Майор по прозвищу Клещ покинул вертолет последним – мягко спрыгнул на каменистую почву, игнорируя приставленную дюралевую лесенку. Тело сразу отозвалось на этот легкий, изящный прыжок; откликнулось не болью, но напоминанием о том, что сорок два года – это все-таки сорок два года, и нечего утешаться тем, что еще можешь сделать пару-тройку бугаев вдвое себя моложе…

Поспать в вертолете, как надеялся майор, не удалось.

Срезая путь, летели над Ладогой, над которой тихо не бывает – почти всю дорогу трясло и болтало. Даже знаменитый своим феноменальным умением спать капитан Дерин по прозвищу Минотавр всю дорогу бодрствовал, – не желая, как сам объяснил, отправляться сонным в гости к Нептуну или кто там на дне Ладоги за главного…

Вертолет улетел сразу, не задерживаясь.

Торнадовцы выстроились поодаль, в тени молодых сосен. Майор стоял перед плотным строем, дожидаясь, когда затихнет в отдалении рев двигателя, и размышлял, как довести бойцам вводную информацию. А то после двух суток изматывающей работы, вместо законного отдыха намечается веселая перспектива: пойди туда, не знаю куда, поймай того, не знаю кого.

– Значит так, парни, – заговорил он, когда улеглись последние пыльные смерчики и в небе смолк удаляющийся рокот. – Менты опять сели в лужу, дали уйти шестерым нашим клиентам. Те ушли на лесовозе и с оружием, по дороге завалили пару лопухов из ДПС.

Простите, ребята, что я о вас так, подумал майор, но иначе нельзя, пусть парни думают, что они последний рубеж, что все зависит от них…

И продолжил:

– Лесовоз нашли севернее, за болотами, там разворачивают “невод”. Если опять упустят (по тону майора было ясно, что сам он в этом почти не сомневается ) – то другой дороги у них нет, только на нас, через болота. Наша задача…

…Место для посадки майор выбирал на карте долго и вдумчиво, ошибка могла обернуться не просто часами бесцельной беготни по лесу.

Они высадились на гребне неширокой, метров триста-четыреста, лесистой гряды, разделявшей огромное моховое, поросшее карликовыми елочками болото, и заболоченную пойму ручья – вернее, заболоченную в обычные годы. Рекордно жарким нынешним летом ручей пересох, но берега еще хранили влагу. Пересечь пойму, не оставив следов на сырой земле, было невозможно.

Когда-то здесь рос сосновый лес, высокие мачтовые деревья…

Но несколько лет назад его вырубили, оставив нестроевые сосенки, еще не достигшие полной своей величины. Следы порубки виднелись всюду – широкие, в обхват, пни, потемневшие и тронутые короедом; груды гниющих сучьев; дорога, которой вывозили стволы, тянущаяся по верхней части гряды на юго-запад.

– Наша задача, – продолжал майор, – прочесываем эту гряду, у тех пол суток форы, если времени не теряли, могли здесь уже пройти. Если никаких следов не находим, перекрываем выходы к шоссе и пионерлагерям. И ждем. Все шестеро при стволах, при обнаружении – валить сразу. Леса сейчас закрыты из-за пожаров (поосторожней, кстати, с окурками). Грибников и прочих охотников быть не должно; но все равно – поглядывайте, не мочканите тут какого штатского… Идем двумя группами, старшие я и Минотавр. Вопросы?

Вопросов не оказалось. Он жестом поманил Дерина, отвел на десяток шагов, развернул карту.

– Смотри: берешь пятнадцать человек, идете обратно, вверх по течению ручья. Внимательно поглядываете с двух сторон – и по краю болота и вдоль поймы. Гряда там через пару километров сужается и понижается. Там же исток ручья; если ничего и никого не отыщите, переходите ручей и дальше вот так… – Карандаш майора прочертил предполагаемый маршрут. – Двигаться цепью, в пределах видимости. Затем выходите к этой вот нежилой деревушке. Если те разжились по дороге продуктами, могут попробовать в ней отсидеться. А мы с другой стороны туда же, у нас маршрут подлиннее, если что – вы прямо на нас их и спугнете. Связь каждые полчаса. Все. Вопросы?

Вопросов у капитана имелось достаточно. Самый первый: что, если беглецы все же пренебрегут усталостью и отшагают еще несколько километров по болоту, не выходя на сухую и удобную для ходьбы местность? Как тогда искать эту иголку в стоге сена?

Вопросы имелись.

Но капитан промолчал. Понимал, что с наличными силами Клещ выбрал оптимальную стратегию и тактику. И сыпать соль на раны майора Минотавр не хотел.

А у майора не нашлось даже третьего экземпляра карты. И, соответственно, отпала возможность отправить еще одну автономную группу в район безымянного озера (что обитатели этих мест называют его Чашкой, майор не знал). Приходилось отрабатывать два наиболее вероятных варианта из трех и надеяться на свою никогда не подводившую удачу…

Тамерлан вскочил – резко.

Тем более резко, что в последние полчаса он не сделал ни одного сколько-нибудь заметного движения. Примерно так после долгих часов ожидания срабатывает капкан, настороженный на неприметной лесной тропке – глаз не видит мгновенно схлопнувшихся стальных челюстей, ум не успевает осознать щелчка распрямляющейся пружины – а мертвая проснувшаяся сила уже с хрустом сминает кости и связки, и неожиданность в первую секунду пугает гораздо сильнее боли…

Он резким прыжком очутился на середине комнаты раньше, чем опрокинутое и падающее плетеное кресло достигло пола – на обычные плавные и уверенные движения Тамерлана это не походило.

На секунду мальчик застыл в напряженной позе охотника, услышавшего в ночной тишине осторожные шаги хищника, долгожданного и опасного, – и быстро вышел из читального зала.

В бывшей ленинской комнате СВ склонилась к нижней полке шкафа, доставая какие-то пожелтевшие методички. Бесшумные шаги она не услышала, но почувствовала чье-то присутствие. Выпрямилась, обернулась – как всегда стройная, подтянутая (юбка и блузка СВ, похоже, не мялись ни при каких обстоятельствах), как всегда невозмутимая…

Старшая вожатая – по крайней мере внешне – не удивилась, увидев стоящего в дверях Тамерлана.

Губы его шевельнулись, словно он хотел что-то сказать, но не сказал; застыл в нескольких шагах от двери, глядя вопросительно на СВ, ожидая от нее чего-то… Так, по крайней мере, показалось старшей вожатой, имеющей большой опыт общения с детьми, порой не решающимися начать первыми разговор.

– Здравствуй, Тамерлан, – приветливо сказала она.

СВ имела великолепную память на лица и имена. Пусть этот мальчик и был особо вверен ее попечению, но точно также она могла, не напрягаясь, вспомнить имя и фамилию любого из четырехсот малолетних обитателей лагеря. И не только фамилию – СВ знала очень многое о многих.

Тамерлан промолчал, кивнув. Впрочем, этот жест мог и не быть кивком-приветствием – голова опустилась на пару сантиметров вниз и осталась в том же положении.

Дальнейшее можно смело назвать немой сценой, хотя комната и наполнялась звуками уверенной речи СВ.

Она что-то говорила о возможных трудностях вливания в сложившийся коллектив, о своей помощи в этом иногда болезненном процессе, о том, что вожатые и воспитатели… – и сама не слышала и не понимала ни слова из произносимого, потрясенная внезапно открывшейся истиной: она напрочь забыла об этом мальчике…

Забыла, несмотря на состоявшийся несколько дней назад разговор с Горловым, подробно и слегка занудно объяснявшим ей, что , при желании, может сделать для лагеря отец Тамерлана.

Забыла – и вспомнила лишь сейчас, увидев его здесь, в неподходящем месте и в неположенное время. До этого СВ никогда и ничего не забывала. Горлового, ни разу с того разговора не упомянувшего фамилию Хайдарова, судя по всему, поразило столь же внезапное беспамятство..

При этом и начлаг, и старшая вожатая наверняка не раз встречали белоголового мальчика, просто ни могли не встретить – на тех же ежедневных линейках или… СВ не закончила мысль (слова продолжали литься плавным потоком), привлеченная движением Тамерлана – первым с начала ее монолога…

Тамерлан внимательно смотрел на говорившую СВ.

Выражение радостной надежды на его лице медленно гасло, уступая место разочарованию и даже обиде. Он походил на юного грибника, обрадованно побежавшего к мелькнувшей сквозь черничник грибной шляпке и обнаружившего ядовито-красный мухомор…

Потом выражение детской обиды исчезло и он снова стал выглядеть старше своих двенадцати лет. Поднял голову, встретившись глазами с СВ – она заметила бело-желтое пятно в зрачке его левого глаза (какая-то болезнь? след электротравмы, о которой что-то говорил начальник?)

А вообще-то мальчик обаятельный, подумала она слегка невпопад. Если бы не…

Додумать мысль до конца СВ не успела…

Тамерлан отвел взгляд и тем же движением стал поворачиваться к двери, явно намереваясь уйти.

Только тогда СВ стала слышать и воспринимать свою собственную речь – до сих пор льющуюся независимым от сознания потоком. Отчего-то ей показалось, что и мальчик впервые услышал ее лишь в этот момент – его плавное, как у капельки ртути, движение приостановилось, он опять повернулся к СВ.

И переспросил, повторив ее последние слова:

– Узнать поближе?

Беда, беда, беда… – непрерывным и тревожным зуммером звучало в голове Светы, не до конца проснувшейся.

Беда с Ленкой.

Натянув кроссовки, Света выскочила на улицу (яркое солнце безжалостно резануло по глазам) и пошла, вскоре перейдя на размеренный бег, к центру лагеря.

Почему именно туда? Откуда это знание о том, что произошло что-то страшное (или произойдет, если она не поспешит и не успеет) – Света не задумывалась. Она скептически относилась к толкованию любых снов, даже кошмарных – но торопилась, подгоняемая одной мыслью: найти, увидеть Ленку, убедиться, что с ней все в порядке…

– Светла-ана Игоревна!

Лагерь уже проснулся от тихого часа, младшие отряды тянулись на полдник, навстречу ей попадались дети, недоуменно поглядывающие на спешащую куда-то встрепанную библиотекаршу… Одна из них, полненькая девочка в футболке с изображением главных героев фильма “Титаник” (Нина Виноградова, кажется из седьмого отряда) окликнула Свету.

– Ниночка, извини, спешу, поговорим попозже… – на одном дыхании выпалила Света, не снижая темпа.

Через секунду, вывернув из-за закрывающих обзор кустов, она увидела низкое деревянное здание, к которому направлялась. Старый дом.

Света увидела, как с крыльца быстро сошла невысокая белоголовая фигура – сошла и растаяла в мареве горячего воздуха, поднимающегося от раскаленного, пыльно-серого асфальта.

Тамерлан? – удивилась Света. Фигура отчего-то показалась выше и крупнее, чем запомнилось ей. Но таких волос больше ни…

Закончить мысль она не успела.

В следующую секунду мир встал на дыбы и перевернулся вверх тормашками. Все вокруг: и усыпанная хвоей и шишками дорожка, и виднеющаяся слева полоска озера, и вековые сосны, и голубое, без единого облачка, небо – проделало головокружительное сальто, с хрустом и треском опустившись на прежнее место – но уже в ином положении…

…Она встала, пошатнувшись.

Болело колено. Под джинсами наверняка был кровоподтек. Саднил разбитый локоть.

Света вернулась на несколько шагов назад, Подозрительно посмотрела на сосновый корень, выступающий из дорожки и некстати подвернувшийся под ногу. Странно, во время утренних пробежек она научилась автоматически, почти не глядя под ноги, перепрыгивать такие препятствия, в изобилии усеивающие лесные тропы…

Боль и неожиданность падения прояснили голову и разогнали остаток сна. Дальше Света шла, все больше недоумевая – что погнало ее непонятно куда и зачем? Неужели дурацкое сновидение?

Но тревога осталась. И не нуждалась в рациональных объяснениях своего существования…

Тогда – тридцать лет назад – ее звали, конечно же, не СВ. И даже не Галиной Андреевной.

Ее звали Галей Савич, – чаще Галочкой, а то и Галчонком. Потому что было ей тринадцать лет. Она и выглядела совсем по-другому – высокая, но угловатая и худенькая остроглазая пионерка с хорошей улыбкой и едва наметившейся грудью.

И “Варяг” – где все началось и все продолжилось – был другим. Старые деревянные здания корпусов-бараков как раз тогда сменялись кирпичными – те еще строились, под ключ к началу сезона сдали всего один.

На остальных продолжались работы, часть лагеря занимали стройплощадки, входить куда пионерам строжайше запрещалось – все равно, конечно, тайком лазали. Строители ругались – и на это, и на заказчиков, не дающих толком развернуться, не позволяющих спилить без нужды ни одну старую сосну или сложить лишний штабель плит на полянке…

Новый, обживаемый корпус (еще спустя добрых лет пятнадцать его так и звали – “Новым”, лишь потом неофициально переименовав в “тройку”) позволил расселить сразу четыре наиболее обветшавших жилых барака. Пока не снесенные, они использовались по-разному. В двух жили строители, два других заняло лагерное начальство под склад всякой ненужной рухляди – любопытные малолетние обитатели лагеря, понятное дело, лазали и туда.

Контингент пионеров тоже был в те годы иным. “Бригантины” еще не существовало, хотя имелся нигде пока не утвержденный проект расширения лагеря, создания его филиала здесь же, в Пятиозерье, но в нескольких километрах, в другом живописном месте, – на берегу Большого озера всем желающим отдохнуть становилось тесновато. Трудновоспитуемые подростки (“тэвешники”), о летнем отдыхе которых районные ИДН и тогда заботились – отдыхали здесь же. Перевоспитывались в дружной пионерской семье. Отучались от дурных привычек: курить и по мелочам подворовывать, выражаться матом и отращивать волосы “под битлов”, устраивать жестокие ночные “прописки” и вшивать в брюки клинья, превращавшие их в подметающие улицу супер-клеши. И – изводить зубные щетки на изготовление наборных рукоятей для самодельных аляповатых финок… Справедливости ради надо сказать, что проблемы с наркоманией и токсикоманией среди ТВ-подростков в те времена почти не возникали.

Возможно, кто-то из них действительно перевоспитался, стал нормальным человеком и не пошел накатанной дорожкой – по другим лагерям, по тем, в которых вышки стоят не только на пляже… Но в любом процессе всегда наличествует и обратная связь – иные из коренных обитателей “Варяга”, дети из благополучных семей корабелов, позаимствовали приблатненные привычки “тэвешников”…

По крайней мере, Галочка Савич – будущая СВ – так никогда и не узнала: “тэвешники” или нет подошли к ней, когда она в одиночку пробралась в старый расселенный корпус – тот самый, занятый под склад ненужной рухляди.

Подошли неслышно и незаметно. Она стояла у заколоченного окна, высматривая в щель между досками, не идет ли водящий – эту игру в прятки Галочка рассчитывала выиграть. Шагов сзади она не услышала – рядом грохотала стройплощадка. Несколько рук схватили ее неожиданно.

А в скулы с двух сторон уперлись, не давая повернуть головы, две финки. Аляповатые, сделанные не слишком умелыми руками, с трехцветными рукоятками из кусочков зубных щеток…

Но старательно заточенные.

– Узнать поближе? – Тамерлан остановился и снова внимательно посмотрел на СВ.

По лицу мальчика пробежала мимолетная тень, верхняя губа едва заметно дернулась вверх.

Окажись здесь Булат Темирханович, проживший с Тамерланом несколько месяцев после электротравмы, он бы наверняка сказал: сын увидел что-то гнусное, омерзительное, вызывающее крайнюю степень брезгливости…

– Узнать поближе? – казалось, он принял решение. – Это очень просто…

Он плавно перетек от двери и легким, совершенно естественным жестом положил руки ей на плечи – СВ не удивилась этому странному у двенадцатилетнего мальчика жесту. (Но где-то глубоко промелькнуло недоумение – а почему, собственно, все это ею воспринимается как должное?)

Подчиняясь несильному нажиму тонких рук, она нагнулась к нему, как будто желая услышать какую-то заветную мальчишескую тайну…

…Темные провалы глаз манили и затягивали. Она видела только их, весь остальной мир исчез в мерцающей пелене, и куда-то исчезли населяющие его звуки… Светлое пятно в левом зрачке оказалось не бесформенной кляксой, это было изображение кошки с неправильными, вытянутыми пропорциями – атакующей, готовой к прыжку кошки.

– Это не кошка, – сказал Тамерлан. – Это Базарга, Ужас Пустыни…

И тут Базарга стелющимся, изящным движением прыгнула на СВ…