10. ДОКТОР ФРЕЙД
В подвале диспозиция не изменилась. Так как время в Чистилище идет лишь индивидуально, люди, пожившие там, привыкли к пассивности перед его лицом. Привыкли ждать, пока что-нибудь не случится. И хоть лаборатория доктора Фрейда была одним из немногих живых уголков того мира, санитары, ассистенты и охранники, которых Берия оставил перед дверьми, впали как бы в кататонию и замерли, но не заснули, а проводили время в ожидании того, о чем не имели представления.
Появление Берии в сопровождении двух незнакомых мужчин вернуло всех к жизни, как обитателей заколдованной пещеры после того, как принц поцеловал спящую царевну.
— Все в порядке, — сказал Берия. — Всем оставаться на местах. Гоглидзе, доложи, беспорядков не было?
— Не было, Лаврентий Павлович, — ответил самозваный родственник консула. — Леонид Моисеевич молчит.
— Его счастье, — заметил Берия и открыл дверь.
Доктор сидел за столом, что-то писал.
— Встать! — крикнул Берия.
Доктор послушно поднялся.
Это успокоило Лаврентия Павловича, который боялся бунта на корабле.
— Закройте за собой дверь, — приказал Берия шедшему последним Лядову.
Тот осторожно, чтобы не хлопнуть, прикрыл дверь.
Берия прошел к центру зала. Остановился возле рабочего стола, не доходя нескольких метров до доктора.
— Познакомьтесь, — сказал он. — Доктор Фрейд. Наш медицинский гений. Леонид Моисеевич. Уже давно не покладая рук трудится над тем, как нормальный человек может оказаться в Верхнем мире, то есть там, откуда мы родом, и не погибнуть в первые же часы. В этом смысле он ваш коллега.
Леонид Моисеевич поклонился. Люди, которых привел Берия, были ему незнакомы.
— Профессор Майоранский, — представился первый.
— Лев Яковлевич, — уточнил Берия.
Доктор увидел солидного, хоть и небольшого размерами профессора. На нем было написано слово «профессор». Бородка клинышком, длинные, но в меру, волосы в проседь, щечки, сохранившие пухлость. Глазки прозрачные, но неуловимые из-за постоянного мелкого движения зрачков. Костюмчик поношенный, сшитый на другого, стройного мужчину, а у этого было брюшко. Это не его костюм, Майоранскому не удалось бы растолстеть в этом Чистилище.
Второй человек, которого Берия представил как Лядова, но имени не называл, был невысок, худ и подтянут, лицом похож на Суворова средних лет, даже с хохолком.
— Вот этим вашим коллегам, — сказал Берия, — вы и сделаете вакцину, которая позволит им без всякого вреда для жизни провести неделю наверху, выполнить свое задание и вернуться не только живыми, но и здоровыми.
— Но только не неделю! — возразил Леонид Моисеевич. — Три дня я гарантирую. Но не неделю. Это опасно.
— А вот если будет опасно, Леонид Моисеевич, — предупредил Берия, — то спросим с вас.
— Но нам-то тогда уже будет все равно, — заметил с улыбкой Лядов.
Улыбка у Лядова была язвительная, под стать хохолку. Может, он и знал, что похож на Суворова, вот и носит в себе язвительность.
— Придется вам управиться с делом за три дня, — сказал доктор.
— Пять дней, и ни минуты меньше! — заявил Берия. — Постараешься, бандит долбаный!
— Как? — удивился Леонид Моисеевич. Даже в том жестоком мире никто его еще так не называл. — Почему я кажусь вам бандитом, Лаврентий Павлович?
— Потому что ты и есть бандит. Мой любимый, дорогой бандит. Прошу любить и жаловать — мой друг. — Берия засмеялся. Этого он делать не умел.
В дверь просунулась толстая белая морда велосипедиста в ржавом немецком шлеме.
— Там снова лезут, шеф. Вы не посмотрите?
— Иди, сейчас буду. Из пушки без меня не стрелять.
Берия обернулся к своим шахматистам.
— Доктор Фрейд для вас — старший товарищ и коллега. Слушайтесь его, потому что он не сделает вам дурного.
— А если сделает? — спросил Лядов.
— Во-первых, вы сами во всем разбираетесь, — сказал Берия. — Во-вторых, у вас нет выбора. Я ему доверяю, и вы будете доверять. Вы же из одной компании.
— Разве? — взвился Майоранский. — Я никогда не был в компании с Леонидом Моисеевичем. И не стремился к этому.
— Хватит разговорчиков! — рявкнул Берия, который почувствовал, что зашел слишком далеко в своем либерализме. — Фрейд, начинайте свои опыты. Гоглидзе! Где Гоглидзе? Помогай доктору и смотри, чтобы шахматисты не мешали работать.
И Берия поспешил к выходу, чтобы пересечь очередную попытку конкурентов оспорить его власть.
Майоранский пошел по лаборатории. Он трогал приборы, поднимал пробирки, ему доставляло удовольствие вновь оказаться в привычной атмосфере.
— А где центрифуга? — вдруг спросил он.
— На кой ляд центрифуга алхимикам и колдунам? — ответил за доктора Лядов.
— Вы не правы, — сказал Гоглидзе. — Центрифуга есть в том помещении, только она приводится в движение человеческой силой.
— А какой же еще! — сказал Лядов.
Доктор выпрямился и вздохнул. Он начинал работу.
— Я не имею чести быть с вами знаком, — сказал он. — Но полагаю, что мы с вами коллеги.
— До некоторой степени, — ответил Людов.
— Это не совсем так, — сказал Майоранский. — Вряд ли вы можете на это претендовать. Должен сказать вам, что в прошлой жизни я занимал достаточно важное место в биологической науке. Моя лаборатория была снабжена лучшим отечественным и импортным оборудованием и аппаратурой.
Его казенный язык не вязался с бородкой и брюшком. Казалось бы, он должен быть изысканно интеллигентен, а он говорил, как недавно приехавший с юга партийный выдвиженец.
Лядов этого не замечал, но Леониду Моисеевичу воляпюк Майоранского резал слух.
— Сначала Гоглидзе возьмет у вас кровь на биохимию, — сказал доктор. — Надеюсь, вам известна эта процедура.
— С какой целью?
— Кровь индивидуальна. Даже здесь. Вам приходилось видеть, что она собой представляет?
— Что меня может удивить? — спросил Майоранский.
— Вы видели кровь без лейкоцитов? — спросил Леонид Моисеевич. — А вы знаете, что происходит с вашим гемоглобином?
— Это любопытно, — сказал Лядов. — Давайте же займемся, не будем тянуть время.
— Твой поезд без тебя не уедет, — заметил Майоранский.
— Чем скорее я покину этот мир, тем лучше, — сказал Лядов.
— Чтобы вернуться сюда?
— Может быть, я хочу умереть там.
— Хватит этих разговорчиков при посторонних, — оборвал его Майоранский.
— У нас с тобой задание, важность которого трудно переоценить. Я полагаю, что за последние сотни лет судьба никому еще не давала такого преимущества.
— Ты считаешь это подарком судьбы? Ты — злобный гордец!
Доктор подумал, что слушает отрепетированный и многократно повторяющийся спор. Здесь, в мире без времени, можно было спорить бесконечно.
Но слова Майоранского доктора насторожили, может быть, потому, что он готов был услышать что-то необычное и опасное для человечества. Ведь в любом случае все это — интрига Берии, причем задуманная давно и на несколько шагов вперед.
В первое время доктор думал, что Берии нужно добыть что-то из человеческого мира — может, пушку или какой-нибудь яд, — что-то недоступное здесь и могущее способствовать росту его могущества.
Но что?
Если говорить поменьше и слушать побольше, они обязательно проговорятся.
Доктор был прав.
Ошибка Берии, который думал, что все предугадал, заключалась в том, что он не предупредил шахматистов: доктор — чужой и даже опасный человек. И они восприняли его как союзника Берии. И не считали нужным перед ним таиться.
— Вам придется передвигаться? — спросил доктор.
Лядов лег на накрытую белой простыней койку, Гоглидзе принес иглу и пробирку для крови.
Майоранский следил за тем, как Гоглидзе берет кровь на биохимию.
Он чуть вздрогнул, когда игла вошла в сгиб руки и капелька жидкой крови образовалась у места укола.
— Вы куда-то поедете? — спросил доктор.
— Конечно, поедем, если бы это была просто прогулка, вашей помощи бы не потребовалось, — сказал Майоранский.
— Я спрашиваю, — произнес доктор, глядя, как Гоглидзе отошел от Лядова,
— потому что должен понять, как составлен ваш график. Сколько вам находиться в пути и когда вы сможете возвратиться.
Лядов сел на койке, зажал согнутой рукой клочок ваты, который ему дал Гоглидзе, потом встал и отошел.
— Ваша очередь, маэстро, — произнес он, приглашая Майоранского занять его место.
Майоранский послушно улегся.
— Мы поедем на поезде, — сказал Лядов. — Какое счастье! Как вы думаете, какое сейчас время года?
— Осень, — ответил доктор. — По докладам Службы точного времени. Они отсчитывают время от Новых годов. Как появляются новые люди оттуда, так и начинаем Новый год.
— А то оденешься в тулуп, а тебя спросят: вы из какого психатория к нам заявились? — засмеялся Лядов.
— Больно же! — закричал Майоранский. — Вас что, не учили, как надо вводить иглу в вену?
— Извините, — сказал Гоглидзе. — Бывает, у вас вены не выражены.
— Хотел бы я с вами отправиться, — сказал доктор. — Хоть глазком поглядеть на живой мир!
— Я разделяю вашу позицию, — сказал Майоранский, — ибо она увеличивает наши шансы на выживание. Ведь медицинский контроль нам просто необходим. К тому же и на месте лишние руки нам пригодятся.
— А ты поговори с Лаврентием Павловичем, — сказал Лядов. — Вдруг он согласится?
— Нет, — ответил доктор. — Он никогда не согласится, потому что я ему здесь нужен.
— Я понял, — сказал Лядов. — Он надеется, что ты выкуешь победу в горячем цехе завода «Серп и молот»!
— Да, он надеется, что я смогу усовершенствовать вакцину. Но я не смогу, — сказал Леонид Моисеевич. — И знаете почему? Совершенно нет не только оборудования, но и препаратов. Ведь наши задачи решаются только на генетическом уровне, а я даже не могу пользоваться электронным микроскопом.
— Чепуха получается, — сказал Лядов. — Какого черта мы проводим диверсию, если не можем занять тот мир?
— Для того, чтобы править, не обязательно жить среди колхозников, — загадочно ответил Лев Яковлевич.
Доктор отошел к своему рабочему столу.
Перед ним были две пробирки с кровью шахматистов.
Куда они едут? Наверх. Что будут делать? Что-то негодное. Они же преступники.
— Давайте, — сказал доктор, — будем считать всерьез, сколько вам добираться до места и сколько времени вы будете там находиться. Нужно все рассчитать с максимальной точностью.
— Давайте, — согласился Лядов. — Вы не слушайте Майоранского, он там не бывал. А для меня это — вторая родина.
— Начнем сначала, — сказал Леонид Моисеевич. — Где находится ваш канал?
— Канал? — не понял Лядов.
— Дыра. Отверстие. Где вы перейдете в тот мир.
— Черт его знает, — сказал Лядов. — Как-то разговора об этом не было.
— И не надо об этом говорить вслух, — нравоучительно заметил Гоглидзе.
Он все почесывал верхнюю губу, ждал, когда появятся усики. Но надежды уже не осталось.
Он вел себя как оголтелый щенок при большом псе. Смотрите, какой я наглый и отважный!
Но без большого пса поблизости Гоглидзе терял отвагу.
Хотя не забывал напоминать о своей преданности.
Вот сейчас — он не столько охранял Тайну, сколько хотел показать всем, что ее охраняет.
— Гоглидзе, — раздраженно сказал доктор, — займитесь своим делом! У вас препарат погибнет. Тогда я буду вынужден вас уволить!
— Еще неизвестно, кто кого уволит.
— Гоглидзе!
Лядов хихикнул.
Гоглидзе насупился, отвернулся. Майоранский, битый, сидевший, никому не верящий, усомнился, допущен ли доктор Фрейд к большим тайнам. Так что не надо с ним откровенничать. Не исключена провокация.
— Хорошо, — сказал доктор. — Будем считать, что отправной пункт в пределах Ленинграда. То есть вы выйдете наверху у Николаевского вокзала.
— Московского вокзала, — поправил доктора Майоранский.
— Я давно здесь живу, — ответил доктор. — Не за всеми переименованиями могу уследить.
— Какую роль могут сыграть ваши расчеты? — спросил Майоранский — Не все ли равно, куда мы поедем.
— Вы, как мне дал понять Лаврентий Павлович, мой коллега, биолог?
— Экспериментатор, — признался Майоранский.
— Постарайтесь представить себе, что я должен ввести вам вакцину, которая по-разному будет реагировать на окружающую среду. Если вы окажетесь на Северном полюсе, я должен делать одни расчеты, если в тропиках — иные.
— Какие у нас тропики! — засмеялся Лядов. Лицо его не было приспособлено для смеха, и поэтому получалась кривая гримаска. А так как Лядов любил смеяться и шутить, то его лицо часто становилось противным. Он сам этого не знал. А если бы не смеялся, оставался бы милым суворчиком.
— Я рискую только своей научной репутацией, — сказал Леонид Моисеевич.
— Вы — своей жизнью. Так что я больше не задаю вопросов и делаю вакцину для среднерусских условий.
— Вы даже не знаете, какое время года там, наверху? — насторожился Майоранский.
— Леонид Моисеевич пошутил, — быстро сказал Гоглидзе. — Мы все время получаем сводки погоды и календари из Службы точного времени.
Гоглидзе показал на стену. Над его головой на гвоздь была наколота стопка вырванных из блокнотов и тетрадей листков.
— И какое же сегодня число? — спросил Лядов. — Интересно узнать.
— Осень уже вступила в свои права. Листья желтые кружатся, — сказал доктор.
— У нас на Валдайской возвышенности грибов много, — произнес Лядов. — Опята пошли…
— А точнее? — спросил доктор.
Он решил, что любой ценой — хитростью ли, шантажом — вытащит из своих коллег правду о цели их путешествия.
Ничего хорошего он от него не ждал.
Вернее всего, Берия намерен каким-то образом распространить свою власть на всю Землю. Но как?
В этой версии не все состыковывалось.
Во-первых, вакцина действует лишь два-три дня — дальше удерживать распад не было физической возможности. По крайней мере доктор этого добиться не мог.
Во-вторых, у Берии попросту не было сил, чтобы захватить верхнюю Землю. Значит, все это пустой номер?
Но тем не менее Берия кинул все силы на то, чтобы отправить двух своих клевретов в живой мир. Хотя бы на три дня.
Значит, они должны совершить там, наверху, нечто ужасное.
С помощью вакцины Леонида Моисеевича…
— Доберемся, определимся, — сказал Майоранский.
— Значит, вы садитесь в поезд и едете туда? — спросил доктор.
— Примерно так, — ответил Лядов.
— Это может оказаться не так просто, — сказал доктор.
— Почему же?
— Сколько лет вы здесь? Не интересовались?
— Шесть или семь, — сказал Лядов. — Как кончили зарплату выдавать и народ разбежался. В первой половине девяностых годов.
— А вы еще давнее? — Леонид Моисеевич обернулся к старшему шахматисту.
— Это не играет роли, — ответил Майоранский.
— Еще как играет, — сказал доктор. — За это время все изменилось. У вас есть документы?
— Лаврентий Павлович обещал, что все будет сделано, — сказал Лядов.
— Я допускаю, что они будут, но я не уверен, что они такие же, как те, что используют наверху.
— Ах, перестаньте нас пугать, — сказал Майоранский. — У нас важное дело, и руководство примет нужные меры.
— Все нужно предусмотреть. Например, билет на поезд, деньги на расходы.
— Достанем, — уверенно ответил Майоранский.
— Тогда вам опасно ехать на поезде, где любой пассажир может вас раскусить. Вы же мастодонты, вы же — старики хоттабычи.
— Кто? — удивился Майоранский.
— Был такой, — сказал Лядов. — Не обращайте внимания.
— Потом вам нужно идти к вашему объекту. Там часовые?
— Ах оставьте, я там знаю каждую кочку! — сказал Лядов. — И вернее всего там нет никаких часовых.
— Лядов! — остановил его Майоранский.
— Слушаюсь и повинуюсь. Хотя зря вы дрожите.
— Мы хотим, чтобы ваше дело благополучно завершилось и мы смогли бы вернуться сюда, выполнив важное задание.
— Черт его знает — захотим ли мы… — протянул Лядов.
— Это идиотизм, и с ним надо бороться. Сколько вы там проживете?
— Значит, поездом до Бологого, потом по шоссе? — спросил доктор, рассудив, что именно до той станции им ехать. — Сколько всего времени на дорогу?
— Мы пересядем в Болотом на местный рабочий поезд, — сказал Лядов. — Он нас довезет до совхоза.
— До какого совхоза?
— Лядов, помолчите! — взвизгнул Майоранский.
— Молчу, молчу.
— И от станции… — продолжил Леонид Моисеевич.
— Если вы не знаете, — вмешался Майоранский, — значит, вам не следует знать.
— Отличная идея, — согласился доктор. — Следовательно, до места меньше суток.
— Меньше суток, — сказал Лядов. — Я как-то за пять часов на машине добрался. Правда, шофер был классный. Ведь только последние километры нормальная дорога проложена. А от Бологого — сами понимаете…
— И сколько времени вам понадобится на месте?
— Сколько нужно.
Доктор развел руками.
— Тогда я отказываюсь работать. Вы еще не поняли, что ваше здоровье и, может быть, жизнь зависят от того, насколько точно мне будет известно ваше расписание. Но если вы боитесь врагов и американских шпионов, то посмею вас заверить, что американских шпионов здесь не водится, троцкистам я тоже ничего не сообщу.
— Не говорите глупостей, — возмутился Майоранский. — Какие американцы? Кто говорит об американцах?
— Но в чем же дело?
— Секрет — всегда секрет, — сказал Лядов и засмеялся. — Хорошо, слушайте. По прибытии на место мы займемся серьезной работой. Нам надо подготовить ликвидацию складов отравляющих веществ.
— Понятно, — сказал доктор, который ничего не понял.
Ведь он не знал о заговоре консулов — у Егора не было времени рассказать об этом.
— Следовательно, по моим расчетам, мы проведем там день.
— А если вас узнают?
— Кому нас узнать? — усмехнулся Лядов. — Уже при мне там никого не осталось.
— Не нравятся мне ваши разговоры, — сказал Майоранский. — Придется сообщить о них лично Лаврентию Павловичу.
— Прошу вас, — сказал Лядов. — Вы получите медаль.
— Вас накажут, — уверенно сообщил Майоранский.
— И не пустят на операцию, — усмехнулся Лядов.
— Ничего смешного!
Лядов пошел вдоль длинного лабораторного стола, разглядывая приборы.
— Очевидно, — сказал он, — у вас много желающих сгонять в Максимовку. Добро пожаловать!
— Лаврентий Павлович разберется, — сказал упрямо Майоранский. — И примет меры.
— Ему надо было отыскать такого послушного идиота, как я, — сказал Лядов. — Который даже не боится, что вы, Лев Яковлевич, по окончании операции разберетесь со мной как с нежеланным свидетелем.
— Что за чепуху вы несете! — воскликнул от двери вернувшийся Лаврентий Павлович. — Кто и кого будет уничтожать? Кто мог втемяшить в вашу головку такую мысль?
— Логика, Лаврентий Павлович, — сказал Лядов, — элементарная логика. Вы замыслили уничтожить все человечество или его лучшую часть. Погодите, не перебивайте специалиста. Но если об этом будут знать два человека, то один из них лишний. Я — человек случайный, никому не нужный, но необходимый, чтобы выйти на базу, показать вам, что хорошо, а что плохо, а потом взорвать все к чертовой бабушке. Но тут-то я становлюсь не только не нужен, но и опасен. Не так уж много народу здесь — даже здесь! — кто хочет уничтожить всех людей, чтобы они сюда не хлопались и не угрожали нашему растительному существованию. Значит, вы, Лев Яковлевич, достанете очередной зонтик с острием на конце и вонзите мне под лопатку. Разве не так?
— Ну что он говорит, что он говорит! — возмущался Майоранский.
— Кончай базар! — воскликнул Берия.
Доктор чуть не засмеялся. Эту фразу недавно привезли сверху молодые люди, и она относилась ко времени, когда и памяти о Берии почти не осталось.
Шахматисты замолкли.
Доктор старался быть незаметным — хоть под стол лезь.
Но Берия его заметил.
— Долго еще ждать?
— Примерно полчаса.
Ощущение времени у каждого было свое, индивидуальное, но понятие получаса все равно оставалось.
— Тогда занимайтесь делом, — сказал Берия. — А мы с товарищами погуляем.
Он вытолкал шахматистов из комнаты.
И доктор слышал, как он громко спросил:
— Лишнего не трепались?
— А что есть лишнее? — спросил на это Лядов. Он все время подчеркивал свою независимость. Зачем ему надо было — понять невозможно. Наверное, такой характер…
Больше доктор ничего не слышал.
Он узнал немного. Но то, что узнал, испугало его, потому что он боялся Лаврентия Павловича и его черной души.
Майоранский с Лядовым отправлялись в Верхний мир на три дня, чтобы в районе станции Бологое пересесть на автобус и прибыть в деревню Максимове или Максимы, которой, может быть, уже и нет на карте.
Там, в деревне, находится склад или база отравляющих веществ. Лядов в этой Максимовке работал, а Майоранский принадлежит к ведомству Берии, и его можно даже обвинить в каких-то убийствах с помощью зонта. Операцию, которую они намерены совершить, можно отнести к катастрофам — это что-то ужасное.
Возможно, речь идет о бациллах страшной болезни — доктор знал, что есть центры, где такие бациллы выводятся.
Знание, которым обладал доктор, было знанием для одного человека, а потому бессмысленным. Если он не ошибался и не стал жертвой мании преследования, то именно от него теперь зависит судьба всей Земли. Это, конечно, сказано громко, но ведь и само положение доктора не менее невероятно с точки зрения здравого смысла.
Ему надо обязательно увидеть Егора — достойного доверия человека, который не потерял способности к действиям.
Он скажет, что надо делать.
Или сам сделает что надо.
Подошел Гоглидзе.
— Проверьте, Леонид Моисеевич.
Хоть Гоглидзе и считал себя родственником Лаврентия Павловича, хоть и позволял себе выпады против доктора, тем не менее он понимал, что Леонид Моисеевич человек гениальный, не потерявший своих качеств в Чистилище и притом благородный. Для того, чтобы выжить, полезно было иметь родственником Берию, но, если бы Гоглидзе дали волю, он бы выбрал в родственники доктора.
Перед доктором лежали индивидуальные параметры крови или, вернее, плазменной жидкости шахматистов. Ее состав позволял ввести в кровь консервант.
Все три дня, которые они проведут в настоящем мире, они не будут нуждаться в пище и во сне, хотя утомившись — а они будут быстро утомляться, — они могут вздремнуть. Им потребуется вода. Но не пища. Атрофированный кишечник работать не сможет.
Вода же нужна для кожного испарения.
Доктор перешел к Гоглидзе, и они принялись за изготовление консерванта, вовсе не панацеи и не спасения. От надежды переселиться наверх, если кто и питал ее, приходилось отказаться.
Конечно, размышлял Леонид Моисеевич, надо бы мне пробраться следом за шахматистами. И заодно поглядеть на столь давно покинутый мир. Но как ты последуешь за ними, если они знают тебя в лицо, если они бегают быстрее тебя и дерутся больнее. Да и сам Берия насторожен. Он проследит за тем, чтобы доктор не убежал.
— Дай мне все расчеты, — попросил доктор Гоглидзе. — Не хочу рисковать.
Гоглидзе пожал плечами.
Тут рискуй не рискуй, шансов за то, что шахматисты возвратятся живыми, немного. Даже Гоглидзе это понимал. Доктор поднял руку на законы природы. Правда, неизвестно, что за природа эти законы установила. Какова ее суть и каковы намерения?
Но сам Гоглидзе как отважный мужчина некоторое время назад вызывался сопровождать доктора Фрейда в испытательную вылазку по ту сторону Чистилища. Они побывали в сентябрьском пригороде, и Гоглидзе стало дурно от забытых и невероятно соблазнительных запахов и шумов.
Доктору пришлось тащить его назад на плечах.
В дыре их, правда, встретили чекисты и лично товарищ Берия.
Затем выпустили двух женщин, почти кончившихся, обезумевших от старости. Берия велел выпустить их на веревках, на длинных веревках.
Женщины обрадовались, стали бегать, прыгать и рвать траву.
Потом они утомились и легли спать.
На второй день они были живы.
А ночью третьего дня каким-то образом избавились от веревок, и больше их не видели.
Надо было бы провести больше опытов, но не было времени и материала.
Доктор взял расчеты и стал их просматривать.
Конечно, можно было без этого обойтись, но доктор тянул время. Он надеялся, что Егор все же проберется к нему в Смольный.
Доктор сидел за столом и мысленно шел вместе с Егором вдоль стены Смольного и приседал, когда видел издали велосипедиста из охраны штаба Революции.
Возвратились шахматисты вместе с Берией.
— Давай начинай процедуру, — сказал Лаврентий Павлович.
Как настоящий организатор Берия внимательно следил за своими проектами. Так было с атомной бомбой, так было и с изобретением Леонида Моисеевича. Ведь важность проекта не зависит от числа задействованных в нем сотрудников или вложенных в него миллиардов рублей. Важен результат.
Такого результата Берия не ждал даже от атомной бомбы.
Если все удастся, он станет единственным и безраздельным правителем Вселенной.
Правда, надо будет убрать последних консулов.
Но никогда ничего не бывает просто. Такова жизнь. Доктор — предатель. Этого следовало ожидать. Такая уж нация — небольшая, но крайне опасная. Сколько их было в рядах нашей партии! Лаврентий Павлович полностью разделял точку зрения Хозяина — Россия для тех, кто живет на ее территории испокон веков. Для русских, грузин, мордвы и белорусов.
Хорошо, что Берия не пожалел времени и присутствовал в этом подвале на разных этапах проведения эксперимента. Подталкивал доктора, требовал объяснений. Разумеется, Лаврентий Павлович сам не биолог. Но ему и не нужны детали… Он может проконтролировать поведение предателя в принципе.
Шахматисты оробели.
Даже смешно, когда робеет Майоранский, который стольких убил, медленной и мучительной смертью убил в своей лаборатории — именно уколами. А сейчас он побаивается.
Гоглидзе перетянул руку Майоранскому выше локтя.
— Сожмите кулак, — приказал он.
— Зачем?
— Вы же грамотный человек! — рассердился Гоглидзе. — Неужели не понимаете, что я вашу вену найти не могу?
Майоранский принялся сжимать пальцы.
«Как уйти? — продолжал думать доктор. — Как обмануть их?»
Пока ничего не придумаешь, кроме затяжки времени.
Гоглидзе сам вкатил два кубика в вену Майоранскому. Доктор занялся Лядовым.
— Больно, — сказал Лядов. — Надо было учиться.
— Я не медсестра, — сказал доктор. — А в вас крови не осталось.
— Сколько надо ждать? — спросил Берия.
— Вы знаете, — сказал доктор, — надо будет подождать два часа. У вас же есть песочные часы.
— Я их вам отдавал.
— Мне?
— Они здесь. — Гоглидзе принес часы.
Берия взял часы.
— Пошли, — сказал он шахматистам. — Отдыхать будем в моем кабинете. Нет, вам, доктор, туда пока не нужно, я вас позову.
Он увел шахматистов.
У доктора отлегло от сердца.
Ничего не произошло. Но возникла пауза.
Два часа — доктор нарочно продлил срок растворения вакцины в крови. Потому что каждая лишняя минута увеличивала шансы. Егор успеет прийти…
— Вы можете пойти погулять, — сказал доктор своим помощникам. — Только далеко не отходите. Там был бой…
— Я здесь останусь, — сказал Гоглидзе.
— Неужели вам не интересно поглядеть на бывшее сражение? — произнес доктор.
— Чего же интересного, — ответил Гоглидзе. — Это не сражение, а бандитская разборка. Лаврентию Павловичу приходится отбиваться.
— Он победит?
— Разумеется, победит. Иначе наша с вами работа теряет смысл, — глубокомысленно ответил Гоглидзе.
— Ты им завидуешь?
— Нет, Леонид Моисеевич. Не хотел бы я оказаться на их месте. Три дня отпуска. Через три дня на передовую. Вы меня понимаете?
Гоглидзе попал сюда из Афганистана. Под Новый год их взвод был окружен в каком-то кишлаке, и если к рассвету их не перебьют моджахеды, то утром разбомбят свои. Такая война. И вернее всего, Гоглидзе один остался в живых: он больше других боялся смерти.
— Понимаю, — согласился доктор. — Видимость свободы.
В лабораторию зашел высокий велосипедист, в каске, надвинутой на глаза, и длинном блестящем дождевике. В руке он держал обнаженную саблю.
— Доктора Фрейда срочно к Лаврентию Павловичу, — прохрипел велосипедист.
— Ах да, конечно, — растерянно заговорил Леонид Моисеевич. — Куда идти?
— Доктору нельзя уходить. Сейчас вернутся подопытные товарищи, — сказал Гоглидзе. — Он занят.
— Лаврентию Павловичу лучше знать, кто занят, а кто нет.
— Иду, — сказал доктор, — бегу!
Гоглидзе даже удивился — он никогда не видел, чтобы доктор бегал. Велосипедист пропустил доктора и пошел следом. Гоглидзе смотрел на него и думал: что же в этом неправильно?
Потом, когда велосипедист и доктор уже скрылись за дверью, понял: велосипедист неправильно называл Берию. Лаврентий Павлович — годилось для людей близких или ответственных.
Для охранников и велосипедистов он был товарищем Берией или товарищем министром.
Но, отметив неправильность, Гоглидзе не сделал никаких выводов.
Так что Егор, переодетый велосипедистом, в сопровождении доктора беспрепятственно вышел в коридор.
— Куда теперь? — спросил Егор. — Вы лучше знаете.
— На бывший склад. — Доктор указал на железную дверь метрах в двадцати по коридору, и они поспешили туда.
Дверь была притворена, но не заперта. Доктор потянул ее за горизонтальную рукоять, дверь с трудом поддалась, заскрипела по каменному полу.
Егор помог ему.
Когда появилась широкая щель, они по очереди втиснулись внутрь, в темноту.
— Дальше не ходи, — сказал доктор. — Там ящики и железяки. Ногу сломаешь. Мы здесь оборудование сваливаем, которое нам не нужно, охранники притаскивают. Я уж и не мечтал тебя увидеть. Столько нужно сказать! Ты как сюда попал? Убил его?
— Нет, — ответил Егор. — Я не умею убивать.
— Убивать все умеют, — ответил доктор. — Этому не учатся, а подчиняются обстоятельствам. Но не теряй времени, я тебе должен сказать: Берия посылает наверх, в настоящую жизнь, двух человек. Лядова и Майоранского. Их имена тебе что-нибудь говорят?
— Я ушел оттуда совсем молодым, — сказал велосипедист и снял шлем. Он был великоват и мешал Егору.
— Кстати, ты откуда это достал?
— Там, за углом, лежал мертвый велосипедист. Мне повезло. Тут ведь бой был?
— Был, только я его не видел, Берия держит меня в подвале.
— Видно, он в бою погиб, а его друзья считать не умеют. Я как раз крался вдоль дома и никак не мог сообразить, как мне внутрь проникнуть. И вдруг — лежит! Ну бывает же везение. Говорите дальше, Леонид Моисеевич. У нас, наверное, времени немного.
— Боюсь, что даже меньше, чем ты думаешь, — согласился доктор. — Оба посланца Берии связаны с биологией. Майоранский постарше, он из ведомства Берии. Там работал. Лядов помоложе и к нам попал относительно недавно, даже по коже видно. Он знает какое-то место — базу или склад, — какое-то очень опасное место. Ехать надо поездом до Бологого, а потом по шоссейке на автобусе в пустую деревню Максимовку.
— Значит, точно!
— Что?
— Максимовка! Я же слышал это название, когда забрался на их совет.
— На какой совет?
— Это не так важно. Главное, что совпадает! Интересно, наши уже нашли Максимовку?
Доктор покачал головой.
Впрочем, в кромешной тьме Егор не видел. И не мог почувствовать его недоумение.
— Там, в Максимовке, находится нечто… — сказал Егор, — нечто страшное для всего мира.
— И я так понял, — сказал доктор. — Это яд или чума.
Кто-то шел по коридору, пройдет несколько шагов, останавливается, будто прислушивается.
Шаги замолкли у приоткрытой двери на склад.
Некто стоял в щели.
— Эй, — сказал он негромко, даже с опаской. — Есть тут кто?
Потом сам себе ответил, успокаивал страх:
— Нет тут никого. Чего им в темноте делать?
Когда шаги зазвучали вновь, доктор прошептал:
— Может, нас уже хватились.
— Тогда быстро говорите, что вы еще узнали.
— Я ввел им мою вакцину, — сказал доктор. — Я тебе о ней говорил? Ладно, повторю. У нас есть вакцина, может быть, это прорыв в будущее. С определенной степенью точности я могу гарантировать, что вы сможете без особого вреда для здоровья пробыть там, наверху, до трех дней.
— Не может быть!
— Но дальше мне не шагнуть. Нет ни людей, ни знаний. Ни оборудования. Интуитивно я чувствую, в каком направление двигаться. Но не более того.
— У них будут три дня? — спросил Егор.
— Они утверждают, что этого достаточно.
— Достаточно для чего?
— Достаточно, чтобы погубить все живое на Земле.
— Но вы — как ученый, вы можете сказать: это возможно?
— Если это биологическое оружие — все возможно. Штаммы бактерий чумы или какой-нибудь другой злобной болезни могут распространяться по всему миру… и защиты от этого нет.
— Значит, их надо остановить.
— Но ты говоришь, что сообщил туда?
— Как я могу быть уверенным, что наверху получили мое послание, что они разобрались в нем, что отыскали нужную Максимовку? Как я могу?
— И что же делать?
— Разве я знаю? — сказал Егор. — Ведь Берия не шутит?
В вопросе прозвучала капля надежды — а вдруг это игра, ход в борьбе за власть… Но Егор не мог поверить в утешительную версию.
— Берия никогда не шутит, — печально ответил доктор.
Они замолчали.
Потом в тишине прозвучал голос Егора.
Доктор знал, что он скажет.
— Мне придется… вы можете сделать вакцину для меня?
— Ты не понимаешь, как это опасно!
— Глупости, — сказал Егор. — Здесь все опасно. Но по крайней мере я знаю, ради чего рискую… Альтернативы нет.
— Альтернатива, альтернатива — глупое слово, — проворчал доктор, — всегда есть альтернатива.
— Какая же?
— Я сам пойду, — заявил доктор.
— Ну сколько можно повторять! — рассердился вдруг Егор. — Вас никто не выпустит.
— Любая нормальная беседа состоит из повторений, — возразил доктор. — Люди стараются найти компромисс.
— Что-то я давно не видел таких людей, — сказал Егор. — Сколько у нас еще времени?
— Боюсь, что времени у нас нет.
— Что с вами, Леонид Моисеевич?
— Я боюсь за тебя. И не только из-за вакцины. А потому, что ты окажешься рядом с очень опасными людьми. А мы с Люсей… будем скучать без тебя.
— Это нечестно. Это удар ниже пояса! Так вы сможете приготовить для меня вакцину?
— Все зависит от того, что делает Гоглидзе. И не вернулись ли агенты.
— Думайте, доктор. Что будем делать?
Доктор первым вышел в коридор. Там было пусто. Они пошли к лаборатории. Охранник у входа не обратил на них внимания.
Внутри было пусто.
Гоглидзе сидел за столом, вытянув ноги и закрыв глаза, словно дремал. Но он не дремал.
— У нас доброволец, — сказал Леонид Моисеевич бодрым голосом. — Быстро готовьте приборы. Возьмите у него кровь.
— Он что, с ними пойдет? — удивился Гоглидзе.
— Лаврентий Павлович не сказал, — ответил доктор.
— Мне прикажут, я сделаю, — подтвердил слова доктора велосипедист.
— Тогда сними плащ и закатай рукав рубашки.
Доктор кинулся к столу и стал готовить вакцину. Он внутренне считал до ста и снова начинал считать. Сейчас распахнется дверь и ворвется взбешенный Берия. И тогда никому из них не жить.
Егор снял плащ, кинул его на стул, но шлема не стал снимать, и сабля осталась на поясе.
Гоглидзе взял кровь и протер сгиб руки какой-то остро пахнущей жидкостью.
— Совершенно не понимаю, — повторял он.
Гоглидзе любил ясность. Сейчас все его естество возмущалось неправильностью ситуации, но придраться он не мог. Хоть и помнил, что этот велосипедист неправильно называл шефа.
В отличие от шефа Гоглидзе не был чекистом, и в нем не жило почти генетическое чувство подозрительности. Берия давно бы расстрелял и доктора, и пациента, а Гоглидзе разрывался между подозрениями и верой в гениальность своего доктора.
Егор уселся на стул.
— Ждите, — сказал доктор после того, как Гоглидзе занялся светлой кровью Егора.
Незаметно для себя Егор тоже начал мысленно считать секунды. И страшиться возвращения Берии.
— Вы можете погулять, — с явным облегчением сказал доктор. — Изготовление вакцины требует времени.
— Тогда вы найдете меня там, где мы встретились, — ответил велосипедист, чем окончательно привел Гоглидзе в растерянность. Либо это не простой велосипедист, либо вовсе не велосипедист.
Когда велосипедист вышел, Гоглидзе обратился к доктору:
— Кто он такой? Почему…
Доктор поднес палец к губам.
— Есть вещи, Горацио, о которых простым смертным лучше не знать.
— Почему Горацио? — не понял его Гоглидзе. — Меня Георгием зовут!
— Правильно, Георгий, — сказал доктор. — Следите за приборами. У меня есть теория, но вы должны поклясться рекой Арагви, что не выдадите меня!
— Клянусь мамой! — ответил ассистент.
— Очень хорошая клятва, — одобрил доктор. — Как вы знаете, Лаврентий Павлович отправляет наверх своих агентов. Вы представляете, в какой обстановке они окажутся?
— В какой?
— Вокруг враги, вокруг их все подозревают, задание может сорваться в любой момент. В конце концов, Георгий, может ли рассчитывать Лаврентий Павлович на людей, которых он нашел здесь и подготовил? Что случится с ними, когда они выйдут на площадь Московского вокзала в Ленинграде, где звенят трамваи и гудят автомобили?
— Вы думаете… — Гоглидзе не закончил фразы, потому что не знал точно, в чем же уважаемый батоно доктор подозревает этих шахматистов. Как называл своих агентов Берия.
— Что бы вы сделали на месте Лаврентия Павловича, ну?
— Я бы? Я бы послал людей, надежных сотрудников.
— И много их здесь?
— Совсем не встречаются, — признался Гоглидзе.
Он даже развел руками от безнадежности, он провел в этом мире больше двадцати лет по земному счету и не переставал удручаться, насколько плохо все здесь в Чистилище устроено. Правда, у Гоглидзе была одна мечта — неосуществимая, но сладкая: добраться до Тбилиси, где осталась настоящая жизнь, где вечерами хорошие люди гуляют по проспекту Руставели, где пахнет шашлыками и дорогими духами, по улице скользят джипы и «мерседесы», и каждому вслед можно сказать: «Гоги поехал», «Гиви поехал» с уважением или презрением.
Он понимал, что стоит поделиться мечтой с кем-нибудь в этом проклятом подземелье, как его поднимут на смех. Даже сам Лаврентий Павлович, даже Леонид Моисеевич. Так что приходилось молчать.
Леонид Моисеевич перешел на шепот.
— Лаврентий Павлович решил, — произнес он, — что отправлять сотрудников без наблюдения и, если надо, поддержки слишком рискованно. И тогда решено направить с ними негласно… — На последнем слове доктор сделал значительную паузу.
Гоглидзе уловил ее значение и склонил черную голову.
— Этот сотрудник, — доктор показал на прикрытую дверь, — срочно получает от нас дозу вакцины. Но вы его не видели, я его не видел, и даже Лаврентий Павлович его не видел. Вы меня поняли?
— Конечно, как не понять! — громким шепотом ответил Гоглидзе, потрясенный мудрой предусмотрительностью Лаврентия Павловича.
— У меня есть указание, — закончил монолог Леонид Моисеевич, — сделать все в режиме специального обслуживания. Ни один человек в мире, кроме вас, Георгий, этого велосипедиста не видел. Кстати, это не простой велосипедист, а родственник одного человека из членов Политбюро.
— Ой, — сказал Гоглидзе.
Он был эмоционально переполнен и мог взорваться от избытка чувств.
Именно в этот момент вошел сам Берия со своими агентами.
Гоглидзе шумно сглотнул слюну и принялся преданно смотреть на генерального вождя.
— Вольно, — сказал Берия, не придав значения интенсивности взгляда, — давайте поскорее готовьте наших товарищей.
Вакцина, включавшая несколько кубиков крови пациентов, была уже готова, созрела, как говорили в лаборатории.
Доктор сам ввел ее шахматистам. Те посматривали на него с опаской, но подчинялись.
Берия стоял вблизи и не спускал глаз с рук доктора, словно мог уследить тот момент, когда доктор вкатит его сотрудникам смертельный яд.
Нет, конечно, Берия этого не мог уловить, но стоял потому, что знал: его присутствие, его взгляд действуют на всех здесь, как взгляд кобры на кролика.
— Теперь отдых, — сказал Берия за доктора.
— Правильно, — согласился доктор. — Только это не отдых — это возможность организму внедрить вакцину в кровеносные сосуды. Однако прошу вас далеко не отходить. Потому что только я могу определить момент, когда вам следует уходить наверх. Только я.
— Смотри у меня, — впустую пригрозил Берия.
— Смотрю, — как бы пошутил в ответ доктор, что Берии не понравилось.
— Гоглидзе, — сказал доктор, — проводите пациентов в лазарет.
Там стояли койки.
Майоранский и Лядов молчали. Как молчат люди, прислушиваясь к неизвестной болезни в своем теле. Они знают, что отравлены, но еще не знают, в чем это выразится.
— Ты иди, — сказал Берия доктору, — я с ними побуду.
— Времени осталось немного, — сказал доктор.
— Не волнуйтесь, Леонид Моисеевич, — вдруг подобрел Берия, неправильно прочтя мысли доктора.
— Я постараюсь, — ответил доктор. Он думал о том, как незаметно ввести вакцину Егору.
Он был бы рад, если Егор откажется от путешествия, и в то же время был бы в отчаянии, если Егор испугается. Он верил в злой гений Берии.
— Тогда я вас оставлю на несколько минут? — вежливо сказал доктор.
— Давай топай, — сказал Берия. — Нам еще надо перекинуться несколькими словами.
Доктор быстро вышел в лабораторию.
— Готова вакцина? — спросил он.
— Готова. А как они?
— Вроде бы все в порядке. Но Лаврентий Павлович, — доктор снова перешел на шепот, — не хочет, чтобы кто-нибудь из них случайно увидел велосипедиста. Дай мне шприц. Я введу вакцину снаружи, где он меня ждет. Ну, быстро! А то Лаврентий Павлович позовет меня и будет сердиться.
Гоглидзе не возражал, когда доктор сам схватил шприц и поспешил наружу.
От двери обернулся и сказал:
— Если Лаврентий Павлович спросит, где я, скажешь, что живот схватило. Сейчас буду.
— Живот? Схватило? — Этот предлог показался Георгию невероятно смешным. Он захихикал.
Доктор кивнул охраннику снаружи, тот кивнул в ответ.
Он прошел к складу.
Обернулся перед открытой дверью.
— Ты здесь? — спросил он тихо.
— Заходите.
— Протяните руку, — сказал доктор.
Егор быстро заговорил:
— Сообщите обо всем генералу и Люсе. Та же улица, но дом 45…
