17. ГАРИК ГАГАРИН
Дядя Миша нашел на карте Зиханы — он сказал мне, что в одном из Зихан, вернее, в НИИ, закрытом уже три года из-за недофинансирования, и могут оказаться наши знакомые.
Потом он хлопнул себя по лбу.
— Совсем старый дурак стал. Чего же смотрел раньше?
Я потянулся к карте.
— Смотри, — сказал дядя Миша, — мы все обыскали, сомневались, чуть живые вырвались, а не туда смотрели.
Его выхоленный палец с округлым ногтем уткнулся в мелкую надпись: «Совхоз им. Максима Горького».
— Это наша Максимовка?
— Вот именно.
Мы летели в вертолете без опознавательных знаков, а может быть, я не рассмотрел их в темноте.
Но когда мы вышли в Бологое, как можно ближе подобравшись к станции, уже рассвело настолько, что я убедился — именно так: никаких опознавательных знаков, даже нет красных звезд на фюзеляже.
Через три минуты мы уже нашли лейтенанта Свечкина, который признался, что хоть и передал конверт с личными деньгами, но за клиентом не проследил, так как был крайне занят.
Дядя Миша вернул лейтенанту личный долг, и по пройдошистой физиономии лейтенанта можно было предположить, что тот увеличил сумму, накинув проценты.
Не добившись от лейтенанта толку, мы выбежали на площадь перед вокзалом.
Там нам повезло больше.
Неподалеку стояли две или три машины. И первый же водитель признался, что только что, совсем недавно, отвозил клиентов в Зиханы-1. Куда они дальше пошли, он не знает.
Мы уселись к нему, и он повез нас по маршруту, проделанному только что Егором и неизвестной девушкой, которая эту машину и наняла.
Откуда девушка, что за девушка? Наверное, Люся. И в то же время я чувствовал: это не Люся.
Порой мне трудно объяснить, как работает моя интуиция, но она включается независимо от моего желания, что очень сердит профессора Мирского, который меня изучает по утрам в среду. Ему очень хочется, чтобы я работал как машина.
— Тут я их высадил, — сказал водитель. — Они пешком пошли.
На прощание я догадался спросить:
— А еще кто был?
— Те двое, — сказал водитель, — на семьдесят втором приехали. На автобусе. Одного я даже знал, лет пять назад. Фамилия у него простая, русская такая фамилия, то ли Суворов, то ли Кутузов.
Я прочел в его памяти кое-как накаляканное слово «Лядов», которое он сам не смог выцарапать оттуда.
— Лядов? — спросил я.
— Вот я и говорю. На Суворова похож, понимаешь?
Он даже высунулся из машины и махал нам вслед.
— Привет ему от Вени, Вени Смурного. Запомнишь?
— Запомню.
Вокруг стояло неприятное безлюдье. Не такое, как бывает в дневной деревне, когда все в поле или на ферме, а мертвое безлюдье, когда люди ушли совсем.
Дядя Миша шагал уверенно. Он вел меня в Зиханы-гражданские.
— К военным пока соваться нет смысла. Я взял координаты их комбрига, если произойдет худшее. У них служба дезактивации. Но в деликатные детали их впутывать нельзя. Я успел проглядеть документы, созвонился с людьми — по всем данным никаких ОВ на территории института и городка нет. Но один умный человек сказал, что там могут быть испытательные емкости, не для боевого использования, а для продолжения исследований. И не пробирки, понимаешь, а баллоны.
— Зачем их столько?
— Теперь уже никто не скажет. Но считается, что исследовательское хранилище тщательно оберегается и ждет момента, когда приедут добрые итальянцы на уничтожение нашей гадости. Мы правильно идем?
— Правильно, — сразу ответил я, даже не подумав.
Дядя Миша рассмеялся, он был доволен.
— Я знаю, как тебя включать, пришелец, — сказал он. — Да ты не обижайся. Все мы пришельцы. Я вот здесь в деревне пришелец, и еще неизвестно, между кем и кем больше пропасть. Не исключено, что мы с тобой ближе, чем я с японским самураем.
— Не утешайте, — сказал я. — Мы правильно идем?
— Правильно, Гарик, — ответил дядя Миша. — Надо поспешать. Наверное, зря мы машину отпустили.
Солнце поднялось и начало припекать, но не по-настоящему, как летом, а тем сентябрьским выхоложенным жаром, который уже не может забраться в глубокую тень, и потому там зябко.
Мы пересекли большое поле. Роса почти высохла, но все-таки брюки снизу потемнели от влаги.
Птицы не пели, осенью им нечему радоваться — птенцы ушли в школу, соловей завел молодую любовницу.
Когда мы добрались до кинотеатра, стало совсем тепло, и я даже пожалел, что надел куртку.
— Вот тут, — сказал дядя Миша, — должны храниться святые мощи. Зайдем в комендатуру, там нам скажут, не проходили ли недавно фашистские диверсанты.
Дяде Мише все это не нравилось — у него профессиональное чутье.
Мне тоже не нравилось — у меня свое чутье.
Мы зашли в кинотеатр.
— Это настоящее кино или обманка для американских спутников? — спросил я.
— И то, и другое. С этой стороны кино, с той — подземные помещения: секретные отделы института. Точнее сам не знаю — официального допуска получить не смог.
Дядя Миша подошел к двери в комендатуру.
Он еще не вошел, как я почувствовал тяжелый, тупой запах смерти. Такой, что буквально отшатнулся.
— Там… — начал я.
— Ну вот, — перебил меня дядя Миша, входя внутрь. — Вот и нашкодили.
Он отодвинулся, чтобы мне пройти. Но мне и не потребовалось входить — у стола сидел, упав головой вперед, крупный пожилой седовласый человек в камуфляже.
На рукаве была нашита эмблема — колба в дубовом венке.
— Должны быть еще люди, — сказал дядя Миша. — Не может быть, чтобы он здесь один…
— Все может быть, — ответил я. — По крайней мере русским духом не пахнет.
— Ну, тебе виднее, — согласился уволенный генерал. — Значит, головотяпы.
— Если все это официально не существует…
— Именно так.
— То и охранять нечего.
— Комендант их знал. Иначе бы не пустил к себе. К тому же он был вооружен.
Дядя Миша показал на раскрытую кобуру, притороченную к поясу.
— И еще у него были ключи.
Дядя Миша показал на доску, где в ячейках висели ключи. Стекло, покрывавшее ячейки, было разбито. Некоторых ключей не хватало.
Мы выбежали из кинотеатра.
Солнце нежарко грело, расположившись на фарфоровом сентябрьском небе.
По улице шла милая девушка в джинсах и курточке, сумка через плечо.
Увидев нас, она помахала нам рукой.
— Вы к кому? — спросила она.
— Ждем комиссию, — быстро ответил дядя Миша.
У девушки было грубоватое скуластое лицо и прямые русые волосы — волнующее лицо.
Стройная, легкая — в таких влюбляются безнадежно и безответно.
— Ждите, желаю успеха, — сказала девушка и пошла дальше по улице в сторону поля.
— Погоди, — понизил голос дядя Миша, — дай ей отойти. Я не хочу, чтобы местные видели, куда мы с тобой направились.
Когда девушка скрылась за деревьями, мы обежали здание, чтобы оказаться у задней двери.
От нее вели ступеньки вниз, в подвал.
Дверь в подвал была отперта и приоткрыта.
Пройдя через служебные помещения, ничем не выдававшие специфики этого подземелья, мы оказались в лаборатории.
Лаборатория была умеренно запущена.
В шкафу висели защитные комбинезоны.
Во мне росла тревога.
— Все неладно, — сказал я.
— Тогда быстро одеваемся, — предложил генерал.
Он снял с креплений самый большой комбинезон и влез в него. Я последовал его примеру. Но закрывать забрало шлема не стал.
— Бахилы надевать? — спросил я.
— Обязательно.
Мы потеряли еще минуту. Тревога во мне все росла, даже под ложечкой дергалась тоска.
— Скорее, — попросил я дядю Мишу.
— Сэкономишь минуту — потеряешь жизнь. — Он почти не шутил.
Мы пошли дальше.
К счастью, все двери на нашем пути были открыты.
Даже дверь в хранилище — достаточно скромное помещение с массивными стеллажами, на которых лежали различного вида баллоны. Самые большие, похожие на сардельки почти метровой длины, лежали на нижней полке. Одно место пустовало. Может быть, оно всегда пустовало, а может быть, именно этот баллон они и взяли.
Из хранилища двери вели дальше. В одну мы вошли, другая была закрыта. Дядя Миша потрогал рукоять двери — ничего не вышло. Он постучал в дверь.
И когда я уже хотел сказать, что он зря тратит время, изнутри послышался стук.
Нам ответили.
Дядя Миша склонил голову набок, будто надеялся прочесть в стуке азбуку Морзе.
Ничего не прочел, но вдруг спросил меня:
— Эта девушка… она пошла к станции?
— Наверное, к автобусной остановке.
— Ты ничего не почувствовал?
— Ровным счетом ничего, кроме возбужденных чувств.
— Дураки, — сказал дядя Миша. — Надо ее задержать.
Изнутри стучали. Даже молотили в дверь.
На двери было колесо, как в подводной лодке.
Я попробовал его, штурвал начал поворачиваться.
— А теперь погоди, — велел дядя Миша.
Он быстро прошел назад, закрыл дверь в лабораторию.
— Не надо рисковать, — сказал он. — Ты чего перчатки не надел? Они в верхнем кармане костюма. И забрало опусти.
Пока я надевал перчатки, он несколько раз повернул колесо.
От его напора дверь отворилась.
В отворившуюся дверь ввалился пожилой человек с бородкой клинышком. Как дедушка Калинин.
Он попытался сбить нас с ног и убежать.
— Погодите, — сказал ему дядя Миша. — Всему свое время.
Я окинул взглядом относительно небольшой подвал, в углу которого пол уходил полого вниз, к крупной решетке — метр на метр. На решетке лежал баллон красного цвета. На боку его было отверстие, и из него выливалась на прутья решетки маслянистая коричневая жидкость, похожая на плохого качества олифу.
Возле баллона, сложив на груди руки и не обращая на нас внимания, стоял человек в защитном, как у нас, комбинезоне, словно Наполеон, наблюдающий с холма за битвой при Ватерлоо.
Наконец, третьим человеком там оказался Егор.
Он стоял, прижавшись спиной к стене. Егор был напуган, но старался не подавать вида, как человек, услышавший плохой диагноз, но помнящий, что на него смотрит хорошенькая медсестра.
Болт, которым завинчивалось отверстие в баллоне, валялся на полу.
Первым делом дядя Миша подобрал болт и завинтил отверстие, прервав поток жидкости.
— Поздно, — сказал человек в комбинезоне. — Все уже свершилось.
— И что же свершилось? — спросил дядя Миша.
— Земля погибла.
— Сомневаюсь, — сказал дядя Миша, — и это ваше заявление требует проверки.
Затем дядя Миша обернулся к Егору и сказал:
— А ты чего здесь стоишь, студент?
— А что?
Егору хотелось кинуться ко мне в объятия, я всей шкурой это чувствовал, но он понимал, что положение настолько серьезно, что пока лучше постоять на месте.
— Немедленно выходи в лабораторию.
— В лабораторию?
— В следующее помещение.
Егор послушно вышел из моечной.
— Вы кто? — спросил дядя Миша у человека в комбинезоне.
— А вы?
— Его фамилия Лядов, — сказал из лаборатории Егор. — Он здесь раньше работал. Он убил коменданта.
— Ах, чепуха, — ответил Лядов. — Я фантом в мире мертвецов. Я не существую. Вы, кажется, тоже.
— Ваша гадость испаряется? — спросил дядя Миша.
— Мой тигренок слабо испаряется, но концентрация его в комнате такая, что вы все существуете в облаке. В смертельном облаке.
— Он не врет, — сказал я. — Это штука испаряется.
— Почему все они живы? — спросил генерал.
— Потому что они помрут через шесть часов. Включая эту сучку.
— Кого?
— Убийцу, которую притащил с собой этот мальчик, — сказал Лядов. — Вашу агентшу.
— Ну да, конечно, — послушно согласился дядя Миша к моему вящему удивлению.
— Если я до нее доберусь, — продолжал Лядов, — я ей покажу.
— Куда ведет слив? — спросил дядя Миша.
— Прямо в речку, — сообщил Лядов.
Он вел себя как террорист, выполнивший долг — убивший премьера.
— Не врет, — сказал я.
Вдруг Лядова прорвало:
— Да скажите вы вашему детектору на кривых ножках, что я никогда не вру!
Почему он решил, что у меня кривые ноги, — ума не приложу, никогда раньше меня в этом не подозревали.
— А теперь, — сказал дядя Миша, — все покидают это помещение. Я повторяю: все!
И тут я не отказал себе в удовольствии.
Я схватил Лядова за рукав и потащил к выходу. Он вяло сопротивлялся и заработал от меня подзатыльник, что, конечно, не так чувствительно, если у тебя на голове пластиковый шлем, но всегда обидно.
Дядя Миша закрыл дверь, повернул колесо.
Меня смущало его спокойствие. Словно Земля сейчас не была на пороге гибели.
Где-то щелкают часы — на экране появляются красные цифры: до взрыва шесть минут, до взрыва пять минут сорок секунд…
— А этого зовут Майоранский, — сказал Егор, который поджидал нас в лаборатории. — Это страшный убийца, хуже любого Менгеле, хуже Гитлера. Он испытывал смертельные яды на живых советских людях.
— Я выполнял долг, я боролся с мировым империализмом…
— Ага, — согласился дядя Миша. — Такие опаснее всего.
Лядов спросил:
— А где эта баба?
— Поймаем, — спокойно ответил дядя Миша.
— Я ничего не понимаю, — сказал Егор. — Это же Верка-снайпер.
— Кто?
— Прозвище — Верка-снайпер. А вообще-то Вера, журналистка. Она мне очень помогла.
— Откуда она выскочила? — спросил дядя Миша. — Она из вашего мира?
— Нет, я ее здесь встретил, у переходника. На трамвайной остановке. В Питере.
— Журналистку или Верку-снайпершу? — спросил генерал.
— Сначала она была бомжихой, она, понимаете, наблюдала за переходником, заподозрила неладное и пошла в журналистский поиск.
— Ах, как трогательно! — отметил генерал.
— Вам что-то не нравится? — спросил Егор.
Будто все забыли о яде. Я с трудом сдерживался, чтобы не прервать эту беседу.
Дядя Миша словно почувствовал мое состояние, положил мне руку на плечо и слегка надавил.
Он хотел меня успокоить.
Но я все равно никак не мог успокоиться. И к тому же в этом экранированном подвале среди людей, чувства и мысли которых были в полном раздрызге, я был беспомощен и не мог воспользоваться моими способностями.
— Что же делать? — спросил вдруг Майоранский. — Я умру?
— Это два разных вопроса и две разных проблемы, — откликнулся Лядов. — «Что делать?» — извечный вопрос русской интеллигенции. Никогда не думал, что вы к ней относитесь.
— К кому же я отношусь?! — Майоранский выпятил вперед острую бородку.
— К убийцам, сэр, к убийцам.
— А вы? — закричал Майоранский.
— Тоже к убийцам, но не к самоубийцам. Умирать придется вам и этому вот глупому молодому человеку, который дал себя использовать недостойным лицам. А второй ваш вопрос, Майоранский, умрете ли вы? На него у меня есть ответ. Умрете через шесть часов. Больше вам не жить ни минуты!
— Гарик! — взмолился Егор. Он испугался.
— Мы что-нибудь придумаем, — сказал дядя Миша. — Пошли наружу. Тем более что здесь связь толком не работает.
Майоранский сразу засеменил спереди — он спешил спастись.
— Почему вы не беспокоитесь? — спросил Лядов у дяди Миши. — Вы должны сходить с ума от страха.
— Что я и делаю, — согласился генерал.
Он посмотрел на меня. Я ничем не мог помочь. Я все еще ничего не чувствовал.
Мы поднялись наверх, вышли на солнце.
Два одинаковых чернявых лейтенанта ждали нас у дверей.
— Мы не входили, как и приказано, — сказал один из них.
— Товарищ генерал-майора — обратился второй к Майоранскому, но тот только отмахнулся и уселся на траву.
Из-за угла дома выбежали человек двадцать солдат в защитных костюмах.
Полковник в камуфляже высунулся из джипа.
— Сюда, товарищ генерал, — сказал он.
— Где «скорая помощь»? — спросил генерал.
— Кому нужна помощь? — спросил полковник.
— У меня пострадавшие.
— Причина поражения?
— Пока отвезите их в ваш госпиталь на дезактивацию.
— Как вы сказали? — У полковника были длинные печально висящие усы.
— Ну, как это у вас называется?
— Дезинфекция. Я думаю, что генерал имеет в виду дезинфекцию, — сказал чернявый лейтенант.
Майоранского унесли на носилках, и он был рад, что не надо двигаться.
— Поражение какого рода? — спросил полковник. — У нас не было с вами связи.
— Ви-икс-бис, — сказал Лядов. — Мой тигренок.
— Черт побери!
Полковник был потрясен.
— Там в последнем помещении, — сказал генерал, — лежит баллон. Он был открыт. Я его завинтил обратно.
— Первая группа, — негромко сказал генерал. — В подвал! Вы слышали, лейтенант?
Но на этот раз слова полковника относились не к чернявым лейтенантам, а к вышедшему откуда-то — может, из-под земли — человеку в защитном костюме; в отличие от наших костюмов эти были схожи с глубоководными водолазными.
Нас все сторонились. Даже в таких вот комбинезонах.
Санитары, которые пришли за Егором, тоже были облачены в защитные одежды.
— Но мне пора возвращаться, — сказал Егор. — Вы же не знаете.
— Я буду у тебя через полчаса, — сказал дядя Миша. — Ты можешь подождать?
— Буду ждать, — согласился Егор. — Только пускай они меня не исследуют, а то в обморок попадают.
— Это точно, — согласился Лядов. — Кстати, меня тоже надо как следует вымыть.
Когда всех гостей из Нижнего мира увели, дядя Миша сказал полковнику, который остался с нами:
— Берегите их. Как следует.
— Вы знаете, что убит комендант института? — спросил полковник.
— Знаю, — сказал генерал. — Девушку нашли?
— Ищем, — сказал полковник.
— У вас найдется здесь помещение поскромнее и понезаметнее?
— На нашей базе?
— Лучше где-нибудь здесь.
— Но это не наша территория.
— Нам надо решить, что делать дальше.
— Ну, единственное… — Полковник запнулся. — Может быть, в комендатуре? Тело унесли. Если вас это не травмирует?
— Не травмирует. Оставайтесь со мной на связи. И я попрошу, чтобы наши… гости… были дезинфицированы в ближайшие пятнадцать минут.
— В пятнадцать минут не удастся, — сказал полковник. — Мы же исследовать их должны — ведь это не фосген какой-нибудь, а Ви-икс. Тем более опытная партия.
Дядя Миша пошел было к кинотеатру. Но тут полковник его вежливо остановил.
— Товарищ генерал, вы меня неправильно поняли, — сказал он. — Вам туда нельзя. С вас надо снять костюм и потом вас тоже обработать.
— Меня-то зачем? Я в безопасности.
— К сожалению, никто из вас не в безопасности. А вот те, кто там был без костюмов, — обречены.
— Двое, — сказал генерал. — Егор и тот самый… Майоранский. Знакомая фамилия.
— Лаборатория ядов у Судоплатова, — подсказал я.
— Вот именно, — кивнул дядя Миша.
И мы тоже направились к фургону «скорой помощи».
Уже перед самым фургоном генерал спросил полковника: видно, все откладывал этот вопрос:
— А сам яд… что с ним?
— Никуда он не делся, — сказал полковник. — Нет оттуда стока в реку. Все ушло в резервуар. В подземный резервуар.
— Разве это не опасно?
— Еще как опасно! Но это ваше дело — поднимать панику в Москве.
— Есть основания для паники? — спросил дядя Миша.
— Всегда есть основания. В нашем деле всегда есть основания. Ведь вещество никуда не ушло. Подземный резервуар стар, в бетоне трещины, влага пойдет под землю, попадет… черт возьми, и думать не хочется. Но мы же не можем перекопать весь район!
Прошло сорок минут, когда мы пришли в бокс, куда спрятали Егора.
Девушку все еще не нашли.
— Я должен тебя огорчить, — сказал дядя Миша. — На коже есть микроскопические следы вещества. К сожалению, достаточно микроскопических следов, чтобы человека отправить на тот свет.
— Вы обо мне? — рассеянно спросил Егор.
— И о тебе, и о профессоре Майоранском, и о той девушке, которую ищут.
— Жалко, — сказал Егор после паузы. — И сколько мне осталось…
— По уверениям Лядова — часов пять-шесть.
— Значит, три, — сказал Егор. — Вы Люське передавайте от меня привет.
Дверь в бокс приоткрылась, и туда сунул голову наш полковник:
— Товарищ генерал, — сказал он. — Вас срочно.
— Что еще?
— Из Москвы прилетел товарищ генерал-лейтенант. Очень сердятся.
— Ну вот, этого еще не хватало.
Дядя Миша был расстроен.
Он вышел из комнаты. В дверях задержался, как детектив, который вспомнил о незаданном вопросе.
— Если будут сложности, — сказал он, — я надеюсь, Гарик, на тебя. Сегуненко тебе поможет.
Последние слова относились к полковнику.
Полковник вежливо и неубедительно кивнул и вышел следом за дядей Мишей.
Мы остались с Егором вдвоем.
Егор изменился за прошедшие месяцы. Лицо стало голубым, волосы поредели. Он исхудал.
— Что с ядом? — спросил Егор.
— Он в безопасном месте. Оказывается, Лядов ошибся — выхода в речку там нет. А есть подземное хранилище.
— Бетонное?
— Бетонное, разумеется.
Егор вроде успокоился. Он лежал на койке в трусах и майке, белье было ему велико — видно, выдали солдатское.
А я представил себе, как яд просачивается сквозь щели в бетоне.
— Как странно, — сказал Егор. — Они получили вторую жизнь, но не отказались от того, чтобы убить вас… за то, что вы живые люди.
— И создать мир мертвецов, — продолжил я.
Время уходило.
Мы сидели в небольшой палате. Генерал не возвращался.
— Я знаю, что надо сделать, — сказал я.
— Что? — Егор хотел надеяться.
— Я думаю, что в любом случае надо возвратиться к вам.
— Зачем?
— Потому что… ты помнишь певца? Веня Малкин? Помнишь?
— Да, — сказал Егор. — Он жил у нас.
— И почему?
— Чтобы не умереть здесь от СПИДа.
Егор задумался.
И тут дверь отворилась, и вошел незнакомый мне толстый генерал с грубым неандертальским лицом, в белом халате, накинутом на мундир.
— Привет, орлы, — сказал он. — Как самочувствие?
— Отлично, — сказал я.
Егор промолчал.
— Лежите, отдыхайте, будете находиться под наблюдением. Если что — обращайтесь прямо ко мне.
Представиться он не подумал.
— А генерал… а Михаил Иванович? — спросил я.
— К сожалению, генерал отстранен от разработки. Вы переходите в мое прямое подчинение.
— Спасибо, — сказал Егор. И не потому что хотел показаться дерзким, а оттого, что не вдумался, что для нас хорошо, а что плохо.
— Отставить разговорчики, — сказал генерал. — Я пришлю сотрудника для беседы с вами. Чтобы через сорок минут быть в полной форме. Ну, как надо отвечать?
— Не помню, — сказал Егор.
На этот раз он уже понял, что новый генерал — существо для нас нежелательное.
Генерал поморщился, но не успел высказать своего отношения к невоспитанности граждан из сомнительной реальности, потому что я перебил плавный ход его мыслей.
— Мне надо поговорить с Михаилом Ивановичем, — сказал я. — Где мне его найти?
— Мы все обсудим, все обсудим, молодой человек. Вы ведь тоже из неопределенной территории?
«Ага, — подумал я, — у вас уже терминология есть».
— Я с определенной территории, — ответил я.
— Тогда вам здесь нечего делать, — рявкнул генерал.
Он обернулся в коридор и крикнул:
— Лейтенант, пойдите сюда! Кому я сказал!
Мне пришлось принимать меры. Я понял, что иначе нам отсюда живыми не выбраться.
Когда генерал снова посмотрел на нас, вместо меня он увидел бывшего министра обороны Язова, который по-отечески сказал ему:
— Не беспокойся, я тут разберусь и к вам зайду. Минут через пятнадцать, вас устроит?
— Разумеется, товарищ министр.
— Иди, голубчик, иди.
Генерал ушел, сохраняя светлый лик кадета, допущенного к лицезрению царственной особы.
— Он кого увидел? — спросил Егор, который генерала Язова не заметил.
— Я попытался найти для него авторитетную фигуру, консервативного радикала.
— И нашел?
— Генерала Язова знаешь?
— Что-то читал, — рассеянно сказал Егор. — И что мы будем делать? Искать дядю Мишу?
— Наш с тобой союзник — человек опытный, — ответил я. — Если будет нужда и возможность, он нас сам отыщет.
— Я боюсь… — сказал Егор.
— Слушай, — сказал я. — Не думай, что я просто пришел тебя повидать. У меня есть план, который я тебе изложил.
— Я и не заметил, — ответил Егор.
— Надо срочно вернуться к вам домой. Срочно, пока еще действует вакцина. И пока не начал действовать яд.
— Это связано между собой?
— Боюсь, что да. Я уже говорил о Вене Малкине. Он ушел к вам, потому что надеялся пересидеть беду в мире без времени и потому без болезней.
— Если мы вернемся…
— То все остановится. И у нас будет время разобраться.
— И Майоранского?
— И Лядова тоже.
— Но они же убийцы! Если бы не случайность, они бы погубили Землю.
— Наивный план товарища Берии, — сказал я. — Даже такой страшной концентрации яд в масштабах Земли будет действовать локально. Конечно, погибнут тысячи людей… но, разумеется, судьбы мира это не изменит, и Берии не стать господином Вселенной. Перегородка между нашими мирами истончается, потому что усиливается биологическое и технологическое давление. Еще двадцать лет назад население Земли было вдвое меньше и технологическое давление — куда как слабее…
Я говорил вроде убедительно, но в то же время не мог изгнать видение: наполненный отравленной жидкостью подземный резервуар, которому положено быть непроницаемым, но по стенкам которого тянутся тонкие трещины.
Дядя Миша знает об этом. А дядя Миша уже не всесилен.
Я знал, что смогу вывести из госпиталя только Егора. Майоранского с Лядовым придется оставить.
Пускай умирают? Они же убивали? Значит, заслужили смерть.
— Вставай, — сказал я, — и пошли.
— Но нас остановят.
— Для всех встречных ты идешь в сопровождении офицера, который ведет тебя куда надо. Так что иди и не удивляйся.
— Я тебе иногда удивляюсь.
— Не стоит, — сказал я. — Ты мне льстишь.
— Как странно, — сказал Егор и первым пошел к двери. — Мне иногда кажется, что мы с тобой просто живем в разных городах. Можно сесть на поезд и приехать в гости.
— В общем, так оно и есть.
Мы вышли в коридор. Там было пусто. Стены были выкрашены в человеческий рост тоскливой голубой краской.
— Я очень надеюсь, что Леониду Моисеевичу удастся создать достойную вакцину, — сказал Егор.
— Когда выйдем отсюда, все подробно мне расскажешь.
— Я сейчас начну. Может быть, у нас там не будет времени, — разумно ответил Егор. — Ты сейчас всем кажешься солдатом?
— Нет, полковником. Помнишь того, кто нас у подземелья встретил?
— А почему ты его выбрал?
— Его здесь наверняка все знают. Он — заместитель комбрига.
Первый пост был сестринский — барьерчик, за ним медсестра, как в любой больнице.
Медсестра была молоденькой, и — редкость в наши дни — золотые волосы заплетены в толстые косы и венком завернуты вокруг головы. Она радостно мне улыбнулась.
— Как вы себя чувствуете, Александр Тихонович? — спросила она. — Язва больше не беспокоит?
— Твоими молитвами, — ответил я. — Твоими молитвами.
Медсестра качнула золотым гнездом и серебряно засмеялась.
Егор убедился в моих способностях и начал рассказывать о том, как сюда попал. Мы как раз дошли до конца истории с совещанием консулов на берегу моря, как оказались в холле.
Тут был настоящий барьер, у него дежурный пост.
Я надеялся, что в бригаде царит дух домостроя. Иначе не выпустят.
Дух домостроя победил.
Сержант на выходе потянулся ко мне губами и прошептал:
— Здесь генерал-лейтенант приехал, распоряжается. Но не наш.
— Знаю, — сказал я тихо. — Делай вид, что уважаешь его как товарища министра.
— Понял, товарищ полковник! — сказал сержант.
И тут все погибло.
Потому что сверху раздался голос:
— Эй, погодите, что вы там делаете?
Настоящий полковник Александр Тихонович резво сбегал с лестницы.
А я успел заметить, что снаружи, возле здания, на осеннем солнышке стоит мой дорогой дядя Миша, не подозревающий, в какой переплет он нас затащил. А возле него, под охраной солдатиков, маются Майоранский и Лядов.
И как раз в тот момент все они обернулись и исчезли из поля моего зрения.
Я остался наедине с судьбой.
Такой трудной задачки мне еще не приходилось решать.
Я раздвоился.
Я остался для сержанта полковником и как таковой подтолкнул Егора к выходу, но обернулся к полковнику в виде того генерала, что захватил здесь власть и лишил таковой моего дядю Мишу.
Полковник смутился и приостановил бег. Какие бы сомнения тебя ни охватывали, вряд ли ты закричишь настоящему генералу, чтобы он остановился. Такой окрик надо обдумать, к нему положено внутренне подготовиться и подумать при этом, насколько тебе дорога карьера и что вообще для тебя важнее: карьера или справедливость?
Пока эти мысли бороздили чело полковника, я вытолкал Егора на улицу.
На свету, на зеленой траве, на поляне, обрамленной елями, стоял наш вертолет. Вертящийся винт прижимал траву.
На полпути к нему шагал генерал дядя Миша.
Перед ним семенили к вертолету бериевские биологи.
Дядя Миша остановился, обернулся к нам и сердито спросил:
— Вы что, ночевать там собрались?
Словно мы с ним заранее договорились обмануть охрану и привести всех биологов и их преследователей именно на эту поляну и к генеральскому вертолету, прежде чем его захватит наш соперник.
— Ну, скорее, — велел он мне, одним глазом наблюдая за тем, как Майоранский и Лядов забираются в кабину.
Тут из госпиталя выскочил полковник, и дядя Миша поднял руку, останавливая его.
— Не беспокойтесь! — крикнул он. — Все под контролем!
Усаживаясь рядом со мной в перенаселенном вертолете, дядя Миша сказал:
— Не будет он ничего предпринимать, пока нет указаний. А новый руководитель проекта от ФСБ пока принимает свои фронтовые сто граммов с комбригом. Славные ребята. Видишь, до чего страну довели!
Я стал спорить с дядей Мишей. У нас принято обвинять в гибели страны и распаде экономики своих личных недругов. Для одного — это коммунисты, для другого — демократы, а для дяди Миши — соперники из ФСБ.
Вертолет пошел вверх.
— Все на борту? — спросил дядя Миша.
— Верки нет, — сказал Егор. — Она ведь тоже схватила дозу, только сама этого не знает.
— Она другого не заслужила, — сказал Лядов.
Он-то себя виноватым не чувствовал. Он уже ожил. Как я понимаю, дядя Миша объяснил биологам, что план уничтожения Земли пока не сработал, но есть шансы возвратиться в Чистилище живыми.
Агенты Берии решили, что они избегли наказания. По крайней мере здесь.
— Гарик, — попросил меня генерал Миша, — ты не можешь включить свой радар?
Все обернулись ко мне, подозревая, что сейчас я вытащу курицу из цилиндра.
— Вы имеете в виду девушку?
— Да, — сказал генерал. — Мы ведь не приговаривали ее к смертной казни.
Вертолет наклонился и пошел прочь от домиков и бараков военной части в сторону станции.
— Я думаю, — сказал я, — что она пошла к автобусной остановке. И должна быть поблизости. Вы можете потерять три минуты?
— Но не больше, — пробурчал дядя Миша. У него катастрофически не хватает чувства юмора, а в стрессовых ситуациях оно вообще пропадает.
Я подошел к дверце вертолета и распахнул ее. Внутрь ворвался теплый воздух.
Пилот, обернувшись, что-то закричал мне.
