ли не больше, чем будней. Понятное дело, терпения выстоять все церемонии, где редко угощают и ничего не раздают даром, никому не хватало. Таким образом, зрители, что собирались в тот день поглазеть на то, как меч Кальта Лозоходца будут полоскать в водах реки, были либо крестьянами отдаленных деревень, съехавшимися на ярмарку, либо праздношатающимися иноземцами.
Любопытно, что все присутствующие на торжестве имели более чем смутное представление о том, чей же именно меч удостоился такого почета. Разумеется, все знали, что Кальта. Но вот кто такой Кальт? Когда он жил, что поделывал? Как геройствовал?
На этот счет народная молва рождала самые разноречивые толки, которые жрецы Капища Доблестей не спешили опровергать. Дескать, будет лучше если каждый измыслит себе героя на свой вкус. Все равно, какой бы героической ни была биография, на всех простаков не угодишь.
Одним словом, стоя в кругу зевак у ворот Капища, Лагха понаслушался о себе прежнем всякого.
Один скототорговец в плетеной шляпе полагал, что Кальт Лозоходец был сыном царя Неферналлама Восемнадцатого, правившего во времена молодости его, скототорговца, деда, и погиб от руки заговорщиков в дворцовых лабиринтах. А доблесть его заключалась в том, что, прежде чем погибнуть, он умудрился поднять тревогу во дворце и тем самым спасти отца и сестер от неминуемой смерти. Разумеется, прихватив с собой по дороге в иные земли всех злоумышлявших. «Ему помогал этот самый знаменитый меч», – уверенно заявил скототорговец. Он также полагал, что если умыться водой Ориса в тот момент, когда жрецы опускают в нее меч, то будешь на год застрахован от предательства и мошенничества. Лагха не стал разубеждать скототорговца.
Другой его сосед, по виду северянин-купец, а по акценту наверняка беглый оринский аристократ, громко спорил со своим товарищем о том, есть ли разница между Элиеном Звезднорожденным, которого так чтят в Орине, и Кальтом Лозоходцем, которого чтят здесь. Или они суть одно лицо? Оринец-перевертыш с жаром уверял, что разницы нет совершенно никакой. А Кальт и Элиен – просто два разных имени одного и того же героя. Второй с сомнением качал головой, обнадеживая скучающего Лагху. А затем, посрамив все ожидания последнего на гневную отповедь, сказал:
– Элиен и Кальт – разные кренделя, это я тебе говорю. Ты их малость путаешь с Элиеном и Урайном. Так о том, что они братья-близнецы были, всяк дурак нынче знает. Ученые! А Кальт – сын Урайна, это тоже известно.
Лагха поморщился и отвернулся. Слушать этот бред у него больше не было сил. К счастью, очень скоро показалась и сама процессия, шествовавшая по длинной полотняной дорожке из беленого льна к берегу Ориса, где был оборудован хлипкий помост.
8
Вопреки ожиданиям Лагхи процессия двигалась быстро. Лица у жрецов были будничные и заспанные.
Во главе процессии шел Ямер, жрец Капища Доблестей, подпоясанный зеленым кушаком, в ярко-алом нагруднике с наплечниками в виде крыльев летучей мыши, с кучей серег из черненого серебра в носу и в ушах.
Несколько позже Лагха узнал, что именно так представляли себе воинов Героической эпохи его современники. Ямера сопровождали четверо коллег, одетых скромнее, но не менее претенциозно.
Один был почти наг, но в шлеме, в очень знакомом Лагхе шлеме, и был богато татуирован. Он нес на вытянутых руках ярко-алое шелковое покрывало, расшитое причудливым орнаментом. А еще двое, плохо подпоясанные и сонные, несли… несли то, ради чего Лагха пожаловал в Нелеот.
Лагха растолкал впереди стоящих и присмотрелся. Да, они несли его меч. Меч Кальта Лозоходца. Сколь много раз он видел его, как видит сейчас свою руку!
То была скучная процессия. Ощущалось, что жрецы не очень заинтересованы в работе на публику. Им лень было изображать из себя могущественных магов, хотя кое-кому из них и впрямь было чем похвастать в этой области. Лица у них были озабоченные и деловитые, что, в сущности, было неудивительно, ведь они находились на работе.
Было видно, что обитатели Капища Доблестей хотят побыстрее закончить ритуал, задуманный специально для развлечения простецов, и снова скрыться за воротами, где их ожидает то, что мило их сердцам, – кого сытный обед, кого рожок с игральными костями, а кого и древний свиток с магическими трехстишиями.
– Сие – меч Кальта Лозоходящего, на колени нежить Алустрала поставившего, царство Ре-тарское во славе утвердившего, Нелеота величайшего покровителя. Да передастся его доблесть нам, – громко, но без всякой интонации прогнусил глава процессии, встал на одно колено и опустил меч в воды Ориса.
Продержав меч в воде положенное число коротких колоколов, жрец извлек его обратно. Коллеги жреца бросились вытирать меч алой тряпкой. Народ, не обративший никакого внимания на сказанное, повалил в реку – умываться, обливаться водой и гоготать. В общем, вкушать, так сказать, дух воинской и житейской доблести, которой меч Кальта только что столь щедро поделился с Орисом медленноструйным.
А Лагха подошел к Ямеру, главе процессии, нетерпеливо переминающемуся с ноги на ногу в ожидании момента, когда можно будет пустить по рядам чашу для сбора подаяний, и со всей возможной убедительностью сказал:
– Отдай мне мой меч, жрец.
9
Сытое лицо Ямера вытянулось.
– Чего тебе отдать?
– И шлем – тоже, – невозмутимо продолжал Лагха.
– Тоже мне, Кальт Лозоходец нашелся, сыть Хуммерова! – хохотнул татуированный. И демонстративно сложил мускулистые руки на груди. Сам себе изваяние.
Лишних свидетелей не было. Все, кто собрался на Праздник Ежемесячного Омовения, уже насытили свои глаза и уши до следующего ежемесячного зрелища и теперь медленно расползались. Ни на жрецов, ни на странного молодого человека в измятых пыльных одеждах никто не обращал внимания.
– Я не буду повторять еще раз. Я считаю до двух и убиваю вас всех до единого, забираю то, что принадлежит мне, и ухожу, – тихо, но очень внятно сказал Лагха на харренском наречии.
Ямер перестал улыбаться и насторожился. Татуированный и его помощники замерли и уперли меч в каменный парапет. Они посмотрели на Лагху. Вооружен. Молод. Силен. При деньгах. Треплется, как Элиен. Какой-то странный юноша.
– Раз, – сказал Лагха, и его рука легла на рукоять меча, одолженного на время выполнения «последнего испытания» у Ибалара.
– Ты че, посмотреть, что ли, хочешь? Да? – оторопел татуированный.
Он уже успел с сожалением подметить, что безоружен и беззащитен перед этим странным иноземцем. Беззащитен, что твоя горная козочка перед матерым волком. А этот двуручный, который он только что словно младенца вытирал, – этот меч не по нему. С такой огромной дурой в руках он будет смешон и неповоротлив. Если парень станет с ним драться, то проткнет ему живот быстрее, чем он сможет поднять меч над головой. А драться так, чтобы ничего не заносить над головой, как, собственно, и следует делать, когда у тебя в руках двуручный меч, он, увы, не обучен.
– Два. – И меч Ибалара выпорхнул на волю, словно сокол, истомившийся сидеть на руке у ловчего.
– Забирай! Да бери же! – с опаской бросил татуированный.
Пальцы его разжались, и меч с грохотом упал на доски помоста. Он отступил на три шага, оттаскивая за собой обомлевшего Ямера. И Лагха остался наедине с реликвией города Нелеот.
10
Он не ожидал, что все будет так просто. Он взял меч Ибалара в левую руку – на случай импровизации со стороны жрецов, – а правой поднял меч Кальта Лозоходца. Он торжествовал.
«Храни себя и меня» – вот что было выгравировано на лезвии. Он помнил эти слова, как младенцы помнят запах матери. Клинок как клинок. Все вроде бы в порядке. И в то же время он чувствовал – что-то не так.
Лагха пристально оглядел клинок еще раз. Властно взглянул на жрецов. Нет, их воля к сопротивлению была начисто подавлена. Их не стоит опасаться.
Лагха закрыл глаза. Он прочитал заклинание. Но… но меч не отозвался ему. Меч не ответил ему ни сиянием, ни звуком.
Меч не может забыть своего истинного владельца. Своего единственного владельца. Меч, подаренный ему Сегэллаком, не может быть таким скучным, таким обыкновенным. Меч Кальта Лозоходца – это не обычный кусок стали, разукрашенный драгоценными каменьями.
– Это подделка, – медленно произнес Лагха, прожигая взглядом главного жреца. – Это не мой меч. Где настоящий меч Кальта Лозоходца?
Сила его гнева была столь велика, что серебряные кольца в носу Ямера едва слышно зазвенели. Не будь их, отводящих и смягчающих воздействие Лагхи, тот скорее всего упал бы без чувств. А так он только побледнел и закашлялся.
– Считаю до двух. – В тот день Лагха был не слишком изобретателен по части приемов давления на аудиторию.
«Кажется, он и вправду Кальт. Иначе откуда ему знать, где подделка, а где – нет. Хотя я, лопни моя задница, ей-же-ей не пойму, как такое может быть», – подумал татуированный, и его мысли словно бы услышали все.
– Послушай… Я не знаю, кто ты, но я знаю, где то, что ты ищешь, – быстро сказал незаметный юноша, что помогал нести меч в самом начале Праздника.
Татуированный и Ямер, похоже, надолго лишились дара речи. По всему было видно – Лагха в своих усилиях лишить противников воли к сопротивлению несколько перестарался.
– Веди меня туда!
11
Это было самым страшным и самым волнующим воспоминанием в жизни гнорра Свода Равновесия Лагхи Коалары. Ничто не уязвляло и не вдохновляло его сильнее, чем встреча с собственным элтером.
Он никому не рассказывал о том, что видел в собственном склепе. А единственный свидетель той сцены умер, так и не придя в сознание. Лагха не жаловал праздную болтовню вокруг своей биографии, но о встрече с элтером он не рассказывал не из скрытности. Он понимал – есть вещи, о которых нельзя рассказывать никому. Поскольку такая откровенность ни к чему хорошему не приводит.
С точки зрения магии произошедшее не было чем-то особо выдающимся. Сам Лагха впоследствии видал вещи и похлеще. Но тот день в собственном саркофаге навсегда остался в его памяти леденящим душу знамением, мрачным чудом, помазанием на царство.
Наплевав на жрецов и на поддельные меч и шлем, Лагха ушел вслед за юношей, предложившим ему свою помощь.
Тот повел его прямиком в саркофаг Кальта Лозоходца, располагавшийся в обширных подземельях под Капищем Доблестей. Там, в одном из сводчатых залов, погруженный в чад масляных светильников, на ступенчатом возвышении стоял элтер Кальта Лозоходца.
Что же такое элтер, милостивые гиазиры? Это бронзовый покойник.
На такие дорогие и изысканные развлечения, как элтер, современников Лагхи тянуло крайне редко. Наверное, из-за жадности и суетливости, которые были свойственны той эпохе. Но вот в Ре-Таре во времена Кальта элтеры были весьма распространены. По крайней мере когда дело касалось доблестных царей, их не менее доблестных сынов, дочерей, жен, наложниц, а равно и доблестных узурпаторов, которые то и дело убивали упомянутых царей вкупе с сыновьями, дочерьми, женами и наложницами.
Чтобы сделать элтер, тело погибшего для начала мумифицировали. Затем наряжали в лучшие одежды, тщательно обработанные сложносоставным эликсиром на основе кедрового масла. На тело надевали полные доспехи, в правую руку вкладывали меч, возлагали шлем на полусогнутую левую, а боевой рог находил себе место за поясом. А после этого всю композицию заливали кипящей бронзой, смешанной со «слезою Гаиллириса».
Тайна «слезы Гаиллириса», а равно и колдовские обряды, которые при этом свершались, содержались мастерами элтеров в строжайшей тайне. Мастера жили замкнутыми кланами по своим собственным законам и были едва ли не единственными людьми царства, чувствовавшими относительную свободу даже во времена жесточайшего разгула тирании.
Что же получалось в итоге? Если все было сделано правильно, пропорции смесей не нарушены, а обработка тела проделана безукоризненно, получалось нечто вроде бронзовой статуи. Но только не статуя, а человек. Покойник собственной персоной – с закрытыми глазами и бронзовый.
Бронза, направляемая и укрепляемая «слезой Гаиллириса», выедала плоть и застывала, принимая форму съеденного. Вот эта-то посмертная статуя и называлась элтером. Ну а если что-то делалось неправильно и удача отворачивалась от мастеров, получалась бесформенная бронзовая глыба, внутри которой навеки оставались запечатанными останки покойника. И тогда за незадачливым мастером приходили стердогасты. И он умирал такой жуткой смертью, какой никогда не умирали другие царские подданные даже во времена жесточайшего разгула тирании.
Кальту и мастерам его элтера повезло. Посмертная статуя Кальта Лозоходца получилась безукоризненно – почти живая, ослепительно красивая и от этого по-настоящему страшная.
12
Итак, на возвышении стоял Кальт Лозоходец. Глаза его были закрыты, правая ладонь возлегала на рукояти двуручного меча, а на сгибе левой покоился словно бы только что сорванный с головы шлем.
Волосы Кальта были гладко зачесаны назад, оголяя высокий лоб. Кстати, волосы элтера тоже были бронзовыми и тоже удивительно точно воспроизводили природу естественных человеческих волос. Это считалось в Ре-Таре вершиной мастерства.
Черты лица ре-тарского царя несли отпечаток безмятежности, узкие губы были сомкнуты.
– Твой меч в руках у статуи, – запинаясь, полушепотом пояснил оробевший юноша, кивая в сторону элтера. – И он настоящий.
Лагха кивнул. К сожалению, эту простую истину он уже открыл и сам. Ну не разбивать же ему собственное изображение для того, чтобы добыть свой же собственный меч?!
Лагха подошел ближе. Тени побежали по высоким сводам зала, словно бы стая летучих мышей сорвалась с мест и, шурша крыльями, понеслась куда-то в темноту. Шуршание было, мышей – не было. Какие летучие мыши в ухоженном подземелье, куда за небольшие деньги может зайти любой желающий? Юноша-проводник судорожно икнул. Как странно реагируют некоторые люди на шорохи в темноте!
Теперь Лагха стоял у самого подножия собственной посмертной статуи.
Широко открытыми глазами будущий гнорр глядел в лицо себе, погибшему шестьсот сорок пять лет назад в битве с Торвентом Мудрым.
Но он не давал волю воспоминаниям, гнал прочь прошлое, как гнал прочь и страх, чьи тесные объятия, казалось, смыкались вокруг его горла все теснее и теснее. Ему не хотелось бояться. В сознании Лагхи сейчас билось пойманной птицей единственное, но совершенно непреодолимое желание – прикоснуться к своему мечу, рукоять которого была намертво схвачена бронзовой ладонью Кальта.
Он уже принял решение. Он не разобьет элтер. Он удовольствуется фальшивкой, которую отберет у жрецов. В конце концов, не меч красит воина, а воин меч. Какая ему, в сущности, разница? Пусть меч Кальта Лозоходца остается Кальту Лозоходцу. А он, Лагха, сделает непревзойденным свой собственный меч. Но прикоснуться к этому хотя бы краешком ногтя…
– Только ты не подходи так близко, не надо, – с опаской пролепетал юноша, бледный и перепуганный.
Но Лагха не слушал его лепета. Ему были безразличны предостережения. Он знает, что делает. Он, быть может, пришел в этот мир лишь затем, чтобы вновь прикоснуться к своему мечу.
Без колебаний Лагха поднялся на возвышение и осторожно протянул руку к мечу. Но не успели его жадные пальцы коснуться бронзы, под которой навеки застыла сталь, как статуя тяжело вздохнула. Лагха замер. Почудилось?
Все происходило медленно и безмолвно, словно во сне. Бронзовый Кальт Лозоходец бесшумно и без всякого усилия оторвал меч от земли, поднял его и, по-прежнему держа его клинком вниз, протянул Лагхе. В одной древней рукописи из библиотеки Ибалара Лагха читал о том, что в Северной Лезе во время принятия в воинское сословие меч держали именно так…
И Лагха принял его. В тот момент, когда ледяные пальцы статуи отпустили рукоять меча, а теплые, живые пальцы Лагхи приняли его, бронза, которой был облит клинок, растворилась, как будто ее никогда и не было.
Меч, не дожидаясь заклинаний, отозвался Лагхе густым, низким звоном. От этого звона, который длился не более трех коротких мгновений, юноша, стоявший позади, рухнул на пол. Да и у самого Лагхи едва не помутился рассудок. Но он выстоял. Он, как и положено воину, принимающему меч, припал на одно колено и, опустив взгляд, принял клинок, на котором вспыхнули бордовые буквы «Храни себя и меня». Принял из своих собственных рук.
