Глава шестая. БОЛЬШИЕ ОСЛОЖНЕНИЯ

С прибытием подкрепления дело пошло хорошо. Сначала Вовочка ещё раз слазил вниз и напоил и растормошил Олега, совсем уже обессилевшего, а потом по совету Драча привязал вторую верёвку к той руке Олега, которая осталась наверху — чтобы тянуть то за руку, то за рюкзак и как бы расшатывать застрявшего учителя.

Ему спустили масло, кувшин за кувшином, и Вовочка аккуратно и понемногу вылил его на стены Жерла, на рюкзак и на грудь и плечи Олега.

Когда он вылез, взрослые уже наладили приспособу для подъёма, наподобие колодезного журавля. Сушка с Дарьей взялись за верёвки, а Драч, привязавшись сам, навис над дырой и всем руководил.

— И…раз! И… два! Помалу, помалу… Дарья, давай. Ещё разочек… Сушка, ты. Дарья. Сушка. Оба вместе… понемногу, да не дёргайте, черти, плавно, плавно… Ещё-ещё-ещё!.. есть! Пошёл! Всё, выбирайте, тащим! Вот он, вот он, господин учитель…

Пока ладили и вытаскивали, браты-мушкетёры сделали хорошие прочные носилки, а Михель тщательно расчистил место, где два часа горел большой сигнальный костёр, смёл в специально вырытую ямку все угольки и потом ещё на всякий случай завалил горячую землю свежей травой. На эту траву и приволокли закоченевшего Олега, что-то с него содрали, что-то срезали, обмыли горячей водой, растёрли водкой, дали глотнуть, ещё растёрли, Дарья, бормоча матерные слова, осторожно, но сильно сгибала-разгибала ему руки и ноги, Олег стонал, несколько раз заорал, но не слишком громко. Потом на него натянули шерстяные носки, кальсоны и свитера, закутали в одеяло, положили на носилки и понесли бегом, сменяя друг друга на ходу.

Олег — он был сильный, но лёгкий.

Темнело быстро. Всё больше корней подворачивалось под ноги, пару раз куда-то исчезала тропа, и её приходилось искать с факелами. Олег порывался идти, но встать ему не позволили. У него начинался жар, и время от времени он пытался с кем-то разговаривать на неизвестном языке. Потом внезапно оборвался лес, и все остановились: огромный оранжевый костёр полыхал совсем рядом, его обступили маленькие куколки-фигурки — и никто не двигался.

— Это же кузня, — вдруг сообразил Сушка. — Это же кузня горит. Что же там гореть-то могет так сильно?

— Мазута, — сказали сзади. Из темноты на свет выдвинулся пан Ярослав. — Две бочки мазуты вылили, паршивцы… Пойдёмте-ка в тень, нечего нам тут светиться. Что учитель, жив ли?

— Жив, — слабым голосом сказал Олег. — Только ног не чувствует, а так всё нормально.

— Хозяин, что за дела-то? — не переставал Сушка. — Это жувайлы беса тешат, что ли? Так мы на них управу-то найдём, живо найдём.

— Как бы на нас не нашли, — мрачно сказал пан Ярослав.

— Что стряслось, батя? — вылез вперёд Драч.

— Стряслось, стряслось… Стряслось вот. Грохнул я одного, вот что стряслось.

— Грохнул? — не понял Драч, а вот Артём всё понял и похолодел.

— Убил, — досадливо поправился пан Ярослав. — По спине утянул пару раз всего, и кабан-то здоровый, а поди ж ты — копыта набок.

— А чей кабан? Не наш?

— Не наш. Самый что ни на есть не наш. Шорника Клемида сынок, Тугерим. Дурной, ещё дурнее тебя…

— Не может быть… — прошептал Драч.

— Я грешным делом тоже думал, не может, а — вот.

— Бать, а…

— Ш-ш…

Все примолкли и припали к земле. Совсем рядом кто-то тяжело ломился через кусты. Проломился, посопел, затопал дальше.

— Не ищут. Так шатаются, — погодя сказал пан Ярослав. — Думают, я в кузне сгорел. Завтра раскопают, конечно, и сообразят, что к чему, а сегодня у меня вся ночь — фора. Надо отрываться.

— И куда ты собрался? — спросил Олег.

— Не знаю. Подальше отсюда. Без меня моих не тронут, хозяйство налаженное… Олежек, тебе дам знать, где я и как, лады? В смысле, когда устроится всё.

— Если я ещё буду я, — усмехнулся Олег.

— Ну, это ж не с каждым случается, — преувеличенно бодро сказал пан Ярослав.

— Угу. Вон, с пацанами сговаривайся, не со мной. Мы с тобой одинаково в жопе, Слава.

— Перестань…

— Ты, может, скажешь, что там у вас произошло?

— Да… дурь непромерная. Как-то они, гады, в коптильню пробрались, с вечера ещё, наверное — ну, не заметил я, как, — а туда Сонька-Конопушка за жратвой пошла — все малые-то в доме, разбаловались, вкусненького захотели… В общем, слышу — крикнула. Ну, я и побежал. Кочерга там в углу стояла… Я этого падлу поперёк хребта и утянул пару раз. И ещё разок тому, который Соньке рот зажимал. Остальные драпанули… потом вернулись — дом жечь. У второго плечо перебито, а шорников сынок попищал немного и лапки надул. Хилые они, даром что крупные…

— А что Сонюшка? — хрипло спросил Сушка.

— Обошлось. Кажется. Перепугалась только насмерть. Бабка Шмелюка над ней ворожит…

— Что от нас осталось, Слава… — тихо-тихо сказал Олег.

— Что осталось, что осталось… Думать надо, что делать, а не что осталось. Димка!

— Да, бать?

— Виру отдадите без суда, понял? Скажешь, я так велю. Ну, а кровь… Пусть меня ищут, и всё. Ни на кого переводить не позволяйте. Насмерть стойте. Законником своим просите Кирку Стоянова, он и лишку не возьмёт, и… в общем, надёжный и не пугливый. Вот. Передашь ещё, что пока меня не будет, старшим в доме — Стас. Его слово — моё. Ну, а как найтись, я придумаю. Обязательно. Раз учитель пасует…

— Не пасую я, Слава. Глянь на мои ноги.

Дворжак с кряхтением нагнулся и, не зажигая огня, стал что-то ощупывать в темноте.

— Чего на них глядеть, ноги как ноги, выдумываешь чёр… — он разом замолчал, потом с шумом набрал воздух. — Оп-п… я-а…

— Когти? — спросил Олег.

— Они.

— Чувствовал, что начали расти. Теперь неделя-другая… Атос! Артём, Артёмка…

— Да, Олег?

— Кто ко мне спускался?

— Вовочка.

— Один?

— Один.

— Глянь на его ноги.

— Не, — сказал из темноты Вовочка. — Я — первым делом… Нормальные. То есть совсем. Я же там недолго был, Олег. Туда-обратно. И потом… — Вовочкин голос стал чуть слышен, — они мне… они мне Шар подарили.

— Ещё не гарантирует, — строго сказал Олег, и пан Ярослав одновременно с ним:

— Я ж говорил — не каждого…

Артём вцепился пальцами в сухую резучую траву. Он всё понял.

Олега уже не спасти. То, что случилось с ним, — это почти то же самое, что вляпаться в ползун. Только от ползуна человек превращается в нечто бескостно-бесформенное и потом в богадельне живёт с полгода или чуть больше, — а если с ним побаловались горные духи, то почти наоборот: он, начиная с ног, твердеет, покрывается жёсткой шкурой с шипами — но прожить может довольно долго, если сумеет приспособиться. Так говорят. И говорят ещё, что потом ему не нужно даже еды.

Только каково это — тянуть где-то в глуши, в полном одиночестве?.. Без надежды хоть когда-нибудь вернуться?

Он отпустил траву. Примерно такую же фразу мать судорожно говорила деду: жить в этой глуши… без надежды когда-нибудь вернуться… (вот и получилась этакая легендарная кукла-матрёшка: большое изгнание, в нём изгнание поменьше, в нём ещё меньше, а в том, может быть, и ещё …) И дед обыкновенно отвечал ей: ну, пробьёшь ты лбом стену — и что будешь делать в соседней камере?..

— Тут это… — неожиданно жалобным голосом сказал вдруг Портос. — Артём, глянь сюда.

Артём повернулся и увидел, что брат сидит со спущенными штанами и что-то разглядывает на ноге. Света пожара хватало, чтобы увидеть, что нога его толстая и чёрная.

— Нет, — шёпотом закричал он. — Спартик, нет.

— Короста была, — сказал Спартак. — Давно. А тут о камень приложился… и вот… думал — пройдёт…

— Портос, ну почему ты такой тупой?! — простонал рядом Артурчик. — Раньше сказать не мог?

Артём понял, что только что смертельно испугался, а теперь вдруг почти обрадовался. Хотя какая тут радость — нагноение. Это на Земле, взрослые помнят, было просто — таблетку съел, и всё прошло. Здесь — можно умереть от простой занозы. Как Лизка Фильчикова в прошлом году.

Но можно и не умереть…

Все по очереди мрачно разглядывали распухшую ногу.

— Какой же ты тупой… — продолжал клевать Артурчик.

— Я тебя правильно понимаю, — вмешался Михель, — Портос должен был сидеть с больной ногой, а не бежать с больной ногой?

— Ну да. Я бы сбегал точно так же, а у него тогда, может, и не нарвало бы. А теперь — теперь-то что? Вон, видишь, как поползло. С каёмочкой. Тут уже просто ножиком ткнуть не сыграет. Тут надо вот так разрезать, — Артурчик показал, как именно: три параллельных разреза, длинных, на полноги, — и припарки ставить. Это уже не сидеть, это лежать надо, понял? Дома лежать.

— Ну тупой я, тупой, — махнул рукой Портос. — Так что ж мне, надо было на жопу сесть и сидеть с ногой в обнимку? Кто бы вас нашёл без меня, да ещё к ночи? Ладно, — он поднялся и скривился от боли, — пойду. Лишней обузой не буду. Хватит с вас Олега…

— Ты не тупой, — сказал Артём, — ты просто упёртый… Матери-то что скажешь?

— Правду. Врать, что ли?

— А остальным? Спрашивать-то будут много: и про куда Олег делся, и про пана Ярослава…

— Ой… это точно — спросят. Так. А что отвечать?

— Вот и я думаю: что отвечать?

Все замолчали и уставились друг на друга.

— Слушайте, — сказал страшным шёпотом Михель. — Я буду рассказывать, а вы мне говорите, где я мог что-то пропустить…

…Значит, так: этим вечером экспедиция расположилась лагерем на краю Свалки (ну, помните, где останавливались прошлый раз?) — и вдруг у Портоса на ноге обнаружился гнойник. Олег тут же наладил занемогшего домой — в сопровождении брата, разумеется. Они на обратном пути задержались у пана Ярослава и видели всё, что произошло …

Артурчик открыл и закрыл рот. Он понял. С Портосом идти — ему. И не только потому, что Спартику может стать худо по дороге, но и потому, что там, дома, нужна будет его голова.

— Тогда — почему в коптильне? — спросил он. — И почему без спроса?

— Дёготь с дымни взять, нарыв помазать, чтобы идти легче. А без спросу — потому что пан Ярослав точно ногу располосует, а Спартик забоялся.

— Чёрта бы я забоялся, — сказал Спартак.

— А тут вдруг — забоялся, — поддержал Михеля Артём. — Ты его вообще-то любишь, но когда он колдует — страшно. По-моему, годится?

— Ну, ладно. Забрались мы в коптильню…

— Может, я один забрался? — предложил Артурчик. — Портос в траве сидел, ждал.

— Два свидетеля лучше, чем один, — сказал Михель. — Главное, говорить одно и то же, но разными словами… Пан Ярослав! Можно вас на минутку?

То, что сделал Рра-Рашт, не описывалось ни в каких боевых уставах, учебниках и наставлениях. Просто потому, что сама такая ситуация никому не могла прийти в голову. Нырнуть в комету, в это месиво песка и льда — нет, тут нужно быть дипломированным самоубийцей. Старым опытным камикадзе. Все знают, что от комет следует держаться подальше. Но есть кометы — и есть вот такие кометные зародыши, ещё ни разу не побывавшие в грязных областях системы, не оплавленные жаром светил, — и потому с ядром не ледяным, а снежным… в общем, белые и пушистые.

"Неустрашимый" врезался в комету на скорости шестнадцать километров в секунду — но буквально в момент соприкосновения развернулся на сто восемьдесят и вошёл в это снежное облако факелом вперёд. Жёсткая струя плазмы превращала снег в пар, а пар в такую же плазму, смесь ободранных догола атомов водорода и кислорода, которые, стремительно разбегаясь, отдавали избыточное тепло окружающему снегу, возвращали сбежавшие электроны и становились нормальными газами… За ту минуту с небольшим, которая понадобилась «Неустрашимому» для полного торможения (твёрдое ядро — вот оно, протяни руку), снег поглотил энергии столько, сколько образуется при взрыве полусотни противокорабельных дейтерий-литиевых боеголовок. Большей частью эта энергия пошла на образование свободных газов, которые в силу своей природы намерены были занять весь предоставляемый им объём — то есть рассеяться по необъятной Вселенной. Сейчас этому временно мешал снег — подхваченный ударной волной, он образовал что-то вроде бочонка, наполненного смесью водорода и кислорода… правда, при ничтожном давлении в две сотых атмосферы, но тем не менее…

Тем не менее, «Неустрашимому» крупно повезло, что эмиттер сработал как надо и кораблик ушел в суб за долю секунды до того, как эта смесь взорвалась. А то ведь иногда эмиттеры тормозят…

Это был очень короткий прыжок. Санька заворожённо смотрел назад, на раскрывшуюся, как бутон огромного белого цветка, комету. Какие-то лучи, какие-то трепещущие языки вырывались из её пылающих недр.

Рра-Рашт неторопливо развернул корабль, дал ускорение и через несколько минут вновь вошёл в суб. Из суба вышли вблизи неизвестной остывающей багровой звезды, на гравитационных моторах наконец разогнались как надо — и снова прыгнули. Санька не спрашивал — куда. По всему выходило, что очень далеко.

Термальные воды, думал Некрон, термальные воды… персики выращивать на широте Магадана… Вот они вам — термальные воды.

Инженер-китаец, который его вёл, непрерывно болтал, и на неподготовленного человека это могло произвести впечатление, что вот, мол, люди так увлечены делом, что только о нём и могут говорить, — но глаза инженера были чуть испуганные, как у Риммы, когда она заговорила чужим голосом (это потом в них плескался настоящий ужас… как муха в янтаре, повторяла она, как муха, как поганая хилая дрозофила, раз — и нет миллиона лет, ты же видишь, я постарела на миллион лет…), и время от времени инженер забывал, о чём говорил только что, и повторялся.

Нельзя сказать, что строительство поражало размахом. За всё время пути от проходной — сначала они шли пешком до расширенного и укреплённого входа в пещеры, потом недолго ехали на чём-то вроде детского паровозика, потом пересели в кресла подвесной канатной дороги и то взмывали к потолку подземных залов, то почти отвесно пикировали в узкие тёмные колодцы, инстинктивно поджимая ноги; подлокотники противно шаркали по невидимым стенкам… — за всё это время им встретилось человек пятнадцать-двадцать, да и те обычно были заняты обслуживанием уже установленных и работающих механизмов. Откуда-то, правда, доносился низкий гул моторов и скрежет буров, шуршал транспортёр, вывозящий породу, — и, наконец, в одном из залов по полу змеились толстые чёрные трубы и возле них деловито прохаживались двое ребят в оранжевых комбинезонах и с чем-то наподобие миноискателей в руках — видимо, искали течь.

А в следующем ярко освещённом зале (сталактит-сталагмитовые пары слились и превратились в мощную разноцветную колоннаду) китаец с рук на руки передал Некрона ещё двум таким же ребяткам в оранжевых комбинезонах и с «миноискателями», которыми те немедленно Некрона обшмонали с головы до пят и остались довольны. Видимо, ПСМ как таковой их не интересовал совершенно.

— Теперь вы идёте туда, — сказал один на деревянном английском. — Где вход.

Вход был простым чёрным пятном. Словно тень. Никогда бы не подумал… Некрону даже показалось, что ладонь его ощутила неопределимое сопротивление, и сам он, нырнув в эту тень, что-то преодолевал: не совсем так, как если бы шёл в воде, но, в общем, похоже. Темнота была абсолютная, рука нашаривала очень тёплый и приятно шероховатый камень, ноги шагали, и под ногами была хорошая надёжная твердь — а сознание подсовывало всякие ужастики…

Он насчитал двенадцать шагов, а на тринадцатом всё кончилось: Некрон вошёл в ярко освещённую и изрядно захламлённую комнату, которая примерно на треть была занята странной машиной, напоминающей противоестественную помесь белого рояля на гусеничном ходу и агрегата для массового доения. Крышка рояля была поднята, изнутри доносились сдавленные голоса. Некрон, стараясь не наступать на разбросанные по полу детали, подошёл поближе и заглянул "через борт".

Два мужика, стоя на четвереньках и почти упираясь друг в друга головами, паяли кривую серебристую хренотень. То есть один держал, другой тыкал паяльником. Ностальгически пахло горячей канифолью…

— Нам не сюда, — сказал за спиной такой голос и такие пальчики взяли его за локоть, что Некрон пропустил вдох. Он медленно обернулся и на секунду забыл, кто он, где он и, главное, зачем.

Таких женщин на самом деле не бывает, их просто придумывают и потом эти придумки запускают в массовое сознание. Среди многочисленных приятельниц Некрона были и "Мисс Московская область", и "Северная красавица", и всяческие топ-фотомодели с первых обложек глянцевых журналов — но такую он видел впервые. Ну, что особенного: брюнетка, коротко и неровно — пёрышками — стриженная, ну, тонкие брови, ну, глаза чуть косят — не к переносице, а наоборот, к вискам, а потому кажется, что смотрит она тебе внутрь… в конце концов, этому учат на всяких там курсах завлечения… полуулыбка, этакий поворот головы, приглашающий жест, да, фигурка, да, походка, закрыл глаза. Закрыл, я говорю. Так. Брюнетка, неровно стриженная, косит, губы полные, шея не слишком длинная, стройная, руки… ах, какие руки…

Не получается.

И как движется, а? Нет, ребята, не знаю, как вы, а я такого не видел.

— Пожалуйста…

Она распахнула перед Некроном деревянную дверь, пропуская его перед собой, нельзя было пройти, не коснувшись её груди, но он умудрился не коснуться. И аромат… да. Совершенно незнакомые, тихие, тонкие, убивающие вернее пули духи.

Такие примерно женщины — да нет, пожиже, — крутились вокруг Джеймса Бонда. И как-то он не терялся, собака…

Некрон оказался в кабинете, две стены которого занимали стеллажи с книгами, ещё одну — громадная карта мира, а на четвёртой висела картина, напоминающая детский рисунок: большое солнце, чуть поменьше — цветок, а рядом — совсем маленькие мальчик и девочка, держащиеся за руки. Посреди кабинета стоял массивный письменный стол, и из-за стола навстречу вошедшему поднялся широкоплечий молодой мужчина в светло-серой мягкой куртке. Лицо его было загорелым и обветренным.

— Ожидали увидеть кого-то вроде мистера Спока? — голос был тем самым, знакомым, но теперь он звучал напрямую, без посредников: открыто, глубоко и сильно. — Или зелёного горбатого гнома с вот такой головой и вот такими лохматыми яйцами?

— Скорее старичка-паучка в центре паутины, — сказал Некрон. — Так что я приятно удивлён.

— Будем надеяться, это не последнее приятное удивление, — усмехнулся император. — Хотите выпить?

— Да. Больше всего на свете.

— Что-нибудь крепкое? Вино? Пиво? Лично я предпочитаю шотландский эль…

— Годится.

— Джинни! Два эля! Присаживайтесь вон туда, в кресло.

Кресло было чертовски удобным. Девушка, которой на самом деле не бывает (Некрону показалось, что она успела переодеться), внесла круглый лаковый поднос с двумя бокалами и шестью полупинтовыми бутылочками.

— Спасибо, Джинни… Ну и как вам эль?

— Будем считать это вторым приятным удивлением… Как мне к вам обращаться?

— Думаю, просто Бэр. На людях можно "господин Бэр". Чтобы дойти до "вашего императорского величества", нам придётся сносить не одну пару башмаков.

— Что, так далеко?

— Не то чтобы далеко, но уж очень много камней на дороге. И не только камней… Да вы пейте, не смущайтесь. Я должен кое-что закончить. Немного тишины вам не помешает, — и он снова уселся за стол.

Некрон последовал доброму совету. В голове было пусто и звонко, а эль пустоту не то заполнял, не то маскировал.

Бэр быстро писал — обыкновенной ручкой на плотном широком листе бумаги. Или не бумаги — Некрон не мог разглядеть. Скорее всего, император просто предоставил ему тайм-аут — на приведение себя в чувство. Спасибо ему за заботу. Конечно, мистер Бонд, надо собраться и адаптироваться. Ухватиться за что-нибудь знакомое. Так, интерьер — основные детали вербализовал, описание внешности… расслабься, не занимайся ерундой. Чего его описывать — нормальный симпатичный мужик, головастый, сильный, уверенный…

Хотя лучше бы он был старым уродцем на паучьих ножках. Привычней всё-таки.

Некрон решительно поставил бокал на столик и придвинул поближе второе кресло.

— Готовы? — улыбнулся Бэр.

Захватив свои записи, он подошёл к гостю. Некрон — щёлкнуло что-то в голове, насчет сидеть в присутствии коронованной особы — встал. И сел. Плюхнулся, то есть. И снова налил. Если таким аллюром пойдёт и дальше, разговор будет состоять из одних тайм-аутов…

В общем, так. Пока Бэр сидел за своим столом, он казался нормальным мужиком — что называется, "особых примет нет". Когда подошёл вплотную… сплошная особая примета. Некрон видел глазами, что его визави чуть ниже его самого, сантиметра на два-три. Но при этом Бэр раза в три больше. Не толще, не массивнее — нет, как-то иначе. Огромная голова при такой шее и плечах казалась вполне нормальной, но она была огромной. Ручищи… При этом Бэр вовсе не казался коротконогим — из племени «сидячих гигантов». Он был других пропорций, другого сложения, и Некрон вдруг почему-то подумал, что так, наверное, выглядели великие древние вожди. Или даже боги.

Не вспомнив про бокал, он высосал бутылочку эля, улыбнулся и сказал:

— Готов.

— Отлично, — Бэр показал замечательно ровные крепкие зубы. — Для начала: случилось так, что мы с вами плывём в одной лодке…

— Не считая собаки, — вздохнул Некрон.

— Вы о марцалах?

— Вообще-то я ляпнул просто так. Но, кажется, в тему.

— Так вот, о лодке…

Он глубоко вздохнул и наконец-то провалился в сон.