Эгин успел съесть две порции бобовой похлебки с лепешкой из муки грубого помола и даже подремать, когда явился Лагха.

Вид у него был озабоченный, но отнюдь не мрачный, что сильно контрастировало с настроением Эгина. Тот как раз был мрачен, как туча, но никакими заботами его чело не омрачалось.

Плевать Лагхе было теперь на заботы. В обществе оборотней и недолюдей – или надлюдей, как сказать? – вдали от родного Варана, в чужой земле, среди чужих смердов, в армии, идущей на войну, – во всем этом дерьме Лагхе было куда веселее, чем под куполом Свода Равновесия.

– Ну как? – вежливо поинтересовался Эгин.

– Можно лучше, – отвечал гнорр, усаживаясь рядом с ним на свежесрубленное бревно. – Но можно и хуже.

– Я имею в виду, что сказала Зверда?

– То самое она и сказала. Во-первых, все эти люди, – Лагха обвел взглядом спящий лагерь, – воюют на стороне Свода против Вэль-Виры.

– Это я уже давно понял.

– Во-вторых, Зверда раскаивается.

– В чем?

– Да практически во всем. В том, что, проделав Большую Работу, вышибла меня из моего собственного тела ради того, чтобы Варан помог Фальму одолеть Вэль-Виру. И в том, что вообще затеяла эту войну с Вэль-Вирой. Этот ее ставленник в моем теле показывает себя не с лучшей стороны. Зверда жалуется, что ему недостает двух добродетелей: сообразительности и послушания.

– Этому… м-м-м… Ларафу? Кажется, так она его назвала?

– Именно. Этому мальчику из-под Старого Ордоса. Насчет сообразительности Зверда наверняка права. А вот почему ему недостает послушания? Этого я понять не могу.

– Выходит, теперь вы знаете все подробности того, что с вами произошло тогда, в ночь землетрясения?

– Не все. Но главные. Остальные можно додумать.

– Значит, это была затея Зверды?

– И ее мужа, – добавил Лагха. – Вот уж не думал, что окажусь в центре такой интриги. Он, она и ее муж… Прекрасно! Вышла бы некислая пьеска для Алого Театра!

Эгин попробовал переменить тему. Поскольку он сам с подозрительной частотой становился персонажем «некислых пьесок», в которых орудуют он, она и ее муж.

– Выходит, тут и конец всему? Мир, раскаяние, братская любовь?

– Скажете тоже, «конец»! Они с Шошей почти уже добились своего. Они на коне во всех смыслах. Свод и «лососи» – на Фальме. Свод и «лососи» делают из барона Вэль-Виры гуляш по-пиннарински. Бароны Маш-Магарт снимут сливки, они получат всё: земли, недра, порт Белая Омела, замок Гинсавер – вернее, то, что от него осталось… Ну да ничего – отстроят, будьте уверены! Зверда и Шоша станут баронами велиа Маш-Магарт ад Гинсавер. А там уже, уверяю, доберутся и до вашего милого барона Аллерта, и до его Семельвенка. Такие уж они скромники! Мы с вами, Эгин, для Зверды теперь по статусу менее, чем лучники. Можно сказать, она даже проявила свое особое расположение тем, что не распорядилась изрубить нас на куски… А могла бы! Вы-то ее знаете только с лучшей стороны. А ведь баронесса Маш-Магарт – опасный, умелый, сильный маг. И Шоша не так туп, как кажется. Шутка ли – обмануть меня и весь Свод! И даже Вэль-Виры, оборотня, Зверда не побоялась!

– А еще она – медведица, – тихо добавил Эгин, когда Лагха глотнул воздуха перед новым риторическим приступом. Эгин заметил, что в глиняном теле гнорр стал гораздо болтливее. Видимо, сказывалось длительное запредельное одиночество.

– Кто? – Лагха скривился, словно проглотив микстуру, и обратил к Эгину свое правильное, с игрой пламени на скулах, лицо.

– Медведица. Белая. Она такой же оборотень, как и Вэль-Вира. – Эгин говорил тихо, чтобы случайно не услышал кто-то из баронской солдатни, которая во множестве отдыхала подле костра.

– Да?

– Да, – спокойно подтвердил Эгин, наслаждаясь нескрываемым замешательством гнорра. – Но из этого ничего не следует. Ничего.

После долгого раздумья, отчасти напоминавшего ступор, Лагха наконец сказал:

– Из этого действительно ничего не следует. Кроме того, что я был ослеплен своей… дружбой с баронессой. Моя увлеченность ее персоной помешала мне сопоставить кричащие факты и осознать очевидное…

– Что же дальше?

– Дальше? Дружина Маш-Магарта и варанцы соединятся и пойдут на Север добивать Вэль-Виру. Треть его сил укрыта в горах. Еще треть – в лесах между Гинсавером и Семельвенком. Ну а Зверда с Шошей, конечно же, не успокоятся, пока не сотрут людей Вэль-Виры с лица земли.

– А что же мы?

– Мы можем уйти отсюда прочь хоть сейчас.

– Куда?

– Да хоть куда. В Варан, например.

– Это благая мысль, гиазир гнорр! – встрепенулся Эгин.

– Да, очень. Но мы не уйдем. Мне нужно посмотреть на нового гнорра, на этого гения из Казенного Посада.

Лагха зловеще усмехнулся. Насколько Эгин разбирался в настроениях своего гнорра, слово «посмотреть» в данном случае означало по меньшей мере «вынуть душу вместе с сердцем», то есть речь шла о детальном осмотре.

– Не гадал я, что быть гнорром настолько просто, что даже сельский простец в состоянии исполнять эту роль с удовлетворительным совершенством, – процедил гнорр и в его словах Эгину явственно послышались корчи уязвленного самолюбия. – Судьба дарит нам превосходную возможность изучить нашего врага вблизи. В Пиннарине это будет куда сложнее.

– А что, если он вас узнает? Что будет тогда? – Идея Лагхи вовсе не казалась Эгину хорошей.

– Не узнает. Как маг я сейчас, конечно, недорого стою. Но ведь искусство перевоплощения – это лишь наполовину магия! Второй половины, которой я, к счастью, тоже неплохо овладел, мне хватит на то, чтобы дурачить и этого Ларафа, и всех остальных сколько нужно.

– А сколько нужно? Вы собираетесь его убить?

– В перспективе – да. Как только узнаю соответствующую Большую Работу. Я хочу вернуть себе свое старое тело.

– Разве это возможно? – с сомнением отозвался Эгин.

– Теоретически – да. Знаете, это глиняное тело… это очень неприятно – не иметь запаха, не иметь зрения, не иметь силы в пальцах… Странный тип этот Адагар! Я понимаю, магические способности – это слишком. Но ведь запах мне можно было дать!

С деланной непринужденностью Эгин отвел глаза. Ведь именно по его вине Лагха сейчас имел запах глиняной куклы. И даже хуже. Поскольку глиняная кукла по крайней мере пахнет глиной. А глиняный человек, слепленный из глины иных мест, не имеет и его.

«Что-то там Адагар говорил про какие-то травы, про заклинание, где какой-то „сын луны и земли“ фигурирует?». К стыду своему, ни заклинания, ни состава травяной смеси Эгин уже не помнил. Слишком много событий произошло со времени его последнего разговора с Адагаром.

– …Поэтому мы остаемся с баронами Маш-Магарт, – скруглил свои мысли гнорр.

– Понятно. Не желаете ли бобовой похлебки, гиазир гнорр? – Эгин указал на котел, стоявший поодаль.

Рядом с котлом клевал носом упитанный детина, в котором Эгин узнал чашника из замка Маш-Магарт. Эгина тоже неумолимо клонило в сон, и он пытался окончить этот да важный, да судьбоносный, но такой затянувшийся разговор под любым предлогом.

– Есть? Нет, не хочу. – Лагха брезгливо поморщился. – Может, разве что вина. Что там у вас во фляге, любезный Эгин?

Эгин молча протянул ему любимую флягу Адагара. Он был совершенно уверен в том, что в ней сыщется с полчары местного хмельного меда.

Но стоило Лагхе повернуть пробку, как фляга вздрогнула, словно крохотный вулкан. Воздух наполнился тягучим, действующим на нервы жужжанием, потрескиванием и ритмичным скрежетом – словно кто-то с упорством идиота водил гвоздем по внутренности жестяной кастрюли.

Эгин вскочил на ноги, истерично озираясь. От всех этих звуков за версту разило душегубской магией.

Лицо Лагхи тоже искривила судорога ужаса. Он мгновенно довернул пробку до упора. Звуки пропали. Эгин и Лагха переглянулись.

– Что это было, гиазир гнорр?

– Вне всякого сомнения, это был вестник, он же – шептун. Его изловили и засадили сюда, в этот кусочек инопространства. Вот он и сидит, – подавляя дрожь в голосе, отвечал Лагха. – Ничего себе фляги вы с собой носите, Эгин! В Варане вас за такие фляги ждало бы четырехступенчатое колесование.

– Это фляга Адагара.

– Значит, четырехступенчатое колесование ждало бы Адагара. – Лагха неприятно, вполгубы, улыбнулся.