Зачем я сюда иду? – эта мысль не покидала Свету почти всю дорогу от больницы до церкви. Мой бред, плюс буйная фантазия Пробиркина, плюс иссушившая мозги жара – и готов диагноз: коллективное помешательство на почве фильма “Экзорцист”…

Солнечноборск – маленький, сонный, прокаленный солнцем городок – казался вымершим. Ни одного человека на улицах. Ни одного. Даже странно… Света резко остановилась, осмотрелась. Куда-то она не туда зашла, решив узенькими, тенистыми переулками срезать путь между ЦРБ и храмом Благовещения Господня.

Всё было чужим. Всё стало другим и незнакомым. Солнце куда-то исчезло, хотя только что сияло на синем, без единого облачка, небе. Тени сгустились, слились в сплошную черноту, хищно подступили. Дома-призраки пялились бельмами окон. И – ни звука.

Она нерешительно сделала шаг, другой… Стало еще темнее. Подняла голову – и не увидела сверху ничего . Ни по-прежнему синего неба, ни затянутого неизвестно откуда налетевшими тучами, – ничего. Однотонная темно-серая поверхность.

Свете стало страшно.

Мир остался прежним, убеждала она себя, это всё происходит со мной, дурнота, в глазах потемнело, сейчас пройдет… И сама не верила себе. Она огляделась, пытаясь найти хоть что-то живое, зацепиться, выдернуть себя из затягивающей воронки безумного серого мира.

И увидела…

Совсем рядом, за поворотом, за угловым домом, – был мир настоящий . Там светило солнце – отблески его долетали сюда, в безжизненный темный переулок. Там раздавались звуки – она не понимала их природу, да и некогда было анализировать, Света торопливо ускорила шаг, спеша выйти туда…

Дошла до угла и замерла, не в силах поверить увиденному. Мир — там — был настоящий.

Но – не наш.

Не бывает в нашем мире таких домов. Таких деревьев. Таких людей. Всё похожее, но чуть-чуть иное. Чужое. Линии пересекаются немного под другими углами, пропорции людей и предметов чуть искажены… Казалось, кто-то пошутил, подвесив посреди улицы огромную голографическую картину художника – и отнюдь не реалиста.

Света ощутила спиной мягкое давление.

Словно ее ненавязчиво подталкивали: шагни, окажись там, и все твои неприятности и непонятности закончатся… Чужой мир переливался яркими красками – и звал ее. Звал без слов и звуков, но ошибиться было невозможно – ее там ждут, она там нужна, надо сделать всего несколько шагов…

Света зажмурилась и круто развернулась. И побежала, не открывая глаз.

Ей повезло – не ударилась на полном ходу о столб, стену, или древесный ствол. Слепой бег закончился среди чего-то упруго подающегося, но колючего. Света открыла глаза.

Всё стало, как и прежде. Яркие пятна солнечного света перемежались на асфальте с тенями деревьев – обычными, не мертвыми и не хищными. В ветвях щебетали птицы. Где-то неподалеку работал автомобильный двигатель, раздавались голоса. Упруго-колючее оказалось кустом акации.

Кошмар.

Очередной кошмар. На это раз не во сне…

Света ощутила (редкий для нее случай) приступ злости. И – уверенность, что делает именно то, что нужно. Раз уж ей стали посылать видения наяву – значит, она на верном пути. И останавливаться нельзя.

Она пошла к церкви Благовещения Господня кружным путем, по главным улицам, где катили машины, а по тротуарам спешили прохожие…

…Света подсознательно надеялась встретить пожилого священника, с седой лопатообразной бородой и с мудростью веков во взоре.

Но выглянувший на настойчивый стук отец Валентин оказался почти ее ровесником – круглые очки в тонкой оправе, щуплая фигура, старый подрясник закапан зеленой краской. И не прозвучало никаких: “Пошто стучишься во двери храма божьего, дочь моя ?”

– Чем обязан? У вас что-то срочное? Службы сегодня нет, заявки на отпевания и венчания принимаются с утра, а теперь, извините, я немного занят…

Всё снова показалось смешным и нелепым, а их с разговор с Доктором – бредом двух идиотов… Света отбросила старательно отрепетированную полуправду и сказала, глядя собеседнику прямо в глаза:

– Мне нужна святая вода. Очень нужна.

– Но святая вода не предназ… – священник осекся, с трудом отвел взгляд, помотал головой, будто пытаясь отогнать внезапно вставший перед глазами морок.

Сбившись с мысли, он продолжил, теребя машинальным жестом редкую, никак не желавшую расти как положено бородку:

– Есть проблемы, решать которые должна только церковь, и никто иной. Иначе результаты могут быть э-э… непредвиденные. Дочь моя, – спохватившись, добавил он уставную формулу.

– Спасибо, я справлюсь сама. – Света снова поймала его взгляд, и, не давая времени на отказ, протянула восьмисотграммовую банку с винтовой крышкой, на всякий случай заботливо стерилизованную – совсем как под варенье, над паром от чайника…

– Н-не надо, подождите, я сейчас, одну минуточку.

Пастырь душ человеческих суетливо исчез в недрах церкви, оставив Светлану на паперти. Через пару минут возвратился, неся пузатый металлический сосуд с широким горлом, плотно закрытый металлической же пробкой.

– Вот, возьмите. Потом вернете, если… А может, мне все-таки пойти с вами?

Судя по тону, отец Валентин подспудно надеялся, что девушка со странным взглядом откажется и навсегда исчезнет из его жизни. Света задумалась. Одной было страшно. Но потом вспомнился Лешка, сильный и умный, и то, во что он превратился. Она молча покачала головой и начала спускаться по ступеням, прижимая к груди драгоценный сосуд.

Странно, батюшка не пригласил войти в храм. И даже не спросил имени, мелькнула у нее запоздалая мысль. Света толкнула свежевыкрашенную калитку и не увидела направленного ей спину крестного знамения…

Шальной кураж, не покидавший Миху в последний час, испарился за несколько секунд – после того, как он услышал чужие выстрелы и увидел падающего Укропа – а потом Слона, стреляющего поверх капота “уазика”.

Кирилл Ященко (он же Слон) оружие любил, но большей частью платонически, – стрелять из “калашникова” ему еще не приходилось. Автомат прыгал и дергался в его руках, как будто был живым и стремился вырваться, – но резко контрастировал со спокойным и сосредоточенным лицом Слона.

Миху отпустило . Он вдруг понял, что это не компьютерная “стрелялка”, где в запасе есть пяток жизней, что всё всерьез, что вокруг летают настоящие пули, и одна из них может попасть в него, и это будет очень больно…

Позабыв напрочь про пистолет и про всё свое суперменство, Миха лихорадочно сдирал с себя окровавленный китель, когда за них со Слоном взялись по-настоящему.

Подоспевшие ребята Кравца ударили по “уазику” в пять стволов. Машина тут же осела на пробитых колесах. Стекла и фары разлетелись сотнями осколков. Из-под изрешеченного капота засвистели струи пара…

Двигатель закрыл присевшего Слона от жалящей смерти, патроны у него закончились, а все запасные магазины лежали в стремительно превращающейся в дуршлаг кабине…

– А ведь это, Миха, и не бриганы вовсе, – насмешливо сказал Слон; чувство юмора порой прорезалось у него в неожиданные моменты. – Пора валить нам отсюда…

Миха не отозвался.

Слон повернулся к нему.

Приятель лежал у полуоткрытой дверцы, и верхней части головы, начиная от нарисованных маркером бровей, у него просто не осталось. Трудно назвать головой мешанину из мозга, осколков кости и волос.

Слон сочувственно хмыкнул. Вынул из кармана скомканную зеленую повязку, быстро провел несколько раз по автомату и сунул теплую рукоять в руку Михе, с трудом разведя скрюченные пальцы.

В этот момент вспыхнул бензин, вытекающий из простреленного бензобака.

– Левее, Муха, левее! Отрежьте их от зеленки, кончайте всех разом! – Майор быстро говорил в рацию, не отрывая глаз от бинокля.

Запищал зуммер и замигала лампочка – вызов от Дерина. Срочный вызов на аварийной частоте.

Майор какое-то время не реагировал, глядя, как вторая пятерка бойцов под прикрытием шквального огня обходит засевших за “уазиком”. Потом дернул рычажок переключения частоты.

– Мы нашли их, что у вас за пальба? – выпалил капитан на едином дыхании, не тратя время на позывные.

– Кого нашли? – удивился майор.

– Да наших же! Точно они, словесные портреты совпадают, у двоих боты лагерные, а у одного даже куртка осталась, со штампом той колонии…

Ну и с кем же мы тут воюем, подумал майор, кто положил Тунгуса?.. И, скорее всего, экипаж “уазика”?

– Картина интересная, – продолжил Минотавр. – Взломанная синяя “шестерка”, рядом четыре места холодного груза. Трое точно наши клиенты, а один нет, наверняка цивильный. У него и у одного из “наших” огнестрельные. Еще двоих, похоже, голыми руками уделали. Однако ни одного ствола рядом. Сдается мне, четвертый ушел – и с полным арсеналом.

Да тут у них чуть не под каждым кустом трупы, подумал майор. Странное что-то творится. Курортная, бля, зона… И что там за “цивильный”? В осаждаемом “уазике” ехали трое… Сообщники? И бунт, и побег спланировали заранее? Спланировали для одного-единственного человека, а отыгравших свою роль попутчиков устранили? Версия хромает, излишне много наложилось случайностей и импровизаций для просчитанной и подготовленной акции… Ладно, в любом случае неизвестных людей, шастающих тут с оружием и стреляющих в кого попало, необходимо нейтрализовать. А называя вещи своими именами – уничтожить. Правда, нет никакой гарантии, что эти – последние, что зачистка на этом закончится…

Майор принял решение и заговорил в передатчик:

– Значит так, Минотавр. Ты в трех километрах от “Варяга”, жми туда. У машины оставь двоих с рацией. Всех встреченных задерживать, стрелять только ответно. Дойдешь до лагеря – доложишь. У нас заварушка непонятная какая-то; не знаю, на кого мы тут напоролись, но это не наш четвертый. Не один, по крайней мере. В любом разе с ними сейчас заканчиваем. Все, до связи.

Насчет “сейчас” майор ошибся. И сильно.

Степаныч вышел из дверей административного здания и неторопливо огляделся. Вид у него был спокойный и довольный, даже отчасти безобидный, – ружье мирно направлено стволами в землю.

Но выцветшие глаза глядели по сторонам настороженно и хищно. Рыжая где-то здесь… Он чуял ее, как волк чует добычу, и ей не уйти, не спастись, не спрятаться…

А вот и она! Показалась у служебного выхода столовой, натянула белый халат и думает обмануть старого охотника. Выстрел навскидку – тело в белом халате оползает по серой стене, из разжавшихся пальцев выпадает зажигалка и не зажженная сигарета…

Степаныч уже не смотрел туда, он шел дальше, Рыжая наверняка в вожатской и он придет и поговорит с нею, как поговорил с Горловым, очень приятно поговорить после восьми лет молчания…

Ага, вот что-то метнулось в кусты. Боишься? Прячешься? Правильно боишься и зря прячешься, Рыжая.

“Лебо” рявкнуло по мелькнувшему силуэту, бекасинник прошел широким снопом, сбивая листья и срезая веточки. Степаныч скривился. Нет, дробью ее не возьмешь, нужна картечь по меньшей мере…

Он нашарил с краю патронташа заботливо припасенные на волков патроны, быстро перезарядил двустволку, небрежно уронив на землю стреляные гильзы…

Поварихе Вере, так не вовремя выскочившей на очередной перекур, повезло.

Две маленьких, на куликов рассчитанных дробинки засели у нее в мякоти плеча. Упала и не поднималась она больше от страха и неожиданности. Когда жуткая фигура в синей спецовке исчезла, Вера на четвереньках, но быстро юркнула обратно в столовую.

На кухне никто ничего не слышал: гудели холодильники и шкворчали плиты, дребезжала изношенная посудомоечная машина, натужно стонущие вентиляторы гнали с улицы отнюдь не прохладный воздух. Женщины, увидев поднимающуюся с четверенек Веру, бледную, с окровавленным рукавом, дружно заахали. Она, ни на кого не обращая внимания, бросилась к крохотному кабинету заведующей, где стоял телефон.

…Из вожатской Рыжая успела сбежать, понеслась сломя голову к БАМу – Степаныч пальнул вслед, промахнулся и быстрым шагом двинулся вдогонку.

В окне четвертого корпуса мелькнуло ее ненавистное лицо – и заряд картечи тут же вынес стекло. Из палаты раздался длинный, истошный крик на одной высокой ноте. Кому-то было там больно, но это опять оказалась не Рыжая – теперь Степаныч хорошо разглядел ее пеструю футболку, там, впереди, у волейбольной площадки… И выстрелил снова.

Проходя под огромной, вековой сосной, он на секунду подумал, что Рыжая могла залезть на дерево и затаиться в ветвях. Но поднять голову не успел – увидел силуэт проклятой сучки, исчезающий в дверях БАМа.

Ну куда же могла деться Астраханцева, думала Масик. Ленка, конечно, особа взбалмошная и непредсказуемая, но чтобы вот так все бросить и исчезнуть… Горловой рвет и мечет… и я тут тоже ни пришей ни пристегни, одна Алина отряд на себе тянет… Да и половина мальчишек из леса не вернулась…

Занятая своими мыслями, Масик выстрелов поначалу не услышала, – вернее, не обратила внимания. Но вслед за первыми двумя грохотнуло еще и еще, уже гораздо ближе. Раздались испуганные вопли, и отчаянный девчоночий визг, и чей-то наполненный болью протяжный крик-стон.

Она подбежала к окну, не допуская, что происходит что-то страшное и смертельно опасное, успокаивала себя обрывочными мыслями о шутниках-мальчишках и взрываемых ими петардах – и сама не верила этим мыслям.

Невысокого седого человека в поношенной спецовке Масик увидела сразу. Человек даже с ружьем в руках не выглядел опасным, скорее напоминал персонажа какой-то старой комедии, – не то колхозного сторожа, не то браконьера-неудачника…

А затем двустволка быстро повернулась влево, выплюнув язык пламени. По ушам ударил раскатистый грохот. Крики стали громче.

Масик, замерев, следила, как стрелок на ходу перезарядил оружие и, ускорив шаг, скрылся в открытой двери БАМа.

Через несколько томительно-долгих секунд внутри раздался приглушенный выстрел, сразу за ним второй… Масик помотала головой, словно отгоняя наваждение: не бывает! не бывает такого в реальной жизни! какая-то инсценировка, что-то связанное с сегодняшней игрой…

Синяя фигура снова показалась в дверях БАМа. И направилась прямиком к шестому корпусу.

К нам, поняла Масик.

И поняла другое – никакая это не игра. Все всерьез.