15. ЕГОР ЧЕХОНИН
Вагон был неполон.
Егор прошел следом за агентами, но не близко к ним. Они устроились в пустом купе. А Егор — через тонкую стенку от них.
Полка была свободна. Он уселся поближе к проходу. Пока поезд стоял, ему было слышно, как разговаривают агенты.
Но они ничего особенного не сказали.
Лядов сказал, что отлично — можно растянуться на полке и поспать.
— Вам хочется спать? — удивился Майоранский.
— Свежий воздух, — сказал Лядов.
— А я, должен вам сказать, всегда ездил в мягком вагоне. Это удобнее, и чай разносят.
— Каждому свое, как говорили римляне, — сказал Лядов. — Мне и полки достаточно.
Интересно, подумал Егор, как в шпионском фильме. Я — бравый лейтенант, преследую немецких шпионов, которые хотят раздобыть советского завода план.
Сознанию так хочется все разложить по привычным полочкам. А в этой системе ценностей шпион более обычное явление, чем какой-то иной мир без времени.
Пришла женщина неопределенного возраста, с двумя мрачными молчаливыми детьми, которые тут же уткнулись в окно и стали смотреть на темный перрон.
— Интересно, где мои сейчас? — сказал Лядов.
— Кого вы имеете в виду? — спросил Майоранский.
— У меня жена была, дочка. Только жена дочку увезла. Не хотела жить в номерном поселке. Прошло четыре года и три месяца.
— Откуда такая точность?
— А я в Ленинграде на вокзале газету купил, — сказал Лядов. — С датой выхода.
После долгой паузы, в которой было слышно, как шуршит газетный лист, Майоранский произнес:
— Жаль, что шахмат не взяли. Сейчас бы блиц сыграли.
— У меня живот болит, — сказал Лядов. — У вас не болит?
— Нет… пока нет.
— Черт знает этого еврейчика, — сказал Лядов. — У меня есть подозрение, что вся эта вакцина — липа. Чтобы нас успокоить. А нам обратно не вернуться.
— Перестань хныкать и паниковать, — оборвал Лядова Майоранский. — Мы выполняем задание командования, которое лучше нас знает, что именно наше здоровье и самочувствие помогут выполнить задачу.
— Я не командование подозреваю, — ответил Лядов. — А доктора. Хотите газету посмотреть?
— Нет, — ответил Майоранский. — Зачем? Это все равно что марсианскую газету читать. Ни одной знакомой фамилии, ни одного знакомого дела или места. Они и Ленинград переименовали. Какой цинизм!
— Вот мы с вами и поставим их на свои места.
— Тише! Вы что хотите, чтобы каждый милиционер нас услышал?
— Только им и дело, что нас слушать?
— Всегда найдется бдительный товарищ, — возразил Майоранский. — Так было на Руси, так и будет. Лучше подумайте, вы уверены, что найдете то, что нам нужно?
— Почему бы нет?
— Надо сходить в туалет, — сказал Лядов.
Майоранский хихикнул. Ему показалось забавным, что человек собрался в туалет.
«А мне тоже это кажется забавным? — подумал Егор. — Хотя я бы сейчас чего-нибудь съел. А денег нет. Вот бы сейчас подойти к ним и сказать: дайте сто рублей, отдам в Смольном у Берии. Ах, воскликнут они, откуда вы? А я скажу — Лаврентий Павлович поставил меня следить за вами, интеллигентами».
Лядов прошел в туалет и тут же вернулся обратно.
Егор только успел заглянуть за перегородку и увидеть, что Майоранский развернул газету и просматривает ее.
— Заперто, — сказал Лядов, — совсем забыл, что на стоянках туалетами не пользуются.
— Скоро поедем, — сказал Майоранский. — Я тут газету посмотрел, обнаружил, что все эти так называемые демократические процессы вполне обратимы. Недаром оставили Ленинградскую область — чтобы безболезненнее перейти к старым ценностям.
Поезд слегка дернулся и начал двигаться. Мальчики стали шепотом обсуждать нечто, увиденное ими за окном. Женщина развернула большой пакет с курицей, помидорами и батоном хлеба. В лучших поездных традициях. Два часа ночи, но она собирается поужинать и детей покормить.
Запах еды был соблазнительным. Мальчики сразу отклеились от окна, уселись за столик, замерли, глядели, как мать режет помидоры и курицу.
Поезд был медленным, пассажирским или почтовым. Он намеревался останавливаться на всех станциях.
Егор незаметно для себя задремал.
Впервые за несколько месяцев.
Очнулся он от того, что поезд остановился — видно, недалеко уехал от города.
И сразу стали слышны разные шумы — в вагоне далеко не все спали.
Соседи успели всю еду уплести — на бумаге лежали куриные кости, огрызки помидоров и объедки хлеба. Посреди стола стояла пустая бутыль из-под лимонада. Мальчики спали на верхней полке, внизу женщина. Постельное белье они брать не стали.
Впрочем, в этом поезде мало кто брал постельное белье, потому что ехали не до Москвы, а до разных станций между Питером и Тверью. И народ был небогатый.
Из-за загородки донесся голос Майоранского:
— Что же происходит в организме, когда он подвергся заражению?
Лядов не ответил прямо на вопрос, а сказал:
— Странно, мы столько с вами прожили там, внизу, играли тысячу раз в шахматы, а никогда не приходило в голову понять, что же нас с вами объединяет.
— Профессия, — сказал Майоранский.
— Я не об этом. Я думаю, что это живой мир на нас действует особым образом, мы становимся людьми, а людям свойственно любопытство.
— Вы не рассказали мне о том, что происходит в организме.
— Я могу только очень грубо… приблизительно.
— Я более опытный специалист, чем вы, Лядов.
— Но отстали на поколение. А это непреодолимо.
— Рассказывайте.
— Вот палец, — сказал Лядов, — а вот мозг…
Поезд дернулся, куда грубее, чем в Петербурге, и поехал дальше. Застучали колеса. Лядов немного повысил голос, а Егор подвинулся так, чтобы его голова фактически выглядывала из-за перегородки. Поэтому ему был слышен разговор.
— Если ты захочешь пошевелить пальцем, — был слышен голос Лядова, — то мозг посылает нервный импульс, и при этом выделяется фермент.
— Не учите меня грамоте, — проворчал Майоранский.
— Вы спросили, я отвечаю. Суть нашего открытия заключается в том, что в нервных волокнах отравляющее вещество заменяет этот фермент и поражает центральную нервную систему… Тело перестает слушаться мозга.
— Примерно представляю. И эти разработки ведутся только у нас?
— Нет, это секрет полишинеля. В Штатах тоже есть такие работы.
— Какова эффективность?
— Что вам сказать? Как-то в лаборатории я отвлекся разговором и дотронулся резиновой перчаткой до незащищенного места на другой руке. Вот здесь, у запястья… Паника началась! Мне сразу антидот вкололи…
— Смешно, — сказал Майоранский, — но ничего принципиально нового.
— Это как сказать, — возразил Лядов. — У нас возможности гигантские, только денег не дают. Я, например, из водки могу такой яд приготовить, что ты никогда не поймешь, от чего умер… Скажем, заложу заданность поражения
— один год. Суммарное воздействие — четыре дозы. Вот в течение года если ты примешь по сто граммов, тебе кранты. Я даже с тобой первую рюмку выпью и больше в течение года, пока действует кумулятивный эффект, принимать не буду. А тебе останется до смерти триста граммов. Из любой бутылки, понял?
— В мое время тоже были неплохие яды, — сказал Майоранский. — Вы, может, не слышали, это закрытые дела, что мы ликвидировали нескольких опасных врагов нашей Родины.
— Знаю, — ответил Лядов, — знаю. Бандеру, его помощника, Троцкого — нет, Троцкого вы топором убрали, Папу Римского…
— Не знаете — не вмешивайтесь. — Майоранский был недоволен — то ли тем, что его напарник слишком много знает, то ли тем, что знает он недостаточно.
— Знаю — люизит, иприт, фосген… — Лядов не скрывал своего превосходства. — Это все позавчерашний день. Вам приходилось читать о японской секте…
— Я не читаю о японских сектах.
— Ну и молодец… — Лядов хотел обидеться, но спохватился, что тогда он лишится собеседника, а поговорить хотелось.
— Продолжайте, коллега, — подбодрил его Майоранский.
— В июле или августе девяносто пятого года в Москве было совершено убийство крупного банкира и политика Ивана Кивелиди. Ему стало плохо на службе, приехала «скорая», сначала диагностировали почечные колики, а в ночь он умер от отека мозга.
— Характерно, — заметил Майоранский.
— Никто не мог отыскать причину смерти. Единственная зацепка заключалась в том, что за день до Кивелиди в том же кабинете умерла его секретарша. Вскрытия ничего не дали…
— Я тоже ставил себе задачу — яд должен выводиться из организма в первые же минуты, — сообщил Майоранский.
— Только яд уже не тот. Хотя следов отравы в организме не нашли, стали искать в кабинете и увидели коричневое пятнышко на телефонной трубке. К счастью для сыщиков, за несколько суток вещество потеряло силу, но все же удалось установить, что это — цитирую по памяти — «аналог боевого фосфоро-органического отравляющего вещества нервно-паралитического действия». Но неизвестной формулы. Вы понимаете?
— Понимаю, — сказал Майоранский, — конкурирующая фирма? Ведь вы не делились с коллегами информацией, и думаю, им тоже нет смысла…
— Мы сделали десятки тысяч опытов!
— Все в прошлом, — сказал Майоранский, — как и у меня.
Поезд пошел быстрее, стук колес прерывал звук голосов.
К сожалению, все сбылось. Самые худшие опасения сбылись.
Они ехали, чтобы выпустить — пока не известно, где, как и сколько — отравляющего вещества, современного яда. Лядов работал здесь, видно, в каком-нибудь почтовом ящике — в Максимовке. Майоранский — старый волк еще из бериевских времен, если он принимал участие в убийстве Бандеры.
Они разговаривали спокойно, словно не потрясены заранее ужасом того, что им предстоит сделать.
Дошли ли до Москвы его послания? Выполнит ли его просьбу Верка-снайпер?
Если в Бологом не будет никакого сигнала, придется действовать самому — он должен остановить агентов Берии, прежде чем они доберутся до яда.
Поезд замедлил ход.
— Интересно, знал ли убийца Кивелиди, с каким ядом он имеет дело? — спросил Майоранский.
— Вернее всего он приговорил себя к смерти.
— А может, он и не приговаривал — если инкубационный период несколько минут или даже часов, он мог спокойно уйти и умереть на улице.
Поезд останавливался.
Женщина открыла глаза и глядела на фонарь за окном. Мальчики спали.
— Сколько времени, не скажете? — спросил Егор.
— В твоем возрасте пора часы заводить, — сказала женщина. Потом поглядела на наручные часы и сказала: — Без двадцати четыре.
Значит, скоро Бологое.
Егор все ждал, что они будут обсуждать, как ехать дальше. Но об этом не было сказано ни слова.
Зато химики с удовольствием соперничали — Майоранский пытался доказать, что яды его молодости были не хуже, чем отравляющие вещества фирмы Лядова. Если бы прислушиваться и запоминать, он бы многое узнал о температурных режимах современных ядов, способах их употребления, от воды до воздуха и даже вакуума, о летальной концентрации, при которой яд убивает половину всех живых существ, попавших в поле его активности. Он даже услышал — может быть, это и есть наш убийца, — о том, что Ви-икс имеет летальную концентрацию в 0,015 миллиграмма на килограмм.
Не все в беседе агентов было понятно — они многое пропускали, для них очевидное.
Егор не переставал, конечно, прислушиваться к беседе, но сбивался на собственные мысли. Агенты устали и подолгу молчали. А может, приближение к цели заставляло их быть серьезными? Пугало?
Если ты работаешь на Лаврентия Павловича, ни в чем нельзя быть уверенным.
— Бологое, Бологое, — громко повторял проводник, пробираясь по проходу общего вагона. — Бологое, не просыпаем, встаем, собираем вещички.
Егор очнулся.
Поезд снова замедлял ход.
За окнами замелькали огни.
У Егора не было багажа. Такого в порядочную гостиницу не пустят. Из одежды — только куртка, джинсы и соответственно трусы с майкой. Одежда по мере жизни в Чистилище неизбежно упрощалась. Зачем человеку одежда? Остаются лишь останки морали или, скажем, привычка ходить в одежде. Хотя нудистов тоже немало, больше, чем в обычном мире. Почти всегда можно найти голых на берегу Невы у Петропавловской крепости, они изображают там пляж.
А некоторые ходят раздевшись по идейным соображениям.
Еще не рассветало.
Рука одного из мальчиков свесилась с полки.
Все-таки начинается осень.
Мимо купе Егора быстро прошли агенты.
Егор поднялся и пошел к выходу.
Кроме них, вагон покинули еще несколько человек — те, кто добирался до работы дальше, за Бологое, и выехал заранее.
Так что под яркими фонарями на третьем пути скопилось довольно много народа.
Почти никто не говорил, словно собрались на похороны. Все были сонные и мрачные.
Егор сразу отыскал глазами своих спутников.
Они ежились, их, как и Егора, тревожно схватил утренний холод. Не то чтобы было очень холодно, Егор подумал, что градусов десять, не меньше, но они ведь отвыкли от холода.
А тут еще подул ветер. Так, что зашумело в вершинах деревьев, и захлопали крыльями, завопили разбуженные вороны.
Толпа растекалась ручьями через пути — некоторые к вокзалу, другие — по ту сторону путей.
Агенты Берии пошли к станционному зданию.
Егор увязался за ними. Он шел шагах в десяти и думал, что делать человеку, у которого нет денег. Совершенно нет, ни копейки. Водитель автобуса может его не пустить.
Хорошо, в крайнем случае запомню номер автобуса и подожду рассвета.
Как-нибудь дозвонюсь до института — даже если милостыню придется спросить.
Резкий женский голос командовал маневровыми паровозами, которые перевозили вагоны с путей на пути, формировали составы или занимались другими полезными делами.
Егор, уже подойдя к вокзалу, даже не сразу сообразил, что слова радиоголоса относятся к нему.
Впрочем, никто не обратил на эти слова внимания, потому что люди сочли
— продолжается разговор между своими, станционными.
— Егора Чехонина просят пройти в комнату дежурной милиции. Повторяю, Чехонина Егора просят пройти в дежурную комнату милиции к лейтенанту Свечкину.
А когда Егор догадался, что призыв относится к нему, он замер от неожиданной радости.
Когда ты уже в отчаянии от одиночества и невозможности ничего сделать… И уже впору садиться и опускать руки.
И тут с неба доносится зов!
Уверенный женский голос приказывает тебе отыскать Друга…
Егор кинулся было в милицию и тут же понял, что этого делать нельзя. Милиция и лично лейтенант Свечкин подождут, пока он не выяснит, куда направляются его враги.
Егор пошел за хохолком Лядова. Даже постарался приблизиться к ним — вряд ли они подозревают, что за ними следят. А хорошо бы подслушать, о чем они говорят.
Но воздух здесь, на Земле, куда как более густ — он полон шагов, дыхания, сдержанных голосов, шуршания подошв и шума ветра.
Пришлось подойти совсем близко, даже толкнуть кого-то — тот выругался, и Лядов оглянулся. Впервые встретился глазами с Егором. Пока еще он его не знает, но уже в следующий раз заметит.
Но пока не страшно.
Вот они идут в трех шагах спереди.
Он только сейчас увидел, что Майоранский лысый — он зачесывал волосы вперед так, что не сразу догадаешься.
А у Лядова узкие плечики.
— Вы помните, как ехать? — спросил Майоранский.
— Я скорее забуду, как маму звали, — засмеялся Лядов. — Я на этих поездах и автобусах тысячу раз катался. У меня телка была в Питере.
— Телка?
— Девушка по-вашему. Из Питера. Я раз в неделю к ней ездил, а жене говорил, что консультирую химический техникум.
Не площади стояло несколько автобусов. Свет в них был зажжен.
Черные силуэты рассасывались по автобусам.
Лядов прошел к автобусу N 72.
Он был почти пустой.
Егор отстал. Он запомнил автобус и побежал назад к станции.
У дверей вокзала стоял милиционер.
— Где мне лейтенанта Свечкина найти? — спросил Егор.
— А вам на что? — спросил милиционер, сплюнул шелуху и забросил в рот еще одну семечку.
— Меня к нему по радио вызвали. Срочно.
— По радио? Что-то не слышал.
— Но у меня времени нет! Они уйдут.
— А кто уйдет?
Милиционеру было тоскливо, ему хотелось развлечений, но не хотелось двигаться.
Егор, чуть не толкнув его, вбежал в вокзал.
Милиционер медленно развернулся и спросил вслед:
— А тебе зачем?
Более глубокой мысли он родить не смог.
— Где милиция? — спросил Егор у мужчины в кожаной куртке.
— Вон там. — Мужчина показал в дальний угол зала.
Сзади топал милиционер.
— Нет, ты погоди! — заявил он. — Ты не спеши…
— Не приставайте, — сказал Егор.
На свету он увидел, какое розовое и гладкое лицо у этого молодого милиционера. Желтые брови были сурово сдвинуты.
Егор кинулся к милиции, а милиционер за его спиной — ну просто шкурой Егор почувствовал опасность — стал вытаскивать револьвер.
Только добежать до милиции.
Не успею…
Дверь под вывеской «МИЛИЦИЯ» резко распахнулась, и оттуда вылетел пьяный бомж. Он кричал:
— Я вам еще покажу!
Бомж не удержался на ногах: худенький поджарый безлобый лейтенант — ну просто макака — вышиб его из отделения и не услышал крика:
— Ложись!
Раздался оглушительный выстрел.
Кто-то завопил.
Егор не догадался упасть, а влетел в дверь милиции, сбив с ног лейтенанта. Они грохнулись на пол, а розовый милиционер снаружи кричал:
— Стой, стрелять буду!
Егор не спешил вставать, ему казалось, что соседство с лейтенантом может его спасти.
— Вставай, пристрелю! — кричал над головой милиционер, и ясно было, что ему очень хочется пристрелить Егора.
— Ты что? — Лейтенант быстро пришел в себя, но тоже не стал рисковать и подниматься на ноги.
— Взял его при попытке, — сказал милиционер. — Он на вас покушался.
— Вы лейтенант Свечкин? — спросил Егор.
Не поднимаясь, маленький лейтенант спросил:
— Егор Чехонин? У меня для вас пакет, ясно?
Он вытащил из кармана обычный почтовый конверт.
— Здесь две сотни, — сказал он. — По приказу из Москвы… да убери ты свою пушку долбаную! — Тут лейтенант перешел на крик. — Считай, что ты у нас больше не работаешь!
— Я до него все равно доберусь, — сказал милиционер.
— Я те доберусь! Сдавай оружие!
Изнутри вышли еще два милиционера. Один помог подняться лейтенанту.
Егор тоже встал.
— Мне можно идти? — спросил он.
— Исполняйте! — приказал ему лейтенант.
— Вы его отпускаете? — удивился розовый милиционер.
— А с тобой, козел, будем разбираться за нападение на начальника.
— Да вы что?
— Вот именно!
Егор быстро пошел прочь.
Сзади еще ссорились милиционеры.
«Ну вот, опять мог погибнуть. И что мне так не везет?» — подумал Егор.
На площади было куда меньше автобусов.
72-й как раз набирал скорость.
Егор бросился за ним. Впустую, только газа наглотался. Надо было бы вернуться в милицию и там выяснить, куда ушел 72-й.
Но идти в милицию не хотелось. Там опять захотят пристрелить.
Тут он увидел, как от вокзала отъезжает милицейский «газик», за рулем сидел розовощекий милиционер, а рядом лейтенант Свечкин.
Вот и потерял последнюю связь.
А он даже не спросил, от кого деньги. Конечно, от Гарика, но непонятно, как ему удалось их сюда перевести.
Если бы не глупый инцидент, он бы поговорил со Свечкиным, ему бы помогли…
Егор вошел в зал вокзала.
Там было пусто, если не считать изгнанного из милиции бомжа, который дремал на скамейке.
Егор сунулся было в милицию, но дверь туда была заперта.
Он кинулся к дежурному по станции. На двери была прикноплена бумажка: «Вышел по делу».
На площади оставался всего один автобус.
Егор подбежал к нему и спросил водителя:
— Скажите, семьдесят второй до Максимовки ходит?
— Не знаю, — сказал водитель. — Я здесь недавно.
И тут он услышал короткий гудок.
Словно его позвали.
Он обернулся. В двадцати шагах стоял «москвич».
Задняя дверца приоткрылась.
Егор, не размышляя, подошел к «москвичу», надеясь, что он прислан Гариком или дядей Мишей.
— Садись, садись, — услышал он женский голос.
Голос был знакомый.
Внутри машины было почти темно, но фонари с площади кидали внутрь пятна света — там сидела Верка-снайпер с Московского вокзала.
Егор сел молча.
Даже не потому, что растерялся, — он не знал, кто за рулем.
Шофер был в ватнике и шляпе, прижавшей оттопыренные уши. Не оборачиваясь, он сипло спросил:
— Куда едем?
— Ты же знаешь, — сказала Верка-снайпер. — До совхоза.
— До совхоза — лады.
Машина рванула с места, по шоссейке, вслед за семьдесят вторым автобусом.
Егор видел профиль Верки. Она смотрела перед собой. Профиль был четкий, правильный.
И вдруг Егор понял — она не та, за кого себя выдает.
— Что смотришь, ясный сокол? — спросила она, улыбаясь.
И голос изменился. Хрипота пропала.
— Как ты меня нашла?
— Возьми часы, — сказала Верка, — они тебе пригодятся.
— А у меня уже деньги есть. Я тебе долг отдам.
— В следующий раз.
— Как ты меня нашла?
— Села в поезд и доехала, — ответила Верка. — Что может быть проще?
— А зачем?
— Чтобы часы вернуть. Думаю, человеку часы понадобятся.
— И ждала меня на площади?
— Я услышала, как тебя по радио объявили, — сказала Верка. — Все-таки ты из органов.
— Честное слово, не из органов, и ты знаешь, что я не вру.
— Может, и знаю.
Она чуть наклонилась вперед и спросила:
— Нам далеко ехать?
— Еще километров пятнадцать. Дорога пустая, быстро доедем.
— Но зачем ты поехала?
— Потерпи, тебе же сказали — пятнадцать километров осталось по хорошей дороге.
Егор замолчал.
Потом подумалось: а от нее не пахнет. И нет буденновского шлема и дикого вида шинели. Когда она успела переодеться?
— У меня все с собой было, — ответила девушка на немой вопрос. — В камере хранения на Московском вокзале.
— Ты из Москвы?
— Да.
— Ты за ними следила?
— Если ты скажешь, за кем, то я буду рада ответить.
— Ты от дяди Миши? — спросил Егор.
— От кого? — Удивление было таким очевидным, что Егор ей поверил.
Шляпа впереди покачивалась, и уши, торчащие под прямым углом, чуть шевелились. Водитель слушал.
Иногда они обгоняли машину.
Неожиданно шофер сказал:
— Вон семьдесят второй, вы за ним гоняетесь?
— Примерно, — ответила Верка.
— Хочешь, я на остановке замру, и вы в него сядете?
— Нет, не хотим, — сказала Верка.
— Дело ваше.
Машина обогнала автобус. Внутри автобуса было светло. Нос Лядова прижался к стеклу. За ним угадывалась бородка Майоранского.
«Мы правильно едем», — подумал Егор.
— Они там? — спросила Верка.
Егор кивнул.
Верка не хотела разговаривать при водителе, вернее всего случайном человеке, из тех, кто дежурит перед станциями, чтобы развозить пассажиров по окружающим поселкам.
Если она не та, за кого себя выдает, ее появление на трамвайной остановке перед фабрикой, в которой есть переход, может объясняться сотней причин, и лучше, если она сама предложит свою версию.
В любом случае лучше, если версия будет. Наверное, лучше.
Он и так старался ей довериться. Когда в дом пришел дьявол, лучше пойти на союз с местными ведьмами, чем отгонять его в одиночестве.
Тем более раз она умылась и стала похожа на человека.
— Тебе холодно? — спросила Верка-снайпер.
— Терпимо. А тебя как зовут?
— Можешь звать Верой. И вообще — чем меньше врешь, тем труднее тебя поймать на слове.
— А где вам остановиться? — спросил водитель.
— На автобусной остановке, — сказала Вера.
Быстрее, чем Егор сообразил.
— Я сама заплачу, — сказала она, — мы уже договорились.
— У меня есть деньги.
— Держи их при себе.
Вера протянула водителю деньги.
Машина стояла под фонарем. Рядом был навес и столб с расписанием автобуса.
На скамеечке под навесом сидели две пожилые женщины с бидонами и мешками. Видно, собрались на рынок в Бологое.
Машина завизжала колесами, резко развернулась и умчалась назад.
Старушки не показались водителю достойными пассажирками.
Ветер дул порывисто, и Егору стало холодно. К тому же еще живот схватило — пришлось извиниться перед Верой и отбежать в кусты за остановкой, черной массой замершие на синем фоне рассветного неба.
Вера ждала его за пределами круга света.
Егора мутило.
— Тебе плохо? — спросила она.
— Не знаю, — ответил Егор. — Может, будет еще хуже.
Ярким и веселым праздником света въехал на площадь автобус.
Майоранский и Лядов сошли с него, а старушки стали втискивать туда свое добро.
Больше никто с автобуса не сошел.
— Так и замерзнуть можно, — сказал Майоранский. — И чего только я согласился!
— А мог не согласиться? — спросил Лядов.
— Не ваше дело!
— Я допускаю, что Лаврентий Павлович обзавелся какими-то рычагами и управляет вами.
Майоранский спросил:
— А куда идти?
— Сейчас пойдем, — сказал Лядов. — Вроде бы ничего не должно измениться, но я давно здесь не был.
— Пошли, а то я замерзну. Могли бы сообразить и выдать нам одежду.
— Чем скорее будем идти, тем теплее, — сказал Лядов.
И тут же закашлялся.
— Какое удовольствие, — сказал он. — Тысячу лет не кашлял.
— Дурак! — воскликнул Майоранский. — Для нас теперь любая бактерия может оказаться смертельной.
Вера схватила Егора за локоть, словно хотела спросить что-то важное, но испугалась, что их услышат.
— Пошли, — сказал Лядов.
— А далеко идти?
— Не бойтесь, не замерзнете. Сейчас солнце встает, поздние птахи запоют… У вас живот не болит?
— Чертов доктор, — сказал Майоранский. — Попался бы он мне в руки, когда я заведовал лабораторией.
Они пошли по асфальтовой дорожке, к желтеющему шагах в ста впереди фонарю.
Егор подождал, пока они отойдут метров на сто.
— Знаешь, куда они идут? — спросила Вера.
— В Максимове, — уверенно сказал Егор.
— Вот и не угадал. Это называется совхоз имени Максима Горького.
— Ах, черт! — сквозь зубы прошипел Егор. — А я им сообщал — Максимовка! Наверняка они не нашли!
— А что в вашем Максимове? — спросила девушка.
Светать еще только начинало, так что Егор видел силуэт Веры и мог лишь оценить, что она, оказывается, стройная и прямая — разве догадаешься, когда она в шинели?
— Я думаю, что военное биологическое предприятие, — сказал Егор. — У них цель — каким-то образом выпустить этот яд или газ на волю, чтобы отравить как можно больше людей, в идеале — всех людей на Земле.
— Ой, какой ужас! Ты уверен?
— Поэтому я за ними и примчался к вам.
— Что значит — к вам?
— Я объясню, только это трудно понять, потому что ты подумаешь, что я псих или ты с ума сошла, — в общем, вернее всего ты мне не поверишь.
— Тогда я тебе скажу, — прошептала Вера. — Я корреспондент «Московского комсомольца». Знаешь такую газету?
— Желтая пресса.
— Когда желтая, а когда нормальная. По крайней мере мы никого не боимся. У нас были сигналы. А потом мы получили доступ к некоторым документам…
— О чем документы?
— Существует параллельный мир — теперь ты не смейся!
— Говори.
— Существует параллельный мир. В ФСБ и еще какой-то службе безопасности об этом знают, не считают информацию идиотической и даже смогли объяснить таким образом исчезновение некоторых людей. Чего молчишь?
— Смотрю по сторонам, — ответил Егор.
Он пытался запомнить дорогу, как мальчик-с-пальчик в кармане великана.
По сторонам улицы шли деревенские домики, потом они кончились, и их сменили двухэтажные бараки.
Света в домах и бараках не было — видно, рано.
В одном из дворов забрехала собака, но негромко, словно понимала — нельзя будить людей в такой ранний час.
Белая табличка, прибитая к штакетнику, казалась голубой в рассветной мгле. На ней было написано «2-я Советская ул.».
Улица была освещена скупо — фонари встречались через сто метров, между ними господствовала синь.
Две фигуры, быстро шедшие впереди, вдруг исчезли.
Повернули направо.
— Смотри, как бы не упустить, — сказал Егор.
— Я профессиональная журналистка, — ответила Вера, — поэтому, пока ты бегал за своими друзьями, а потом в милицию, я узнала от людей, что семьдесят второй автобус, в который они сели, идет в совхоз имени Максима Горького, но это ничего не значит, потому что совхоз — обманка для шпионов. На самом деле дорога ведет дальше, к Зиханам-1. А это — закрытое территориальное образование. Химическое предприятие.
— Понятно, — сказал Егор.
— Ничего тебе не понятно, — ответила Вера. — Потому что дорога тут не кончается, а ведет в лес, в ГИТОС.
— Это что?
— ГИТОС — это Государственный институт технологии органического синтеза. Или Зиханы-2. Раньше он назывался филиалом НИИ органической химии и технологии, а еще раньше — филиал N14 почтового ящика 47. Вот это и есть центр всего живого и неживого.
— Понятно, — повторил Егор.
— Но самое главное начинается дальше — еще семь километров лесом.
— А там что?
— А там Зиханы-4, военный город Министерства обороны, полигон в двадцать гектаров, военный НИИ. Мобильная бригада быстрого реагирования, воинская часть N534697. Город на четыре тысячи человек…
— А Зиханы-3? Ты пропустила Зиханы-3.
— Может, его и не было.
— Как ты все запомнила? Неужели со слов этого шофера?
— Нет, мне пришлось заниматься захоронением отходов химического оружия. Многого мы не добились, но кое-где я побывала. И документы видела. Ведь беда здесь в том, что нет средств содержать эти городки, но в то же время нет средств, чтобы уничтожить все эти десятки тысяч тонн страшно ядовитой гадости, которой достаточно, чтобы трижды истребить все живое на Земле.
— И у американцев, конечно, тоже есть? — Егор удивился вспышке собственного патриотизма.
— Молодец, — оценила его патриотизм Вера. — Смело, товарищи, в ногу. Кстати, разговор идет об этой базе. Она законсервирована. Разработки не ведутся, склады недоступны для злоумышленников.
— Речь идет о военных Зиханах?
— Нет, там есть народ, и там есть бригада, сведенная до двух рот, там есть население. Военные не уверены, навсегда ли запрещено химическое и биологическое оружие. А вдруг снова позовут штурмовать дворец Амина? Ты знаешь про Амина?
— Все ясно — я инопланетянин, — сказал Егор.
— Не отшутишься. Ты из параллельного мира, на тебе это написано. Я же не первую неделю здесь ошиваюсь. И твои жмурики тоже из параллельного мира. Ты мое везение, ты моя карьера.
— Вера, помолчи, — сказал Егор, — они опять куда-то повернули.
— Они не хотят попасть на военный полигон, — сказала Вера. — Чует мое сердце, что направились они на законсервированный объект Зиханы-2.
Над полем ползли рваные слои тумана, похожие на японский гриб, который раньше было принято держать в домах. Гриб жил на подоконнике, испражнялся в воду, и она приобретала своеобразный кислый вкус. Пили всей семьей, включая невинных детей. Потом кто-то сообразил, что грибы канцерогенные, они из домов исчезли, и Егор так и не узнал, есть ли такие грибы в Японии.
В тумане по пояс шагали две фигурки — химики Берии.
— Не спеши, — сказала Вера, — если мы тоже пойдем по открытому месту, есть опасность, что они нас увидят. Давай подождем. Эта дорога тупиковая — им некуда идти за Зиханы-2.
— Я посижу? — спросил Егор.
Ноги страшно устали, просто, отваливались. Тошнило.
— Тебе наш воздух вреден? — спросила Вера.
— Это и мой воздух, — обиделся Егор.
— Ладно, тогда объясни. И поверь, что моя голова устроена нормально, в смысле я могу переваривать любую сумасшедшую информацию. Я к этому готова. Я, кстати, два месяца в Чечне в плену была, без света и в наушниках.
Егор смотрел, как две фигурки агентов вдруг разом исчезли.
— Смотри…
— Я думаю, что если ты устал, то они устали втрое, — сказала Вера. — Ты молодой, а они пожилые. Они тоже уселись.
Она была права. Когда туман развеялся, из-за куста на опушке, за которым скрывались Егор с Верой, стало видно, что один из агентов сидит, а второй лежит на земле.
От травы и листьев шли различные запахи, Егор отвык от них, и его мутило еще больше.
— Если тебе не очень плохо, — попросила Вера, — ты расскажи мне, что можешь, а то потом времени не окажется.
— Тогда слушай, — сказал Егор, он решил быть с ней откровенным. Ведь подписки он никому не давал, и чем больше Вера будет знать, тем больше можно ей доверять. Так он чувствовал.
При утреннем свете он смог, наконец, разглядеть настоящую Веру.
Широкоскулая, с тяжелыми веками и низким широким лбом… лицо из былины. Глаза рыжие, в зелень. Широкие плечи, но грудь совсем маленькая… глаза выхватывали детали тела, лица, но общее пока ускользало.
Поглядывая на поле, не ожили ли там шахматисты, Егор поведал Вере вкратце о Нижнем мире, о том, как в него попадают люди, и даже смог — за те же десять минут — рассказать о Берии и консулах, о борьбе среди них и о том, как они замыслили уничтожить Верхний мир, прежде чем он поглотит их.
— Но для этого надо быть… не людьми! — воскликнула Вера.
Спохватилась и поправилась:
— Я не хотела тебя обидеть.
— Я там не один, — сказал Егор. — Я там с девушкой, мы вместе туда попали.
— Это романтично, — сказала Вера. — Между вами есть что-то? Вы любите друг друга?
— К сожалению, там можно любить… только платонически. У людей изменяется состав крови, мы становимся, как лягушки, холоднокровными.
— А когда ты вернешься?
— Еще не знаю. Доктор Леонид Моисеевич работает над вакциной. Пока он говорит, что мы сможем пробыть здесь три дня или меньше…
— А потом?
— А потом помрем…
Судорога скрутила Егора. Чуть не вырвало.
Он сказал с трудом:
— Может, вакцина действует меньше. Ее же не проверяли на мышах…
— Они поднимаются, — сказала Вера.
Как он мог считать ее бомжихой? Более подтянутого, трезвого, четкого человека и придумать трудно.
— Пошли, — сказал Егор, не двигаясь с места.
— Может, тебе полежать? Я сама пойду дальше.
Егор поднялся. Его повело, и он схватился за ствол березки.
