Глава 8
10 августа, 12:46, берег речки Каменки.
Все было как во вчерашнем сне.
Солнце так же резало глаза и откуда-то так же тянуло горелым – не добрым дымом пылающих в костре смолистых поленьев – но тревожным запахом пожара, смерти, разрушения…
Света, все более замедляя шаг, уже знала, кого увидит за изгибом берега. И он оказался там – хрупкая фигурка в черной футболке сидела на толстом корне сосны, похожем на чешуйчатую лапу доисторического чудовища, застывшего на самом краю невысокого речного обрыва. Руки охватывали колено, тело под острым углом откинулось назад – поза, неудобная и неестественная для любого другого человека (просто для любого человека, поправила себя Света). Но мальчик по имени Тамерлан сидел и ждал легко и непринужденно.
Она почему-то ни секунды не сомневалась, что он именно ждет и именно ее.
Света решительно направилась к нему, на ходу доставая сосуд из сумочки. Какая-то часть сознания успела усмехнуться – ну прямо-таки финальная сцена вестерна, последняя встреча противоборствующих персонажей на пыльной главной улице техасского городка, лишь вместо верного кольта в руке дрожит склянка со святой водой.
А я ведь знала, подумала она, как называется этот сосуд, мама мне говорила…
Тут клявшаяся ничему больше не удивляться и ничего не бояться Света снова ужаснулась, поняв, что не помнит ни имени матери, ни ее лица, рук, фигуры… Ничего, кроме медленно уплывающего в туман забытья факта, что мать у нее все-таки вроде была.
Убей его, тут нечего и не из кого изгонять, убей его прямо сейчас, ты сможешь… – мысль опять оказалась не ее, опять в голове звучал чужой голос, и она, отгоняя наваждение, помотала головой, снимая одновременно крышку с сосуда.
В этот момент Тамерлан легко, как капелька ртути, соскользнул ей навстречу с теплого смолистого ствола.
10 августа, 12:48, штаб “Варяга”.
Когда не сопротивлявшегося Дронта вынесли из украшенной красным крестом палатки, лейтенант Кравец откинул заляпанный бурыми пятнами брезент с кучи, расползшейся в углу. В отряде он слыл человеком с железными нервами – прошел Абхазию, Чечню и видывал разные виды. И выдержал открывшееся зрелище, подавив закономерный порыв желудка извергнуть в бурном спазме съеденный два часа назад сухой паек.
Услышав по рации о находке того, что осталось от бригана Феди, майор отреагировал даже не ругательством — нечленораздельным яростным звуком.
…А Ленку Астраханцеву в тот день не нашли. Никому из снующих между корпусами людей в форме и в белых халатах и в голову не пришло вглядываться снизу в крону старой сосны, вознесшейся высоко над лагерем.
10 августа, 12:52, берег речки Каменки.
– Тяжелый сегодня день… Нити так и рвутся… – Голос Тамерлана звучал без всякого выражения.
Гораздо больше говорили глаза – в них плескалась затаенная надежда и ожидание чего-то важного, чего-то необходимого и тревога, что это важное может и не прийти…
Не смотреть в глаза и не разговаривать, не смотреть… – Света попыталась с ходу окатить его жидкостью из внезапно отяжелевшего в ладони фиала, – и не смогла, дернувшаяся вперед рука застыла на полпути.
– Ну надо же, какая могучая штука, – доброжелательно и спокойно сказал Тамерлан. – Почти как заклинание из “Книги Таинств”…
Издевается, подумала Света услышав намек на дурацкий сериал. Стало стыдно за все: за дурацкий разговор с Пробиркиным, и за дурацкую авантюру со святой водой, и за…
Чувство стыда ушло мгновенно.
Света увидела, куда смотрит Тамерлан.
Он с любопытством разглядывал тыльную часть руки – туда попала случайная капля святой воды. На площади с пятак размером кожа и плоть с шипением вскипели алой пеной и через пару секунд появилась небольшая воронка с идеально круглыми, ровными, не кровоточащими краями, – на дне ее белела удивительно чистая кость.
Всё сделано вроде правильно, все сработало, но в тоже время казалось – сильнее и сильнее – фальшивым и ненужным. Света застыла, не в силах совершить последнее необходимое движение.
– Ну что же ты? Продолжай!
Тамерлан наконец смог встретиться с ней глазами, желтое пятно в его левом зрачке пульсировало все сильнее. Света упрямо молчала, ни слова не сказав с самой их встречи.
– Не получается? – сочувственно спросил Тамерлан, – А хочешь, я расскажу, что солдаты-наемники делают с беременной женщиной, чтобы живот не мешал ее насиловать? Может, тогда тебе будет легче?
Его высокий детский голос мог казаться смешным в сочетании с этими страшными словами. Но не казался.
Мальчик с ожиданием посмотрел на Свету, вздохнул… и тонкая рука метнулась атакующей гюрзой, выхватив сосуд из ослабевших пальцев. Столь же быстрым движением он поднес фиал ко рту и стал пить, запрокинув голову.
Света крепко зажмурилась в ожидании чего-то ужасного.
– Жаркий сегодня день, – услышала она.
Света открыла глаза – лицо Тамерлана осталось серьезным, но в голосе слышалась легкая усмешка. Ничего страшного или необычного с ним не происходило. Небрежно отбросил опустошенный сосуд и пояснил, отвечая на недоуменный, устремленный на его запястье взгляд:
– Фокус, просто фокус…
На загорелой мальчишечьей руке не было и следа от глубокой язвы.
– Знавал я в старые времена одного дервиша, такие трюки показывал – Копперфильд обзавидуется. А настоянная на серебре водичка ничем и никому повредить не может, смешно верить в предрассудки…
10 августа, 12:52, шоссе.
Димка Осиков по прозвищу Ослик находился уже далеко от Пятиозерья – целеустремленно шагал в сторону Петербурга по пыльной обочине шоссе, старательно считая шаги. Когда получалось три тысячи, он сходил с дороги и лежа отдыхал где-нибудь в тени. По его расчетам, до дому оставалось двести одиннадцать тысяч шагов. Больше ни о чем Димка старался не думать и ни о чем не вспоминать…
Одна из равнодушно догонявших его машин остановилась за спиной, скрипнув тормозами, – Ослик, не оглянувшись, перепрыгнул неширокий кювет и бросился бежать в лес, ужом проскользнув через окаймлявший дорогу кустарник. Метров через сорок он споткнулся о корень и упал лицом в мох, обхватил голову руками и затрясся в беззвучных рыданиях.
– Странный мальчик… – Водитель “девятки”, мужчина в очках, лет тридцати на вид, с удивлением смотрел вслед Димке.
– Не надо было останавливаться. – Его супруга, ухоженная дама того же возраста, покрытая ровным искусственным загаром, говорила очень категорично. – Много их тут по дорогам шляется: токсикоманы, наркоманы, воришки… У этого уж точно совесть нечиста…
Мужчина не стал спорить, вздохнул и тронул машину с места. Но какое-то неприятное, тягостное ощущение у него осталось… Может быть поэтому он затормозил еще раз – когда через пару километров увидел на обочине голосующего высокого и узкоплечего юношу в синей джинсовой куртке, явно ему коротковатой.
– Можем подбросить до Ольгино, – сказал мужчина, когда пассажир разместился на заднем сидении. – Дальше сам уж как-нибудь…
Парень кивнул коротко остриженной головой, хотя планировал совсем другой финал поездки.
– Большое спасибо, – сказал он. – Я немного подремлю, вы мне скажите, когда будем подъезжать.
Спать после проведенных в почти непрерывной ходьбе ночи и половины дня действительно хотелось зверски. Но главное сделано – все выставленные на дорогах посты парень обошел. Прежде чем закрыть глаза, он поправил укрытый под курткой пистолет – не дай бог, выпадет во сне.
10 августа, 12:59, берег речки Каменки.
– Попробуй что-нибудь другое, – сказал Тамерлан жестко и уверенно. – Ты можешь, ты должна вспомнить…
Света невольно отступила вниз по берегу, она по-прежнему не находила слов.
Голос его вновь изменился, став чуть ли не просительным; Тамерлан сделал шаг назад, упершись спиной в сплетение корней, напоминавшее застывшего в конвульсиях спрута. Теперь глаза их были на одном уровне.
Ну что же, Господи, что же он от меня ждет, чего же ему от меня надо, неужели он хочет уйти и освободиться, а я его как-то удерживаю здесь, сама того не желая… Ни молитва, ни крест не помогут, я не верю больше в молитвы и не помню ни одной, память тает, как лед на песке пустыни, и незачем – это старше всех молитв и крестов… Но что, что, что ему от меня надо?
– Ты должна вспомнить сама … Сауле… – казалось, Тамерлан слышал все ее невысказанные вопросы и не мог ответить ни на один.
Сауле? Почему он назвал меня Сауле, кто и где говорил мне целую вечность назад, что Сауле на одном из восточных языков значит просто Света, я схожу с ума, нет, я уже сошла с ума, я сплю сейчас в психушке в Саблино, скоро я проснусь, и рядом будет сидеть Ленка Астраханцева с пакетом апельсинов, рыжих, как ее волосы…
10 августа, 12:59, мост через Каменку.
Пожарные занялись у пылающего моста своим прямым делом – хотя никому и ничем это помочь не могло, прогоревшие доски настила уже выдержали бы даже самые легкие из скопившихся на берегу машин. Но по крайней мере бойцы пожарной охраны хоть что-то делали в царящей суете и неразберихе.
Единого руководства у собравшихся перед мостом не было. Штаб, координировавший действия разных ведомств, отстал, и только-только выезжал из поселка Октябрьский. В век повального развития средств связи – беда небольшая, но тут как на грех наложилась еще одна проблема.
Над “Варягом” и Каменкой назревала гроза. Откуда при полном безветрии наползла туча, совершенно неясно. Со всех сторон синело чистое небо, и солнце продолжало светить с юга – а над головой вырастала, утолщалась, нависала огромная клубящаяся линза. Казалось, сгущался и темнел сам воздух.
Еще не сверкнуло, не грохнуло, – но приемо-передающая аппаратура выдавала сплошные помехи на всех диапазонах. Хотя только что, несколько минут и километров назад, все работало отлично.
Без единого руководства тут же начался разброд и шатание. Часть медиков и эмвэдешного спецназа с собаками двинулись в объезд, через торфоразработки (что характерно, через пару километров связь у них заработала, – сначала с перебоями, затем нормально). Торнадовцы, не входившие в группу майора, перебрались вброд через речку и отправились к лагерю в пешем порядке. Армейцы же вознамерились восстановить переправу – неподалеку квартировала саперная часть со всем необходимым.
Ну а невысокий и усатый капитан пожарной охраны деловито руководил тушением моста – пока со стороны “Варяга” не появился взмокший Дерин с отделением не менее взмокших бойцов, и не попытался взять оперативное руководство на себя. Что было достаточной логично – информацией о происходившем он владел наиболее полно (в сравнении с остальными присутствующими у моста офицерами).
Удалась попытка Минотавра частично. Услышав, что горит лагерь, пожарные без споров оставили и свои машины, и мост, от которого валили уже клубы белого пара, – и налегке двинулись к “Варягу”. Армейцы ни в какую под знамена Минюста вставать не желали; милицейские, среди которых случился подполковник, тут же вознамерились перехватить вожжи и подчинить себе и Дерина, и майора, и весь наличный состав “Торнадо”. Медики заняли выжидательную позицию.
10 августа, 13:16, берег речки Каменки.
Тамерлан ждал. Не шевелился. Не произносил больше ни слова.
Казалось, он может ждать вечно – рассыплются горы и высохнут моря, песок занесет руины мертвых городов, а маленькая фигурка с белыми как снег волосами будет так же неподвижно стоять. Будет смотреть на Свету, и вглубь нее, и сквозь нее в бесконечную даль – все одновременно…
А она внезапно с удивлением поняла, что абсолютно спокойна – ушел страх, исчезло безнадежное желание успеть, одолеть, победить, развеять пеплом по ветру – вся задумка со святой водой казалась не своей, затеянной и подсказанной кем-то чужим и странным…
Многое из того, что она делала и думала в последнее время, представлялось сейчас делами и мыслями другого, незнакомого человека и уходило, подергиваясь туманной дымкой… От нее – прежней – оставалось лишь стремление: понять, кто или что стоит перед нею. И – кто или что есть она сама …
Но что же Тамерлан такое? Почему, отчего у всех, кто оказался с ним рядом, вдруг вырывалось наружу все самое страшное, наглухо замурованное в самых дальних тайниках души: детские кошмары, подавленные комплексы, желание убивать и разрушать…
Понимает он это? Желает этого? Или все получается случайно и неосознанно?
И почему тогда мне не хочется вцепиться зубами в чье-нибудь горло, вместо этого я теряю память, прошлое дробиться и рассыпается на куски, все мельче и мельче, скоро не останется совсем ничего – цветок, растение, радующееся солнцу, не помнящее прошлого и не страшащееся будущего…
Ну хорошо, ну ладно, пускай – на мальчика снизошло нечто , пробуждающее в разуме окружающих латентные, подавленные мысли, способности, желания, а заодно и психические отклонения – а во мне где-то глубоко дремала предрасположенность к прогрессирующей амнезии…
Нет. Не то, проблемы с памятью начались раньше.
Она была спокойна и собрана, как когда-то на экзаменах – перед глазами билет с незнакомой задачей, но все необходимое для решения хорошо известно и понятно; и все части головоломки готовы выстроиться красивым и единственно правильным решением…
Эти несколько минут Светиного спокойствия дорого стоили мальчику по имени Тамерлан.
Казалось, он оттянул, взял на себя весь ее страх и всю боль и едва выдержал эту ношу – мышцы напряглись, на лбу проступила испарина, впервые за этот сумасшедший день стало слышно его дыхание – напряженное и резкое. Из прокушенной губы по подбородку медленно сползала яркая капля крови…
10 августа, 13:16, ДОЛ “Варяг”.
Административный корпус так толком и не заполыхал.
Подоспевшие налегке, без машин и техники, пожарные не мешкали. Вооружились тем, что нашлось в “Варяге”. Быстро раскатали гидранты, в три ствола сбили ползущее к крыше языки огня и направили толстые водяные струи в окна второго этажа.
Как раз в это время пламя пылающих бумаг и мебели прогрызло тонкую перегородку, отделяющую канцелярию от радиорубки и туда же ударил поток из брандспойта – какой-то контакт закоротило, и из молчавших с утра динамиков грянул звонкий мальчишеский голос, старательно выводящий бодрую пионерскую песенку:
Вместе весело шагать по просторам,
По просторам,
По просторам,
И конечно, подпевать лучше хором,
Лучше хором,
Лучше хором…
Веселый мотив звучал недолго. На середине второго куплета голос захрипел, растягивая слова, и навсегда замолк.
Майор сплюнул и снова стал думать, как лучше снять с крыши водокачки снайпера. Тот плотно перекрыл подходы к пятому и шестому корпусам, в которых, по всему судя, тоже имелись раненые. Несколько попыток подобраться к позиции неведомого стрелка успехом не увенчались: на отвлекающий огонь он не отвлекался, а от тридцатиграммовых пуль-жаканов на стометровой дистанции бронежилеты помогали относительно – двое контуженых бойцов пополнили список потерь. Стало ясно: с первым подвернувшимся под руку оружием против “Торнадо” работает профессионал высокого класса. Ни специалиста в антиснайперских делах, ни банальной СВД с оптикой у майора не нашлось. Клещ ломал себе голову, и не знал, что…
…Снайпера торнадовцам снимать было уже незачем. Степаныч расстрелял к тому времени всю картечь и жаканы. Остались всего пять патронов с самой мелкой дробью, безобидной на таком расстоянии.
Он лежал на мягком, липнувшем к спецовке рубероиде и поглаживал закоченевшее тельце Чубайса. Поглядывал на резко почерневшее небо и спокойно думал, что под прикрытием грозы надо будет спуститься по пожарной лестнице и уходить топким берегом Чертова озера, по известной только ему тропке.
Степаныч ни о чем не сожалел и не знал, что вместе с грозой назревает и великий скандал в верхах. Не знал, что перебрасываемых сейчас со всех сторон на Карельский перешеек сил ЛенВО и других структур хватило бы для успешной войны с парой не самых мелких европейских государств. Не знал, что через час вызванный по его душу боевой вертолет превратит своей шестиствольной пушкой небольшую квадратную крышу водокачки вместе с обоими обитателями – живым человеком и мертвым котом – в почти однородную массу из битума, бетонного крошева, плоти и крови…
10 августа, 13:26, берег речки Каменки.
Никакой он не демон, меньше надо слушать Пробиркина и читать Стивена Кинга, поняла Света. У мальчика талант, стихийный дар. Страшноватый дар. Он просто-напросто живой катализатор. Философский хлыст, как говорили некогда алхимики. Мельчайшие количества веществ-катализаторов ускоряют в десятки и сотни раз химические реакции, сами в них не участвуя. А Тамерлан как-то усиливает спрятанные глубоко в людском сознании и подсознании чувства, обычно старательно подавляемые… Агрессию, ненависть, страх. А в том, что потом происходит – не принимает участия.
Но если всё оно так, думала Света, то почему же ни в одном человеке не проснулось ничего хорошего и светлого после общения с Тамерланом? Не одна же гнусь и мерзость держится на дне наших душ… Но почему же он не пробудил ни в ком радости? Надежды? Любви?..
Тут что-то другое…
Или прав Пробиркин? Мальчик – лишь видимость, оболочка, скрывающая…
ЧТО???
Ответа не было. Не могло быть.
Хорошо. Зайдем с другой стороны.
А что Тамерлан хотел? Здесь и сейчас? Из действий можно вычислить их побуждения, а из побуждений – понять кое-что о том, кому эти побуждения принадлежат. Потому что морковка тянется к солнцу, кролик – к морковке, а удав – к кролику… Кто же тянется к удаву?
Он не хотел никому зла, уверилась Света с полной ясностью, и добра тоже, он искал что-то, потерянное и необходимое, без чего не мог существовать и даже не мог умереть… А переполнявшая его сила разбрызгивалась в стороны, разлеталась случайными каплями, и никто не смог выдержать этот нежданный дар – силу без любви…
И еще одно поняла она, не удивляясь неожиданному прозрению: Тамерлан нашел, что искал.
Света шагнула вперед и недоуменно заметила странное движение на лице Тамерлана, искривившее окровавленные губы. Господи, да ведь он пытается улыбнуться, я никогда не видела его смеющимся или просто улыбающимся, он уже забыл, как это делается, бедный, бедный…
Она сделала медленный шаг и еще один, неотрывно глядя в черные бездонные глаза и вдруг поняла, что желтое пятно на огромном, во всю радужку зрачке – не бесформенная клякса, а изображение кошки с какими-то странными, вытянутыми пропорциями – кошки, свернувшейся в умиротворенной и спокойной позе. Это не кошка, вспомнилось вдруг, это Базарга, Зверь Ужаса и Надежды – понять, откуда она это знает, Света не успела.
Потому что ее губы прижались к его губам.
А затем она умерла.
