Глава пятая. НОВЫЕ ВВОДНЫЕ

Позади небо было в алых перьях, но сам горизонт заволакивала плотная синяя туча, и Коля Ю-ню, теперь уже официальный спецпредставитель Президента по Северо-Западу, подумал, что ночью пойдёт снег. Город впереди уже светился огнями, а в небе стояла толстощёкая и всем довольная луна. Ярко светились полосы базы и — немного дальше — гражданского аэродрома. Оттуда как раз взлетал четырёхчасовой челнок на Москву.

Упругий ветерок с залива пробирал до костей. Коля ещё потоптался на снегу, потом повернулся и по тропинке пошёл вниз, к машине.

Сегодня теплее, подумал он. Заметно теплее. И ветер не такой. А они стояли несколько часов…

И хоть бы один насморк! Обморожения — да. Но никто не простыл, не подхватил пневмонию…

Информация о детских бунтах, которые начались практически одновременно (вернее, в один и тот же час в каждом временном поясе) в большинстве крупных лётных школ Земли, не просто просочилась — хлынула. Об этом писали газеты, об этом заговорили политики. Вот хорошо, что Данте такой умница. Повезло нам с ним. А в Новосибирске ребятишкам не повезло, у начальника школы сдали нервы, он принялся хватать зачинщиков, набил ими изолятор — и две девочки выбросились из окна. Не насмерть, но всё равно ничего хорошего. Начальника сняли, но шум, шум…

И ничего, кроме шума.

А главное — ведь ни черта не понятно.

Он забрался в тёплое нутро машины, вытер навернувшиеся слёзы, высморкался в огромный платок. Посмотрел на водителя.

— Куда едем, Николай Юльевич?

— Едем… — повторил Коля. — Хм. Действительно, надо же куда-то ехать… Давай-ка попробуем на набережную Макарова, к бабульке Калерии.

По дороге он напряжённо думал, но о чём — вряд ли мог бы сказать.

…Бабка Калерия за те несколько месяцев, которые он её не видел — с сентября, что ли? точно, в сентябре, в первых числах, когда приезжал к Саньке, вербовать его для работы с котами, — стала совсем старой. То есть внешне ничего не изменилось, но ещё летом это была жилистая шустрая старушка с ясным взглядом и без возраста, глава настоящего действующего подполья, — а сейчас Коле открыла дверь худая старуха с погасшими глазами.

— Коленька… — удивилась она и посторонилась, пропуская его в комнаты. — Заходи, заходи, я дверь закрою…

В квартире пахло сыростью и пылью — одновременно. Было тепло, но казалось, что холодно.

— Ничего про Саньку моего не слышно? — спросила бабка.

— Ещё не вернулись они, — сказал Коля. — А слышно-то и быть не может, связи такой ещё не придумали. Даже Свободные на таких расстояниях друг друга не слышат. Коты говорят, что если бы было что плохое — они бы обязательно узнали. Раз плохих известий нет, значит, всё хорошо. Чайком не напоите, я тут торт принёс?..

— Чайком, — твёрдо сказала бабка. — Чайком. Конечно. Давай торт-то…

И тут Коля его уронил. Коробка перевернулась и плотно бухнулась на пол крышкой вниз.

— Ой-ё!.. — выдохнул Коля. — Ну, я сейчас ещё один… — он повернулся к двери.

— Да ладно тебе, — сказала бабка. — Расслабься. Не званый ужин. Мы его ложками срубаем… — и хихикнула.

Есть торт ложками непосредственно из коробки оказалось очень даже удобно. Лучше же, чем резать, потом на тарелочки… Коля с этим согласился. Потом прямо спросил, что слышно в определённых кругах по поводу недавних детских бунтов. А, так вот ты зачем, догадалась Калерия. Коля развёл руками. А что слышно у вас? — спросила Калерия. У нас, к сожалению, полная лажа, сказал Коля. Зациклились на одном: что это активизировалась имперская сеть — ну, наподобие той, которая у них существовала раньше, телепат на телепате… и теперь, значит, всех ребятишек в карантин и чего-то ждать. Каких-то проявлений непонятно чего. Потому что телепатии там — вот, с мышиное яичко. Ясно, ясно, покивала головой Калерия. Ещё чаю? Да, и покрепче…

— Это не сеть, Коленька, — сказала Калерия. — Сеть — штука очень рациональная, а здесь — кромешное иррацио. Я так понимаю, твоё начальство сильно смущает не сам предмет мятежа и не его форма, а то, что сей предмет вместе с формой проявились абсолютно одинаково во всех местах, да ещё с этой издевательской сдвижкой по времени?

— В общем, да, — согласился Коля.

— То есть очевидно, — продолжала Калерия, — что мы имеем дело с чисто демонстративной акцией, не имеющей никакой другой цели, кроме как спровоцировать вас на реакцию. Так?

— Ну… похоже.

— Похоже на что? — Калерия чуть наклонилась.

— Если с этой точки зрения смотреть, — сказал задумчиво Коля, — то это тест.

— Ага, — согласилась Калерия, — и вы его чуть не провалили блистательно — с этим своим дурацким карантином.

— И какая же сволочь нас этому несанкционированному тестированию подвергает? — поинтересовался Коля.

— А ты сам возьми: имперцы, марцалы, Свободные, коты… Думаешь, список исчерпан?

— Ой, только не это! — с ужасом в голосе сказал Коля. — Калерия Юрьевна, только пока никому больше не говорите: вероятно, этой весной у нас будут выборы. Война окончена…

— …Борьба продолжается, — подхватила Калерия. — Всё вам неймётся. Назначили бы царя, да и вся недолга.

(Уже много позже Санька, сидя на родной гауптвахте и составляя подробную объяснительную записку об этой безумной экспедиции, задумался: а почему имперцы не поступили так, как должна была, по идее, поступить всякая вменяемая контрразведка: то есть не допустили чужаков на базу и не взяли их там тёпленькими, — а решили тупо и бессмысленно прихлопнуть в глубоком космосе? Одно из двух: либо их почему-то страшно боялись — как заразных, что ли, — либо само их существование следовало от кого-то тщательно и навсегда скрыть. Ложь как модус вивенди… да, это может создавать самые причудливые узоры. И завязывать такие узлы, что не распутывать и не мечом их рубить, а только взрывать.

…Корабль выходит из суба не мгновенно: сначала в том месте, где он скоро появится, пространство как бы вздувается пузырём, и это очень хорошо заметно на фоне звёзд — звёзды начинают дрожать и разбегаться, будто между ними и наблюдателем кто-то поместил огромную увеличительную линзу из прозрачного желе. Это продолжается от долей секунды до полуминуты — в зависимости от величины корабля и дистанции прыжка. Потом вздувшийся пузырь резко опадает, втягивается, образуется впадина, воронка, дыра — и из дыры выскакивает, как чёрт из коробочки, звёздный корабль. Как правило, скорость его в этот момент невелика, не больше километра в секунду; Рра-Рашт объяснял, что существует сложная зависимость между скоростью корабля и точностью прицеливания, и вблизи небесных тел пилоты предпочитают держать скорость на минимуме, а также, если обстоятельства позволяют, перемещаться не одним длинным прыжком, а серией коротких. На больших дистанциях и при относительной чистоте пространства по курсу, напротив, следует входить в суб на скорости хотя бы в несколько тысяч километров в секунду: тогда угловые отклонения становятся ничтожными, а почти неизбежный промах по дистанции на несколько световых лет потом постепенно выбирается короткими прыжками.

Ну и, разумеется, от скорости входа в суб зависит и скорость полёта в субе. Поэтому короткие межзвёздные и сложные межпланетные перелёты занимают приблизительно одинаковое время — двое-трое-четверо суток…

Надо полагать, что у тех ребят, которые неслись сейчас на встречу с Рра-Раштом и его командой, времени было гораздо меньше. Они торопились. Поэтому «пузыри» вздулись огромные и всего за семь секунд до того, как из них вынырнули штурмовые «Пантеры» — пара совсем рядом и пара в отдалении.

Семь секунд — огромное время, и Рра-Рашт сумел использовать его полностью. Конечно, он ждал своих — но был готов и к появлению врага.

На таком расстоянии от центрального светила гравитационный двигатель малоэффективен; использовать его — всё равно что пытаться взлететь, имея только подвесной лодочный мотор. Гравитационное поле кометы тоже ничего не решало. При максимальной мощности двигателя тяга обеспечила бы ускорение в две-три сотых «g». Именно на случай выхода из суба слишком уж далеко от тяготеющих масс все межзвёздные корабли снабжены вспомогательными плазменными двигателями и приличным запасом рабочего тела — обычно того же самого железа, которое используется в конверторах для получения энергии.

Для приведения такого двигателя в рабочее состояние требуется несколько часов.

Разумеется, Рра-Рашт не мог позволить себе подобной роскоши. Двигатель его разведчика использовал жидкий водород, баки с которым занимали больше половины внутреннего объёма корабля. Зато это рабочее тело не требовало разогрева…

"Пантеры" шли с двигателями, разогретыми заранее.

Но у Рра-Рашта всё равно было семь секунд форы.

Компенсаторы сработали чётко, и Санька даже устоял на ногах и пошёл к своему месту по боевому расписанию — у резервного пульта управления огнём. Ракетные двигатели заметно мягче гравитационных, он это знал теоретически и сейчас получил подтверждение: хотя Рра-Рашт и вёл корабль рваным противолазерным зигзагом, на полу рубки можно было, придерживаясь, стоять — примерно как в кузове грузовика, несущегося по разбитой дороге. Пилотам сторожевиков обычно приходилось труднее…

Когда он дошёл и натянул визибл, всё уже почти кончилось: «Неустрашимый» проскочил мимо второй пары штурмовиков, изо всех сил тормозящих и разворачивающихся в погоню, и теперь стремительно увеличивал отрыв, несясь прямо на комету. Ослепительное облако плазмы, разогретой до сотен тысяч градусов, неплохо маскировало его, не позволяя вражеским стрелкам прицелиться. Собственная огневая мощь «Неустрашимого» была, к сожалению, ничтожной. Его настоящим оружием были скрытность и скорость, поэтому он совсем не нёс торпед, имел лишь одну тридцатисемимиллиметровую пушку в кормовой турели и два десятка универсальных лазеров. С этим вооружением можно было отбиться от торпедного залпа, но хотя бы поцарапать «Пантеру» — ни малейшего шанса.

Потом Санька ещё раз внимательно осмотрелся, оценил обстановку со всех сторон и понял, что здорово поторопился с выводами. Ничего не кончилось…

От кометы было уже не отвернуть, значит, сейчас надо разворачиваться и тормозить полной тягой. То есть подставить под прицелы штурмовиков нос, уже ничем не прикрытый. И на «Пантерах» это тоже понимали: обе пары разошлись, увеличивая себе сектора обстрела и, наверное, перебрасывая мощность от двигателей к лазерным батареям. Это нельзя сделать мгновенно, но как раз к моменту поворота «Неустрашимого» штурмовики будут готовы дать полный импульс.

И небронированный кораблик просто испарится.

А если не развернётся, то врежется в комету — и тоже испарится. На такой скорости снежное облако покажется бетонной стеной.

Так. Сейчас точка разворота. Вот… вот… вот. Всё. Тормозить поздно.

Чего хочет Рра-Рашт? Войти в суб? Но прямо по курсу комета, несколько крупных планет, звезда… в субе их гравитационное поле точно так же отклоняет траекторию полёта, как и в обычном пространстве… то есть выйти из суба можно где попало…

Конечно, это риск, и большой. Но продолжать идти вперёд — стопроцентная гибель.

Однако Рра-Рашт и не думает запускать эмиттер. И даже не думает разворачиваться.

Скорость уже десять. К моменту входа в комету — будет шестнадцать. Долю секунды кораблик продержится. Долю секунды, растянутую визиблом до бесконечности.

Как будто прикосновение руки к плечу: спокойнее, спокойнее, Старш-ший. Всё будет хорошо.

Очень хочется в это верить…

Сзади открылась дверь. Там не было никакой двери, но она открылась. Вошёл и остановился, озираясь, пацан в лётном комбинезоне, без шлема. В руках у него была большая дымящаяся кружка с эмблемой Т-зоны "Пари — Авиасьон" — там выпускали лёгкие сторожевики «Арамис» и «Портос» и сейчас испытывали более мощные — и уже заточенные под взрослых пилотов — «Атосы» и "д`Артаньяны". Всё это было Саньке родным и знакомым. Пацан и сам был знаком — один из тех трёх идиотов, которые прошлым летом готовились взорвать Питер…

Которые захватили Юльку.

Он повторил ещё раз: «Юльку». Потом ещё. И ничего не почувствовал.

Визибл. Хорошая штука. Полезная.

Ну и ладно, подумал он. Всё равно сейчас всё кончится.

— Ни фига себе… — сказал пацан и уронил кружку. Санька увидел происходящее как бы его глазами: километровый плазменный конус позади кораблика светился ярко, как маленькое солнце. Из рубки его видно не было, разумеется, но свет падал на приближающуюся снежную стену, теперь ровную, ослепительно-белую и всё более и более яркую…)