9. ЛАВРЕНТИЙ БЕРИЯ
Берия не сомневался в том, что рикша видел именно ту девицу, которую надо поймать. И ее спутника, который представляет большую опасность, чем девица. Это он забирался под потолок зала и слушал, о чем говорят консулы. И мог наслушаться ненужных для мелких людей подробностей.
Крошка, конечно же, опоздает со своими сообщениями — ей надо встретиться с генералом, разговорить его… А тут судьба подарила адрес опасной девицы.
Время поджимало.
Надо было серьезно поговорить с доктором и понять, случайно он вляпался в эту историю, или он давнишний предатель.
Надо было послать экспедицию на поимку девицы и ее спутника.
Что сделать сначала?
Берия вызвал к себе сержанта и приказал ему отправиться в Шахматный клуб на Елагин остров, взять там двух человек и привезти в Смольный. И собрать свободных людей внизу, ждать приказаний.
Сам спустился в лабораторию.
Если вызвать доктора к себе в кабинет, тот будет готов к разговору, соберется, придумает ложь.
Нет, брать его надо тепленьким, сонным, из постельки. Недаром столько лет чекисты работали без ошибок — надо арестовать врага на рассвете, и он поплывет.
В лаборатории все было тихо.
Доктор сидел за рабочим длинным столом, уткнувши длинный нос в микроскоп. Тварь проклятая!
Остальные — оба ассистента и санитары — тоже занимались какими-то делами…
— А ну, все долой! — закричал Лаврентий Павлович. — Долой из комнаты! Катитесь!
Белые халаты побежали, кто как мог, к двери.
А Берия смотрел на Леонида Моисеевича.
Доктор сразу уменьшился, съежился, он не был отважным человеком и ждал этого визита. Не знал, как Берия расправится с ним, но не смел надеяться на то, что его отсутствие прошло незамеченным.
Берия медленно подошел к доктору, изображая статую командора, хотя оценить медленную поступь было некому.
— Ты знаешь, что пришел твой последний час? — спросил Берия, точно как командор.
— Лаврентий Павлович!
— Молчать! На колени!
— Что вы сказали? — Приказ Берии не дошел до испуганного сознания Леонида Моисеевича.
Берия толкнул доктора, сильно, расчетливо, так, чтобы тот, падая, не задел стол с препаратами и приборами — стол был нужен.
Доктор грохнулся на пол, сел и постарался сразу подняться.
— Где они? — зарычал Берия.
— Кто они?
— Где твоя подружка Люся Тихонова и ее хахаль? Немедленно отвечай! Не ответишь — убью. И ты знаешь мою биографию, я умею убивать, а такую мразь, как ты, я давлю походя!
Слова были банальными, как из дурного фильма, но в этом мире не было фильмов, и Леониду Моисеевичу, человеку всю жизнь страшно боявшемуся драк, физического насилия, не пришло в голову, что у него есть иммунитет от бериевских угроз. Пока доктор — единственный носитель тайны вакцины, которая позволяет хотя бы на несколько дней остаться там, наверху, Берия не посмеет ничего с ним сделать.
Где-то Леонид Моисеевич читал формулу Солженицына: «Не верь, не бойся, не проси».
Формула касалась поведения на допросе. Потому что все следователи устроены совершенно одинаково. Они пугают, обманывают и ждут, когда ты попросишь милости.
Хорошо пользоваться этой формулой в разговоре на кухне или хотя бы в комнате участкового.
Но когда тебе угрожает смертью сам главный чекист Советского Союза, то лучше ничего не слышать, умереть, провалиться сквозь мраморный пол…
Берия подцепил доктора за рукав халата и стал тянуть наверх, чтобы тот встал. Поднять доктора отвыкшему от физических упражнений Лаврентию Павловичу было нелегко. Тем более что доктор не хотел ему помогать и, как маленький капризный ребенок, которого бабушка хочет посадить за стол есть манную кашу, сопротивлялся пассивно, но эффективно.
Берия отпустил доктора и стал шарить по столу в поисках тяжелого предмета, отыскал ступку и поднял ее, чтобы раздробить доктору голову, и тот закрылся руками.
И тут вошел охранник из старых и сказал:
— Люди ждут приказаний.
— Знаешь рикшу? — спросил Берия, кладя на стол ступку и сразу сбрасывая с себя личину страшного палача.
— Так точно.
— Он ждет у выхода. Он покажет вам, как доехать до Большой Подьяческой. Задерживайте там всех подозрительных. Но главная добыча и моя личная благодарность: молодая девушка по имени Людмила Тихонова. Ты запомнишь, или мне самому для них повторить?
— Обижаете, Лаврентий Павлович, — сказал охранник.
— Слава богу, хоть один нашелся. С этой девкой должен быть парень. Он мне нужен еще больше. Запомнил?
— Запомнил.
— Все дома осмотреть. Они могут сменить квартиру: подозрительные, черти!
Берия обернулся к сидящему на полу доктору:
— Они сменили квартиру?
И вопрос оказался столь неожиданным, что доктор, не желая того, ответил:
— Конечно, сменили!
— И далеко переехали?
Доктор замолчал. И даже удары ногой, носком ботинка, вполне болезненные, не смогли заставить его заговорить.
— Больше мне от тебя и не нужно, — сказал Берия. — Ты обречен. Вставай и работай.
— Я не буду работать.
Охранник от дверей спросил:
— Нам можно идти?
— Так чего волыните? Идите, и поскорее! Летите, молодцы!
Берия вновь занялся доктором.
— Подумай, Фрейд, — сказал он. — Ты мне нужен, пока полезен. Только попробуй устроить забастовочку! У меня уже есть доктор, подобрал его в Москве. Он тоже вакциной занимается. Может, еще не всего достиг, но завтра достигнет. Главное — желание.
И лишь тут доктора посетило озарение: нет у Берии никакого другого доктора, не может он без Леонида Моисеевича обойтись! Потому-то он так гневен.
— Ты теперь ходишь по ниточке, — сказал Берия. — Никаких ошибочек, никакого вредительства. Твои ассистенты — мои люди, над твой головой — видишь дырку? — сидит наблюдатель. Так что делай выводы.
Доктор медленно поднялся на ноги.
Куда медленней, чем мог.
— Мне трудно, — сказал он с трудом, — мне трудно работать… мне надо отдохнуть. После ваших избиений мне нужно отдохнуть.
— Сначала ты мне все расскажешь: откуда знаешь Людмилу Тихонову, почему побежал к ней, кто за ней стоит… Я из тебя вышибу сведения. А потом отдохнешь на своем рабочем месте.
Берия был все еще уверен в своей силе, не замечая, что доктор уже меньше боится его, что доктор догадался: Берия его не убьет.
— Ну! — крикнул Берия.
Доктор смотрел куда-то за его плечо.
Берия резко обернулся.
Там стоял один из велосипедистов, в левой руке держал арбалет, правый рукав был распорот, и по нему струилась кровь.
Жидкая кровь Чистилища.
— Что? — спросил Берия, отступая. Он терял смелость, когда видел кровь и оружие.
— На нас напали, — сказал велосипедист.
— Кто? Кто посмел?
— На нас напали люди Клюкина, — сказал велосипедист. — С ними монахи. А у нас мало людей…
— Где люди, где?
— Вы послали людей в город, искать преступников.
— Эх, черт! — Берия сообразил, что ошибся, забыл об опасности, о возмездии за Ларису.
Он вышел в коридор, велосипедист отстранился, чтобы не испачкать кровью Лаврентия Павловича.
Главное, как понимал Лаврентий Павлович, быстро провести в Смольный Майоранского и Лядова, чтобы они не попали в руки напавших. Остальное уладится…
В коридоре у дверей стояли тесной группой ассистенты и санитары.
И два охранника.
— Оружие есть? — спросил Берия у Гоглидзе, старшего из ассистентов.
— В шкафу. Тесаки и два арбалета, — сказал Гоглидзе.
— Вооружи людей, запри дверь, чтобы до ваших приборов и до доктора никто не добрался. Все ляжете, а доктора мне сохраните, ясно?
— Мы постараемся, Лаврентий Павлович, — сказал Гоглидзе, который считал себя дальним родственником Берии. Он получил образование и раньше в Госбезопасности не служил. Только здесь вступил в ряды, по необходимости.
— Ты за мной! — велел Берия раненому велосипедисту.
Пока они шли по коридору к лестнице, Берия допрашивал велосипедиста:
— Что произошло? Сколько их? Сколько наших? Какие потерн?
Велосипедист отвечал неуверенно, да и понятно — он был в парке, на обходе, когда к Смольному побежали монахи. Он выстрелил раз, вроде бы кого-то убил и тут же получил стрелу. Еле смог добраться до Смольного.
Эх, сержант повезет шахматистов через главный вход! Он же не подозревает, что на Смольный напали.
В бою у Смольного произошел перерыв, пауза, в которой нападающие искали новые пути к овладению цитаделью большевиков, а защитники зализывали раны и решали проблему — убежать или сражаться.
Появление Берии несколько изменило настроение его войска.
Он даже кричать не стал.
Он прошел к тем велосипедистам, что охраняли входные двери и дежурили у окна первого этажа. Он говорил так:
— Ребята, они пришли, чтобы всех убить. Жестоко и безжалостно. Убегать нам некуда. Они выследят нас поодиночке и затравят как зайцев. Мы можем остаться в живых и существовать дальше, если не пустим их внутрь. Ясно вам?
— Ясно, — ответил за всех сержант. — Но что делать? Поглядите, сколько их.
Берия посмотрел в окно. Нападающие не скрывались.
Справа стояли толпой черные монахи владыки Никифора, человек тридцать. Слева — ополченцы Клюкина. Их было меньше, но Клюкин снабдил их бронежилетами и кольчугами — что удалось добыть по музеям — и даже шлемами. Они и вооружены были посерьезнее.
Вожди стояли сзади своих армий. Клюкин с Грацким, Никифор с Победоносцевым.
На земле между ними и зданием лежали два тела — оба велосипедисты Берии. Если кто-то погиб или был ранен у монахов или ополченцев, их оттащили за боевые порядки.
Как раз между армиями тянулась дорожка, что вела к Смольному.
На ней вот-вот могли показаться шахматисты — и это будет катастрофой — вряд ли сейчас Клюкин и его союзники помнят о договоренностях недавних часов или дней. Их не так волнует поход в Верхний мир, как желание разделаться с Берией.
Наверное, не стоило там, у Биржи, убивать Ларису и Чаянова, из тактических соображений не стоило, — но момент был слишком удобным, чтобы им не воспользоваться. Не удержался он. Как тот скорпион. Да-да, именно как тот скорпион.
Но ведь сделал он это в надежде на то, что вину свалят на сумасшедшего солдата.
Почему же так не подумали?
Почему решили, что виноват Берия?
Он же ушел оттуда сразу, и никто его не видел.
Можно попытаться переговорить врагов, не доверяя им, разумеется, и не ожидая доверия с их стороны.
— Тащите пушку, — приказал Берия.
— Ах, боже мой! — откликнулся сержант. — Ну как же мы… ну прямо головы садовые!
И он принялся кричать на велосипедистов, заставил троих побежать за ним на склад.
А Берия тем временем велел принести рупор.
Рупор часто использовался в Смольном. Берия любил кричать или приказывать в него, чтобы голос грохотом пустых бочек катился по коридору.
Берия подошел к окну, в нем давно не было стекол.
Он крикнул в рупор:
— Клюкин, ты чего сюда пришел?
— Сдавайся, Лаврентий! — откликнулся Клюкин. — Тебе все равно не жить. Ты зачем убил наших товарищей?
— Каких товарищей?
— Не крути, Лаврентий. Ты головы в Невку кинул, тебя видели.
— Клянусь, что я не имею никакого отношения к этим событиям. Я даже не знаю, умерла ли Лариса, или ты шутишь.
— Дай сюда! — Клюкин выцарапал арбалет из рук своего солдата и выстрелил в Берию.
Стрела не долетела до здания и косо вонзилась в голую землю.
Тут же по ступенькам лестницы сбежал один из велосипедистов Берии и поднял стрелу.
— Не смей! — закричали солдаты Клюкина.
— Брось вещь! — кричали монахи.
Некоторые даже побежали к велосипедисту, но тот успел вернуться в Смольный, а когда другой солдат приблизился к ступенькам, он получил стрелу в грудь — велосипедисты были наготове.
— Молодец! — крикнул в рупор Берия.
Он видел, что его армия подготовлена к бою куда лучше.
И понятно — он учил велосипедистов воевать, и им приходилось и стрелять, и убивать людей… а солдаты Клюкина были декоративными.
В коридоре послышался грохот.
Катили сооружение, созданное еще в давние времена, когда в городе воевали банды.
Это была катапульта. Ее называли пушкой.
Если оттянуть ложку, то она, освободившись, метала вперед горсть металлических шариков или гравия.
— Клюкин, уходи! — крикнул Берия.
— Сдавайся, убийца! — крикнул Клюкин.
— А вам что здесь делать, братья? — спросил Берия монахов. — Шли бы молиться.
— Эй! — завопил Клюкин. — Войско, к бою готовьсь! Вперед на штурм преступника и убийцы Лаврентия Берии, объявленного вне закона в обоих мирах, шагом марш!
И тут забил настоящий барабан. Берия даже не знал, что у Клюкина есть барабанщик, и это ему не понравилось. Организуются, сволочи!
Войска союзников направились в бой.
Берия велел своим велосипедистам держать наготове холодное оружие.
— Подпускай их поближе, — сказал он, бросив рупор на пол. — Подпускай, но без моего приказа не стрелять.
Пушку-катапульту подтащили к дверям, но не открывали их.
Велосипедист, который знал, как из нее стрелять, насыпал в ковш гравия и гвоздей.
Берии было трудно поверить, что такая большая, но серьезная на вид игрушка может причинить какой-то ущерб. Притом он понимал, что выстрелить из пушки можно единожды, так что следует подождать, когда нападающие собьются в кучу на лестнице.
Берия стоял рядом с пушкой, затем подошел к дверям, но высовываться не стал.
У нападающих были в основном луки и пращи, а также всякого рода копья и топоры — это была армия каменного века. Ее оружие было примитивным.
А войны, если и случались, не могли зваться войнами — это были стычки между бандами.
Настоящее оружие сюда не попадало. А если и попадал пистолет, он отказывался работать. Потому солдат у Биржи мог расстрелять патроны, что были в автомате, но, перезарядивши автомат, он ничего бы не добился. Оставалось использовать оружие как дубинку.
Несколько стрел влетело внутрь Смольного.
Они добрались до цели на излете, так что вреда не причинили.
Нападающие шумели зловеще и громко.
Особенно монахи, которые пели какой-то гимн или псалом, слов не разберешь, но понятно, что пощады ждать не приходится.
Монахи шли подобием римского легиона, сплоченными рядами, локоть к локтю. Они были похожи друг на друга, только бороды у одних отросли немного, а у других так и не выросли.
Солдаты Клюкина подтягивались с боков, они-то и стреляли из луков и кричали разрозненно, но боевито.
Берия уже видел рожи, разверстые в криках рты, бешеные, но тусклые глаза…
Вот они начали подниматься по лестнице.
Берия мысленно торопил их.
Он ждал, что вот-вот вдали, от ворот, появятся его шахматисты, его главное сокровище.
От волнения и ожидания в глазах Берии все начало двигаться замедленно.
И чем более он торопил нападавших, тем медленнее они передвигались.
Но вот они уже в опасной близости от дверей.
Еще несколько шагов, и они ворвутся внутрь.
Тогда не устоять.
Уже начали отступать оробевшие велосипедисты.
И тогда Берия закричал:
— Огонь!
Он вообразил себя героем Бородина, офицером, поднявшим руку в белой перчатке.
Сейчас рванут огнем сотни пушек его батарей.
— Огонь же!
И велосипедисты отпустили ковш, он рванулся кверху, ударился с размаху о железную балку и метнул металл и камни в толпу.
Берия и сам не ожидал такого эффекта.
Ревущая толпа словно наткнулась на стеклянную стену.
И если передние начали падать назад, так как каждого из них поразило несколько пуль, задние не понимали, что случилось, и еще несколько шагов они пронесли погибших и раненых товарищей вперед.
— Заряжай снова! — закричал Берия.
Он был в восторге. Ему хотелось прыгать, только ноги не слушались.
Пораженных было больше, чем тех, кто уцелел, но не все из упавших умерли, большей частью они были ранены или контужены.
— Ну что вы? — Берия понимал, что время — его враг. Нужно выстрелить еще раз, через три минуты враги опомнятся. — Стреляй же! — крикнул Берия.
— Пли!
Но пушка не выстрелила.
Канониры оттягивали обратно ложку. Сзади стоял мужик, прижимавший к груди тяжелый мешочек с пулями.
— Вперед! — закричал тогда Берия. — Молодцы! Вечность смотрит на нас от стен Москвы! Враг не пройдет! Да здравствует товарищ Сталин!
И тут он увидел, что вдали от ворот идут трое — шахматисты и велосипедист, которого он посылал за ними.
Все! Ваше время истекло.
И Лаврентий Павлович совершил то, чего не совершал никогда в жизни.
Он повел за собой армию в бой.
Всегда он благоразумно следовал совету Чапаева из одноименного фильма: командир должен оставаться позади своих войск, чтобы видеть весь бой и руководить им, стреляя, если надо, в спину припозднившихся соратников.
Но никогда еще у него, да и у Чапаева, не возникало такой критической ситуации.
Видя, как шеф побежал по ступенькам, перепрыгивая через копошащиеся тела врагов, как развевается его длинное пальто, как твердо и прямо возвышается на его голове непримятая шляпа, велосипедисты и охранники почувствовали невиданный прилив сил, словно красноармейцы, увидевшие, что в бой их ведет лично Иосиф Виссарионович.
Они обгоняли его, размахивая саблями, стреляли из арбалетов и были столь неудержимы, что толпа монахов и клюкинских необученных пехотинцев кинулась назад, смела Клюкина, завертела и понесла с собой владыку Никифора и покатились по асфальтовой дорожке.
Завидев эту лавину, шахматисты благоразумно отступили в сторону и спрятались за толстым стволом мертвой липы.
Берия остановился первым и крикнул велосипедистам, чтобы не гонялись за врагами, а вернулись к лестнице и прикончили раненых и убитых.
Шахматисты были в недоумении.
— Что у вас происходит, Лаврентий Павлович? — спросил Майоранский.
Эдакий отвлеченный академик, мухи не обидит.
— Беспорядки, — ответил Берия. — У нас развелось самозванство.
— Ах, опять смутное время, — сказал Майоранский сочувственно.
— Лаврентий Павлович, — позвал велосипедист. — Смотрите, кого пулей задело.
Лаврентий Павлович сразу повернулся к лестнице.
На лестнице лежал консул Грацкий.
На лбу ссадина, на щеке кровь, консул тяжело дышал. Он был ранен.
— Что делать? — спросил велосипедист.
Вокруг происходило страшное действо, схожее с тем, как промысловики добивают котиков на Командорских островах.
Велосипедисты проламывали черепа, а то и рубали головы павшим на лестнице.
— Спокойно! — велел Берия велосипедисту.
— Что делать? — спросил промысловик.
Берия вытащил из-за пояса острый длинный нож, которым обезглавил Чаянова и Ларису. Он протянул его рукоятью к сотруднику.
— Голову, — шепотом сказал он. — И быстро!
Велосипедист был из старых чекистов, все понимая с полуслова. Он опустился на колени, прикрыл спиной Грацкого и в два сильных удара отсек ему голову. Грацкий только подтянул колени к животу и вытянул их, будто засыпал.
Потом чекист поднялся, вытер лезвие ножа о плащ и протянул нож Берии.
— Молодец, — произнес тот.
Потом посмотрел на шахматистов.
Майоранский жадно глядел на умерщвление, а Лядов отошел повыше и читал памятную доску возле входа.
Ну что ж, сказал себе Берия, неплохой выдался день. Совет консулов уменьшился вдвое.
Нет — Верховного, Чаянова. Нет Ларисы Рейснер, а вот теперь к ним присоединился и Грацкий, человек пустой и никому не нужный.
К сожалению, Клюкин и владыка Никифор успели сбежать с поля боя. Еще остается Победоносцев.
И конечно же, Берия Лаврентий Павлович.
Нет никакого смысла дополнять или переизбирать консулов, потому что в любом случае тогда у врагов будет большинство. Они уверены, что Берия убил Чаянова. И не простят, потому что боятся. Трепещут.
Обойдемся без них.
Будем ликвидировать поодиночке.
Это совсем не так сложно в этом пустом мире. Только надо внимательнее относиться к собственной безопасности. Никому не доверяй. Предатели водятся в любой норе. Даже в самом сердце империи.
Моей империи.
Империя — неправильное слово.
Мы будем создавать великую мировую державу. Советский Союз, ту самую, за которую выхаркивал легкие Дзержинский и погиб Владимир Ильич.
Советский Союз.
Единственный, неповторимый, преданный и разбазаренный ничтожествами. Которые понесут Кару.
— Пройдемте внутрь, — сказал Берия.
Он посмотрел на чекиста. Тот приподнял брови и расправил плечи, как бы прося шефа отдать приказ.
— Возьмешь мешок, — сказал Берия, — и отнесешь голову Грацкого ко мне в кабинет.
— Слушаюсь.
— Поставь несколько человек с арбалетами у входа. Пускай смотрят. Чтобы снова к дверям не подпускать… И еще, как только уберут трупы, пускай собирают пули и снова зарядят пушку. Это не последнее нападение.
— Скоро они не сунутся, — ответил велосипедист.
— Пушку держать заряженной и возле нее — человека, так сказать, держи порох сухим. Так нас учил Суворов.
— Так точно, товарищ министр!
Берия оглядел подходы к Смольному: окровавленные ступени, трупы, вестибюль, в котором, запрокинув ложку, стояла нелепая пушка. Все вроде в порядке. Все охвачено внимательным взглядом вождя.
