16. ЕГОР ЧЕХОНИН
Шахматисты брели к лесу, над которым небо розовело, готовясь к восходу солнца.
Даже издали было видно, что чувствуют они себя погано: их пошатывало, порой один уходил вперед, второй останавливался…
Один за другим они скрылись в лесу.
— Далеко до Зихан? — спросил Егор, будто Вера должна была все знать.
— Я думаю, в этом лесу и прячется невинного вида поселок городского типа.
Они перешли поле, полагая, что вряд ли противники затаились, чтобы следить, не преследует ли их кто-нибудь.
Там асфальтированная дорожка расширилась, и в самом деле скоро по ее сторонам пошли коттеджи — поношенные, никому не нужные, те, что именовались раньше финскими домиками. Все они были покинуты, но не все обобраны — наверное, потому, что место это лежало в стороне от наезженных дорог, рядом расположился действующий военный полигон, да и добро, оставшееся после института, большой ценности не представляло. А может быть, у этого бывшего поселка была дурная репутация. Ведь люди из окрестных мест знают, чем занимались здешние химики.
Вера шла чуть впереди, она была легче в движениях.
Деревья разошлись, коттеджи уступили место двухэтажным домикам, также пустым.
Егору этот вид был привычен — он жил в пустом мире. Вера была подавлена.
Справа они увидели кирпичное здание, покрупнее других. По фасаду шли буквы:
КИНОТЕАТР ОЗОН
Заскрипела дверь.
— Вот они! — Вера остановилась.
— Только бы не обернулись.
Они увидели, как Майоранский и Лядов скрылись в кинотеатре.
— Странное место они нашли, — сказал Егор.
— Правильное место, — ответила Вера.
— Ты что-то знаешь?
— Я подозреваю.
Лестница к кинотеатру была шириной во весь фасад, она упиралась в стеклянную стену, в которой и находились двери. Тоже стеклянные, частично разбитые и заколоченные листами пластика.
Они поднялись по лестнице сбоку, в надежде, что их не видно изнутри.
Прижавшись лицом к стеклу, Егор увидел высокий холл кинотеатра.
Посреди него стояли три человека — два путешественника из Чистилища и грузный седой мужчина в синей военной форме с нашивками на рукавах, в каскетке с большим гербом.
Над ними висела хрустальная люстра умопомрачительных размеров, которая, как ружье на стене, должна когда-нибудь выстрелить и разлететься на миллион искр по пыльному каменному полу.
Сквозь разбитое стекло было слышно каждое гулкое слово, произнесенное в холле.
— А как Мосин? — спрашивал Лядов. — Гена Мосин, как он?
Человек, обклеенный нашивками, отвечал обстоятельно и басовито. Лядова он знал и доверял ему.
— Мне не докладываются, — говорил он. — Кто будет мне докладываться? Они меня в большинстве и тогда не замечали. Что такое — зам по режиму? Только когда я заходил в лабораторию или к себе вызывал за нарушение. Тогда спохватывались.
— Ну уж, брось, Николаич, — возразил Лядов. — Мы с тобой сколько вместе выпили?
— Ты что-то выглядишь неладно, — сказал-Николаич. — Болеешь? Или последствия? У нас у многих последствия, а меня ничего не берет.
— А я обрадовался, что тебя увидел, — сказал Лядов, — я когда моего друга сюда подышать воздухом привез, не думал, что кого-нибудь из знакомых встречу.
— А ты что, провалился тогда? Исчез, как дезертир с боевого участка.
— Пришлось уехать. Ты же знаешь мои семейные дела.
— А многие удивлялись.
— Честное слово — личные причины.
— Вот видишь, до чего нас перестройка довела, — сказал Николаич. — Чтобы я, зам по режиму, можно сказать, генерал-майор, работал охранником!
— Ну уж, наверное, не охранником, а начальником охраны.
— Только слово одно. У меня всего двое осталось. Спят еще. Ночью ходили. Ночью опасные воры приезжают, за досками и стеклом по домам шарят. А остальные сбежали.
— Как так сбежали?
— А так, что не платят нам. Вот люди и бегут.
— А что, армия не помогает?
— У нее свои проблемы. Не помогает.
— Хорошо, — сказал Лядов, — пошли к тебе, посидим, ты нам посоветуешь, где можно порыбачить.
— А у вас машина?
— Мы машину не стали брать. Оставили все снаряжение на станции, а сюда на автобусе.
— Ну пошли, пошли, — сказал генерал Николаич.
Он развернулся и понес свой рыхлый живот к приоткрытой двери в дальнем конце вестибюля.
Они по очереди скрылись за дверью — впереди Николаич, за ним легким суворовским аллюром Лядов. Наконец, Майоранский. Этот был всех старше и слабее, потому еле тащил ноги.
Но, глядя на него, Егор понимал, что и он безнадежно стар, ему сделать шаг — выше сил. А рядом Вера, интересно, сколько она берет в высоту? Или бегает с барьерами?
Спросить Егор не успел.
Вера сказала:
— Пошли. Больше здесь охраны нет.
— Куда?
— Нельзя от них отставать. Мы не знаем, куда их понесет.
Вера уверенно пересекла вестибюль. Егор брел за ней, он поглядел наверх: хрустальная люстра — сейчас рухнет.
Снаружи встало солнце, и первые горизонтальные лучи достигли подвесок люстры, породив взрыв света.
На полу валялось много окурков.
Вера попала в поток света и, окруженная золотым нимбом, казалась античной богиней из тех быстрых охотниц или бегуний, что соревновались с оленями.
Она подошла к двери со скромной табличкой «Комендатура».
Встала у косяка.
Егор испугался, что дверь откроется и кто-нибудь выйдет. Он собрал все силы и добежал до Веры.
Вера стояла, прижавшись спиной к косяку, голова склонилась к щели в неплотно прикрытой двери.
Ей, может, и было что-то слышно, Егор же не слышал ничего, кроме невнятного гула голосов.
Он хотел попросить Веру повернуться, но тут изнутри донесся короткий и натужный вскрик, будто человек поднимал непомерную тяжесть и надорвался. Потом наступила тишина.
— Да в кармане ищите, в кармане, — раздался громкий голос Лядова. — Быстрее.
Вера оторвалась от стены и, схватив Егора за руку, потащила его в сторону, к лестнице, ведущей наверх, к зрительному залу. Егор вдруг, как в кошмаре, понял, что он уже был в этом кинотеатре и так же прятался под широкой лестницей на второй этаж, только это была лестница в ресторане «Приморский», где собирались консулы.
Стало совсем муторно, Вера сильно дернула его за руку — и вовремя, потому что как раз в этот момент высунулся Лядов и начал осматриваться. Вера замерла, прикрыв телом Егора, словно полагала, что на женщину не обратят внимания.
Им помогло то, что солнечные лучи, пересекавшие вестибюль, били Лядову в лицо, а лестница была в густой утренней тени.
— Выходи, — сказал Лядов. — Все в порядке.
— Я посижу, — сказал Майоранский, — мне дурно.
— Кончим работу и будем тогда сидеть, — отозвался Лядов.
Майоранский принялся грязно ругаться, но ругался он так негромко, монотонно и равнодушно, что ничего неприличного в его ругательствах не было.
Потом, придерживаясь за стенку, он опустился на пол и сел, прислонясь спиной к стене.
— Пять минут, — сказал он.
— А то пойду без вас, — пригрозил Лядов. — А вы тут останетесь подыхать.
— Славный разговор между коллегами, — отозвался Майоранский. — Как сейчас слышу отзвуки гуманизма.
— Не вам говорить о гуманизме. Лев Яковлевич!
— А вы откуда знаете?
— Птичка в клюве принесла!
— А в самом деле, вы это придумали? Вы придумали, чтобы меня оскорбить?
Майоранский был испуган.
— Почему? Но я знаю от Берии, он мне сам говорил, что, когда отравленные вами заключенные умоляли вас их прикончить, вы смеялись им в лицо.
— Ложь! Наглая ложь.
Сидя, Майоранский поднял тонкий палец, словно боярыня Морозова, сидящая в розвальнях.
— Вставайте, идти пора, — сказал Лядов.
— Нет, постойте! Вы кинули мне в лицо обвинение, и я считаю своим долгом его опровергнуть.
— Даю вам минуту, — сказал Лядов. — Потом уйду.
— Во-первых, — произнес Майоранский, тряся пальчиком, — я отсидел от звонка до звонка по сфабрикованному против меня обвинению в сотрудничестве с Берией и Судоплатовым. Так что даже формально обвинить меня нельзя.
— Кто вас обвиняет?
— Не перебивать! Я доктор наук и профессор! Если бы не эти… эти волюнтаристы, я был бы сейчас академиком! У меня есть план ликвидации американского империализма.
— Тут у нас с вами много общего, — согласился Лядов. — Только американскому империализму плевать.
— Наплюется! Кровью умоется! — пригрозил Майоранский. — Я согласился сотрудничать в этой операции именно потому, что это близки к теме моей работы.
— В чем же тема вашей работы?
— Служить родине! — завершил спор Майоранский и медленно поднялся. Лядов ему не помогал.
Он пошел вперед, к выходу из кинотеатра.
Майоранский брел следом, перебирая руками по стене, может быть, в самом деле ему было плохо, а может, демонстративно страдал.
— Постой здесь, — приказала Вера. — Не вылезай, все испортишь.
Она была очень молода, моложе Егора, и инстинктивно чувствовала свое моральное превосходство над слабыми. Она не стремилась заботиться о Егоре, но командовать им уже начала, будто именно ей было предписано спасать Землю от гибели.
Вера скользнула вдоль стены, к двери, заглянула в комнату коменданта.
Ее не было минут пять, а может быть, Егору так показалось — он отвык от времени.
Вера вернулась, пряча в карман куртки маленькую фотокамеру.
— Что они с ним сделали? — спросил он.
— Убили. Я задержалась, я пистолет искала или какое-нибудь оружие. Но не нашла. Может, и не было.
— Или Лядов взял.
— Или Лядов взял. Пошли, они наверняка залезли вовнутрь.
— Куда вовнутрь? — спросил Егор.
— Если бы Лядов хотел просто посетить родные пенаты, он бы не стал нападать на Николаича, правда?
— Конечно же, они ключи взяли.
— А Лядов здесь свой человек. Он все ходы и выходы знает, и к тому же, если я тебя правильно поняла, он не так давно нас покинул.
Они подошли к стеклянной стенке и увидели, что биологи только что спустились на улицу и завернули за угол кинотеатра.
Вера и Егор последовали за ними и осторожно выглянули из-за угла.
Впервые Егор увидел своих оппонентов при ярком солнечном свете. И ужаснулся — не тому, что предстало его глазам, а пониманию, что он и сам принадлежит к той же породе.
Казалось, что породу эту можно было назвать лиловыми людьми… а может, серыми…
— Мы похожи на покойников, — сказал Егор.
— Как говорится, краше в гроб кладут, — ответила Вера. Она была возбуждена, как собака, взявшая след. Она неслась к своей журналистской славе.
Они разговаривали почти в полный голос, потому что утро было шумным — от шуршания ветра, скрипа старых домов, пулеметных очередей на военном стрельбище и отдаленного рокота танковых моторов, от далекого стука колес поезда и его дальнего гудка — даже от карканья воронья, населявшего мертвый город номер такой-то.
Биологи остановились у задней двери в кинотеатр. Лядов возился с ключами, а Майоранский, вместо того чтобы исполнять свой долг и стоять на стреме, присел у стены, морщился, подставляя лицо солнцу, и вроде бы собирался помереть.
Дверь заскрипела и открылась.
— Пошли, что ли? — спросил Лядов.
— А если я не пойду? — ответил вопросом Майоранский.
— Тогда я вас подстрелю, — сказал Лядов.
Он вытащил из кармана пистолет — вот куда делось оружие коменданта!
— Ах, не пугайте меня, Лядов, — сказал Майоранский. — Если бы вы знали, сколько меня в жизни пугали пистолетами и револьверами. Ничего, еще живу…
— Но скоро перестанете.
— Чем скорее мы выполним свое задание, — сказал Майоранский, — тем больше шансов вернуться живыми.
— А вы уверены, что мне этого хочется?
— В ином случае через день-два вы просто помрете.
— Не просто, — уточнил Лядов, — а в мучениях. Как ваши пациенты.
— Если вам хочется исторической точности, — сказал Майоранский, — то мои пациенты порой умоляли о смерти. А я ее им не дарил. Потому что обязан был довести опыт до конца.
— Вы убийца хуже фашистов, хуже Менгеле.
— Не старайтесь меня оскорбить, — сказал Майоранский. — Не выйдет. Я причинял людям боль. Но учтите, что это были не люди, а враги народа, троцкистские двурушники, шпионы и диверсанты, которые хотели уничтожить нашу Родину. Вы куда хуже меня, Лядов, потому что вам совершенно все равно, кого убивать. Это аморальность высшего типа.
— Аморальности высшего типа не бывает, — сказал Лядов, — как не бывает рыбы второй свежести. Я никогда никого не убивал. Я знал, что боевые отравляющие вещества, которые мы разрабатываем, — поручительство того, что наши враги не посмеют развязать биологическую или химическую войну, потому что у нас есть, чем им достойно ответить. От моих ядов погибали крысы и морские свинки. Но люди — никогда.
— А если бы ваши отравляющие вещества были употреблены в какой-нибудь войне… допустим, в Афганистане. Мне много рассказывали о тамошних военных действиях. Если бы их распыляли над кишлаками афганцев…
— Что-то быстро вы забыли про идеологию, — засмеялся Лядов. — А я ее помню. Если мой Ви-икс попадет на базу басмачей, то их смерть спасет жизни нашим советским солдатам.
— А если на мирный кишлак?
— Но ведь этого не было, не было!
— Тогда открывайте дверь, — сказал Майоранский. Он чувствовал себя победителем в споре. — И идите, я вас догоню.
— Идти далековато.
— Я догоню, догоню…
Сначала за дверью скрылся Лядов.
Майоранский последовал за ним через полминуты.
Был слышен его голос:
— Здесь темно, черт побери! Сам черт ногу сломит.
Потом все замолкло.
Вера перебежала к двери.
— Странно, — сказал Егор, — зачем лезть под кинотеатр?
— Я сильно подозреваю, — сказала Вера, — что мы имеем дело с весьма секретным институтом. Не исключено, что какой-то из его объектов помещался именно под кинотеатром.
— Ага, — согласился Егор, — тогда американский шпион ни о чем не догадается.
Они вошли в подземный коридор.
Там в самом деле было темно. Но не так темно, как показалось Майоранскому.
Впереди горела неяркая лампочка.
Видно, охрана заботилась об этом коридоре.
Вера чуть не налетела на медленно бредущего Майоранского.
Майоранский услышал ее шаги.
— Кто там? — спросил он. — Кто идет?
— Вы что кричите? — донесся спереди голос Лядова. — Испугались?
— Там сзади кто-то идет.
— Тогда тише. Стойте и слушайте.
Все замерли.
Все старались не дышать.
Хуже всего это получалось у Майоранского — дыхание вырвалось из его горла хрипло и громко.
— Отодвинься, — приказал Лядов. — К стене!
Теперь он вел себя как главный.
Раздался громкий звук. И тут же, а может, даже раньше, Егор услышал свист пули.
И сразу вспомнил: если услышал свист, значит, это не твоя пуля.
И вспыхнуло возмущение: этот Лядов совершенно отмороженный. Так и убить можно!
Ну конечно, он этого и желал.
Я до него доберусь!
— Если там кто есть, — сказал Лядов, — то мотай отсюда, у меня еще полная обойма!
— Может, мне показалось? — спросил Майоранский.
— Любую возможность ищете, чтобы отдохнуть, — проворчал Лядов.
Снова зашуршали шаги, и Лядов сказал:
— Здесь направо. Я сейчас свет врублю.
Справа образовался светлый прямоугольник. Проем в стене.
Голоса Лядова и Майоранского заглохли.
— Майоранский мне понятен, — сказала категоричная Вера. — Он бериевский сокол. А вот Лядов — загадка.
— Он тоже продукт с особенного поля, — сказал Егор. — Во всех странах — и у нас, и в Америке — есть ученые, которым наплевать на результаты своих убийственных экспериментов. Они получают зарплату, живут в спецгородках на свежем воздухе, рыбачат, разводят крокусы, ходят по грибы, выпивают под гитару и обожают Высоцкого. Такие славные ребята. И им все равно, пенициллин ли изобретать, или адамсит. Можно до пенсии дожить и не сообразить, как ты опасен для человечества. Думает за них начальство.
— Опаснее всего, — закончила Вера мысль Егора, — когда им надо самим принимать решения. У них нет ограничителей. Даже у Майоранского есть ограничители — приказ Родины, чувство долга, а у Лядова нет ничего — это следующее поколение, которое даже не назовешь циничным.
Они двинулись дальше. Осторожно. Не исключено, что Лядов устроил засаду. Стоит с пистолетом и ждет…
Поэтому они и дали шахматистам пять минут форы.
Когда же выглянули в освещенное помещение, Егор еле сдержал возглас удивления.
Это был хоть и низкий, но просторный зал с длинными лабораторными столами, рядами полок с приборами и инструментами, на столах тоже стояли приборы, кое-как прикрытые прозрачным пластиком. Почему-то в поле зрения Егора попал стол в углу, где с каких-то древних времен остался стоять электрический чайник, стопка чайных чашек, пакет с сахаром и коробка с заваркой. Это была «Мария Целеста», покинутая экипажем столь неожиданно, что чайник остался на плите.
Видно, когда уходили, последним сотрудникам Зиханов было не до чайника.
— Куда они делись? — прошептала Вера, входя в комнату и сразу отшатываясь от двери спиной к стене.
— Дальше пошли, — ответил Егор.
— Теперь будь осторожен, — приказала Вера, словно Егор намеревался кричать.
Егор увидел дверь в следующий зал или коридор.
Возле нее стоял Лядов. Если бы он обернулся, он бы обязательно увидел Егора.
Но он не обернулся, он был занят.
Он старался открыть дверь.
Майоранский сидел в сторонке. Он все время старался присесть.
— Ну скоро вы? — капризно спросил Лев Яковлевич.
— Одну минуту, — бодро ответил Лядов.
Замок громко щелкнул.
— Заходите, — сказал Лядов, зажигая свет в следующей комнате. — Мы у цели.
Егору было видно, что дверь открывается не в комнату, а в бункер, подобный отсеку подводной лодки. Посредине стальной двери, что вела в следующий отсек, было колесо вроде небольшого штурвала.
— Проверим, какая у нас память, — сказал Лядов.
Он набрал цифры в замке, а затем стал поворачивать колесо.
— Это опасно? — вдруг спросил Майоранский.
— А вы как думали!
— Нужна специальная одежда, — сообщил Майоранский.
— Я забыл ее вам дать, — сказал Лядов. — Но обещаю, что вы пробудете внутри недолго. У нас с вами общие интересы — вернуться домой живыми. Правда?
Он нажал на стальную дверь, и она открылась неспешно, как в замедленной съемке.
— Лежат, голубчики, — произнес Лядов. Голос его донесся гулко, словно из стальной бочки.
— Осторожнее, — предупредил от входа Майоранский. — Разве так необходимо туда заходить?
— Мой дорогой коллега, — торжественно произнес Лядов. — Много лет я провел рядом с этими крокодилами. Я знаю их повадки куда лучше, чем вы изучили нрав своих лабораторных кроликов. Они рычат, они разевают пасти, но я знаю, где у хищников слабые места и куда ткнуть электрическим шоком или просто палкой. Вы меня понимаете?
— Меня утешает лишь то, что вам тоже хочется вернуться.
— Мне хочется вернуться, но для этого нам с вами придется потрудиться.
— В каком смысле?
— Вы поможете мне перенести в другое место один из баллонов.
— Сколько же они весят?
— Само ОВ — десять литров. Но баллон тоже около десяти.
— Мы его уроним!
— И ничего страшного не случится. Ты его можешь с пятого этажа кинуть, а на него танк положить — отечественная работа.
— Нет, я не могу…
— Лев Яковлевич, вы уволены. Попрошу вас собрать вещички и отправиться домой.
— Куда домой?
— В ваш здешний дом. Помирать от болезней.
— Я вернусь к товарищу Берии и сообщу ему о вашем вызывающем поведении. Вы фактически срываете выполнение важного задания! — закричал Майоранский.
— Наконец-то я слышу речь не мальчика, а психа, — засмеялся Лядов. — Давайте не будем тратить времени даром. У меня ведь тоже живот подводит, и голову разламывает местный воздух. Нам нужен вот этот красный баллон.
Они говорили не очень громко, но слова вырывались из двери на склад и звучали куда громче, чем в самом складе.
— Но хоть объясните мне, куда мы его потащим? — взмолился Майоранский.
— Не хочу, — сказал Лядов.
— Это вам дорого обойдется, — обиделся доктор наук. — Учтите, что я все доложу Лаврентию Павловичу.
— Докладывайте, если сможете выбраться живым.
— Я постараюсь, — язвительно ответил Майоранский — видно, он сам себе казался значительным и остроумным. — Благо, я пользуюсь полным доверием товарища Берии, и вы должны мне беспрекословно подчиняться…
— Или?..
— Что или?
— Вы меня расстреляете? Отравите? Ткнете мне в бок отравленным зонтиком и выстрелите из авторучки в нос? Что у вас заготовлено для ликвидации своего ближайшего друга?
И тут Майоранский вдруг испугался, а испугавшись, выдал себя.
— Нет, вы и не думайте и не смейте так думать! Почему я должен вас убивать? Мы же сотрудники!
— Я сам решу, что с вами делать, Паниковский.
— Майоранский, — поправил его Лев Яковлевич.
— Паниковский! И не возражать. А ну, беритесь за тот конец.
После короткой паузы со склада донеслись вздохи, кряхтение, тяжелое шарканье подошв, потом — тупой громкий удар.
— Уронили, — сказала Вера. — Этого и следовало ожидать.
— Хорошо бы они и в самом деле не раскололи баллон, — сказал Егор.
— Боюсь, что мы тогда не успеем сообразить, что же с нами случилось, — ответила Вера.
Внутри склада ругался Лядов и отфыркивался Майоранский. Когда он заговорил, голос его был плачущим, но спросил он нужную вещь — Егор сам рад был бы спросить.
— А это быстро действует?
— Нет, — коротко ответил Лядов. — Зато наверняка. Беритесь поближе к середине. Раз-два, взяли!
Видно, на этот раз им удалось сделать несколько шагов, прежде чем они снова уронили цилиндр.
Майоранский громко дышал, потом спросил:
— А насколько он силен?
— Мы закончили работу над ним как раз перед закрытием института, — ответил Лядов. — Испытания, конечно, проводились, но я бы еще поработал. Кстати, академик Кудрявцев был со мной согласен. У этого тигренка Эл-Д-90… знаете, что это такое?
— В мое время мы такого термина не употребляли.
— Эл-Д — это летальная концентрация, цифра после буквы обозначает дозу, при которой погибает девяносто процентов всего живого, что соприкоснется с веществом. Так вот у тигренка — Ви-икс Эл-Д равна пяти тысячным миллиграмма на килограмм.
— Убедительно, убедительно, — согласился Майоранский, но Егор не был уверен, что Майоранский понял, о чем идет речь. Вера присвистнула — она-то умела считать.
— Мы должны их остановить, — сказал Егор.
— Ты, как всегда, прав, — сказала Вера. — Теперь иди и останови.
— А когда же оно действует? — спросил Майоранский.
— Через четыре часа. Паралич мозга — и кранты человечеству!
— А сколько здесь, вы говорите?
— Десять литров. Можете делить.
— Но это миллионы человек!
— Что и требовалось доказать. Причем учтите: при попадании в воду Ви-икс сохраняет вирулентность и, возможно, смертелен в дозах в сотни раз меньше минимальных теоретических. Вы будете тащить?
На этот раз они вытащили красный цилиндр наружу и бухнули его в десяти метрах от Веры и Егора, затаившихся за шкафами.
— А куда мы несем? — спросил Майоранский, прислонившись к стенке.
— Недалеко. У меня все продумано.
— Ну скажите!
Лядов пощупал поверхность баллона, как будто хотел убедиться, не нагрелся ли он.
— Нам нужно, чтобы вещество попало в воду, — сказал он.
— И чтобы мы остались живы.
— Желательно, — согласился Лядов. — По крайней мере что касается меня.
— Оставьте ваши шутки!
— А я памятливый, — сказал Лядов.
Егору было видно его лицо. Лядов криво усмехался, словно отрицательный герой из боевика.
— Не будем сейчас сводить счеты. Лучше расскажите мне свой план. Ведь я к вам приставлен не как стражник, а как старший и более опытный коллега, — взмолился Майоранский.
— Мы отнесем это, старший коллега, в соседнее помещение, где находится лабораторный слив. Как бы душ. Но он ведет не в сеть канализации, которая, как вы понимаете, давно отключена, а непосредственно в речку. По речке путь…
Егор сжал пальцы Веры, требуя от нее решения.
Вера высвободила пальцы.
— Может, мы его покатим? — спросил Майоранский.
— А что, неплохая идея, — согласился Лядов.
Они вдвоем покатили баллон по лаборатории, и тот, скругленный на концах, похожий более всего на сардельку, норовил вырваться из рук и закатиться под стол.
Они прокатили баллон рядом с Егором, но так тяжело дышали, так старались, что, конечно же, ничего вокруг не слышали.
Перед незамеченной Егором небольшой дверью они остановились, и Лядов стал подбирать нужный ключ.
Майоранский настолько осмелел, что уселся на баллон.
Дверь медленно отворилась. Она была тяжелой, и петли ее хорошо смазаны.
Сначала Лядов сунул голову внутрь, потом обернулся к Майоранскому:
— Пошли, корнет, нас уже ждут.
— Ах, оставьте ваши шутки, — сказал Майоранский. — Как они мне надоели!
— Я вас понимаю, — согласился Лядов. — Не теряйте времени даром, потому что вас в каждый момент может хватить кондрашка. Ах, как я боюсь евреев в медицине.
— Если вы имеете в виду меня?
— Разве вы в медицине? Я думал, что вы палач-биолог. Совсем другая порода.
Майоранский нагнулся к красному баллону.
Лядов зашел с той же стороны, и они покатили чушку в следующее помещение.
Видно, там было несколько ступенек вниз, потому что чушка загромыхала по ним, и Майоранский завопил:
— Я могу ногу потерять!
— Но не лицо, — ерничал Лядов. — Берегите лицо!
Он тоже боялся, но раз уж рядом был некто слабее и пугливее, то ему удавалось поддерживать образ смельчака.
— Стойте здесь, берегите прибор, — сказал Лядов. — Я скоро вернусь.
— Вы куда? — спросил Майоранский.
— Не хочу рисковать, — сказал Лядов.
— Вы оставляете меня одного?
— Дурак, — рассердился Лядов. — Как вы без меня выполните задание?
Он вышел из двери. И несмотря на то что Егор слышал его разговор с Майоранским, он задержался и не успел спрятаться.
На его счастье, Лядов не ожидал засады и не стал обследовать кладовую.
— Давай его… — Егор показал, что надо сделать с Лядовым.
— Давай, — согласилась Вера.
Егор вдруг услышал, как застучало его сердце. Будто у него все последние месяцы не было сердца, а сейчас оно заработало вновь.
— Ты не вмешивайся, — сказала Вера. — Мне нужно его обезоружить.
— Нет, ты женщина…
— А ты рыцарь долбаный, — грубо ответила Вера. — Боюсь, что я здесь буду всех сильнее. Ты возьми на себя Майоранского. Вот соперник тебе по плечу. Иди, — прошипела Вера.
Егор вошел в полуоткрытую дверь.
Он старался идти уверенно, как хозяин этой жизни. Но вряд ли со стороны это выглядело убедительно.
Помещение было поменьше склада с чушками. Бетонный пол незаметно стекал к дальнему углу и кончался решеткой. В стене было несколько кранов и моек. Комната для водных процедур. Неужели она отключена от канализационной сети…
Эта глупая и несвоевременная мысль была прервана пронзительным голосом Майоранского:
— Вы кто? Кто такой, почему здесь?
Егор решил играть роль местного мельника.
— А вот мне интересно, — произнес он, — как вы попали на секретный объект, товарищ? Или вас лучше называть мистер?
Майоранский быстро вскочил, у него тряслись руки.
— Нет, я не шпион, — заговорил он. — И не думайте. Ничего подобного, я советский человек…
Наверное, причиной такого испуга и такой трясущейся реакции на появление Егора было физическое состояние Майоранского — он находился на последнем издыхании. К тому же он, вернее всего, ждал, и с каждой минутой все острее, появления охраны, милиции или просто комсомольца из бдительных граждан. Он готов был сдаться в плен и при виде Егора не поднял руки только потому, что руки тряслись и не слушались его.
Майоранскому стало все равно — будет ли выполнено задание, будет ли доволен товарищ Берия, вернется ли он на шахматную площадку, чтобы играть бесконечную партию с Лядовым в ожидании решительного боя.
Его замутило, вот-вот вырвет, а потом он медленно и мягко сложился, чтобы удобнее упасть у ног Егора, который кинулся было поддержать пожилого человека, но замер, потому что ему вдруг показалось, что Майоранский притворяется, чтобы, как только Егор до него дотронется, вскочить и вцепиться.
Егор быстро отступил на шаг и сказал:
— Вставайте, вставайте, я понял.
Майоранский не слышал его. Он лежал, свернувшись как маленький мальчик, спрятав на груди руки, стиснутые в кулачки, и подтянув коленки. Он казался безвредным и даже неживым, но Егор ему не верил.
Снаружи со склада донесся голос Веры:
— Стой, ни с места!
Потом после короткой паузы ответ Лядова:
— Это еще что за явление Христа народу?
— Брось оружие! — сказала Вера. Она говорила громко, словно хотела, чтобы Егор все слышал, и если нужно, помог ей.
Поэтому Егор двинулся к двери в кладовую. Он забыл о том, как гадко себя чувствует. Он должен помочь Вере.
Но движение его запоздало.
Когда он добрался до двери, то увидел, что Лядов каким-то образом обманул Веру.
Правда, Егор не сразу догадался, что это Лядов: тот был в защитном костюме — комбинезоне и бахилах, на голове шлем с открытым забралом.
Он заломил ей руку за спину и заставил нагнуться вперед, приставив к затылку пистолет.
Это была сцена из боевика, так в жизни не бывает.
— Что вы делаете! — закричал на него Егор.
— Ну вот, — сказал Лядов, усмехаясь, словно был рад встрече с Егором, — еще одна рожа лица появилась.
Вера попыталась поднять голову — это не так легко, если тебе заворачивают руку.
— Егорка…
Больше она ничего не успела произнести, так как Лядов сильно толкнул ее вперед. От этого толчка девушка быстро, чтобы удержаться на ногах, побежала вперед, врезалась в Егора, и вместе с ним они устремились вниз, по ступенькам в моечную, причем упали так неудачно, что Егор подвернул или сильно ушиб локоть, взвыл от боли и стал корчиться на полу рядом с неподвижным Майоранским.
Вера лежала на спине и глядела на дуло пистолета.
Лядову нравилось распоряжаться жизнью пленников. Может, всегда нравилось, но судьба не дарила ему такого наслаждения.
— Лежать! — крикнул он Вере и тут же повторил, поглядев на Егора. — Лежать, кому говорю!
Потом толкнул носком ботинка Майоранского.
— А вы зачем лежите? Вы же простудитесь, доктор!
Майоранский быстро сел, словно только и ждал такого окрика.
— Вставайте, вставайте, — сказал Лядов.
Его голос звучал глухо — он опустил забрало защитного костюма.
— Зачем?
— Срывайте пломбу с баллона.
— Вы сам, вам удобнее.
— Может, мне и удобнее, но сейчас мне надо держать под присмотром этих наглых детей, которые случайно на нас наткнулись. Правда, случайно?
— Правда, — ответил Егор.
Ему даже говорить было больно.
— И я вам тоже не верю! — рассмеялся Лядов.
Он так легко смеялся, он был такой веселый и очаровательный. За ним куда угодно — на штурм Очакова или на Чертов мост.
— А ну! — Переход был неожиданным — от удара ботинком Майоранский чуть не свалился и мелко побежал к баллону.
Вера пыталась подняться.
— Сначала стреляю в руку, — предупредил Лядов. — И учти, что в школе я был ворошиловским стрелком.
Он врал — ворошиловских стрелков не было, когда он родился.
Вера замерла.
— Давай, давай! — кричал Лядов на Майоранского. — Ничего тебе не грозит. Ты только должен вывинтить болт. Начинай!
Майоранский действовал как во сне. Он послушно наклонился к чушке, отыскал нужный болт и начал его откручивать.
— Стой! А то вытечет раньше времени! — крикнул Лядов. — Дай я тебе помогу.
Он в три шага пересек подвал, достиг чушки и с криком:
— Навались! — ринулся на чушку. Она покатилась к решетке слива. И Егор увидел, как маслянистая, тугая жидкость подобно олифе начала выливаться из отверстия.
Вера же воспользовалась моментом, когда внимание Лядова было поглощено чушкой.
Она кошкой вскочила на ноги и кинулась к двери.
— Куда! — крикнул Лядов. — Пристрелю, сучка!
Выскочив наружу. Вера умудрилась навалиться на дверь с такой силой, что та быстро начала закрываться. Когда же Лядов выстрелил, пуля попала в сталь.
Дверь щелкнула. И закрылась!
