Глава тринадцатая
Гирхата
Надежда — тварь, куда более живучая, чем скрэк: даже когда ты знаешь, что все твои упования основываются на фантоме, ты упорно не желаешь примириться с неизбежным.
Во всяком случае, я не мог.
Верить, что Джейми разыщет Неелу, было еще более глупым, чем рассчитывать на то, что скин хотя бы попытается это сделать. И все-таки слабая надежда согревала меня те недолгие часы, которые я провел в кромешной темноте сырой холодной камеры. Я мог бы остаться в шахте, но не захотел, чтобы меня вытаскивали оттуда, как крысу из норы.
Ярость стражников, обнаруживших исчезновение одного из узников, согрела меня еще больше.
У меня мелькнула мысль пустить в ход железный прут и проломить лютующим церберам черепа, но тогда меня наверняка заковали бы в цепи.
Поэтому, сжав зубы, я дал отыграться на себе за побег Джейми, после чего поднялся по каменной винтовой лестнице, молча позволил связать себе руки и так же молча вынес процедуру стрижки в комнате, битком набитой громогласными заключенными.
С волосами, остриженными сзади, но полностью закрывающими лоб, я вместе со всеми вышел на тюремный двор, чтобы напоследок взглянуть на розовое небо. У меня заслезились глаза, такое ослепительное сияние от него исходило.
Перед нами распахнули ворота, и в окружении тройного кольца пеших стражников в сопровождении нескольких верховых мы двинулись по улицам Лаэте.
Заключенные брели, тупо глядя себе под ноги, многие громко бормотали молитвы, но я жадно оглядывался по сторонам, ища малейшую возможность для побега и всеми силами стараясь порвать веревку на руках…
На этот раз улицы Лаэте кишели народом, всадники отжимали унитов к стенам домов, зычно покрикивая:
— Дорогу! Дорогу! Дорогу тем, кто идет на Помост Казней!
Привлеченные криками лаэтяне свешивались из окон, выходили из дверей, выныривали из переулков, скоро за нами следовала уже целая толпа… Которая не шла ни в какое сравнение с той массой народа, что колыхалась вокруг помоста в центре широкой площади.
Я удвоил попытки освободиться и зашарил глазами по сторонам в поисках любой лазейки в беспорядочной мешанине унитов, повозок, пестрых навесов, вьючных ол тонов, деревянных палаток. Приговоренный впереди меня вдруг споткнулся и упал; стражники начали его поднимать, а я сделал попытку проскользнуть сквозь разорвавшийся строй… Но меня мгновенно перехватили и втащили по ступеням просторного, как цирковая арена, помоста, на котором стояло множество непонятных зловещих штук.
Я повернулся спиной к этой дряни, с идиотской надеждой вглядываясь в шумящую внизу толпу.
Глупец! Кого я собирался там увидеть?!
Нет, Неела обязательно бы пришла, — если бы только Скрэк сумел ее разыскать! Но нужно быть глупее проповедников ереси ва-гасов, чтобы ожидать самоотверженных поступков от парня, для которого предательство давным-давно стало второй натурой… Наверное, сейчас мне развяжут руки, и тогда можно будет попробовать прыгнуть с помоста в толпу, а там… Пусть кто-нибудь попробует меня остановить!..
Эти скачущие мысли проносились у меня в голове, пока за моей спиной возносились последние молитвы, а разряженный в алое тип выкрикивал осипшим голосом длинный список приговоров.
Как далекие, так и близкие звуки проносились лишь по краешку моего сознания, все мои мысли и чувства сосредоточились сейчас на ожидании того момента, когда с меня снимут веревку. Остальные приговоренные смирились со своей участью, но я не дам прикончить себя, как овцу на бойне!
Однако никто не спрашивал на то моего дозволения.
Как только глашатай в алом умолк, настал черед палачей. Оглянувшись, я увидел, что три десятка жилистых полуголых унитов срывают с одних осужденных последнюю одежду, другим спутывают ноги, третьим…
Я рванулся к краю помоста, готовясь совершить прыжок со связанными руками, но лаэтские палачи оказались проворней меня. Все, что я успел сделать, — это пнуть одного из них в живот, прежде чем толстая веревка захлестнула мои голые щиколотки. Вторая веревка рванула меня за шею, я грохнулся спиной на помост.
Дергаясь, словно рыба на льду, в тщетных попытках освободиться, я увидел, как палачи приступили к своей работе.
Крики тех, кому вспарывали животы или рубили руки, смешались с моими собственными дикими криками. На меня брызнула кровь унита, которому отсекли руку, я закрыл глаза и вдруг почувствовал, что мои собственные руки свободны. Вот оно, то мгновение, которого я так ждал!
Но я не смог им воспользоваться.
Раздался протяжный скрежет, петля врезалась мне в горло, прервав крик, задавив дыхание, приподняв меня над помостом. Палачи начали крутить два деревянных ворота, к одному из которых были привязаны мои щиколотки, к другому — шея, — так, словно хотели разорвать меня пополам. Только теперь я понял, почему приговоренным к удушению развязывают руки: со стороны наверняка презабавно было наблюдать, как жертва гирхаты пытается бороться с душащей ее петлей!
Вцепившись в веревку обеими руками, я секунд пять удерживал петлю, не давая ей затянуться, но потом палач налег на рычаг сильней, и мое тело растянулось между двумя воротами, оторвавшись от помоста, превратившись в вибрирующую от боли струну.
Я бился, ломая ногти о жесткие пряди, чувствуя, как голова готова лопнуть от прилившей крови… Воздуха, воздуха! ВОЗДУХА!
В моих ушах грянул гром, перед глазами замелькали красные огни, я почувствовал слабый удар о помост.
Чьи-то руки рывком ослабили петлю у меня под подбородком, я с хриплым стоном глотнул мешанину из режущих льдинок и портновских игл… Каждый вдох причинял мне невыносимую боль, но я хватал ртом воздух с жадностью рыбы, вытащенной из воды…
И тут веревка опять натянулась.
— Нееет!
Это был не мой крик, это вопили те, кого рядом увечили, кромсали, резали, жгли… Но все-таки позволяли дышать!
Я снова лежал на спине, слабо цепляясь за душащую меня веревку, уже не в силах ослабить ее. Это сделали палачи, удар в грудь помог мне судорожно вдохнуть. Шесть раз… Джейми говорил, сильные униты выдерживают такое до шести раз… Но я наверняка не выдержу так долго!
Палачи снова разошлись в разные стороны, один — к вороту у меня в ногах, другой… Не надо, нет!
… После восьмого растягивания я провалился почти на самое дно колодца, наполненного смутными звуками и мелькающими огнями. Меня вытащил оттуда каскад холодной воды, обрушившийся с небес.
Я лежал все на том же проклятом помосте, а рядом по-прежнему звенели истошные крики тех, кому никак не давали умереть. Я не кричал. У меня едва хватало сил на то, чтобы дышать.
Убедившись, что я еще жив, возившиеся со мной палачи отвлеклись на происходящее рядом четвертование и стали заключать друг с другом пари, когда вырубится этот ублюдок: после второй отсеченной ноги или… Наконец палачи вспомнили о своих обязанностях, деловито осмотрели меня и поплевали на руки.
— Ладно, давай кончать. Эта свадьба принцессы загонит меня в Бездну, каждую олу все ведут, ведут и ведут… Откуда в Лаэте берется столько мрази?
Все это происходило не со мной.
Все было нереально.
Нечеловеческие вопли и визг, выплескивающаяся на меня кровь, тяжкие удары, то и дело сотрясающие помост, деловитые голоса палачей…
Только одно было самым настоящим: веревка, снова пережавшая мне горло, вздернувшая в воздух, и муки медленного удушья, выдавливающие глаза из орбит!
— Стойте!
Тонкий крик, донесшийся издалека, так похожий на голос Наа-ее-лаа, тоже не мог быть настоящим…
— Стойте, мерзавцы!
Воздуха! Воздуха! О господи!
В который раз я упал на спину, корчась, дергаясь, обдирая пальцы об удавку на шее… На этот раз палачи не спешили ее ослабить: повернувшись ко мне спиной, они тупо пялились на площадь. Удары топоров и мечей замолкли, только взбесившаяся кровь в моих висках грохотала, отчаянно ища выхода.
Я перевернулся на бок, из последних сил пытаясь ослабить веревку…
Вокруг помоста колыхалась толпа без лиц, просто множество мутных пятен, то и дело сливающихся в одно большое пятно… И сквозь эту муть летел олтон, стремительно взрезая болото безликих фигур, прокладывая себе дорогу к помосту.
— Стойте, волей Высочайшей!
Конец крика утонул в оглушительном громе, под который я начал проваливаться в ничто. Я больше не пытался бороться, я хотел остаться там, откуда меня уже не вытащит никакая веревка…
… Меня вытащил оттуда умоляющий голос, в котором звенели слезы:
— … Джу-лиан!
Нет… Этого не может быть!
Я попытался вдохнуть, но не смог.
— Джулиа-а-а-ан!
Мягкие губы прижались к моим губам, кто-то сделал за меня этот вдох, втолкнув воздух в мои ссохшиеся легкие.
— Вы все пойдете под «колесницу богов»!.. Господи, чей это голос звенит надо мной, такой знакомый, дрожащий от негодования голос?
— Я всех вас отправлю в Бездну, ублюдки! Джу-лиан! Джу-лиан, очнись!
Меня трясли за плечи, щекочущие волосы касались моей щеки, и я наконец понял, кто зовет меня, не желая отпустить во тьму.
— Во имя всех небесных богов, во имя огня, и твердого неба, и благодатной…
Я открыл глаза, и голос Наа-ее-лаа пресекся.
— Джу-лиан…
Еще никогда и ни в чьих глазах я не видел такого сияния, как в устремленных на меня голубых глазах принцессы Лаэте.
— Неела…
Нет, я не смог произнести ее имя, при первой же попытке выдавить малейший звук мое горло перехватило так, словно мне опять набросили на шею удавку.
— Высочайшая, вам лучше отсюда уйти! Над стоящей на коленях Наа-ее-лаа возник высокий седой унит в серебристо-черных доспехах.
— Вам не подобает…
— Молчи! — Наа-ее-лаа продолжала поддерживать мою голову.
— Я позабочусь об Итоне Джу-лиане, — продолжал настаивать седовласый. — А вам не подобает…
— Я сама решу, что мне подобает, Ирч-ди! — Неела резко вскинулась и вдруг, взглянув по сторонам, зажала рот рукой.
Кем бы ни был этот Ирч-ди, он был совершенно прав — принцессе не следовало здесь находиться! Невероятным усилием воли я приподнялся на локте, но Неела уже овладела собой.
— Ирч-ди, мы должны немедленно доставить его во дворец!
