ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Обратный отсчет: Один день до Игры
(Нити звенят)

“Меня зовут Света…” – прочитала она вслух. И дальше читать не стала. Память вернулась быстро, еще до того как прозвучали эти три слова.

Но – странное дело – теперь чужими казались сами воспоминания. Света вспомнила всё – однако не о себе. О КОМ-ТО ДРУГОМ.

О похожем на нее – но о другом.

К чертям! – разозлилась она, уже зашнуровывая кроссовки. Надоело! Отпрошусь на денек у Горлового – и к врачу. Не упекут же сразу в психушку, в самом деле… Может, достаточно попить неделю-другую какие-нибудь таблетки – и все пройдет…

В таком боевом настроении Света распахнула наружную дверь своей квартирки, направляясь на очередную пробежку. Вернее – лишь начала распахивать, движение не завершилось.

Она застыла на пороге.

Медленно-медленно прикрыла дверь. Бессильно прислонилась к косяку…

Там, снаружи, метрах в двадцати от ее коттеджа, сидел на сосновом пне белоголовый мальчик по имени Тамерлан. Мальчик, который снился Свете четыре ночи подряд…

Это были странные сны.

Мальчишка приходил к ней, или она шла куда-то и встречала его, – в общем, они как-то оказывались вместе, – и Тамерлан отправлялся с ней на прогулку. На прогулку по непонятным местам. Местам, где Света теряла тело – и тем не менее не становилась бесплотным наблюдателем происходящего… Происходящее в странных местах тоже было странным, напоминающим наркотические видения, запечатленные художником-сюрреалистом. Жуткие существа обитали в кошмарных пейзажах: покрытые багровой чешуей винторогие дьяволы, и огромные, поглощающие друг друга бесформенные сгустки протоплазмы, и богосквернящие пародии на людей – уродливые, со звериными чертами и повадками… Свете, пробирающейся с мальчиком сквозь непонятно чей бред, не могли повредить эти ожившие страхи, – и все равно было страшно, и мерзко, и возникало чувство: все здесь неправильно, все должно быть иначе, все можно как-то исправить и повернуть к добру и свету… Тамерлан – маленький Вергилий этого ада – вел Свету дальше и дальше, показывая все новые ужасы, и… И что-то он хотел от нее, но что – проснувшись она не могла вспомнить. Точно так же исчезала поутру память о собственной личности. Но оставались яркие картины кошмарных видений…

Все эти дни Света не понимала, что происходит. Неужели ей в подсознание впечаталась единственная и достаточно мимолетная встреча лицом к лицу с мальчишкой? Наяву – в минувшие четыре дня – она избегала встречаться с ним. Не то чтобы сознательно, но… Когда на горизонте появлялась знакомая снежно-белая шевелюра, у Светы как-то сами собой находились дела в иных местах.

Сейчас Света заподозрила страшное.

На самом деле она не проснулась. Всё, происходившее утром: как она открыла глаза и поднялась, как читала записку, как оделась, – лишь элемент сна. Лишь прелюдия к очередному кошмару. Она выйдет за дверь, мальчик возьмет ее за руку – и поведет в мир, полный крови и ужаса…

А если она действительно проснулась?

Если все наяву?

Тогда…

Тогда все еще хуже.

Рука поднималась медленно – как чужая, как бесчувственный протез. Но поднялась и набросила крючок на дверь.

Пробежка в это утро не состоялась.

Собеседники сидели на принесенных в разоренную караулку ящиках, за чудом уцелевшим колченогим столом. Но внутри – в разгромленной и сожженной административной зоне колонии строгого режима – едва ли нашлась бы и такая скудная обстановка.

– Дела – дерьмо. – Полковник не спал две ночи и благодушия это ему не добавляло. – Совсем дерьмовые дела, Клещ…

Клещом прозвали майора в далекие курсантские годы. Они с полковником заканчивали одно и то же училище с разрывом в один курс и водили в те времена шапочное знакомство. Но за последние два года, с тех пор как служба снова свела их вместе, полковник ни разу не произнес вслух старой клички… Сегодня – впервые.

Майор молчал, вопросительно глядя на непосредственное начальство. В его обведенных темными кругами глазах читалось одно желание – принять горизонтальное положение и выпасть на несколько часов из паршивой окружающей действительности. Наполненный нервным ожиданием вчерашний день и ночной штурм позволили майору подремать за последние сутки полтора часа – не больше и не меньше. Чутко подремать, вполглаза.

Полковник, так и не дождавшись вопроса от подчиненного, продолжил:

– Лесовоз нашли с сухими баками вот здесь. – Палец полковника ткнулся в крупномасштабную карту. – Триста с лишним километров к юго-юго-западу, двигатель холодный – брошен еще утром…

Как они на лесовозе-то вшестером разместились? – подумал майор. Это не грузовик, в кузове не прокатишься – за отсутствием такового. Разве что в кабину набились, как кильки в банку…

– Почему не сработал перехват? – спросил он без особого интереса.

– Почему, почему… Тут каким-то козлам как раз вчера приспичило украсть машину леса, точнее – незаконно вырубить. Ехали в подходящем направлении – на таком же лесовозе… Ну, гибэдэдэшный вертолет над ними завис, осветил – они фары погасили и удирать. К утру поймали, предотвратили, бля, расхищение капиталистической собственности…

– А “наши”?

– А “наши”, как я понимаю, хитрый фортель выкинули. – Полковник раскрыл планшет и склонился над другой картой. – Смотри, какой зигзаг выписали… Ну кто мог подумать, что они практически назад, к колонии поедут? А они вот тут свернули, три километра бетонкой – и на шоссе. И покатили вперед и с песнями…

– Никто за всю дорогу не попытался их остановить?

– Попытались… – Полковник помрачнел еще больше. – Вот здесь, через полторы сотни километров. Патруль ДПС. Они ничего не знали – другой, бля, субъект федерации, никто не предупредил. Ну и расстреляли их в упор. С-суки…

– Та-ак… И сколько у них теперь стволов?

– Теперь – шесть. По одному на душу населения. К тому, что имели, еще два ПМ и один АКСУ. Ну и плюс пара броников, баллончики с «черемухой» и кое-что по мелочи… – Полковник помолчал. – А говорить будут, что упустили их – мы. Ты в том числе. И всем будет наплевать, что ты в это время административную зону штурмовал, и заложников спасал, и жен офицерских из-под заточек вытаскивал…

Полковник снова перевернул карту и его усталый, бесцветный голос неожиданно сорвался на крик:

– А говорить обязательно будут! Потому что вот тут, рядом, Пятиозерье!! И вокруг – сплошняком лагеря, и не такие, как здесь – пионерские!!!

Граната не долетела до цели – упала на выстеленную хвоей землю, подпрыгнула рубчатым овальным мячиком – гибельным и опасным мячиком, способным через секунду исчезнуть, превратившись в чью-то смерть; прокатилась еще немного и застыла.

Раздался хоровой вопль, делившийся на торжествующий рев победителей и разочарованный стон-выдох проигравших.

– Шестнадцать метров восемьдесят сантиметров, – объявил Пробиркин, наклонившись к начерченным чуть в стороне меткам. – В этом соревновании победил отряд “Утята”!

“Утята” радостно загомонили, по сумме набранных очков они выходили на первое место, и оставался только самый последний тур – перетягивание каната.

СВ и Горлового за прошедшие дни осенила плодотворная идея: провести и, соответственно, отчитаться о проведении сразу двух игр. “Орленок” – для младших отрядов, “Зарница” – для старших.

Вот так, думал Закревский, “орлятами” оказались “утята”, даже если “осьминожки” их победят в этом самом канате… Ну, канат-то перетягивать зря Доктор придумал, это лишь тем пригодится, которые до штабных кресел дослужатся… там любят на себя тянуть. Остальным стоит поучиться воевать – без снарядов, без жратвы и в хе-бе по морозцу. И научиться терпеть, когда мордастые телеведущие будут обзывать их по ящику обидной кличкой “федералы”, а если и процедят сквозь зубы слово “подвиг”, то уж обязательно добавят “бессмысленный” или что-то вроде этого; а всякие радетели о правах будут проводить сборища в поддержку убийц и бандитов. Еще надо загодя научиться спокойно реагировать на простую и короткую фразу: “Мы тебя туда не посылали!” И научиться всему этому куда труднее, чем метать гранату на шестнадцать метров и восемьдесят сантиметров…

…Пробиркин спешил поскорее закончить “Орленок”. У него выдался напряженный день – кроме соревнований малышей, которые он организовывал и судил, Доктор собирался сегодня заработать небольшую сумму в прибавку к скудной зарплате. А потом, вечером, отправиться на дальний конец Большого озера, дабы привести в исполнение давно вынашиваемый план.

– Если будет как в Минводах – ты представляешь, что начнется? Если хоть один из них хотя бы попытается взять детей в заложники, то там… – Палец полковника указал на потолок, но майор понял, что имеет он в виду отнюдь не чердак караулки и не ангельскую иерархию. – Там найдутся большие люди с большими звездами на погонах – начнут давить, что спецназ ГУИНу не нужен, что надо всё по старинке, всё вернуть МВД… Помянут, будь спокоен, что “Торнадо” только с безоружными рабочими расправляться в силах, – а бунт в колонии подавить толком не может.

При словах “безоружные рабочие” майор скривился. Вспомнил красно-кирпичное мрачное здание заводоуправления, где прошлым летом забаррикадировалась смещенная акционерами прежняя администрация, толпу пьяных и агрессивных людей в спецовках… Одинаковые, аккуратно заточенные на токарном станке прутки толстой арматуры в руках “безоружных” рабочих – тоже вспомнил. А журналистов, жадно снимавших действо и ославивших на потом на всю страну “Торнадо” – вспоминать не хотелось… Шакалов камеры и микрофона майор с тех пор ненавидел.

Полковник продолжал, словно прочитав его мысли:

– А уж пресса взвоет: газеты, телевидение… Но мы с тобой этого не увидим и не услышим. Мы далеко отсюда будем. На севере, где телеретрансляторов нет и газеты через два месяца доходят, – я начкаром, а ты моим заместителем.

Как много слов и как больно они бьют по гудящим вискам… Майор обреченно вздохнул и наклонился к развернутой карте.

– А мы не порем горячку? – заговорил он после двухминутного изучения диспозиции. – Они ведь сами себя загнали в угол. До Пятиозерья недалеко, но тут два сплошных болота, и на втором стоит непр. Если же они дернутся западнее, к курортному побережью – упрутся в озеро, а оно шириной километров … – Майор секунду промедлил, оценивая масштаб и расстояние. – …Километра три с лишним. Даже если лодку раздобудут – будут как на ладони, для вертолета лучше мишени не придумаешь. По-моему, они просто в Питер рвутся, затеряться и затаиться.

У полковника эти логические выкладки энтузиазма не вызвали.

– Я тут их дела глянул – уроженцев тамошних нет, но один осужден Солнечноборским районным судом. Значит, мог там жить и знать местность; значит, может провести через болота; и, значит, мы тогда в дерьме по уши…

…Как много “может” и “значит”, подумал майор, но выводов нет… думайте, дескать, сами. А машина брошена несколько часов назад. С какой, интересно, скоростью можно пересечь болото, считающееся непроходимым?.. Километр за час? Да нет, наверное, медленнее…

– Тогда чего мы ждем?

– Вертолета. Я договорился – леспромхоз дает МИ-8 на одну ходку, у тебя сорок пять минут, чтоб отобрать людей.

Майор, знавший, как буквально на вес золота ценилась в леспромхозе горючка для единственного вертолета, удивленно покачал головой. Одна ходка это двадцать пять бойцов; и что, спрашивается, будут они там делать почти на двухстах квадратных километрах леса?

Ребят учили штурмовать здания и освобождать заложников, а не выискивать следы на лесном мху. Да и он, майор, не Кожаный Чулок, если честно.

– Возьмешь тридцать человек, потеснитесь. СП на два дня; палаток и спальников, сам знаешь, нет, – но как-нибудь одну ночь прокантуетесь.

– Вертухаев бы пяток с собаками…

– Нет. Там, севернее, разворачивают “невод”, все собачки задействованы. Тебе не надо бегать по следу, твоя задача – перекрыть подход к лагерям. При обнаружении стрелять сразу, им после ДПС терять нечего… Нам тоже.

Прошедший огни и воды, помятый “уазик”-пенсионер был когда-то давно окрашен в тогдашние милицейские цвета – желтый и синий. В последнее время эмведешные автомобили стараются так не красить, по крайней мере в крупных городах, – должно быть, во избежание ненужных ассоциаций.

Но на перекраску машины старшины Вершинина начальство денег упорно не выделяло, клятвенно обещая при очередной серьезной неисправности списать ветерана автопарка Солнечноборского РУВД и выдать участковому новый транспорт. Старшина не верил обещаниям (половина его коллег-участковых одолевала долгие версты своих участков пешком и на попутках). И умудрялся всякий раз при поломке реанимировать своего Росинанта, порой покупая запчасти из собственного кармана.

…Главные ворота лагеря оказались настежь распахнуты. Неодобрительно покачав головой, Вершинин проехал через них, подрулил к зданию администрации лагеря. Помешкал в кабине, застегивая пуговицы мундира. Вылез и направился к дверям – тяжело ступая, вытирая одной рукой пот и держа в другой пухлую вишневую папку.

Горловой делал вид, что изучает разложенные на столе бумаги, а на самом деле мирно переваривал обед, направив на себя струю воздуха от настольного вентилятора.

– Здорово, Васильич! – Стукнув в дверь, старшина ввалился в кабинет, не ожидая разрешения, и размашистым жестом сунул начальнику широкую ладонь.

Горловой поморщился, но протянутую руку пожал.

Уселся Вершинин опять-таки без приглашения. Обитое дерматином кресло с трудом вместило могучую тушу участкового, тут же демонстративно начавшего обмахиваться папкой.

Горловой поморщился еще раз и повернул вентилятор, чтобы прохладный поток попадал и на негаданного гостя.

– Я к тебе по делу и ненадолго. – Вершинин всегда и всех, кроме непосредственного начальства, называл на “ты”. – Тут у нас на севере района нескольких гавриков ищут – из Карелии сбежали, с лагеря, и будто бы сюда подались, вроде как местные. Не вериться что-то, у нас тут не отсидишься и не спрячешься, все на виду. Разве что у тебя, под пионеров замаскируются… Или под пионерок, хе-хе-хе…

Упоминание о пионерках привело старшину в игривое настроение, но начальник лагеря веселья не поддержал – выпрямился, сгреб бумаги в аккуратную стопку и уставился на визитера казенно-ожидающим взглядом.

Тот сделал вид, что не заметил холодного приема и продолжил прежним свойским тоном:

– Ерунда это конечно, Васильич, но начальству сверху виднее, приказали принять меры – вот езжу, принимаю. Ты уж тоже подсуетись немного: ворота закрой, охранника посади, посторонних на территорию пускай поаккуратнее… Думаю, ненадолго все это, дня два, три самое большее… Народу туда, к озеру-то Кузнецкому, нагнали кучу и отовсюду, у меня вон внештатников всех забрали, — на шоссе стоять, машины досматривать… А чем сильней суетня и чем больше людей дергается, тем быстрей все и заканчивается. Через неделю только афишки “разыскивается” будут на станциях висеть да в опорных пунктах. Ну да ладно, мне еще в десяток мест надо, распишись-ка вот тут, что инструктаж прослушал.

И старшина протянул Горловому извлеченную из вишневой папки помятую разлинованную тетрадку, ткнул толстым пальцем напротив графы, где крупным размашистым почерком было написано: ДОЛ “Варяг”.

– Подождите! – Начальник лагеря заговорил впервые с начала визита. Остро заточенный карандаш в его пальцах уставился на Вершинина, как маленькое копье. – У нас, да и у “Бригантины” тоже, на завтра назначена игра “Зарница”. В лесу. Так что же: отменить?

– Ну, я вашими играми не командую, не запрещаю и не отменяю. Мое дело довести информацию. Ты уж сам дальше решай, по обстановке. А она пока спокойная, это там, севернее, все носом землю роют. До нас весь раздрай не докатится. Но мне думается, если что и будете проводить, то поблизости, далеко в лес не забирайтесь. И с огнем не шуткуйте – все сухое, как порох вспыхивает, от одного окурка на сотни гектаров полыхнуть может…

…Горловой посмотрел вслед удаляющемуся “уазику” и набрал трехзначный номер вожатской. СВ оказалась на месте.

– Галина Андреевна? Вы не могли бы сейчас подойти ко мне? У нас тут небольшие проблемы, надо бы объявить режим-два…

Горловой всегда отличался хорошим чутьем, но его оценка возникших на горизонте проблем оказалась слегка заниженной.