9
Вечером следующего дня передовой дозор ополчения баронов Маш-Магарт в составе четырех человек захватил двух подозрительных чужеземцев – Эгина и Лагху – в плен.
– Странные кренделя, – сказал молодой пикинер, новобранец. – Один вроде из господ. Да и второй тоже – уж больно прямо держится, хоть и без меча. А одежонка у них, как у нашего брата – рванина.
– Дык и среди господ рванины хватает, – отозвался старший, обладатель внушительного арбалета.
– Похожи на шпионов, – заключил третий.
К удивлению дружинников Маш-Магарта, шпионы, даже тот, подпоясанный мечом, не оказали сопротивления. Правда, один из них все время требовал свидания с баронами или, на худой конец, с воеводой Лидом. Но его никто не слушал – подумаешь, требования пленного шпиона!
– Пусть скажет подяку, что сразу не забили, – резюмировал косоглазый пастух, утром этого дня отпраздновавший неделю в баронском войске.
Лишь ночью баронесса Зверда выразила желание посмотреть на пленных, по всем правилам закованных в деревянные колодки и посаженных на цепь на окраине походного лагеря.
Баронесса была еще слаба. Поэтому к месту, где прямо на снегу возле костра сидели на срубленных еловых лапах погруженные каждый в свои думы Эгин и Лагха, ее принесли на носилках.
– Встать! – приказал тот самый косоглазый пастух с алебардой, карауливший вечернюю добычу, завидев вдалеке факелы телохранителей баронессы. – Кто обернется – стреляю.
Эгин и Лагха послушно встали, звеня цепями – лицом к костру, спиной к Зверде. Таково было фальмское правило. Обернуться можно будет только когда баронесса даст на то соизволение. Если даст.
К чему-то подобному оба они были готовы, поскольку подходить к наступающему войску с фронта все равно что подходить справа к волкодаву, у которого вырван правый глаз – скорее всего бросится. И все-таки это было слишком – цепи, колодки, костер на окраине лагеря…
– Доброй ночи, баронесса Зверда, – первым сказал Эгин, борясь с искушением обернуться.
– Эгин, вы? – опешила баронесса. – Вот так неожиданность! Как вас вообще занесло сюда?!
– Попутным ветром. – Эгин выразился как можно более обтекаемо.
Все предыдущие сутки он размышлял над вопросом о том, как ему теперь вести себя со Звердой. Как будто ничего не произошло? Или как будто то, что произошло, настолько фатально, что остается только делать вид, что ничего не произошло? Однозначного решения он так и не принял, а сейчас у Эгина были и более актуальные вопросы:
– Не могли бы вы распорядиться, чтобы с меня и с моего спутника сняли колодки и цепи?
– Конечно, сейчас их снимут. Эй, колодки, цепи, живо! – крикнула Зверда, и ретивая челядь бросилась за ключами.
Спустя несколько минут Эгин был свободен – только красные полосы на руках и на шее напоминали о перенесенном унижении.
– Можно мне посмотреть на вас? – спросил Эгин, растирая левое запястье.
– Вы еще спрашиваете! Конечно! Я всегда рада вас видеть! Эгин, если бы вы знали, как я рада вас видеть!
В голосе Зверды вроде бы звучала искренность. Хотя поручиться в чем бы то ни было относительно баронессы Эгин после рандеву на горе Золотой Нож уже не отваживался.
Эгин медленно обернулся.
С присущей себе грациозностью Зверда восседала на носилках с высокой спинкой, укрытая традиционным фальмским одеялом из волчьих шкур.
Ее широкоскулое лицо было бледным и осунувшимся, только глаза сияли словно два крохотных отломка молодого месяца. Поодаль хищно скалились шестеро телохранителей. Двое из них знали Эгина в лицо, но не поклонились. «Почему, интересно, так выходит, что к женщинам, которые мне нравятся, всегда прилагаются невежественные мордовороты-охранники?»
– Ступайте пока. Потом я вас позову, – вслед за Эгином обратила внимание на своих присных баронесса.
– Моя госпожа, но барон Шоша велел… – пробовал возразить один из них.
– Я разберусь сама, – отрезала Зверда.
Мордоворотов как ветром сдуло. За ними последовали, проявив сообразительность, пастух-караульный и его помощник.
– Гляди какие ретивые, – прошипела Зверда в спину уходящим слугам.
Эгин почувствовал неожиданный прилив жалости и душевного тепла, который вдруг перетек в ощущение запредельной тоски, от чего в голове у него стало пусто, а на душе снова воцарилась поздняя осень. Какая-то его часть продолжала любить и желать Зверду, в то время как другая – большая – опасалась даже обычной пространственной близости этого странного существа. Эгин признался себе, что ему стоит изрядных трудов не выдать свой страх.
Зверда с присвистом чихнула и тут же закашлялась в кулак, подавляя гримасу боли.
– Будьте здоровы, – тихо сказал Эгин. – Простудились?
Он, разумеется, не знал о том, что Адагару удалось повредить своим светоносным посохом не только тело медведицы, но и ее тонкоматериальную гэвенг-форму. И что Зверда, перенеся в буквальном смысле нечеловеческие страдания, оправилась от ранения – да и то лишь отчасти – только несколько часов назад.
«Интересно, знает ли Шоша о том, что его жена – медведица? – некстати подумал Эгин. – А еще интересней, знает ли Лагха?»
– Почему вы молчите? – вдруг спросила Зверда.
– Почему «молчу»? Я сказал вам «будьте здоровы». – Эгин попробовал улыбнуться. Не получилось.
– Извините, я не расслышала.
«Э-э, да у нашей баронессы тоже черных дум полные глаза», – догадался Эгин.
– Я думала, вы вообще больше никогда не приедете в Маш-Магарт после того, что произошло там, в горах, – вдруг сказала Зверда. – Поэтому я и не распорядилась на ваш счет, чтобы в случае чего вас пропускали без всех этих… цепей… я была уверена, что вы никогда… Я же помню, что вы говорили по поводу Вэль-Виры.
– Во многом вы правы, моя госпожа. Я бы никогда не осмелился. – Каждый звук теперь давался Эгину с таким трудом, будто к его языку была привешена пудовая гиря. – Встреча с вами – большое испытание и для моего рассудка, и для моей души.
– В таком случае, что вас сюда привело?
– Не стану лукавить – меня привел к вам мой спутник. – Эгин указал одним подбородком в сторону Лагхи.
Тот по-прежнему стоял к баронессе спиной, но Эгин, разумеется, не сомневался в том, что тот слушает в три уха.
– Кто это? – Все это время Зверда, сосредоточившая свое внимание на нежданном Эгине, не обращала на гнорра никакого внимания, принимая его за неприятельского перебежчика, ведь одет Лагха был в точности, как одевались в повседневной жизни ратники Вэль-Виры: коричневый плащ из грубой шерсти с глубоким капюшоном, грязные кожаные штаны, домотканая роба с умеренно вышитой маками горловиной.
– Это Лагха Коалара.
– Тезка? – кисло скривилась Зверда.
– Увы, нет.
И в этот момент, как в хорошо отрепетированной пьесе, Лагха обернулся. Ни слова не говоря, он отвесил баронессе низкий поклон, сохраняя истинно варанскую прямоту коленей и спины.
Зверда вполголоса выругалась, сбросила одеяло и, превозмогая слабость, встала на ноги. Она сделала в сторону костра три неуверенных шага, с прищуром глядя на гнорра.
– Лараф, ты? – вдруг спросила она, так и не решившись подойти к гнорру вплотную.
– Я не Лараф, моя дорогая. Я Лагха Коалара.
– Послушай, Лоло, не морочь мне голову, – строго сказала баронесса. Теперь она смотрела на гнорра, прикрыв ладонью правый глаз. – Не то залеплю тебе сейчас прямо в лоб. На это у меня сил достанет.
– Повторяю еще раз. Я не Лоло, – куртуазно улыбнувшись, отозвался гнорр.
– Эгин, Шилол бы вас взял, вы снюхались с очередным странником-перевертышем? Вы что, в гроб меня решили загнать, а?
– Нет. Прошу простить меня за всю эту историю с Адагаром, госпожа Зверда. Адагар обманул меня и был за это сурово вами наказан. Но этот человек – не странник. В этом я могу поклясться, – сказал Эгин.
– И тем не менее в нем что-то не так, – заключила Зверда, на всякий случай отодвигаясь к своим носилкам. Она часто-часто дышала. Было очевидно, что баронесса старательно нюхает воздух. – Вообще вопрос, человек ли этот ваш… Я же не слепая!
«О Шилол! Как я мог забыть! У Лагхи же нет запаха!» – вдруг вспомнил Эгин.
– Моя баронесса, это глиняный человек. Понимаете?
– Это еще что за новости – «глиняный»?! – вытаращилась Зверда на Эгина. – Откуда здесь…
– А еще точнее, это Лагха Коалара в теле глиняного человека, – говорил Эгин, в то время как невозмутимый Лагха просто стоял, с ироничной ухмылкой следя за развитием ситуации.
Эгин даже подумал о том, что, возможно, гнорр вот так отмалчивается оттого, что, как и он сам, не может насмотреться на свою баронессу, такую битую и несчастную, и все же такую неизъяснимо чарующую!
– Не верю, – покачала головой Зверда.
– Вы хотите доказательств? – это был голос Лагхи.
– Не помешали бы.
– Я могу сказать вам пару слов конфиденциально?
– Ну…
– Я могу уйти, – предложил Эгин.
– Нет, Эгин, пожалуйста, останьтесь, – захныкала Зверда. – Еще не хватало!
– В таком случае могу я, баронесса, шепнуть вам кое-что на ушко? Прошу меня простить, Эгин, но это самый простой способ доказательства, – добавил гнорр, обращаясь уже к Эгину.
Эгин пожал плечами. Он хотел ясности до такой степени, что вопрос о путях ее достижения оставлял его полностью равнодушным. Да, шептаться при третьих лицах неприлично. Но разве тут до приличий?
Лагха подошел к Зверде и, прильнув к ее уху, что-то прошептал.
Реакция Зверды ошеломила Эгина. Поджав губы, Зверда чуть отстранилась и, хорошо замахнувшись, влепила ему сначала одну пощечину – наотмашь, а затем – вторую.
– Лихо, – недовольно покачал головой Лагха. – В Пиннарине ты чуть не отправила меня в Гулкую Пустоту. А на Фальме еще и бьешь!
Мало того, что баронесса спокойно проглотила гноррское «ты». Вместо ответа, который, как подозревал Эгин, будет напитан таким привычным для Зверды ядом, что даже волкам в лесу станет неловко, баронесса покачнулась, будто с трудом удерживая равновесие, и, схватив гнорра за рукав, вся как-то жалко ссутулилась и разразилась совершенно детскими рыданиями.
Лагха в этой ситуации тоже повел себя, по мнению Эгина, совершенно нестандартно. Он пригреб к себе рыдающую баронессу правой рукой, обнял ее за плечи, и стал поглаживать ее по голове и шептать что-то успокоительное на языке, из которого Эгин не понял ни слова. Зверда, как и положено в абсурдных снах, отвечала ему на древнехарренском.
– А зачем ты тогда отправил тех лучников, которые расстреляли к Шилоловой матери нас и весь наш эскорт близ Пиннарина? Разве ты поступил порядочно? Да ты просто как скотина поступил!
– Зверда, не шуми! Ты же знаешь, что никого я не отправлял, – оправдывался гнорр, возвращаясь на родной варанский. Эгин не верил своим ушам: впервые на его памяти Лагха перед кем-то оправдывался. – Да, я отправил людей, чтобы они за вами следили. Но это нормально! Зверда, если бы я хотел тебя убить, я бы сто раз убил тебя. Нет, не сто. Тысячу! Нравится тебе такая цифра? Зачем мне было для этого высылать каких-то дураков с луками? Помнишь, когда мы с тобой… беседовали в Арсенале? Да мне стоило нажать ногой на рычаг и от тебя осталось бы мокрое место… Несчастный случай – и все!
– А какого же Шилола тогда на нас напали…
Но Эгин не дослушал. Предоставив старых врагов… друзей? любовников? или попросту великих игроков? – обществу друг друга, он пошел в направлении ближайшего костра. Там, кажется, ужинали.