Глава 5
10 августа, 12:05, огородик завхоза Обушко.
Володя трепыхался, как повисшая на леске рыбина.
Физической подготовкой он не блистал, и изогнуться, добраться руками до петли у него никак не получалось.
Результатом беспорядочных дерганий стало лишь слабое раскачивание туда-сюда. Да еще растущая боль в мышцах живота. На одном из качаний Володя как-то сумел дотянуться, ухватиться за ближайшую ветку – вцепился, потянул изо всех сил в безумной надежде, что провод оторвется, лопнет.
Оторвалась ветка.
Тогда он закричал. Крик получился не очень громкий, больше похожий на хрип. Потом его стошнило. Полупереваренные остатки скудного завтрака выплеснулись на бутылку, на стакан, на черствую четвертушку хлеба.
Лицо побагровело. Перевернутый мир казался красным. Кровь билась в висках. В ушах грохотал пульс – все громче и громче. Раздавшиеся в лагере выстрелы Володя не услышал за этим грохотом.
Он не сдался, он продолжал кричать-хрипеть – все тише. Продолжал дергать немеющими ногами – все слабее.
…Еще одна нить натянулась до предела – и лопнула.
Нашли Володю через двое суток. Нашел вернувшийся из города завхоз Обушко.
10 августа, 12:06, ДОЛ “Бригантина”.
Боровский, начальник “Бригантины”, просидел без телефонной связи почти до полудня. Старшина Вершинин к нему не доехал по известной причине – и тоже не смог предупредить о развернувшихся вокруг Пятиозерья событиях.
В результате Боровский узнал о запрете игры с опозданием на два с половиной часа. И отреагировал не особо оперативно – по причине того, что в милицейских протоколах именуется средней степенью опьянения. Впрочем, процесс шел по нарастающей, и в скором времени грозил выйти на следующую ступень…
О звонке из РУВД Боровский не вспомнил, даже когда в его кабинет с тревожной вестью заявился Глеб Ютасов по прозвищу Глобус – старший вожатый “Бригантины” и старый приятель СВ (а в последние времена – подельник )… Глобус ошарашил с порога: один из их мальчишек, игравших в “Зарницу”, найден мертвым. Найден возле палатки со знаменем – теперь опустевшей. Есть подозрение, что умер от перелома шейных позвонков.
– Дя-я-я? – пьяно протянул Боровский. – И … то с ним. Выпить хочешь?
Глобус не хотел. Понял, что всё решать и делать придется самому, – но любую ошибку впоследствии можно будет свалить на этого алкоголика. И вышел из кабинета.
Решение казалось очевидным – свернуть игру. Ютасов приступил к его реализации. Торопливо посеменил к радиорубке, чтобы вызвать по трансляции оставшихся в лагере воспитателей и вожатых. Сам Глобус в лес соваться не собирался.
Был он ровесником СВ– сорок с небольшим, и внешне напоминал поросенка, которого любовно откармливали к рождеству, но потом почему-то забыли зарезать. Напрочь забыли. А поросенок жил себе и жил, приобретя с годами обширную лысину и украсив пятачок очками с толстыми линзами.
До рубки Глобус не дошел. В длинном коридоре, полутемном и пустынном, его поджидал мальчишка. Лет тринадцати, из “тэвешников” – благосклонного внимания Глеба чаще всего удостаивались как раз они.
Пухлые губы Ютасова расцвели в улыбке – он узнал паренька. Из новеньких, дрессура почти закончена, скоро можно будет выпускать к клиентам.
– Тебе чего, Машенька? – спросил он ласково. Без свидетелей он называл своих пассий именно так. Он ждал какой-нибудь просьбы, и загодя уже собирался ее выполнить, поощрить за покладистость…
– Пидор гнойный! – выкрикнул мальчишка. Сделал быстрое движение рукой, развернулся и побежал по коридору.
Слащавая улыбка Ютасова мгновенно сменилась злобной гримасой. Он бросился было следом, но на втором шаге остановился из-за резкой, обжигающей боли, пронзившей внутренности.
Опустил глаза – из округлого, нависшего над ремнем брюшка торчала рукоять финки. Трехцветная, наборная, сделанная из кусочков зубных щеток… Вокруг рукояти росло красное пятно.
Ноги разом ослабели, превратились в тестообразное нечто, исключительно благодаря брюкам удерживающее форму. Ютасов привалился к стене, стал медленно оползать на пол. Жирные губы раскрылись, но крик из них не вылетел. Лишь тихое поскуливание.
10 августа, 12:06, лес, старый карьер.
Несколько вожатых, командовавших разбросанными по лесу отрядами “Бригантины”, и сами сообразили, что дело неладно. Когда противники – парни из “Варяга” – исчезли с занимаемых позиций, а лесную тишину вспороли автоматные (настоящие!) очереди, вожатые не стали дожидаться ничьих приказов и самостоятельно начали отводить ребят в лагерь.
Но они опоздали, сильно опоздали. К тому же дезертиров – пацанов, втихую слинявших со своих постов и решивших разобраться с противниками не по правилам игры – в “Бригантине” набралось куда больше, чем в “Варяге”…
Четверка именно таких дезертиров пробиралась по краю старого, заброшенного песчаного карьера – здесь густо росла брусника, а бриганы никогда не упускали случай чем-либо подкрепиться на дармовщинку. Медленно двигались вдоль склона, рвали ягоды, о чем-то переговаривались с набитыми ртами. И увидели сквозь затянувшую дно карьера поросль смутно чернеющую футболку.
Принимать участие в боевых действиях эти четверо не собирались, – скатились по песчаной осыпи вниз и подошли из чистого любопытства.
На солнцепеке – не обращая на жару внимания – сидел худощавый беловолосый мальчик, на вид их ровесник. Поза интересная – ноги скрещены, выпрямленная спина ни на что не опирается. Глаза мальчика были открыты – но, похоже, ничего не видели. По крайней мере, на появление бриганов он никак не отреагировал.
– Йог, что ли? – поинтересовался белобрысый толстяк, бывший у пришельцев за главного.
Реакция на его слова последовала нулевая. Мальчик сидел, как сидел.
– Может, он того? – предположил конопатый парнишка. – Перегрелся, в натуре?
Толстяк легонько ткнул мальчика в плечо. И ему показалось, что рука соприкоснулась с чем-то несокрушимо-железобетонным. Мальчик не шевельнулся. Толстяк нахмурился.
– А ведь он с “Варяга”! – радостно оповестил всё тот же конопатый. – Гляньте!
Картонная табличка, приколотая к лежавшей рядом камуфляжной куртке, оповещала: владельцем ее является Тамерлан Хайдаров, ДОЛ “Варяг”, 4-й отряд, рядовой.
Толстяк принимал участие в приснопамятной драке у дискотеки, – и нехорошо осклабился при этом известии.
– Врагу не сдается наш гордый “Варяг”, – продекламировал он. – А кто не сдается – того уничтожают.
Толстяк явно демонстрировал несвойственную для контингента “Бригантины” эрудицию. Говорят, что даже в нормальной семье бывают уроды. Верно и обратное.
Тамерлан не отреагировал. Никак.
– Щас мы тебя разговорим, – пообещал толстяк и попытался выкрутить руку Тамерлана. Впрочем, безуспешно.
И прочие, последовавшие в ближайшие двадцать минут попытки бриганов выполнить обещание толстяка успеха не принесли. Мальчик им попался неразговорчивый.
10 августа, 12:07, ДОЛ “Варяг”, шестой корпус.
– На пол, все на пол !
Масик не надрывалась и не визжала, но почему-то девчонки послушались мгновенно, и растянулись вповалку в узких проходах между койками. Она метнулась к мальчишкам, столкнувшись в дверях с Кисой. Парни слышали выстрелы и ее крик, и недоуменно подались им навстречу.
– Дверь, запри внизу дверь!! – Алина ухватила Масика за рукав и подтолкнула к лестнице. – А вы из палаты ни ногой, и окну не подходить!
Киса понеслась к следующей палате, откуда доносился хор встревоженных голосов. Масик подбежала к входу в корпус.
Дверь там стояла смехотворная, видимость одна, а не дверь, – сильно пнуть ногой, и путь открыт. Окна – огромные, во всю стену, верандные окна с частым переплетом, – тоже серьезным препятствием не служили. Они окружали с трех сторон коридор первого этажа, куда выходили двери палат и где стояли шкафчики с одеждой. Коридор и был по сути огромной, насквозь прозрачной верандой. Масик, лихорадочно возившаяся с замком, чувствовала себя беззащитной, как рыбка в аквариуме…
По крыльцу затопали шаги – уверенные шаги человека, идущего прямо к цели.
10 августа, 12:07, лес
Капитан Дерин не понимал, что происходит.
Сначала все было ясно и просто, задача стояла конкретная – найти и уничтожить четырех отморозков. Уничтожить быстро и безжалостно. Чтобы не вошло в дурную моду бегать из мест заключения и мочить встреченных по дороге ментов. Чтобы никакие выродки не считали, что после дурацкого моратория на смертную казнь им можно всё .
Но кто-то успел раньше, и положил четверых у машины, забрав все оружие. И неясно, с кем столкнулся майор у бывшего поля, и почему он столь торопливо погнал группу Минотавра к лагерю, когда все непонятки происходят здесь, в лесу…
Когда впереди – там, где скрывался за лесом “Варяг” – забухали ослабленные расстоянием выстрелы, Дерин понял всё. Понял и подивился чутью майора – безошибочному инстинкту хищника, не раз избегавшего ловушек и капканов.
Выстрелы доносились редкие и раскатистые. Капитан сразу решил, что бьют из охотничьего ружья и не ошибся.
Ошибся – и потерял драгоценное время – он пару минут спустя, когда решил срезать дающую изрядного крюка дорогу и цепочка торнадовцев свернула на тропу, ведущую, по видимости, прямиком к “Варягу”. Тропа вела в никуда – терялась на топких берегах безымянного и не отмеченного на карте озерца, летнего прибежища диких уток.
10 августа, 12:07, лесная дорога
Абрек не стал вносить свою лепту в свинцовый град, обрушившийся на старый “уазик”.
Он аккуратно, прижимаясь к земле, где ползком, где короткими перебежками выдвигался вперед и влево, – невысокий бруствер дороги пока что скрывал его от глаз засевших за машиной.
Он знал со слов Тунгуса, что в машине ехали трое. Первого из них Абрек срезал у самого леса. А теперь убедился, осторожно выставив автоматный ствол из кустов дикой малины – двое оставшихся укрылись за машиной, но одному из них, тому самому менту-оборотню, уже никогда не порулить по лесным дорогам.
Последнего надо брать живым, но никто не говорил, что невредимым.
Абрек облизал запекшиеся, пересохшие губы и перевел автомат на стрельбу одиночными.
Бензин, натекший из пробитого бака, вспыхнул чадящим и каким-то блеклым в этот слепящий солнечный день пламенем. В любую секунду бак мог взорваться, и последний уцелевший лже-мент понял это – побежал, низко пригибаясь. Машина прикрывала его от продолжавших шквальный огонь торнадовцев, но не от Абрека.
Тот спокойно, как в тире, взял упреждение, мягко выбрал слабину и нажал на спуск.
10 августа, 12:07, лесная дорога
Машина времени работала на полную катушку – на усыпанную валунами вершину холма взбежал уже не физрук лагеря “Варяг” – но старший лейтенант Закревский, воздушно-десантные войска, упал на усыпанный хвоей песок, снимая с предохранителя автомат и оценивая в бинокль диспозицию.
Диспозиция оказалась понятной.
Чужие палили в несколько стволов по тому, что осталось от хорошо знакомого Леше драндулета участкового Вершинина. И очень, очень знакомы оказались ядовито-зеленые, из дрянного х/б комбинезоны пассажиров, выскочивших из милицейского “уазика”, – один лежал в неестественной позе в полусотне метров от Лешки, второй сжался под защитой непробиваемого для пуль двигателя – оружия у него не было…
Наши , понял он еще до того, как подстроил резкость бинокля и смутное белесое пятно превратилось в лицо Слона, искаженное улыбкой, более похожей на гримасу…
А потом все произошло быстро.
Машина вспыхнула.
Слон рванулся назад, к лесу.
Тут же споткнулся – словно о натянутую над самой землей веревку.
Каким-то чудом не упал, удержал равновесие, но на следующем шаге левая его нога подломилась, он опять устоял, уже на одной правой – с ног его сбила только огненная волна от взорвавшегося бензобака….
